It was a great and salutary force...": on the history of relations of A. A. Kireev and M. N. Katkov.pdf Исторически сложилось, что отечественная система печати в XIX в. формировалась по «направленческому» принципу: важнейшей характеристикой каждого общественно-политического издания являлось четкое и определенное направление, т. е. единая, целостная система взглядов, соответствовать которой должны были все публикуемые материалы, как произведения изящной словесности и научные статьи, так и публицистика. В зависимости от философских, общественно-политических и эстетических взглядов редакции начиная с конца 1830-х гг. среди органов печати выделялись издания «славянофильского», «западнического», «либерального», «почвеннического», «народнического» и т.п. направлений. Усиление полемической борьбы в период реформ Александра II привело к еще более резкому размежеванию периодических изданий и сделало почти невозможным участие в одном печатном органе литераторов и публицистов, принадлежавших к разным идеологическим платформам. И тем не менее в истории отечественной журналистики 1860-1880-х гг. подчас можно найти примеры весьма плодотворного сотрудничества представителей весьма отличных казалось бы воззрений. Иллюстрацией могут служить длительные - более двадцати лет -взаимоотношения одного из идеологов позднего славянофильства, публициста, богослова и военный деятеля Александра Алексеевича Киреева (1833-1910) с влиятельным публицистом консервативного лагеря Михаилом Никифоровичем Катковым (1818-1887), редактором-издателем крупнейших органов российской консервативной печати - газеты «Московские ведомости» и журнала «Русский вестник». Данная статья, не претендуя на полноту исследования общественно-политических и социально-экономических взглядов А. А. Киреева, представляет попытку рассмотреть характер его взаимоотношений с М.Н. Катковым, выявить «точки соприкосновения», которые стали основой их длительного сотрудничества. Материалом для статьи послужили хранящиеся в архивах НИОР РГБ дневники А.А. Киреева 1862-1887 гг., дневники писательницы Н.П. Шаликовой, переписка М.Н. Каткова с А.А. Киреевым, писателем Б.М. Маркевичем, ряд других документов. Фигура генерала А.А. Киреева в последние десятилетия все чаще привлекает внимание историков и философов. Современные исследователи видят в Кирееве наиболее последовательного продолжателя славянофильского учения, но вместе с тем отмечают, что в его системе взглядов, в целом консервативной, имелся ряд либеральных элементов [1-4]. Историк М.В. Медоваров, проанализировавший эволюцию общественно-политических и философских взглядов А.А. Киреева, сделал вывод, что его социально-политическая концепция «предусматривала приоритет православия перед самодержавием и народностью в консервативной «триаде», а само самодержавие должно было быть "усилено" совещательным органом - земским собором, предполагалась также отмена цензуры, расширение свободы слова и свободы вероисповедания, демонтаж значительной части бюрократической системы министерств и ведомств» [5]. По мнению ученых, основные положения концепции Киреева восходили не только к наследию лидеров славянофильского движения A.C. Хомякова и И. С. Аксакова, но и к воззрениям авторитетного деятеля консервативного лагеря, влиятельного публициста и журналиста 1860-1880-х гг. М.Н. Каткова [6-7]. А.А. Киреев был представителем древнего дворянского рода. Его мать - А.В. Киреева, урожденная Алябьева - в 1830-е гг. соперничала красотой с Натали Гончаровой, за ней ухаживал император Николай I, посвящали стихи А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов. Отец - А.Н. Кире-ев - служил офицером в гвардейском Ольвиопольском гусарском полку, но после женитьбы вышел в отставку и вместе с семьей поселился в Москве, где поддерживал самое тесное знакомство с кружком литераторов славянофильского лагеря - братьями И. С. и К. С. Аксаковыми, Ю.Ф. Самариным, А.С. Хомяковым и др. Теплым и приязненным отношениям между семействами Киреевых и Аксаковых способствовало и близкое соседство их усадебных владений: родовое имение Киреевых находилось в Тамбовской губернии, рядом с землями Аксаковых. Постоянное общение с представителями раннего славянофильства предопределило общественно-политические и литературные взгляды молодого Киреева, который на всю жизнь сохранил любовь и уважение к старорусскому дворянству, московскому укладу жизни, русским национальным корням и традициям. Его служебная карьера сложилась весьма успешно: получив превосходное домашнее воспитание, он был определен по указанию императора Николая I в Пажеский корпус, по окончании которого начал службу в лейб-гвардии Конном полку, принимал участие в Крымской войне 1853-1856 гг., а в 1862 г. был назначен адъютантом великого князя Константина Николаевича - младшего брата императора Александра II, и находился в этой должности тридцать лет - до самой смерти князя в 1892 г. Это назначение сразу выделило молодого Киреева из общей массы гвардейских офицеров и поставило в ряд людей, близких императорской семье и посвященных во многие ее «святая святых». В отличие от большинства людей своего круга, Киреев посвящал свободное от службы время не только светским развлечениям, но и самообразованию, философским занятиям. В течение многих лет он системно и целенаправленно изучал литературу по истории, богословию, философии, этике и эстетике, был одним из учредителей Императорского музыкального общества, в числе организаторов Петербургского отделения «Общества любителей духовного просвещения» и т. п. По долгу службы и по своему положению в высшем свете А. А. Кирееву приходилось общаться с представителями политического истеблишмента, генералитета, литераторами, деятелями искусства: П.А. Валуевым, А.В. Головниным, Н.А. и Д.А. Милютиными, В. А. Долгоруким, С. Г. Строгановым, П. А. Шуваловым, А. М. Горчаковым, К.П. Кауфманом, М.Х. Рейтерном, И.С. Тургеневым, И.А. Гончаровым и др. Эти обширные связи и знакомства нашли отражение в его дневниках, которые он почти без перерывов систематически вел на протяжении почти полувека и которые могут служить своего рода хроникой политической, общественной и культурной жизни России второй половины XIX в. Имя М. Н. Каткова занимает значительное место в дневниках Ки-реева 1860-1880-х гг. Судя по записям, на протяжении более чем двадцати лет между нами сохранялись теплые и весьма приязненные отношения, московский журналист являлся для Киреева одним из наиболее уважаемых и почитаемых представителей отечественного общественного мнения. Что могло настолько сблизить представителя древнего дворянского рода, блестящего гвардейского офицера, великосветского «льва» и завсегдатая столичных салонов А.А. Киреева с московским публицистом, все время и силы которого были поглощены упорным и почти беспрерывным трудом по редактированию газеты и журнала, написанию передовых статей, хлопотам в типографии, исполнением директорских обязанностей в Лицее памяти цесаревича Николая и т.д.? Что общего имелось у убежденного сторонника славянофильской доктрины Киреева с Катковым, который в 1850-1870-е гг. был известен как заядлый англоман и горячий поклонник английских общественных учреждений, а в 1880-е гг. - как представитель охранительного консерватизма? По происхождению, социальному положению и образованию М. Н. Катков принадлежал к совершенно иному кругу, нежели тот, в котором с юных лет вращался А.А. Киреев. В отличие от большинства русской интеллигенции середины XIX в., в основном принадлежавшей к потомственному дворянству, редактор «Московских ведомостей» не имел ни древней родословной, ни влиятельных родственников, ни наследственных имений. Его отец происходил из унтер-офицерской среды, имел личное дворянство, служил в чине титулярного советника в Московском губернском правлении и умер, когда сыну было всего пять лет. Мать, родом из обедневших дворян, не имея других средств к существованию, после смерти мужа была вынуждена поступить на должность главной надзирательницы в тюремный замок, где и прошло детство Каткова. Начальное образование он получил в Преображенском сиротском училище, откуда перешел в первую московскую гимназию, а затем - в пансион М. Г. Павлова, а в 1834 г. поступил на словесное отделение Московского университета, где познакомился и сошелся с В.П. Боткиным, М.А. Бакуниным и другими членами «западнического» кружка Н.В. Станкевича. Его юность пришлась на период бурных споров славянофилов с западниками, в которых он безусловно поддержал последних. На почве интереса к новейшей немецкой философии, особенно к учению Ф. Шеллинга, у Каткова сложились самые дружеские отношения с лидером западничества - В. Г. Белинским, с которым они вместе сотрудничали в журнале А.А. Краевского «Отечественные записки». В те годы Белинский называл Каткова «одним из лучших людей, каких только встречал я в жизни» и видел в нем «великую надежду науки и русской литературы» [8. С. 372]. «Какая даровитость, какая глубокость, сколько огня душевного, какая неистощимая, плодотворная и мужественная деятельность! - писал В.Г. Белинский о первых публикациях М. Н. Каткова. - Во всем, что он не пишет, видно такое присутствие мысли, его первые опыты гораздо мужественнее моих теперешних» [9. С. 405]. После окончания университета Катков на два года уехал в Германию для продолжения образования. Почти не имея каких-либо средств к существованию, за исключением редких гонораров из «Отечественных записок», страшно бедствуя, он тем не менее сумел прослушать курс Ф. Шеллинга, основательно изучить немецкую философию, европейскую культуру и языки, а затем, вернувшись в Россию и защитив в 1845 г. магистерскую диссертацию, занял место адъюнкта по кафедре философии Московского университета. Однако его академическая карьера продолжалась недолго: в 1848 г. преподавание философии было передано профессорам богословия. И лишь с 1856 г., когда Катков, совместно с профессором Московского университета П.М. Леонтьевым, начал издавать общественно-политический журнал «Русский вестник», он получил известность как талантливый публицист и редактор, а его материальное положение стало более устойчивым. Настоящая слава пришла к нему в 1863 г., когда, получив в результате острой конкурентной борьбы право на аренду университетских «Московских ведомостей», он стал полноправным редактором этой газеты и сумел в короткие сроки превратить ее из полупровинциального издания в один из самых авторитетных и влиятельных общественно-политических органов не только российской, но и европейской печати. Во многом этому способствовала четкая, смелая и бескомпромиссная позиция газеты по польскому вопросу в связи с трагическими событиями антироссийского восстания 1863 г. в Польше, начало которого почти совпало с переходом «Московских ведомостей» к Каткову. Патриотическое одушевление его передовых статей, через которые красной нитью проходила идея государственного единства России и призыв защитить большинство населения Царства Польского и западнорусских губерний, обреченного стать жертвой междоусобной славянской войны, - все это способствовало тому, что с первых же дней издания под его редакцией «Московские ведомости» начали оказывать значительное влияние на формирование общественного мнения и обрели бесспорное уважение и доверие читательской аудитории, причем как среди образованных сословий, так и в низших слоях населения. «Ежедневно утром целые массы народа толпились перед редакцией в ожидании, что кто-либо из грамотеев, присланных за получением "Московских ведомостей", прочтет толпе только что отпечатанную статью по польскому вопросу, - вспоминал А.И. Георгиевский, заведовавший редакцией газеты в 1863-1866 гг. -Таких грамотеев оказывалось немало: толпа разбивалась на большое число кучек, покрывавших собой весь Страстной бульвар и жадно внимавших чтению своего грамотея» [10. С. 115]. Именно на этот период - первые годы издания «Московских ведомостей» - и приходится знакомство Каткова с Киреевым. Об этом свидетельствует сделанная в ноябре 1864 г. запись в дневнике последнего о «стараниях сблизить его с Катковым» и более поздняя приписка, появившаяся спустя десятилетия, когда Киреев перечитывал и редактировал свои дневники: «До этого времени я знал Каткова мало; знал его как ученого, но не как политика. Впоследствии я его оценил и был с ним очень близок» [11. С. 96]. До этого момента имя Каткова упоминалось в дневниках Киреева лишь несколько раз, и поводом к этим записям служили статьи публициста по польскому вопросу. Так, незадолго до состоявшейся встречи - в сентябре 1864 г. -Киреев, находившийся в тот момент в Париже, отметил: «Пишут из России, что Каткова боготворят и что авторитет его растет ежедневно», и с одобрением добавил: «Что ж, я в этом худого не вижу» [Там же. С. 79]. Весьма вероятно, сильное впечатление на адъютанта великого князя произвела передовая статья Каткова, опубликованная 56 сентября 1864 г. и направленная против публициста Шедо- Ферроти - под этим псевдонимом скрывался барон Ф.И. Фиркс, в недавнем прошлом чиновник русского таможенного ведомства, после выхода в отставку поселившийся в Брюсселе и активно сотрудничавший с европейскими изданиями. В западной прессе он писал, как правило, по вопросам внутренней русской политики, а в 1864 г в Брюсселе на французском языке издал книгу «Etudes sur l'avenir de la Rassie» («О будущем России»), основные идеи которой служили своего рода оправданием политики великого князя Константина Павловича в Варшаве и одновременно вызовом Каткову и «Московским ведомостям». Фиркс с ожесточением критиковал патриотическую направленность передовых статей Каткова, утверждал, что «ультрарусские идеи московской прессы не пользуются сочувствием в народе», а наилучшее разрешение польского вопроса видел в даровании Польше национального правительства. Идея написания книги исходила от министра народного просвещения А. В. Головнина, который являлся не только креатурой великого князя Константина Павловича, но имел на него очень сильное влияние и был своего рода его «серым кардиналом». Катков принял брошенный ему вызов, ответив на публикации Фиркса обширной передовой статьей, в которой, признавая неразрывную связь России с европейской цивилизацией, отстаивал мысль, «что истинный прогресс в России возможен только на основании русской народности, что русское государство может сохранить свою силу и приобрести желаемое благоустройство только в качестве русского государства, что политика русского правительства может не иначе вести к благу, не иначе удовлетворять своему назначению, как принимая все более и более национальный характер» [12]. Во второй части статьи, напечатанной в следующем номере газеты, журналист, решившись идти до конца, предал огласке содержание адресованного ему конфиденциального письма А.В. Головнина, в котором тот в 1863 г. предлагал ему издать статьи по польскому вопросу отдельной книгой и вызывался приобрести большое количество экземпляров с целью распространения их по учебным заведениям [13]. Оглашение этих сведений свидетельствовало о явном двуличии и лицемерии министра народного просвещения и произвело «большой скандал» в обществе [14. Т. 2. С. 463]. Познакомившись с содержанием статьи, Киреев записал в своем дневнике 18 сентября: «Прочел громовой ответ Каткова до Ферротти. То, что он в нем пишет, я предвидел, конечно. Меня удивило, что Катков решился сообщить публике предложения Головнина (о напечатании статей). Очевидно, борьба загорелась не на шутку, Катков без данных не сунется в такое рискованное предприятие. Видно, Головнин не крепок» [11. С. 85]. Вернувшись в Россию, Киреев обнаружил, что Катков «сделался решительно властью» - именно так он охарактеризовал московского публициста в ноябре 1864 г. [Там же. С. 95]. Можно предположить, что патриотический пафос статей Каткова и национальные приоритеты, предложенные в них в качестве основополагающей идеи отечественной политики, нашли ответный отклик и сочувствие в душе Ки-реева, который, оказавшись в Москве, был отнюдь не прочь поближе познакомиться с авторитетным московским журналистом. Весьма вероятно, что лицом, которое проявляло «старания сблизить его с Катковым», была младшая сестра - писательница, переводчица и публицистка О.А. Новикова. Талантливая, обаятельная, обладавшая несомненными литературными дарованиями, Ольга Новикова являлась сотрудницей «Московских ведомостей» с первых дней их издания под редакцией М. Н. Каткова, постоянным автором корреспон-денций из Лондона, где проводила зимы и где, благодаря своим внешним данным, образованию, манерам, богатству, у нее имелся широкий круг знакомств. Можно предположить, что именно О.А. Новикова и стала инициатором встречи Киреева с Катковым. Возникновению между ними теплых и приязненных отношений могли способствовать и давние дружеские связи обеих семей, вернее, их женской половины. Редактор «Московских ведомостей» был женат на княжне С.П. Шаликовой - дочери известного литератора 1820-1830-х гг. князя П.И. Шаликова. Несмотря на бедность, семейство Шаликовых входило в число аристократических домов Москвы и имело обширные знакомства в среде старомосковского дворянства. Супруга Каткова, ее незамужняя сестра - известная писательница Н. П. Шаликова, их мать - вдовствующая княгиня Шаликова (обе жили в семье Каткова), несомненно, были издавна коротко знакомы с дамами Киреевыми и поддерживали с ними весьма приятельские отношения. Подтверждением тому могут служить дневниковые записи Н. П. Шаликовой. К примеру, 5 октября 1864 г. она записала: «Сейчас была у нас Ал.В. Киреева. Она плачет с утра до ночи, в отчаянии за сына, которого отдали Константину» [15. С. 42]. Видимо, назначение сына адъютантом великого князя Константина Николаевича, известного своими прозападническими либеральными взглядами, отнюдь не радовало г-жу Кирееву, хотя все ее честолюбие всегда было сосредоточено на успехах детей, бывших предметом ее материнской гордости. Откровенность и искренность чувств, которые она позволила себе проявить в присутствии сестер Шаликовых, свидетельствуют о доверительности установившихся между ними отношений. Сближению Каткова и Киреева, как представляется, во многом могла способствовать свойственная им обоим неприязнь к Петербургу, с его бюрократизмом, формализмом, казенной, чиновной атмосферой и суетливым, по-европейски шумным укладом жизни, тогда как Москва для каждого из них была воплощением русского характера, традиционного национального уклада, хранительницей устойчивых, проверенных временем ценностей и традиций. В дневниках Киреева ощутимо заметно плохо скрываемое нерасположение к Петербургу, который он нередко с иронией именовал «чухонскими Афинами» [16. С. 67]. Вынужденный по долгу службы большую часть времени проводить в северной столице, Киреев в душе оставался москвичом и всегда с радостью возвращался в родной город, где только и чувствовал себя по-настоящему дома, с наслаждением прогуливаясь по древнему Кремлю и любуясь его башнями, куполами соборов и церквей. «Вид этого русского Капитолия производит на меня глубокое впечатление, я чувствую себя всей душою русским!» [17. С. 57], «Здесь сердце бьется привольнее, сильнее. Я дома, чувствую это, глядя на Кремль с его башнями и золотыми куполами» [18. С. 187] - такие записи нередко встречаются в дневниках Киреева разных лет. Весьма показательны ремарки, делаемые им накануне поездок из Петербурга в Москву и наоборот: «Возвращаюсь в Россию из Петербурга» [16. С. 127], «Уезжаю из России в Петербург» [19. С. 225]. Он часто противопоставлял древнюю и новую столицы империи, причем его симпатии всегда оставались на стороне первой, тогда как вторая воспринималась как царство праздности и развращенности: «В Москве хотят работать, в Петербурге разглагольствовать» [20. С. 202], «Мелочная, обыденная жизнь идет своим чередом. Микроскопические интересики тоже заявляют права на жизнь!» [21. С. 154]. Столь же неприязненное отношение к северной столице было свойственно и Каткову. Ему часто приходилось бывать в Петербурге: то для урегулирования возникавших цензурных затруднений, то для обсуждения вопросов, связанных с образовательной реформой, введением нового университетского устава и т. д., и каждый раз он возвращался из этих поездок, убежденный в нравственном превосходстве Москвы и москвичей. И хотя ему не раз представлялась возможность стать редактором крупнейших петербургских изданий (в частности, в 1862 г. ему предлагали взять в аренду «Санкт-Петербургские ведомости»), он так и не решился покинуть Москву, поменять патриархальное добродушие и хлебосольство старомосковского быта на холодный лоск петербургских гостиных. «Париж и Лондон младенцы против Петербурга относительно развращенности», - так характеризовал Катков северную столицу еще в 1850-е гг. [22. С. 448]. Впоследствии в приватных разговорах он не раз называл служащих петербургских департаментов и завсегдатаев великосветских салонов «паркетными шаркунами», «мастерами маршировки и угодливости», «натасканными, дрессированными чиновниками» [23. С. 84]. В одной из бесед с Киреевым, когда речь зашла о применении нового университетского устава, Катков выразился еще резче, назвав Петербург «царством каплунов» [18. С. 179], подразумевая под этим, по всей вероятности, неспособность петербургской бюрократии к живому и реальному делу. Столь же неприятен как Каткову, так и Кирееву был характер петербургской журналистики, в основании которой, по их мнению, лежал дух цинизма, торгашества, спекуляции и неуважения к авторитетам и национальным традициям. «Разбойниками пера» зачастую называл Киреев петербургских журналистов [20. С. 149], переиначивая известное выражение постоянного автора «Московских ведомостей» Б.М. Маркевича. В начале знакомства А. А. Киреев был интересен М. Н. Каткову в первую очередь как человек, обладающий значительными связями среди петербургского политического истеблишмента. Как адъютант великого князя, Киреев был вхож не только во все министерства и ведомства, во все светские гостиные столицы, но и в личные покои императорской семьи, что делало его одним из самых осведомленных лиц Российской империи. Обладая острым умом и наблюдательностью, он умело подмечал многое из того, что представляло несомненную ценность для газеты. Его письма, адресованные Каткову, содержали подробности о политической, придворной, культурной жизни Петербурга: об ожидаемых в Государственном Совете перестановках, о вносимых на рассмотрение Совета проектах законов и предполагаемых решениях, о готовящихся назначениях и т. д. Из Польши Киреев сообщал Каткову многочисленные подробности о ходе политики обрусения, об организации Общества для приобретения имений в Западном крае, о том, как происходила выдача ссуд покупателям имений и т.д. [24]. Можно предположить, что содержание многих писем Киреева ложилось в основу корреспонденций из Западного края и передовых статей «Московских ведомостей», посвященных «польскому вопросу», чему косвенным свидетельством могут служить дневниковые записи Киреева. Так, к примеру, в декабре 1865 г. он писал по поводу введения в Западном крае запрета на продажу имений лицам польской национальности - меры, которой настойчиво добивались «Московские ведомости»: «Не знаю, до какой степени мои старания способствовали принятию этих взглядов. Несомненно только, что я имел влияние на "Московские ведомости" (в последних двух статьях), а они остаются не без влияния на ход дел, это несомненно» [16. С. 46]. Весьма вероятно, что Киреев имел в виду передовые статьи «Московских ведомостей» № 262, 263 и 264, в которых выдвигалось настоятельное требование населить западный край русскими помещиками и предлагались конкретные меры для поощрения русских покупателей польских имений. Вместе с тем диапазон тем, которые затрагивались в корреспонденциях Киреева, не ограничивался лишь «польским вопросом»: он писал также о славянском движении, о проблемах христианства, в первую очередь - о необходимости преодоления раскола западной и восточной церквей, об университетском вопросе и т.д. Киреев был полезен Каткову не только как источник оперативной и достоверной информации о происходящем в высших правительственных сферах Петербурга и Варшавы. Редактор «Московских ведомостей» прекрасно понимал, что, несмотря на успех и влияние на читательскую аудиторию, дальнейшая судьба его газеты во многом зависит от соотношения сил разных группировок в правительстве, и ему волей-неволей приходилось с этим считаться, приноравливаться к меняющимся обстоятельствам, искать поддержку среди влиятельных лиц. Как раз в конце 1864 - начале 1865 г. отношения «Московских ведомостей» с Московским цензурным комитетом резко обострились и между ними началась, по выражению министра внутренних дел П. А. Валуева, «открытая война» [25. Т. 1. С. 304]: Катков без согласования с цензурой публиковал статьи, в которых полемизировал с ан-тироссийски настроенными прибалтийскими изданиями, указывал на факты, свидетельствующие о сепаратистских планах прибалтийского дворянства, и т. п. Данные публикации являлись логическим продолжением взятого им еще в 1863 г. курса на борьбу за целостность и единство империи, однако к тому времени острота польского вопроса ушла в прошлое, и позиция «Московских ведомостей» по национальному вопросу, их смелые и откровенные рассуждения о проявлениях сепаратизма на окраинах Российской империи стали вызывать недовольство у многих лиц в правительстве. Понимая, насколько велика возможность репрессивных мер по отношению к его газете, Катков стремился заручиться поддержкой представителей правительственной элиты: добился встречи с министром иностранных дел князем А.М. Горчаковым, шефом-жандармов и главным начальником III Отделения князем В.А. Долгоруковым, военным министром Д.А. Милютиным, имел трехчасовую беседу со статс-секретарем императора и членом государственного совета Н. А. Милютиным. Как представляется, при посредничестве А. А. Киреева Катков хотел найти общий язык с великим князем Константином Николаевичем, с которым у него сложились весьма непростые отношения. В период польского восстания «Московские ведомости» систематически критиковали примирительную политику и нерешительные распоряжения великого князя, бывшего с июня 1862 г. по октябрь 1863 г. наместником императора в Царстве Польском, указывали на него как на одного из виновников слабости действий российской администрации в западных губерниях. На критику в печати великий князь реагировал очень остро, доходя в отношении к московской газете и ее редактору до проявлений открытой враждебности. Так, он крайне ревниво и даже агрессивно воспринимал любые попытки своих подчиненных сотрудничать с Катковым. Примером может служить случай, описанный писателем и публицистом Б. М. Маркевичем, постоянным петербургским корреспондентом Каткова: в марте 1866 г. великому князю представлялся А. П. Безак, незадолго перед этим назначенный генерал-губернатором Юго-Западного края и командующим войсками Киевского военного округа. «После первых же слов этот (великий князь. -Е.П.) вдруг обратился к Безаку с вопросом: "И к Каткову успели забежать!" Безак, никак этого не ожидавший, сконфузился и отвечал, что для достижения целей, предполагаемых Правительством в управляемом им крае, он полагает, без общественной поддержки не обойтись, а потому он почел для себя долгом войти в сношения с человеком, имеющим такое огромное влияние на общественное мнение в России. - "В России нет общественного мнения - с яростью закричал Костя, - нет, тысячу раз повторяю вам, нет, это мнения каких-нибудь 5-6 мерзавцев, во главе которых стоит ваш Катков. А я плюю на них и презираю их и вашего Каткова! Прощайте!" - и скрылся во внутренние апартаменты» [26. С. 17]. К концу 1864 г. противостояние между «Московскими ведомостями» и цензурой зашло настолько далеко, что был момент, когда Катков всерьез собирался отказаться от редактирования газеты и даже подготовил статью, в которой обосновал свое решение. В сложившейся ситуации ему была крайне важна поддержка Киреева, который, с одной стороны, находился в самых близких отношениях к великому князю, пользовался его безусловным доверием и даже мог оказывать на него некоторое влияние, с другой - сочувствовал позиции «Московских ведомостей». Со своей стороны Киреев воспринимал давление на газету Каткова как попытку правительства избавиться от общественного мнения в России, уничтожить едва ли не единственный орган печати, позволяющий, с одной стороны, смелую критику решений власти, с другой - противостоящий радикальной журналистике. «Ничего беззаконнее этого, кажется, еще не было сделано в нынешнее царствование, - с негодованием писал Киреев в дневнике 28 декабря 1864 г., узнав об ожидающемся запрете «Московским ведомостям» касаться вопросов национальной политики. - Криков будет много в целой России. Пощечина, данная всему обществу в лице Каткова, которого девять десятых нашего общества считает представителем своих идей, больно отзовется. ...это повредит сильно правительству. Конечно, просвещенный деспотизм нам еще не бесполезен, но ведь пора готовиться и к перемене. Законность необходима для того, чтобы всем иметь доверие к Правительству, а ведь многого и не сделаешь без помощи народа, общественного мнения» [11. С. 110]. Желая оказать помощь «Московским ведомостям» и их редактору, Киреев пытался воздействовать на великого князя и если не переубедить, то, по крайней мере, вызвать в нем доброжелательное отношение к редактору московской газеты. И делал это небезуспешно. Можно предположить, что в течение всего 1865 г. он осторожно старался внушить Константину Николаевичу мысль о том, что гораздо лучше иметь в прессе союзника, нежели противника, и не стоит пренебрегать мнением столь авторитетного издания, как «Московские ведомости». Видимо, уверившись в лояльном отношении князя к газете, он в декабре 1865 г. сообщил ему о желании редактора «Московских ведомостей» «сблизиться с ним, поддержать его». Великий князь, который к тому времени уже являлся Председателем Государственного совета, дал довольно сдержанный, но вместе с тем обнадеживающий ответ: «Вольно же им было от меня отшатнуться; я не имею ничего против соединения.» [16. С. 52]. Подобную реакцию со стороны Константина Николаевича уже можно было рассматривать как победу: великий князь не отказался наотрез от каких-либо переговоров с Катковым, но, как видимо, желал, что журналист первым сделал шаг к сближению. Именно таким образом Киреев понял ответ князя: «Очевидно, стало быть, он желает, чтобы инициатива мирных переговоров шла от Москвы» [Там же]. Попытки Киреева помочь Каткову найти общий язык с Константином Николаевичем продолжались, свидетельством чему может служить запись, сделанная в его дневнике почти год спустя - в октябре 1866 г.: «Я принимаю самое деятельное участие в переговорах по поводу соединения великого князя с консервативной партией. Еще в прошлом году я говорил ему, что Москва присоединится к нему, если он хоть чем-нибудь докажет, что он отказывается от своих заблуждений. Я тогда получил оригинальный ответ, что "не я от них отшатнулся, а они от меня"» [Там же. С. 113]. Однако лишь в августе 1869 г. Киреев с удовлетворением отметил в дневнике: «Великий князь очень хорошо отзывался о статьях в "Московских ведомостях" (в первый раз)» [27. С. 2]. И вскоре А.А. Кирееву удалось организовать встречу М. Н. Каткова с великим князем в Мраморном дворце для обсуждения проекта гимназической реформы. Победа в ожесточенной полемике о гимназиях имела для Каткова принципиальное значение: с их успешным преобразованием он связывал будущность не только российской науки, но и всей российской государственности, так как видел в них едва ли не единственное средство борьбы с распространявшимся нигилизмом и социалистическими учениями. В конце 1860 - начале 1870-х гг. проблемы образования и разрабатываемая гимназическая реформа были центральной темой «Московских ведомостей», рассматривались в газете как «главный жизненный интерес современного положения наших дел» и как одно из главных направлений деятельности правительства. «Московские ведомости» явились главным «рупором» сторонников «классицизма»: по мнению Каткова и его единомышленника П.М. Леонтьева, вся европейская наука и современная цивилизация своим развитием были обязаны античной цивилизации, и России, чтобы стать частью единого просвещенного мира, также следует построить процесс обучения на основе изучения древних языков, классического наследия Греции и Рима и завещанных античностью умственных и художественных богатств. Основательное и глубокое изучение классики, с точки зрения Каткова, развивало бы у учащихся склонность к глубокому мышлению и научной деятельности и, таким образом, препятствовало бы распространению среди юношества поверхностных радикальных взглядов. В полемике вокруг гимназического устава у «Московских ведомостей» было немало противников, среди которых главное место занимал А. В. Головнин - в недавнем прошлом министр народного просвещения, человек, пользовавшийся неограниченным доверием великого князя и имевший на него решительное влияние. Благодаря Кирееву, который разделял позицию Каткова в вопросах образования и причислял себя к «решительным поборникам классицизма» [20. С. 128], накануне того дня, когда проект реформы средних учебных заведений должен был поступить на рассмотрение Государственного совета, Каткову удалось встретиться с Константином Николаевичем в Мраморном дворце [16. С. 52, 113] и в ходе почти часовой беседы убедить его на заседании Совета поддержать именно тот проект реформы, на котором настаивали «Московские ведомости». Известно, что Киреев предпринимал попытки и А. В. Головнина привлечь на сторону Каткова: в дневниках бывшего министра сохранилась запись, что адъютант великого князя приезжал к нему сообщить, что Катков после представления Константину Николаевичу «непременно хочет быть» и у него. Головнин оказался менее сговорчивым, нежели его патрон и ответил на предложение Киреева отказом, сославшись на болезнь [28. С. 482]. Примирить Каткова с Голов-ниным Киреев больше не пытался, но зато с великим князем в последующие годы еще не раз заводил беседы о журналисте и его изданиях. Неоднократно Киреев пытался внушить своему патрону мысль о том, что московский публицист является представителем общественного мнения, «заискивать» у которого «не должно», но прислушиваться необходимо [27. С. 22]. Киреев отнюдь не скрывал от великого князя своего сочувственного отношения к редактору «Московских ведомостей» и к отстаиваемым в этой газете идеям и даже пытался представить князю некую «программу консервативной партии», о чем сохранилось любопытное свидетельство Б.М. Маркевича. «Был у меня на днях А.А. К-в [Киреев. - Е.П.], - сообщал Маркевич Каткову осенью 1866 г., - и просил меня передать Вам на просмотр и утверждение прилагаемую при сем "набросанную им программу к руководству здешней консервативной партией". Для чего это ему, о какой тут партии идет речь и что нового в этой программе, я решительно не понимаю, тем более, что все это облекалось в его речах такою таинственностью и какими-то далекими намеками, что я весьма усомнился в серьезности этого, как кажется, впрочем, весьма благонамеренного молодого человека. Вчера сестра его О. А. Н. (О. А. Новикова. - Е.П.) подняла для меня несколько край этой таинственной завесы: дело в том, что брат ее полагает привлечь к этой "программе" то Лицо, при котором он состоит адъютантом и весьма близким, как говорят. Лицо, сохраняя лично к Вам неприязненное некоторое чувство, мало-помалу, вследствие влияния К-ва (Киреева. - Е.П), сближается с Вашими убеждениями, и надеются со временем привести его к тому, что он может стать во главе русской партии. Все это, разумеется, я передаю Вам, как заключение К. (Киреева. - Е.П.) и его сестры» [29. С. 75]. Из контекста письма очевидно, что «лицо», о котором в нем идет речь, - великий князь Константин Николаевич. Несмотря на старания А. А. Киреева, главой «русской партии» великий князь так и не стал, его недоброжелательное отношение к Каткову и «Московским ведомостям» сохранялось и в последующие годы. К примеру, когда в 1884 г. после принятия нового университетского устава радикально настроенные студенты Московского университета, вооруженные револьверами, организовали антикатковскую демонстрацию прямо под окнами его квартиры, князь в разговоре с Киреевым словно бы в шутку бросил: «Да что ж делать, коли иначе нельзя избавиться от этого негодяя, как застрелив его!». «И это говорит великий к

Скачать электронную версию публикации