The Jewish theme in Soviet journalism. Subjective notes about time, authors and their heroes.pdf Вместо предисловия Живя в Израиле, как-то по-новому ощущаешь то, чему посвятил всю свою взрослую жизнь, - историю журналистики. Потому, прежде всего, что она начинает восприниматься через призму еврейства -непривычную для меня еще до недавнего времени. Не то чтобы «еврейская тема», нашедшая отражение в жизни и содержании советских СМИ, совсем проходила где-то в стороне в годы моей работы на факультете журналистики Уральского государственного, а потом федерального университета. Нет, конечно. В ходе подготовки, особенно поначалу, очередной лекции глаз всегда зорко выхватывал из общего массива материала этот контекст. Но «еврейская тема» никогда не была для меня самостоятельной в потоке журналистской истории. В Израиле, где моя жизнь началась менее трех лет назад, все оказалось по-другому. Начать с того, что гуманитарная сфера здесь развивается далеко не так, как в больших (по размеру и численности населения) странах. На нее в Израиле нет денег. Нет, это не фигура речи, как в России, а повседневная реальность, которая объясняется жесткой конфликтностью между Израилем и соседними арабскими государствами. Финансы получают оборонная и сельскохозяйственная сферы, но никак не гуманитарная. Ну, разве что за исключением иудаизма, который занимает особое и очень почетное место в системе здешнего познания. «Узкое» восприятие гуманитарного пространства типично для многих маленьких территорий. Это относится и к журналистике. Израильские университеты сосредоточены в первую очередь на изучении своих СМИ. Глобальное информационное поле если и исследуется, то лишь в общем виде или с учетом вклада евреев в его развитие. И данный фактор накладывает серьезный отпечаток на всю систему здешнего восприятия мира. В этом довелось убедиться почти сразу же после переезда в Израиль. ...Одну из своих первых лекций я посвятил особенностям советской пропаганды в годы Великой Отечественной войны. На один из слайдов поместил фотографию Юрию Левитана, без которого невозможно представить этот период советской истории. - Он же еврей! - как-то обрадованно и сходу выдохнула одна из студенток, увидев снимок Ю. Левитана. - Точно, еврей, - поддержали ее несколько голосов. Им было очень интересно узнать о Ю. Левитане. Не уверен, что это желание проявило себя в той же мере, если бы речь шла о человеке иной национальности. Но так уж устроено сознание израильтян, выхватывающее из необъятного мира именно «своих». И это не может не влиять сегодня и на мое восприятие истории советской журналистики. Но от этого она делается, по-моему, только содержательнее. Совсем не претендую на то, чтобы всесторонне осмыслить тему, вынесенную в заглавие. Это невозможно в рамках одной журнальной статьи, которая является лишь попыткой к исследованию эмпирического материала, накопленного за годы советской истории. Однако эта попытка не только познает прошлое, но и помогает лучше понять как день сегодняшний, так и «лицо» современных российских СМИ. Следуя линии партии Среди советских журналистов всегда были люди с «пятой графой». Это словосочетание, если кто не знает, брало свое начало из разметки советского паспорта, который выглядел не таким, как нынешний. В пятой строке странички, раскрывающей личные сведения, значилась национальность. Советский Союз был многонациональной страной, но когда говорили о «пятой графе», все сразу же понимали: речь идет о евреях. Лиц еврейского происхождения в любом СМИ в первые советские десятилетия было не так много - на фоне всех остальных сотрудников. Но все-таки в каждой редакции областного или городского уровня всегда сидело по паре-тройке «дежурных» евреев. Иногда и больше. Многое объяснялось официально провозглашенной политикой. В 1920-х годах в стране была проведена целая кампания по борьбе с антисемитизмом. Изрядное число материалов против этого явления, открыто называемого вредным и даже позорным, было опубликовано в «Комсомольской правде», «Крокодиле», таком литературно-художественном журнале, как «Молодая гвардия». О недопустимости развития антисемитизма писали М. Горький, В. Маяковский, Н. Асеев и многие другие. А в 1929 г. вышла книга историка и соредактора дореволюционной Еврейской энциклопедии Самуила Лозинского «Социальные корни антисемитизма в Средние века и Новое время», где это явление было названо «наследием прежнего режима», с которым советская власть решительно борется [1]. Так что центральной прессе в 1920-е гг. евреев можно было встретить часто, их тогда еще не притесняли. По моим подсчетам, примерно четвертая часть всего журналистского состава «Правды», «Известий» и «Труда» того времени была с «пятой графой». Квалифицированных кадров в советской прессе в ту пору остро не хватало, факультетов и отделений журналистики до середины 1930-х гг. еще и вовсе не существовало (их заменяли чаще всего одно- или двухгодичные курсы), а заполнять страницы партийных газет и журналов было необходимо каждый день. Евреи, преданные советской власти, на это ремесло подходили как нельзя лучше. Уже потому, что образовательный ценз в этой среде после большевистской революции 1917 г. был высок. Все-таки евреи всегда считались «людьми книги». Каждый еврейский мальчик еще в XIX в. в обязательном порядке ходил в хедер (школу), где читал Тору и Талмуд, проходил литературу и историю. Так что потом эти люди неплохо водили пером по бумаге и обладали, как бы мы сейчас сказали, креативным мышлением. На заре советской эры они по собственной воле ринулись строить социализм, в том числе и на ниве журналистики. Но евреи пошли в революцию и большевистскую печать не только по причине своей грамотности. С тем же успехом они могли послужить в белой армии, где тоже выходили многочисленные издания. Но белое движение прочно ассоциировалось в сознании евреев с прежней властью. Той самой, которая задолго до 1917 г. ввела для них черту оседлости и ограничения в получении университетского образования, которая с безразличием воспринимала погромы и унижения огромного числа людей, называемых в Российской империи пренебрежительно «жидами». Так что никакого уважения к прежней власти у подавляющего большинства евреев, ощущавших ее неправедность, не было. Как недвусмысленно писал в 1919 г. Максим Горький, в этом народе жила «неугасимая вера в торжество правды, - вера, без которой нет человека, а только двуногое животное» [2]. И евреи стремились к правде, видя в ней смысл всей своей жизни. Сегодня это звучит наивно, но что было - то было. Впрочем, советская власть действительно отменила черту оседлости и провозгласила равенство всех людей. Нетрудно понять чувства евреев. Подавляющее их большинство незамедлительно перешло на сторону Советов: художники, музыканты, писатели. Еврейские по национальности журналисты не стали исключением из правил. Многие из них, вслед за Л.Д. Троцким, начисто отвергали свое еврейское прошлое. Оно перестало что-то значить в борьбе за идеалы мировой революции. Отныне эти люди принадлежали только коммунистической идеологии. Так и оказывались многие из них в советской прессе. А кое-кто занялся формированием теории партийной печати. Обсуждали главное: какой ей быть в новых политических условиях и о чем она должна писать. Еще на первом съезде Союза журналистов России в 1918 г. главный редактор «Известий» Юрий Стеклов (Овший Нахамкис), говорил о возможности существования двух типов газет - руководящей, нацеленной на партийно-хозяйственный актив, и массовой - для рядовых читателей. Дескать, не все строители социализма могут сходу освоить серьезные темы, надо их к этому подводить постепенно, используя и развлекательную функцию прессы. К этой дискуссии потом подключились Яков Шафир [3], Михаил Левидов (Левит) [4] и другие, которые отчетливо видели в СМИ великую силу преобразования общества. Поэтому все они, как один, устремили взгляд на осмысление роли и задач партийной печати и рассуждали о путях привлечения внимания к советской газете. Но при этом все советские теоретики массовой информации первого поколения были за признание классовой природы журналистики [5]. Ну, а куда деться в ту пору от реализации идеологических задач новой власти? Никуда. Вот и писал Сергей Ингулов (Рейзер) о том, что в спорах о новой газете нельзя «допускать путаницы, колебаний, дискуссий и споров по основным идейным, принципиальным установкам партии» [6]. Партия сразу же после прихода к власти действительно начала рулить всеми проявлениями жизни. И в первую очередь сферой журналистики, воспринимаемой в виде неотъемлемой части общепартийной работы. Несмотря на довольно лояльное в ту пору отношение к журналистам еврейского происхождения, им все-таки советовали подбирать псевдонимы. Чтобы подлинные еврейские фамилии не мозолили глаза читателям. Считалось, что так будет лучше для общества, поскольку они представляют все же не «титульную» национальность. А многие газетчики это делали сами - без всякого напоминания. И если открыть сегодня газеты и журналы того времени, то еврейские имена встретишь там нечасто. Многие читатели 30-х годов и не догадывались, что любимейший журналист И. Сталина Михаил Кольцов, чье имя в буквальном смысле гремело на всю страну, в действительности имел фамилию Фридлянд, а его родной брат, легендарный газетчик-карикатурист той эпохи, был известен под псевдонимом Борис Ефимов. И тот, и другой от своего еврейского происхождения если не открещивались публично, то и не подчеркивали его, а фотографии их самих в прессе не появлялись. В творчестве Кольцова не найти «еврейской темы», за исключением его репортажей с показательных судебных процессов 1930-х гг., на которых судили Г. Зиновьева (Радомысльского), Л. Каменева (Розенфельда). Г. Сокольникова (Бриллианта) и других видных большевиков. Примечательно, что в этих материалах М. Кольцов, критикуя и даже высмеивая подсудимых, никогда не упоминает их национальности. Это в ту пору было попросту не принято, следуя раннему высказыванию И. Сталина о том, что «коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма» [7]. А вот Б. Ефимов действовал иначе. Его повседневным и излюбленным коньком были шаржи, и Б. Ефимов создавал их на многих, в том числе и на тех, кого советская власть бросала в топку репрессий. Евреев среди его героев было немало, что подтверждалось внешним видом персонажей. Больше всего от Б. Ефимова доставалось, конечно, «иудушке Троцкому». Тот неизменно изображался в поблескивающем пенсне, с неприятным и каким-то искривленным лицом, и длинным крючковатым носом. Вероятно, для того, чтобы никто не мог усомниться, кем являлся по национальности «поборник буржуазии» Троцкий. Называть Льва Троцкого (Бронштейна) таким словосочетанием - это все равно, что писать про людоеда, жалостливого ко всему живому. Но тогда это было в порядке вещей. Газетные и журнальные рисунки тех лет, создаваемые, помимо Бориса Ефимова, усилиями таких карикатуристов, как Лев Бродаты и Юлий Ганф, били, что называется, не в бровь, а в глаз. Вся эта рисованная сатира, публикуемая не только в центральных газетах, но и в таких журналах, как «Бегемот», «Красный ворон», «Смехач» и многих других, воспитывала читателей в непримиримом духе к врагам революции и всяким «мелкобуржуазным недобиткам». Часто задумываюсь сегодня: что творилось в головах этих людей -и журналистов, становившихся безжалостными обличителями, и их многочисленных жертв, - если они не вспоминали, во всяком случае публично, о своем еврейском происхождении? Правда, отказываться от него было тогда делом естественным. Какая принадлежность к еврейству, если рано или поздно все национально-культурные границы должны стереться окончательно и бесповоротно. А для чего партия грезит мировой революцией. Отстраненность от своих национальных корней демонстрировали в первые годы советской власти многие советские журналисты. «Красную газету», главное большевистское издание в Петрограде, возглавлял, например, В. Володарский (Моисей Гольдштейн) - заместитель М. Урицкого по тамошней ЧК. В первой половине дня Володарский редактировал издание, а во второй приезжал на место еще одной своей работы и там, в подвалах ЧК, вершил большевистский самосуд. Газетой «Беднота» - самой популярной крестьянской газетой того времени - руководил Лев Сосновский. Личностью он был менее одиозной, чем Володарский, и сам в расстрелах вроде бы не участвовал. Что, правда, не помешало его жизни завершиться раньше срока. И если Володарский пал от пули эсера еще в годы гражданской войны, то жизнь Сосновского оборвалась в 37-м. Понятно, что не от старости (шел ему в ту пору лишь 52-й год), но от рук своих единомышленников . Схожим образом сложилась в эти годы судьба и многих других журналистов. Например, Якова Бельского (Биленкина), уроженца Одессы. В начале 1920-х гг. он служил в одесской губчека, но по распоряжению партии был направлен на укрепление печати, став в 1930-х гг. зам. редактора журнала «Крокодил». Там и проработал вплоть до 1937 г., когда был обвинен в шпионаже в пользу иностранных разведок и расстрелян [8]. Аналогичная судьба постигла в 1939 г. и Карла Радека (Кароля Собельсона), одного из идеологов партии, журналиста «Известий», известного балагура и весельчака. За три года до этого он был исключён из ВКП(б) и почти тогда же арестован, став одним из главных обвиняемых в ходе второго Московского процесса. Потом был третий Московский процесс, после чего К. Радек был отправлен в отдаленный изолятор, откуда уже не вышел живым. Вчитываешься в биографии этих журналистов и понимаешь: советская власть в те годы решительно забыла об их прежних заслугах перед ней и искоренила, как мусор. А может, это была расплата еврейского бога за те прегрешения, которые совершили эти люди, в том числе и перед своим народом. Не знаю... Говорят, что самые страшные антисемиты вырастают из евреев, отвергнувших свои национальные корни. Так, похоже, и было в первые советские десятилетия. Наиболее одиозной фигурой на этом поприще был, наверное, Давид Заславский - бессменный публицист «Правды» на протяжении сорока с лишним лет. Заславский мог с легкостью и потрясающей быстротой написать неуемный панегирик «Евреи в СССР», где еврейская культура воспринималась «неотъемлемой частью всей советской культуры». А мог «до кучи» выпустить серию жутких по своему содержанию очерков «Педагоги-вредители», в которых критиковал «пробравшихся в стан идейных врагов советской власти» профессоров высшей школы, среди которых были и носившие еврейские фамилии. Если бы только Заславский отличался в советское время ярко выраженным приспособленчеством! Нет, таких журналистов тогда хватало с избытком. Люди той поры, работавшие в печати, демонстрировали недюжинное рвение в борьбе за социалистические идеалы. По правде говоря, сегодня уже не так-то просто сказать, кто это делал искренне, а кто руководствовался исключительно «стадным» инстинктом. Мне кажется, однако, что подавляющее большинство тогдашних газетчиков искренне верили в то, что своей неуемной критикой по поводу неугодных они искореняют недостатки окружающей жизни. К числу таких людей, бесспорно, можно отнести и главного редактора «Правды» Льва Мехлиса, под началом которого и работал Д. Заславский в 1930-е гг. Л. Мехлис был назначен на эту должность в мае 1930 г., когда являлся зав. отделом печати ЦК ВКП(б) и одновременно членом редколлегии этой газеты. До этого Л. Мехлис несколько лет учился на курсах при Коммунистической академии и в Институте красной профессуры; в соответствии с требованиями тогдашнего времени он считался подготовленным работником. И хотя обычную среднюю школу Мехлис к тому времени так и не закончил, но был человеком проверенным, способным выполнить любое партийное поручение. Что и стало залогом его продвижения по службе. Вот и на новой должности у Льва Мехлиса все получилось как нельзя лучше. И. Сталин был доволен новым главредом, при котором «Правда» стала, наконец, безоговорочным рупором партии и с безудержной страстью начала бороться с оппортунистами всех мастей, будь они представителями ЦК партии или работниками какой-либо кооперативной артели. Так что Давиду Заславскому и другим журналистам «Правды» при написании своих фельетонов и репортажей было у кого поучиться! «Сильнее огонь по оппортунизму и гнилому либерализму!», - передовая статья с таким заголовком увидела свет в «главной газете» страны 25 декабря 1931 г. Подобных зубодробительных призывов в те годы можно было встретить немало и, конечно, не только в «Правде». Однако «Правда» под руководством Льва Мехлиса, как и полагается, отличалась особым рвением в отстаивании партийной «чистоты». На первом этапе на Мехлиса возлагалась задача очистить газету от «скверны», которую привнес в ее работу прежний редактор Николай Бухарин. С чем он справился превосходно. Попутно не осталось «живого места» и от Емельяна Ярославского (Минея Губельмана), члена редколлегии «Правды», ратующего якобы за «свободу от критики». Как и в чем выражалось это стремление к свободе, сказать сложно: Ярославского уж точно невозможно было упрекнуть в либеральности взглядов, да и в какой-либо антипартийной группе он никогда не состоял. Тем не менее Мехлис нашел, что сказать о своем соратнике по партии со страниц «Правды». Ну а потом. Потом кипучая деятельность Льва Мехлиса продолжилась уже на поприще выявления всех врагов народа, благо в 30-е гг. нехватки в них не было. Правда, в начале 1938 г. Мехлиса направили начальствовать в главное политуправление Красной Армии. Прослужив на посту главного редактора «Правды» почти восемь лет, еврей Л. Мех-лис внес заметный вклад в публичное, посредством газетного слова, разоблачение Г. Зиновьева, Л. Каменева и многих других видных членов партии. А какие слова текли в «Правду» по этому поводу из-под пера работавшего там Михаила Кольцова! Достаточно открыть сегодня любой из его репортажей с судебного процесса - того и тех, что за ним следовали. Это ж прекрасный наглядный урок для сегодняшних российских пропагандистов. Те, впрочем, давно воспользовались им, даже не читая Кольцова и ничего не зная о Мехлисе. Конечно, советскую идеологию тогдашнего времени укрепляли представители всех национальностей. Но роль евреев на общем фоне была отчетливо заметной. Те, о ком рассказываю, были просто-таки одержимы мыслью построения нового мира, казавшегося им не только желанным, но и близким. Вот одолеем завтра всех классовых врагов, и все сразу станет хорошо. И потому участники этого, без преувеличения, воинствующего процесса активно искривлялись вместе с линией партии. Куда она звала - туда и шли. Без каких-либо размышлений на этот счет и тем более сожаления. Мне очень хотелось бы видеть в журналистике советского времени больше совестливых евреев. Но надо признать: в стране, где на политическом уровне с совестью было не очень, честные и в сфере журналистике были в дефиците. Хотя как сказать. Кристально чистым на протяжении всей советской власти считался тот, кто каленым железом выжигал из своей пламенной души малейшие искорки буржуазности и сострадания к врагам революции. Об этом грустно вспоминать, но приходится. Хотя бы для того, чтобы не ретушировать прошлое. В борьбе с «безродным космополитизмом» ... Пока был жив Сталин, еврейские родители старались удерживать своих детей от поступления на факультеты журналистики. Исходя из тогдашней реальности, царящей в родной для них стране, они знали: возможность стать студентом такого факультета, всегда считавшегося сугубо идеологическим, для их ребенка ничтожна. А вот вероятность провала при сдаче там вступительных экзаменов у еврейского мальчика или девочки значительно выше, чем у его обычного сверстника. Так стоит ли собственноручно вести ребенка на эту Голгофу? И вместо того, чтобы получать гуманитарное образование, еврейские дети шли на какую-нибудь техническую специальность. Там с «пятым пунктом» вопрос решался проще. Мой папа в 51-м, после окончания школы, мечтал пойти журфак или, в крайнем случае, истфак, но дедушка, его отец, сказал жестко: «Только через мой труп». К этому времени лояльное отношение к евреям как в сфере культуры вообще, так и журналистики уже окончательно сошло на нет. Первые проявления государственного антисемитизма обозначились еще в 1930-е гг., в ходе борьбы с формализмом в искусстве. Но тогда это явление не было отчетливо заметным, к формалистам причислялись представители разных национальностей. Гораздо тревожнее ситуация стала во второй половине 40-х, когда по всей стране началась кампания по борьбе с безродным космополитизмом. Кто только не был тогда предан остракизму из советских писателей, художников, музыкантов еврейского происхождения... Считалось, что у них «нет родины», и поэтому они лучше всего подходят на роль космополитов. Ну да, если евреи несколько тысяч лет назад обосновались в Палестине, а потом разбрелись по всему миру, какое у них может быть чувство патриотизма по отношению к Советскому Союзу. Кажется, в 1949-м «Известия» напечатали примечательную статью «И вновь о художниках-пачкунах», по существу, повторив заголовок «Правды» от 1 марта 1936 г. В этой статье, словно под копирку, перечислялись те, кто искажал своими полотнами и рисунками советскую действительность. Читавшие эту публикацию не могли не увидеть, что подавляющее число этих «пачкунов» имели еврейские фамилии. А чуть раньше, 28 января того же 1949 г., та же «Правда» опубликовала другую статью «Об одной антипартийной группе театральных критиков». В зубодробительном стиле «главная газета» страны обвиняла московских критиков Ю. Юзовского, А. Гурвича, А. Борщагов-ского и других в отстаивании идей буржуазного искусства. Глядя на фамилии этих «псевдоэстетов», каждый должен был понимать: только они, евреи, спят и видят, чтобы потоптаться на «нерушимой» советской культуре, а потом и разрушить ее в угоду буржуазных интересов. Как конкретно это должно было произойти, «Правда» умалчивала. Считалось, вероятно, что это и так понятно. Советская пресса била полной наводкой по евреям, представлявшим разные сферы культуры и искусства. В начале 1950-го года досталось, например, деятелям кино, лишенным «национальной гордости». Первыми, по кому выстрелила тогда «Правда», были Л. Трауберг и Е. Габрилович, которые сеяли «отсебятину» и мешали «здоровому развитию» советской жизни. Их упрекали в том, что они в своих сценарных и режиссерских работах показывают слишком мало хорошего. За несколько лет до этого, в марте 1943 г., тот же Е. Габрилович получил приветственное письмо от И. В. Сталина, в котором отмечалась его забота о воздушных силах Красной Армии. Но и это не спасло его от последующей неуемной критики в свой адрес. Советская власть могла на какое-то время «приподнять» человека, вселив в него чувство «великой» причастности к делам страны, а потом с легкостью бросить его «мордой об стол», чтобы было неповадно другим. Так и жили. Беспрестанное муссирование в тогдашних СМИ «еврейской темы» вело к снижению нравственной планки и у самих журналистов. Как тут не вспомнить деятельность редактора газеты «Советское искусство» В. Вдовиченко. Вначале он боролся с «безродным космополитизмом» только со страниц своего издания. Но потом активизировался. Как только ЦК ВКП(б) обвинил его в поверхностном характере публикуемых материалов, пылкая душа В. Вдовиченко не выдержала. Он направил члену Политбюро Г.М. Маленкову служебную записку, в которой взгляды названных выше театральных и иных критиков воспринимались под углом зрения «разветвленного сионистского заговора». К тексту прилагался список из 83 чел. - всех, как один, с еврейскими фамилиями [9. C. 56]. Одни представители журналистского сообщества яростно обвиняли в космополитических пристрастиях своих коллег, другие становились жертвами этого процесса. Так, на одном из партийных собраний в «Правде», проходивших в начале 1949 г., международный обозреватель газеты Я. С. Маринин (Хавинсон) произнес обличительную речь. В ней он осудил тех сотрудников, которые создали в стенах редакции «националистическую группировку», поддавшись до этого на «провокации внешних империалистических сил». Я.С. Маринин без обиняков озвучил фамилии всех «нестойких» сотрудников, которых тут же предложил уволить. В марте того же года из «Правды» был изгнан целый ряд опытных журналистов: зав. экономическим отделом С. Гершберг, зав. отделом информации Л. Бронтман, ведущий репортер Б. Изаков и ряд других. То, что редакция оскудеет на профессиональные кадры, никого в ту пору нее волновало. Найдутся другие. Некоторые известные журналисты получили выговоры. Среди них оказался и Давид Заславский. Ему припомнили связи с Еврейским антифашистским комитетом (ЕАК), уже разгромленным к этому времени, и дружбу с Соломоном Михоэлсом, главрежем Московского еврейского театра. Через пару месяцев после того памятного «разбора полетов», по предложению главного редактора «Правды» П.Н. Поспелова, был снят с работы и редактор журнала «Крокодил» Григорий Рыклин [10]. В качестве вины ему поставили то, что он якобы пошел на поводу у «кучки безответственных сатириков» - Л. Ленча, Э. Кроткого (Э.Я. Германа), Б. Ласкина и др. [11]. И таких примеров, когда одни журналисты «закладывали» других, чтобы через некоторое время оказаться на месте очередных жертв, можно вспомнить великое множество. Ситуация этого времени напоминала неустанный молох, который перемалывал человеческие судьбы. .Жуть происходящего была настолько очевидной для моих дедушки и бабушки, что они невольно хотели уберечь от всего этого своего сына. Они не хотели, чтобы он становился журналистом. И папа поступил на металлургический факультет. Он успешно закончил его, но до конца жизни вспоминал историю своего поступления в вуз с грустью. Ему совсем не хотелось быть мастером в сталелитейном цехе. Но пришлось. И таких историй у евреев папиного поколения, родившихся в предвоенное десятилетие, было великое множество. Сколько по-настоящему способных людей не досчитались тогда жур-факи, истфаки, философские факультеты. О «людях-вредителях» и не только Не знаю, как ощущали себя в 1940-х гг. евреи-космополиты, обруганные «Правдой» и другими центральными газетами. Мне не довелось с ними встречаться, а сегодня все они безвозвратно ушли в мир иной. Зато с одной из «космополиток», жившей в те годы в Свердловске, я виделся неоднократно. Белла Абрамовна Дижур попала «под раздачу» в 1949-м, в самый разгар этой кампании. Тогда областная газета «Уральский рабочий» открыто критиковала ее и другого свердловского писателя Геннадия Хазановича за их «откровенно аполитичную» позицию. В то время, как страна преодолевает послевоенные трудности, писал «Уральский рабочий», Б. Дижур приятнее «молчать, и в этот мир, размеренный и стройный, как гальки в озеро, стихи ронять». Белла Абрамовна была неплохой поэтессой. Одновременно справедливо считалась добротной детской писательницей, чьи книги впоследствии издавались в Средне-Уральском книжном издательстве. Когда-то она передавала экземпляры этих книг мне, мальчишке (через мою маму-журналиста), снабдив их всякий раз дарственной надписью. Но это было уже в конце 60-х и 70-е гг., через много лет после той памятной в стране кампании гонений на евреев. По-настоящему же мне довелось познакомиться с Б. А. Дижур много лет спустя, в Нью-Йорке. Она жила недалеко от района Брайтон-Бич, в небольшой квартирке, которую купил для нее сын - всемирно известный скульптор Эрнст Неизвестный. Помнится, за те полтора месяца, что пробыл тогда в этом американском городе, я несколько раз заходил к Белле Дижур. Ей было тогда уже за 90, но память ее оставалась по-прежнему удивительно живой. Белла Абрамовна отлично помнила едва ли не все детали своей жизни. И конечно, ту публикацию в «Уральском рабочем». - А я ведь до этого верила в журналистов, - говорила мне Б. Ди-жур. - Мне казалось, что они призваны быть совестливыми. Но тогда, в 49-м, отчетливо поняла: это полная ерунда. С чего они будут такими, если окружавшая их жизнь двигалась в другом направлении. Думается, в этих словах прозвучала очень важная мысль, не утратившая актуальности и сегодня: журналисты не могут остаться «белыми и пушистыми» в условиях, когда под их пером искажается сама жизнь. Впрочем, сами сотрудники советских СМИ не очень-то стремились в то время завуалировать свои оценки. Безжалостно резали правду-матку. В условиях гонения на «безродных» космополитов они сами с легкостью и в любой момент могли оказаться в той же кампании «предателей» и «вредителей», невзирая, кстати, на свое национальное происхождение. Вот и боролись эти люди, витийствовали, разоблачали, как могли. В известном смысле апофеозом этой борьбы стал фельетон Василия Ардаматского «Пиня из Жмеринки», увидевший свет в журнале «Крокодил» в марте 1953 г. На должности директора промкомбината Жмеринского райпотребсоюза числится некий Пиня Палтинович Ми-рочник, окруживший себя большим числом своих родственников. Пиня и вся его многочисленная родня еврейского происхождения занимаются активным жульничеством и «резвятся под самым носом у районного прокурора». Если известный на всю страну журнал поместил на своих страницах такой опус, значит, его редакция считала, что его содержание справедливо. По-другому и быть не могло. «В чем только не замараны руки жмеринских фокусников! - заключал В. Ар-даматский - И в ваксе, и в синьке, и в халве, и в подсолнечном масле, и в меду, и в патоке» [12. С. 13]. В содержании названного фельетона невозможно найти хотя бы какие-то доказательства, подтверждающие махинации Пини и его окружения. Но в качестве объекта насмешки В. Ардаматский выбрал именно евреев. Такие публикации были в ту пору нередкими, задавая общий тон всей разнузданной антисемитской кампании и демонстрируя «лицо» тогдашней прессы. СМИ во многом способствовали и развязыванию массовой истерии в СССР по поводу «дела врачей», получившей развитие в январе 1953 г., когда обвиняемыми, якобы готовившими преднамеренное убийство Сталина и других руководителей страны, предстали врачи Кремлевской больницы. Подавляющее большинство обвиняемых были с «пятой графой». «Заговор» тогда предотвратила «скромный медработник» Лидия Тимашук. Обозреватель «Правды» Ольга Чечеткина с восторгом писала, что ее поведение «стало символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой, мужественной борьбы с врагами нашей Родины» [13]. Однако практически сразу же после смерти Сталина в марте 53-го все обвинения с «врачей-вредителей» были сняты, а Лидию Тимашук лишили ордена Ленина, которым она была награждена за свой «героический поступок» [14]. Вся эта история поучительна. Не только своей безжалостной сущностью, но и поведением людей в сложившихся обстоятельствах. Мне никогда не бывает комфортно, читая о фактах отречения от самого себя в угоду «политической целесообразности». Мне вдвойне некомфортно, если по этому пути идут евреи. Тем более, если это евреи, связавшие себя с журналистикой. Евреи-журналисты в сталинские десятилетия, как и все остальные «работники пера», воспевали цинизм и аморальность того времени. При этом они совсем не считали свои усилия позорными. Скорее наоборот: партия ставит задачи, и ничего не может быть важнее их выполнения. .Помню книжку, опубликованную еще в конце 20-х и озаглавленную ни много ни мало как «Люди-вредители». Журналисты центральной прессы Абрам Аграновский, Григорий Лелевич (Лабори Калмансон) и Григорий Рыклин писали о так называемом «Шахтин-ском деле». Горные инженеры Донбасса тогда вознамерились разрушить сердце советской промышленности, и в каждом из очерков, помещенных в книжку, можно было увидеть «истинное лицо» этих людей. Вот как, например, Г. Рыклин характеризует в очерке «Без фотографии» инженера Березовского: «Это кулак, чистенько одетый, образованный, продающий свое образование, чтобы "извлекать" и "накоплять"». И таких высказываний по поводу обвиняемых в книге «Люди-вредители» великое множество. По поводу сидящих на скамье подсудимых, но еще не признанных судом виновными, тот же Г. Рыклин в очерке «Оговор» отмечает просто и понятно: «Инженеры-уроды, представшие сегодня перед советским судом, совершенно не знаменуют собой гниения и разложения в среде нашей технической интеллигенции» [15]. Все эти и им подобные обвинения без устали повторяла вся тогдашняя советская пресса. Не беспокоясь о том, что обвиняемые, по закону, тоже имеют право высказаться. Но можем ли мы ставить вопрос о каком-то законе в то время. А в последующие годы не дали высказаться уже все троим авторам книги «Люди-вредители». Г. Ле-левича расстреляли в 37-м, А. Аграновский тогда же получил тюремный срок, Рыклин пострадал в годы борьбы с безродным космополитизмом... Мне видится во всем этом что-то от божеской кары. Порождая зло, будь готов, что оно возвратится к тебе сторицей. Судьбы авторов книги «Люди-вредители» кажутся мне показательными - для понимания того, что происходило с людьми, жившими в СССР. И как стремительно размывалось во многих из них чувство достоинства. Когда я слышу сегодня о «хрупкой» еврейской душе, то сразу же вспоминаю о вкладе евреев в построение социализма в СССР. Оно было сверхэнергичным и безжалостным к тем, кто не отвечал требованиям времени. И евреи-журналисты жили и творили, не щадя живота своего. Ради своего выживания? Во имя «светлого будущего»? Или искренне веря в правоту своего дела? Кто ж сейчас разберет. Да и стоит ли разбираться. Оттепель Если бы не смерть Сталина в марте 1953 г., неизвестно, что стало бы с евреями, жившими в Советском Союзе. После борьбы с «безродным космополитизмом» и «дела врачей» от диктатора можно было ожидать всего, что угодно. Тот же литературный критик А. Борща-говский, в послевоенные годы попавший, как уже отмечалось, «под раздачу», писал, что на железнодорожных путях уже стояли готовые товарники - для отправки евреев куда-нибудь подальше от Москвы и Ленинграда [16]. Не знаю точно. Так или иначе, но кончина «отца народов» остановила эту вакханалию. Меня не удивляет, что после этого советские СМИ запестрели куда большим числом авторов, носивших еврейские фамилии, чем прежде. Контроль за отбором журналистов и тем, конечно же, продолжал существовать, и представить номер газеты, где бы появилось сразу несколько «подозрительных» фамилий, было невероятно. Но все-таки в этом вопросе наступило негласное послабление. Страх из еврейских душ - будь то писатели и журналисты, с одной стороны, или читатели - с другой, уходил не сразу. Он полностью не выветрился и потом, много лет спустя. Но все-таки дышать к середине 50-х стало полегче. Это ощущение подпитывалось в первую очередь содержанием литературно-художественных журналов. Еще до XX съезда КПСС, на котором Н.С. Хрущев выступил со своим закрытым докладом «О культе личности и его последствиях», эти журналы интуитивно пытались понять, что же происходило со страной в сталинскую эпоху, как вытравить из людских сердец ту тревогу, которая прочно засела в них. Символом либеральных настроений этого времени стала повесть Ильи Эренбурга «Оттепель», опубликованная в майском номере журнала «Знамя» за 1954 год. Где-то довелось прочитать, что она, как дождь, вылилась на обледенелые души людей. Пожалуй, что и так. Повесть стала особой приметой того времени. Чутким барометром жизни, полным верой в грядущие изменения. Только растопила ли она эти самые души? Не знаю, по правде говоря. Слишком стальными они стали за годы первых пятилеток, массовых репрессий, бесконечных политических кампаний по выявлению врагов и предателей Родины. Спешил И. Эренбург, когда писал свою «Оттепель». Незримо боялся того, что приоткрывшиеся двери могут снова захлопнуть приказом «сверху», и не найдет дорогу к читателю его повесть. Спешка эта была видна по всему: по неаккуратно прописанному сюжету, по грубым мазкам в изображении многих героев, подчас не очень реальным описаниям с натуры. Но «Оттепель» все-таки, безусловно, стала ярким произведением для того времени. . ..Еврей инженер Соколовский боится за свою жизнь. Его дочь проживает за границей, и не дай бог, соседи прознают об этом. На судьбу врача Веры Шерер наложило отпечаток небезызвестное «дело врачей», и она, искренняя женщина, не может оправиться от страха, который испытала в то время. Еще один инженер, антисемит Журавлев, в сердцах восклицает: «Ничего я против них не имею, а все-таки доверять им нельзя». И это, смекает догадливый читатель, опять о евреях, которые готовы вредить исподтишка, скры

Скачать электронную версию публикации