Walter Scott’s Saint Ronan’s Well in Ivan Turgenev’s Artistic Perception.pdf Констатируя «заметное влияние» [1. С. 551] романа Вальтера Скотта «Сент-Ронанские воды» (1823) на общемировую литературу, известный советский переводчик и литературовед Е.А. Лопырева в число его знаменитых русских читателей уверенно включает И.С. Тургенева. Это утверждение имеет под собой прочные основания, хотя исследователю, вероятно, не было известно о наличии в личной библиотеке писателя произведений Скотта с обильными читательскими знаками на полях страниц и внутри текста. Вывод Е.А. Лопыревой, по всей видимости, был сделан на основе неоднократного упоминания в повести «Клара Милич» (1883) как самого романа, так и его главной героини - Клары Моубрей. Предельно конкретная авторская отсылка к Вальтеру Скотту в многочисленных исследованиях, посвященных повести, настойчиво игнорируется [2-5]. При этом здесь Тургенев в истории своего героя дает 1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-012-00219 «И.С. Тургенев и проблемы западноевропейской литературы (по материалам родовой библиотеки писателя)». И.О. Волков 50 прямое указание на «полное собрание сочинений Вальтера Скотта» [6. С. 79], которое имелось в библиотеке отца Аратова, - именно это собрание на языке оригинала2 стало для самого писателя отправной точкой в подробном изучении и глубоком познании творческого мира «шотландского чародея». По точному замечанию Д.С. Гутмана, эта «литературная реминисценция вырастает в содержательный прием композиции повести» [7. С. 84], а также становится трагической основой ее сюжета и главных образов. Парижское многотомное издание произведений Скотта было приобретено Тургеневым на рубеже 1830-1840-х гг. - в период обучения в Берлине и заграничного путешествия. Протяженный и последовательный процесс чтения можно с большой уверенностью отнести к началу 1840-х гг.: от возвращения писателя на родину и до знакомства с В.Г. Белинским (в 1843 г.). Вблизи последнего у Тургенева складывалась объективная и многосоставная картина вальтер-скоттовского творчества, в основу которой входила не только и не столько оценка английского романиста как писателя-романтика и живописателя истории, но признание в нем таланта, воссоздавшего «поэзию прозы жизни, поэзию действительной жизни» [8. С. 26]. Именно «действительной жизни» в полном масштабе был посвящен роман Вальтера Скотта «Сент-Ронанские воды» - единственный, в аспекте изображения которого оказались современные события, относимые к началу XIX в. В предисловии к роману, действие которого разворачивается в шотландской деревушке, автор предельно ясно выводит свою задачу: «Прославить события обыденной жизни» [9. С. 7]. Эта эстетическая установка на изображение обыкновенного, поэтизацию провинциального и повседневного всецело отвечала позиции Тургенева, постепенно подходящего в 1840-е гг. к созданию лироэпической книги «Записки охотника», в центре которой окажется мир обыкновенного существования. Скотт именует свой роман «маленькой драмой из современной жизни» [9. С. 8], в которой сталкиваются характеры и живописуются «проти- 2 Это многотомное собрание сочинений Вальтера Скотта в 1831-1838 гг. выпускал парижский книготорговец и издатель Клод-Луи Бодри (Claude-Louis Baudry, 1793-1853) в общей серии английской литературы, озаглавленной его именем. Роман В. Скотта «Сент-Ронанские воды» 51 воположные нравы» [9. С. 9]. «Драматический элемент» «Сент-Ронанских вод» чутко уловил Белинский, говоря, что «этот роман больше драма», и особенно отмечая его «человечность», т.е. предельную заостренность изображения на трагических взаимоотношениях между людьми («раскрыты до сокровенных глубин души и сердца») [8. С. 26]. Тургенев во многом сходится с критиком в своем читательском восприятии романа - долей явного внимания писатель одаривает практически каждого значимого героя и, погружаясь в эпическую стихию деревенского мира, выделяет разыгравшуюся в нем человеческую драму. Роман Вальтера Скотта был прочитан Тургеневым от начала и до конца с карандашом в руке. Свои примечания на его страницах писатель оформил в виде коротких штрихов-отчеркиваний на полях и подчеркиваний отдельных слов; в некоторых случаях карандаш сменяет ногтевая линия того же типа. Пометы Тургенева передают читательский интерес писателя совершенно определенно, они точно очерчивают предмет интереса, не допуская случайностей трактовки. Его рефлексия концентрирована и целенаправленна, на это указывают выделенные слова и отрывки, содержание которых всецело связано со своеобразием эстетики английского романиста. Кроме того, Тургенев в своем чтении стремится к наибольшей полноте и прозрачности понимания: дважды, например, он заменяет шотландскую лексику, подбирая (вписывая рядом карандашом) к ней английский эквивалент (muckle mair - much more; baith - both) [10. P. 326, 328]. Первые явные следы чтения появляются в пределах главы XIII «Обманутые надежды». Тургенева привлекла сцена несостоявшейся дуэли - ожидание Тиррела четырьмя сент-ронанскими джентльменами: сэром Бинго Бинксом, капитаном Мак-Терком, мистером Уин-терблоссомом и доктором Квеклебеном. Эта комическая компания призвана отстоять честь «водяного общества», якобы оскорбленную неподобающим поведением молодого пришельца из старого подворья. Тургенев отмечает реплику вздорного капитана, который и затеял все это «благородное собрание»: «Возражаю против того, чтобы заявление, под которым будет моя подпись, еще кем-то обсуждалось, - взорвался капитан»3 [9. С. 179]. 3 Здесь и далее места, отчеркнутые или подчеркнутые Тургеневым в тексте романа, переданы курсивом. И.О. Волков 52 В словах героя представлена яркая характеристика его как человека излишне самоуверенного и так же безоговорочно, как и безосновательно, убежденного в исключительной значимости собственной персоны. Мак-Терк считает достаточным одного своего авторитета для того, чтобы составленный документ - меморандум о неудавшемся поединке и его виновнике - приобрел «законную» силу и влияние. При этом Скотт обнажает пустоту как притязаний капитана, так и всей ко-мически-нелепой сцены написания этого «заявления». Не случайно далее Тургенев выделит в ней абсурдность направленных против Тир-рела обвинений: «... недавно случившееся неприличное вторжение в сент-ронанский свет некоего постороннего лица» (здесь и далее в цитатах выделено мной. - И.В.) [9. С. 183]. Герои переворачивают ситуацию по своей прихоти, поскольку в действительности вторжение произошло именно в жизнь мирного обитателя Клейкемской гостиницы, которым честолюбивый комитет источника захотел обладать как диковинной игрушкой. Тургенев, безусловно, улавливает звучащую здесь иронию автора и выделяет для себя отдельные моменты ее проявления. В этом же русле писатель прежде обратился к образу почтенного Уинтерблоссома - знатока искусств и председателя обеденного стола. Он выделяет его просьбу, адресованную сэру Бинго: «...разрешите мне прибегнуть к вашей фляжке, я чувствую, что у меня стреляет в колене, - это, верно, от сырой травы» [9. С. 180]. Лекарство, которым хочет воспользоваться Уинтерблоссом, на деле оказывается обыкновенным шотландским виски, однако все присутствующие с удовольствием принимают его за целебный напиток. В результате пристрастие сэра Бинго к алкоголю получает надежное оправдание из уст доктора Квеклебена и капитана («натощак нет ничего лучше для порядочного человека») [9. С. 181], а глава табльдота благополучно излечивается от коленной боли. Наконец, перешедший к каждому по кругу стакан этого напитка возрождает в товарищах утерянное было согласие и приводит к написанию упомянутого меморандума. Этому документу Тургенев также уделяет свое внимание, а вернее, той реакции, что была им произведена в компании отдыхающих: «...и не счесть было охов и ахов, исходивших от барышень-попрыгуний, не пересчитать клятв и проклятий, которыми сыпали щеголи в панталонах и лосинах» [9. С. 183]. Роман В. Скотта «Сент-Ронанские воды» 53 Ироническая окраска «водяного общества», с заметным постоянством возникающая на страницах романа, в этом отрывке приобретает сатирическую остроту и обобщенность. Прямая насмешка автора направлена не на конкретные лица, а призвана создать совокупный образ «повес и бездельников», в самообмане причисляющих себя к избранной партии людей. Тургенев еще не раз в ходе чтения отметит язвительную характеристику «вертопрахов с источника» [9. С. 240], обращаясь, например, в главе XVIII «Превратности судьбы» к поведению легкомысленных барышень - «ловких охотниц», ждущих, когда им «тоже представится случай выказать свое искусство» [9. С. 244] обольщения перед знатным гостем. Этот опыт Скотта острой иронической характеристики курортного общества позднее пригодится Тургеневу в период написания романа «Дым» (1867) - в изображении «русского Баден-Бадена». В общем направлении читательской мысли писателя четко прослеживается интерес к четырем образам «Сент-Ронанских вод», причем исполнены они в противоположной тональности: комические -Перегрин Тачвуд и Мег Додз, и драматические - лорд Этерингтон и Джон Моубрей. Первый - путешественник и знаток Востока отмечен Тургеневым в двух курьезных ситуациях. Во-первых, когда этот «любитель старины» наносит визит сент-ронанскому священнику Джосайе Карги-лу с целью завязать знакомство и развлечь себя. Описывая живописную неустроенность быта пастора, с которой Тачвуд враждебно сталкивается на пороге его дома, автор своим комментарием передает мысли как бы самого старого джентльмена: «Полное запустение и беспорядок при входе заставили бы счесть дом вовсе необитаемым, если бы у двери не стояли какие-то лоханки с мыльной водой или с чем-то вроде этого, столь же непривлекательным. Лоханки эти были оставлены там словно нарочно для того, чтобы всякий, кому доведется из-за них переломать себе ноги, имел бесспорное доказательство, что в беде “повинна женская рука”» [9. С. 228]. Тургенев отмечает обстоятельства, вызывающие мгновенную вспыльчивость героя, поскольку они идут вразрез с его прихотливой природой - желанием удобства и тягой к заведенному порядку (именно такое благоустройство старый джентльмен введет в дом священника после тесного с ним знакомства, что отметил и Турге- И.О. Волков 54 нев4). Позже писатель прямо выделит в тексте названную автором характерную черту Тачвуда - «крайнюю степень раздражения» [9. С. 382], в которую ему свойственно впадать, если кто-либо или что-либо нарушит его покой. Однако в приведенном отрывке для Тургенева важным оказывается и само по себе описание бедной и запущенной обстановки пасторского дома, которая с не меньшей откровенностью будет им самим воспроизведена в «Записках охотника» и последующих рассказах - в изображении нищих деревенских церквей и священников (см., например, подобное описание в «Гамлете Щигровского уезда»). Продолжая наблюдения за действиями старого путешественника, он отчеркивает момент его «вторжения» в заброшенную обитель степенного мистера Каргила: «Наконец, решив, что в таком заброшенном и покинутом месте нарушение неприкосновенности владения едва ли будет поставлено ему в вину, он с таким грохотом отодвинул в сторону препятствие, преграждавшее вход, что должен был непременно потревожить кого-нибудь в доме, если там была хоть одна живая душа. Но все было по-прежнему тихо» [9. С. 229]. Показательны два момента рефлексии писателя: сначала он отмечает рассуждение Тачвуда в оправдание своего поступка, а затем -реакцию (вернее, ее отсутствие) на произведенный шум. Комически воспроизводя прозаическое продвижение героя по дому Каргила, Скотт пародирует, таким образом, его путешествия, героически представленные в собственных рассказах. Тургенев понимает специфику изображения и не случайно выделяет повторение комического несоответствия претензий героя его поведению в другой ситуации «вторжения» - ночное возвращение в гостиницу: «Уж не думаете ли вы, что, побывав на вершине Афона, на краю утеса высотой в тысячу футов, круто обрывающегося над самым морем, я могу страшиться такого падения? Но тут он пошатнулся, и оказавший ему помощь незнакомец удержал его за руку, чтобы он не упал вторично» [9. С. 378]. «Я тут едва не убился, а вы меня заставляете ждать [и орать] под дверью» [9. С. 379]. 4 «Старшая из двух служанок стала носить платье из хорошей материи, у младшей на голове появился красивый чепец, и она ходила по дому такая чистенькая и хорошенькая, что одни считали ее слишком привлекательной для услужения холостяку священнику» [9. С. 373-374]. Роман В. Скотта «Сент-Ронанские воды» 55 Выделенное Тургеневым «пошатывание» Тачвуда оказывается обратной реакцией на воображаемую им высоту утеса, что выявляет действительную изнеженность его «закаленной» опасностью природы и порожденную ею капризность. «Вершина Афона» здесь контрастно сопоставлена с «подступом к Сандерсу Джаупу» [9. С. 380]. Этот «подступ», подчеркнутый писателем далее, представляет собой обыкновенную мусорную яму «крестьянина-собственника», не захотевшего потакать путешественнику в его организации чистоты и порядка на деревенских улицах (в той же главе XXVIII «Испуг» Тургенев закономерно отмечает подобных «упрямцев», «не желавших признавать этой утвердившейся над ними власти» Тачвуда [9. С. 375]. Именно обходя в потемках «зловонную яму» Сандерса, герой и угодил в сточную канаву, где, по его признанию, «едва не убился». Символична произошедшая далее в герое перемена, которую замечает Тургенев: он не только не пытается храбриться, но уже склонен к тому, чтобы преувеличить последствия своего падения: «...мне казалось, что я не так уж серьезно ранен, но вот сейчас я совсем ослабел - потеря крови, наверно, порядочная» [9. С. 379]. Эпизод «ранения» Тачвуда сменяется собственно «вторжением» его в ночное спокойствие Клейкемской гостиницы, и в этот момент в поле пристального тургеневского внимания попадает второй комически значимый персонаж - хозяйка постоялого двора. Вместе с Тиррелом, спасшим неудачливого героя из канавы и помогшим добраться до дома Мег Додз, путешественник наталкивается на испуганную прислугу и саму владелицу подворья. Вальтер Скотт дает здесь полную искрометного юмора в духе Генри Филдинга живописную картину «домашнего воинства», выступившего на защиту гостиницы не столько от непрошенных гостей, сколько от «призрака», за который был принят искренно считавшийся убитым Тиррел. И Тургенев, к тому времени хорошо знакомый с филдинговским романом о Томе Джонсе [11], коротким штрихом с удовольствием отчеркивает на полях: «Конюх и горбатый почтальон, один с фонарем и вилами, другой со свечой и метлой, составляли авангард, центром являлась сама миссис Додз, которая говорила зычным голосом и потрясала каминными щипцами, а обе служанки - часть армии, не за- И.О. Волков 56 служившая доверия после того, как была обращена в бегство, - прикрывали тыл» [9. С. 380]. На следующей же странице писатель выделяет возмущенное негодование Мег Додз по поводу того, что служанки заставили ее думать, будто в дом явился призрак. Хотя за мгновение до этого сама хозяйка была уверена, что повстречалась с приведением своего молодого постояльца, и, задаваясь одним и тем же вопросом: «Вы уверены, что вас не убили?», долго не могла прийти в себя: «Призрак! Подумать только! Уж я им покажу призраков. Если бы они больше думали о своей работе, чем о всяких глупостях, так не угощали бы меня подобными бреднями. Никуда не годится лошадь, что пугается стога соломы! Призраки! Да кто это слышал о призраках в порядочном доме?» [9. С. 382]. Постепенная перемена в настроении миссис Додз - от воинственного расположения к потрясающему страху и относительному спокойствию - в «призрачном» плане тем более примечательна своим комизмом, что перед самой встречей с «погибшим» Тиррелом она была склонна видеть в ночном пришельце лишь нищего скитальца: «Призрак! Какой-нибудь бродяга с болот, который ради одной из вас же и притащился сюда с гнусной целью. Призрак, видите ли! Подними-ка фонарь, конюх Джон. У призрака этого, наверно, две обыкновенные руки» [9. С. 380]. Хотя этого первого отрывка о «призраке» Тургенев не помечает специально, он, безусловно, прослеживает всю объемную линию авторской иронии в адрес гостиничной хозяйки, при этом улавливая присущую ей мягкость и снисходительность тона. В оправдание минутных заблуждений Мег Додз, равно как и многолетних предрассуд-ков5, Скотт ставит простоту, чувствительность и доброту ее нрава, что, конечно, принимал русский писатель. Поэтому, например, он да- 5 Показательно в чтении Тургенева отчеркивание характеристики Мег Додз, произнесенной миссис Потт, жеманной владелицы почтовой конторы: «Чтобы я стала ей его доставлять? Эта старая брюзга кабатчица долго будет ждать, пока я ей отправлю письма! Она ведь не желает пользоваться королевской почтой и продолжает посылать письма со старым возчиком, словно в округе нет почтовой конторы». Здесь дана яркая реакция представителя общества Сент-Ронана на оскорбляющий его независимый и надменный нрав старой хозяйки Клейкемской гостиницы. Роман В. Скотта «Сент-Ронанские воды» 57 лее отмечает то, как почтенная дама переключает «все свое внимание» на мистера Тутчвуда и «помогает ему мыться и вытираться» [9. С. 382]. Тургенев понимает симпатию Скотта к своим двум героям, неслучайно поставленным им в комическую пару. В обрисовке характеров Тачвуда и Додз писатель принимал тонкость авторского юмора, играющего в своей сущности «утверждающую роль» [12. С. 119]. Картина «вторжения» и «разоблачения призрака» вскоре сменяется у Скотта своеобразным «натюрмортом», в центр которого Тургеневым, вслед за автором, был поставлен поздний ужин ночных постояльцев и их застольный разговор. Писатель отмечает подчеркиваниями то нехитрое угощение, которое было приготовлено для путников по просьбе Тачвуда: «фирменная жареная птица с грибным соусом, а к ней горячее вино с пряностями» («плотти») [9. С. 383, 386]. Описание этого блюда в речи героя противостоит менее привлекательному воспоминанию о «помойке старого пресвитерианина» [9. С. 383], которая доставила ему столько хлопот и которую он хочет поскорее забыть в ожидании сытной еды и излюбленного питья. И Тургенев отмечает эту несообразность в его реплике, отчеркивая указание автора на то, что «с этими словами путешественник стал подниматься к себе в комнату» [9. С. 383]. Последующая же беседа Тиррела и Тачвуда получила характер надоедливого расспроса со стороны последнего - и здесь писатель останавливается на реакции молодого гостя: «уже не мог сделать вид, что не понимает намеков старшего джентльмена» и: «...он оказал мне услугу, дающую ему нечто вроде права приставать ко мне» [9. С. 388-389]. Если Тачвуд и Додз в аспекте читательского восприятия Тургенева закономерно оказываются сближены, писатель совершенно оправданно находит сходство в комическом оформлении их образов, то в паре Этерингтон и Моубрей он, ставя их на одну драматическую линию, заостряет и усиливает отношения антагонизма, обозначенные автором между ними. В образе лорда Этерингтона Вальтер Скотт вывел типичного шекспировского злодея, по беспринципности поступков и подлости намерений его вполне можно сопоставить с Макбетом или Хотспе-ром. Тургенев угадывает такую наполненность характеристики героя и проявляет ее в ходе своего чтения, акцентируя внимание на сменяемости разных эмоциональных состояний героя. Так, первой поме- И.О. Волков 58 той писатель выделяет в письме Этерингтона момент его рефлексии, самонадеянной и пока спокойной, непосредственно связанный с коварными планами и нависшей над ними угрозой, которая может опрокинуть всю затеваемую интригу: «Неттлвуд будет для меня потерян, а если к тому же мне вчинят иск с целью оттягать у меня титул Окендейл, дело мое совсем дрянь» [9. С. 363]. Далее Тургенев останавливается на отрывке родственного значения (разоблачение лжи), но уже с иным звучанием - здесь проявлено отчаяние лорда, вдруг узнавшего от верного Джекила, что тайна его поединка с братом, которую он скрывал под искусной выдумкой о нападении разбойников, раскрыта Тачвудом и может быть разглашена по всему Сент-Ронану: « Черт побери, да ты с ума сошел! - вскричал лорд Эте-рингтон, бледнея. - Уж он-то, во всяком случае, разболтает об этом повсюду. Ты меня просто погубил» [9. С. 422-423]. В следующем случае писатель отмечает полную цинизма фразу «благородного графа», извращающую трепетное и рыцарское отношение Тиррела к оберегаемой им Кларе: «Как! Значит, он намерен разыгрывать собаку ка сене - и сам не ест и другим не дает?» [9. С. 423]. Этерингтон не способен оценить благородство и готовность самопожертвования, которые проявляет его брат к невинной жертве обмана, и поэтому трактует чистоту помыслов Тиррела в соответствии с собственной грубо искаженной системой представлений. Определяющими чертами в характере вальтерскоттовского злодея оказываются тщеславие и самолюбие - их безудержная власть, питаемая эгоизмом героя, делает невозможным изменение его ценностных ориентиров. Тургенев отмечает эту внутреннюю разлаженность лорда, выделяя слова, сказанные его братом: «Язык ваш говорит не то, что подсказала бы ему совесть, - заметил Тиррел, - но я пренебрегаю упреками и не желаю никаких споров» [9. С. 435]. Вместе с емкой и исчерпывающей характеристикой лорда выделенная писателем реплика наглядно представляет этическую пропасть между двумя людьми, родными по крови: благородство одного и подлость другого. Улавливая шекспировскую основу образа Этерингтона, Тургенев отчеркивает его лживое оправдание, в котором он для большей убедительности прибегает к философской метафоре, обытовляя ее значение: «Он лжет, - ответил лорд Этерингтон, - когда заявляет, Роман В. Скотта «Сент-Ронанские воды» 59 что я знаю об этих бумагах. Вся эта история, на мой взгляд, - пена, мыльные пузыри, взбитый белок, словом - самая невесомая вещь на свете, что и обнаружится с появлением этих бумаг, если они вообще появятся» [9. С. 424]. Здесь «пена, мыльные пузыри, взбитый белок» - это отсылка к «пузырям земли» («The earth hath bubbles...»), о которых говорит Макбет в начале трагедии (акт I, явление 3). Однако символическое значение слов - мимолетность жизненных явлений и тщетность существования («самая невесомая вещь на свете») у Этерингтона снижена и ориентирована лишь на то, чтобы отвести от себя возникшие у Джекила подозрения в неискренности и бесчестности6. Словно в подтверждение изворотливой природы лорда Тургенев отчеркивает следом его собственное признание: «Видишь, Джекил, -сказал он, - я могу выйти из затруднительного положения, столкнувшись с любым жителем Англии» [9. С. 436]. Особая группа тургеневских помет связана с вероломными попытками героя добиться от девушки согласия на брак и, следовательно, признания законности совершенного им много лет назад обмана. Писатель отчеркивает фрагменты, в которых проявлено негодование Этерингтона как реакция на оскорбленное во время свидания с Кларой самолюбие: «А для того чтобы уничтожить меня окончательно, она выбрала самое подходящее занятие - вяжет чулок! и это не хорошенький шелковый чулочек, с помощью которого так мило кокетничала Жанетта из Амьена, когда Тристрам Шенди смотрел, как она работает; нет, это нечто вроде мешка из грубой шерсти, предназначенного какому-нибудь нищему, страдающему плоскостопием, у которого пятки как у слона» [9. С. 439-440]. Вязание как предметы скромного быта и уютной повседневности оказываются для Этерингтона, погрязшего в праздности и удовольствии, большим препятствием, чем прямое словесное сопротивление Клары. Привыкший к тому, что мир вертится вокруг него и потвор- 6 О «пузырях земли» Этерингтон ранее писал своему другу Гарри, употребляя выражение Макбета по отношению к брату, с которым стрелялся по дороге в Сент-Ронан: «Едва ли он умер: будь он ранен смертельно, мы так или иначе услыхали бы о нем - не мог же он исчезнуть, как исчезают с лица земли пузыри, порожденные природой» [9. С. 265]. И.О. Волков 60 ствует его желаниям, он ожидает, в духе Тристрама Шенди, что чулок явит собой нечто привлекательное и соблазнительное. Но Вальтер Скотт не только лишает кокетливости занятие, вызвавшее восторг чувств у сентиментального героя Стерна, но и окрашивает его в яркий ироничный тон. В этом занятии Клары можно также усмотреть намек на ковер Пенелопы у Гомера, плетение которого отсрочивало ее выбор женихов, - точно так же девушка пытается отклонить притязания лорда. Тургенев, очевидно, считывает прозаическую и со ссылкой на Стерна деталь, ставшую на пути бесчестных замыслов героя, а также связанную с ней иронию в его адрес. Если в образе лорда Этерингтона полностью отсутствует возможность трансформации и развития - он статичен до самой своей гибели, скрытой от глаз читателя, - то на пути его противника Джона Моубрея автор располагает точку нравственного перелома - и именно с этого момента герой входит в поле активного внимания Тургенева. Писатель отмечает начавшуюся в Моубрее трансформацию после того, как он узнал от Тачвуда истинное положение вещей. Первой пометой выделена реплика из монолога молодого лэрда, в которой показано, что он наконец понимает и принимает истинную сердечную склонность своей сестры: «Она любит этого сумрачного господина, который в конце концов оказался законным отпрыском старинного древа. Я от него не в восторге, хотя в нем есть что-то от настоящего лорда» [9. С. 516]. Прозрение для Моубрея наступает слишком поздно: он отказывается от бесчестного принуждения Клары к браку с Этерингтоном незадолго до гибели сестры. Таким образом, герою приходится заплатить высокую цену за открытие истины, причем Скотт дает ему прийти к сознанию этого факта постепенно. Тургенев следует за Моубреем в его движении к разгадке трагедии, вот-вот готовой свершиться. В описании его действий писатель подчеркивает проявленную эмоциональность: «довольно сильно постучал» (при входе в комнату сестры), и понимание своей вины в возможном несчастье: «Клара, не будь злопамятной» (память о жестоком разговоре накануне) [9. С. 518]. Психологическое напряжение Моубрея достигает одного из критических моментов, когда он обнаруживает, что комната сестры пуста, а распахнутые двери указывают на ее отчаянное бегство. На эту Роман В. Скотта «Сент-Ронанские воды» 61 сцену Тургенев делает особый упор, подвергая ее двойной рефлексии: «Охваченный неясным, но тягостным предчувствием, он устремился наверх, к двери, выходившей из гардеробной его сестры на площадку лестницы: она также была распахнута, а дверь между гардеробной и спальней - полуоткрыта» [9. С. 519]. Отчеркнув отрывок, писатель дополнительно выделяет для себя его центральный момент - распахнутую дверь. Это определение в его рецепции оказывается своеобразным драматическим маркером, сосредоточившим на себе всю силу психологического потрясения Моубрея. Вполне закономерно, что далее в повествовании Тургенев выделяет охотничий нож лэрда: «С этими словами он протянул упомянутый предмет его владельцу. Тот, вспомнив обстоятельства, при которых он накануне вечером выбросил его за окно» [9. С. 522]; «...с проклятием схватил нож и снова швырнул его - на этот раз в речку» [9. С. 522]. Скотт придает присутствию ножа в этой сцене символическое значение, которое заключается в том, что еще день назад, во время роковой ссоры с Кларой, в мрачных мыслях Моубрея он олицетворял собой орудие убийства: «Он (дьявол. - И.В.) только что стоял рядом со мною и нашептывал мне, чтобы я убил тебя. Иначе откуда бы возникла у меня мысль о моем охотничьем ноже? Да, ей-богу, о нем, и сейчас, в эту минуту, я еще сжимаю его рукоятку» [9. С. 492]. Воспроизведя теперь в своем сознании ситуацию, при которой нож был потерян, и сопоставляя ее с текущим положением, герой естественным образом устанавливает связь между ними, основой которой делается образ смерти вообще и картина гибели сестры в частности. Нарастающее чувство тревоги делает все более ощутимым для Моубрея груз трагической вины перед Кларой. Тургенев, продвигаясь вслед за лэрдом в траектории его внутренней градации, точно устанавливает авторскую логику раскрытия психологии героя и его эволюции, следствием которой становится дуэль с Этерингто-ном, а результатом - кардинальное изменение образа жизни (о чем автор повествует в своеобразном эпилоге романа). Завершающим аккордом для Тургенева в сцене поиска Клары становится авторское указание на бурлящий в пропасти речной поток, на который Мо-убрей бросил «полный ужаса взгляд»; писатель карандашом в тексте отчеркивает соответствующее слово: «бурлил поток» [9. С. 523]. Этой пометой обнаружено понимание психологического сопостав- И.О. Волков 62 ления между бурной водной стихией и чрезвычайным расстройством душевного мира Клары, которую брат на мгновение представил тонущей. Индивидуальную значимость в сфере читательской рефлексии Тургенева обрела сцена разговора Тиррела с капитаном Джекилом в Клейкемской гостинице. В статье 1841 г. «Разделение поэзии на роды и виды» Белинский также отнесся к ней с особым вниманием, выделив ее наряду с эпизодом свидания Фрэнсиса и Клары в горах. Критик объединил эти два сюжетных фрагмента на том основании, что они «проникнуты такой истиною, отличаются такою глубиною сердцеведения и тайн страстей и страдания, что украсили бы любую драму Шекспира» [8. С. 26]. Его особенно занимает образ капитана, во всем преданного лорду Этерингтону и в результате этой слепой веры во многом потворствующего жестоким замыслам друга-злодея: «Прочтя раз, невозможно забыть, как безнравственный больше по привычке и легкомыслию, чем по натуре, капитан Джекиль, при-шедши к Тиррелю с лукавыми намерениями, уходит от него, повесив голову и в глубоком раздумьи, как бы в первый еще раз потрясенный непривычным ему зрелищем бесконечной любви, бесконечного страдания и бесконечного самоотвержения...» [8. С. 26]. Указывая на сложность и неоднозначность характера Джекила, Белинский через его самочувствие выводит трагическую основу романа Скотта, которая и сближает его с эстетикой Шекспира. Нельзя точно говорить о непосредственном влиянии этих замечаний на точку зрения Тургенева, однако писатель ступает в непосредственной близости от них. Отмечая вначале существующее между Этерингто-ном и Тиррелом противоречие («несогласие между вами и вашим братом») и одновременно положительную роль капитана7 в оправдании чести последнего («...вопрос о вашем изгнании из общества на водах разрешен самым лестным для вас образом») [9. С. 394], писатель далее останавливается на выразительной реплике Тиррела: 7 Эту достойную роль «мирового посредника» Тургенев оценивает дважды, он вновь обращается к ней в речи капитана Мак-Терка, который при встрече с Тиррелом заявляет: «О, да вы уже это сделали, - сказал капитан, с понимающим видом кивнув головой. - Капитан Джекил, весьма порядочный молодой человек, разъяснил нам, сколь благородно было ваше поведение» [9. С. 433]. Роман В. Скотта «Сент-Ронанские воды» 63 «Сэр, - сказал Тиррел, снова садясь на стул, - я буду слушать вас спокойно, так же как я оставался бы спокоен под зондом хирурга, исследующего гнойную рану. Но если вы затронете самое чувствительное место, если вы заденете открытый нерв, не рассчитывайте, что я смогу терпеть, не дрогнув» [9. С. 397]. Использованное героем сравнение чувствительных струн своей души с «гнойной раной» связано прежде всего с вечной памятью о Кларе, покой которой он так ревностно оберегает. Любое касательство до ее образа кажется ему недопустимым болезненным вмешательством, и одно только упоминание имени мисс Моубрей в разговоре двух чужаков пробуждает в нем волну негодования, поскольку заставляет вновь обратиться к горестным событиям прошлого. В любви Тиррела к Кларе большое значение, по замыслу автора, имеют жертвенность и искупление, всецело направленные на сохранение жизненных сил и рассудка девушки, пошатнувшихся вследствие несчастья. Именно на особое -трагическое - свойство сердечного чувства Тиррела направлен взгляд Тургенева. Отчеркнув слово «не дрогнув», он таким образом прочно закрепляет и замыкает свое впечатление на том «бесконечном страдании», о котором писал Белинский. При этом писатель не упускает из вида и капитана Джекила, раскрывшего внутреннюю дисгармонию Тиррела, отмечая позже его признание: «...я бы отверг состояние, которое можно получить через женщину, в особенности если его обладательница - больная девушка со странностями, да еще ненавидящая меня так, как эта мисс Моубрей» [9. С. 438]. Тургенев и здесь сходится с Белинским, оценивая этого героя как подверженного дурному влиянию, но еще способного на то, чтобы сделать этически верный выбор. Слабый и безвольный, однако все же до конца не утративший нравственные ориентиры капитан Дже-кил здесь противопоставлен сильному, но безнадежно низкому и подлому Этерингтону. Сосредоточившись на сложном протекании человеческих страстей в эпическом пространстве деревенской жизни, Тургенев практически не останавливается особо на важном для него в будущем искусстве пейзажа. Хотя совсем без внимания этот аспект вальтер-скоттовской эстетики не остается. Писатель отчеркивает два небольших описания: «... решетчатая стеклянная дверь вела в сад с до- И.О. Волков 64 рожками, обсаженными тисом и остролистом» [9. С. 280]; «зеленый ковер лежал в тени» [9. С. 410]. Вполне возможно, что здесь его привлекла емкость авторского изображения, когда природная картина создается не полновесными и объемными линями, а несколькими штрихами и полунамеками. Такой способ живописания для него имел не меньшую выразительность и ценность, тем более при общности философского понимании природы как вечной силы, «которая все изменяет и все обновляет» [9. С. 15]. Таким образом, в своей совокупности пометы Тургенева на романе «Сент-Ронанские воды» передают целенаправленный интерес писателя к обрисованным Вальтером Скоттом человеческим характерам. Основой его читательского внимания стали образы, исполненные в разнонаправленной тональности. Комическая сторона человеческого существования, представленная через объемно звучащую авторскую иронию, привлекла Тургенева не только своей разоблачающей (в широком смысле) силой, но и жизнеутверждающим пафосом. Драматизм же изображения был оценен русским писателем с позиции его обнажающих способностей: раскрытие глубины и остроты противоречий как между отдельными личностями, так и внутри их чувствующего мира. Указание на Шекспира, которое делает Белинский при выявлении драматической доминанты романа Вальтера Скотта, без сомнения, было важно и для Тургенева. Уже за одним чтением он мог хорошо видеть, что «Сент-Ронанские воды» насыщены присутствием английского драматурга: в эпиграфах, репликах героев, авторских словах - во всем звучат мотивы и образы его комедий, трагедий, исторических хроник8. Безусловно, как внимательный читатель и «ярый шекспирианец» писатель четко представлял организующее значение шекспировского текста и понимал его роль в структуре отдельных характеров Скотта. 8 На страницах романа можно встретить упоминание пьес «Генрих IV», «Виндзорские насмешницы», «Как вам это понравится», «Тимон Афинский», «Макбет», «Сон в летнюю ночь», «Гамлет», «Ричард III», «Мера за меру», «Король Иоанн», «Король Лир», «Ромео и Джульетта», «Укрощение строптивой», «Бесплодные усилия любви», «Ричард II».

Скачать электронную версию публикации