European and Chinese Linguistic Traditions as Variations of World Vision.pdf Введение Общепринято мнение о том, что грамматика как научная дисциплина начала развиваться в Китае только к концу XIX в. c выходом книги Ма Цзяньчжуна «Грамматический компендиум господина Ма». Вот как об этом пишет В.М. Алпатов: «Китайская традиция до ее европеизации в конце XIX в. не знала грамматики, основным видом описания в ней был словарь» [1. C. 21]. Ключевым словом в этом кратком резюме, на наш взгляд, является «европеизация». Оно указывает, с одной стороны, на тот факт, что книга Ма Цзяньчжуна построена на основополагающих понятиях латинской грамматики, а с другой - на прочную ассоциацию понятия «грамматика» именно с европейской лингвистической традицией. «Европеизация» определила главный вектор развития «грамматики китайского языка» как научной дисциплины вплоть до сегодняшнего дня: лингвисты в основном шли по пути адаптации европейских грамматических категорий к реальным языковым явлениям, но преодолеть противоречия между ними так и не удалось. В первых строках «Грамматики современного китайского языка», вышедшей в 1930 г., было сделано замечание о принципиальных различиях в количественной и качественной характеристиках элементарных единиц китайского языкового мышления от европейского [2. C. 3]. Далее великие лингвисты своего времени пишут: «...надо сознательно согласиться с тем, что деление речи на элементы (лексические, морфологические и фонетические) носит в китайском языке специфический характер и сплошь и рядом не находит равновеликих соответствий в единицах европейского языкового мышления» [Там же. C. 13]. Можно констатировать, что в плане теоретического осмысления грамматики китайского языка весь XX в. был посвящен разработке специфичных критериев и методологических процедур выделения единиц китайского языка, однако в итоге суть вопроса осталась той же: если применять базовые европейские грамматические понятия к описанию китайского языка, то придется менять соответственно сущность этих понятий. В своей обзорной статье Е.И. Шутова после анализа разных подходов к проблеме частей речи в китайском языке объективно указала на нерешенность проблемы: «Функциональная мобильность китайского языка, асимметрия языковых значений лексико-семантического и функционально-синтаксического планов, сопутствующая употреблению слова - вот тот непреложный эмпирический факт, который выявлен в процессе исследования проблемы и который еще ждет своего объяснения» [3. С. 62]. Тем самым под сомнение ставится сохранение универсальности своего значения у частей речи различных языков. Следует отметить, что «неадаптируемость» европейских грамматических категорий наблюдается не только по отношению к китайскому языку. Анализируя историческую связь между терминологией теории частей речи и античной философией, О.В. Лукин пишет, что «терминология греческих и римских ученых, описывающая феномены их родного языка, впоследствии некритически переносится на почву языков с иными типологическими характеристиками, что лишь затрудняет их адекватное исследование и описание. Однако привычность этой терминологии, повсеместное использование античных ярлыков заставляет не отказываться от них, а дать им реальное типологическое объяснение» [4. С. 161]. Однако проблема далеко не в сложности адаптации терминологии, а в том, что на самом деле нам дает грамматика, построенная на базе европейского видения языка. Парадокс заключается в том, что все теоретические сложности и споры по грамматике между лингвистами никоим образом не влияют ни на естественную способность человека к владению языком в раннем детстве, ни на практику дальнейшего функционирования этого языка. Считается, что грамматика должна помочь построить «грамотную», правильную речь. Тем не менее если говорить о родном языке, то «грамматика» как набор осознанных правил лишь вносит некоторую корректировку в сторону стандартизации его употребления. Если говорить об освоении иностранного языка, то выучивание грамматических правил совсем не гарантирует порождение правильной речи, а иногда помощь от «грамматики» может оказаться очень сомнительной: расхождение «европеизированной грамматики» китайского языка с реальными правилами, по которым этот язык функционирует, наиболее ярко выявляется в ходе обучения китайскому как иностранному. «Правильное восприятие и воспроизводство китайской речи требует корректировки существующих теорий и концепций» [5. С. 20] - объективная оценка лингвиста-теоретика с многолетним опытом преподавания китайского как иностранного. Этот парадокс сознается рядом исследователей, указывающих на кризис лингвистики как науки (см.: [6, 7]). Лингвистика как наука вообще и грамматика, в частности, еще далеки от объяснения языка как уникальной особенности человека. Необходимость в объяснении этой способности появилась во многом в связи с развитием искусственного интеллекта, в частности речевых технологий. Сегодняшние речевые технологии пока наталкиваются «на непреодолимые трудности, как только требуется художественный перевод или же диалог ведется в режиме свободного общения» [8]. Итак, «грамматика» как научная дисциплина с ее достижениями, во многом выросшая из европейской традиции познания языка, вовсе не равноценна «грамматике» в смысле «правил, по которым функционирует язык». Привычность европейской грамматической терминологии сама по себе свидетельствует лишь о доминировании европоцентризма в течение всего периода развития современной лингвистики, но доминирование какого-то подхода или видения еще не означает его универсальность, тем более не подразумевает неограниченность его возможностей для выявления закономерностей. И в этой связи тот факт, что китайская лингвистическая традиция была далека от дисциплины «грамматики», отнюдь не свидетельствует априорно о ее неразвитости. В настоящей работе мы попытаемся ответить на вопрос, почему китайская лингвистическая традиция не интересовалась «грамматикой», исходя из того, что этот вопрос может иметь прямую связь с причиной «ограниченности» европейских грамматических категорий в плане познания языка как способности человека. Методология То, что в китайской лингвистической традиции не сложилась «грамматика» в том виде, как она сложилась в европейской лингвистике, лишь на первый взгляд кажется вопросом о лингвистике, а на самом же деле это вопрос о познании. И поэтому наше исследование опирается, прежде всего, не на собственно лингвистические данные, а на мнения ученых из разных областей, в частности нейрофизиологии и физики, об особенности работы нашего мозга, благодаря развитию которого и началось познание человеком всего на качественно новом уровне. Нейрофизиолог Крис Фрит, опираясь на результаты большого количества экспериментов, направленных на исследование функционирования мозга и сознания, утверждает, что восприятие - это фантазия, совпадающая с реальностью: «Наш мозг строит модели окружающего мира и постоянно видоизменяет эти модели на основании сигналов, достигающих наших органов чувств. Поэтому на самом деле мы воспринимаем не сам мир, а именно его модели, создаваемые нашим мозгом» [9. C. 208]. В современной физике после открытия «квантовой неопределенности» появилось понятие «моделезависимый реализм». С помощью этого понятия физики объясняют парадокс расхождения между знаниями о мире, полученными с помощью непосредственных наблюдений, и знаниями о мире, которыми располагает современная физика. Моделезависимый реализм «основывается на том, что наш мозг интерпретирует сигналы, поступающие от органов чувств, и создает модель мира. Когда такая модель удачно объясняет события, мы склонны приписывать ей, а также составляющим ее элементам и концепциям, свойство реальности, или абсолютной истины. Но ведь одно и то же физическое явление можно смоделировать по-разному, используя различные фундаментальные идеи и концепции» [10. С. 11-12]. Такая особенность человеческого мозга вряд ли проявляется только лишь при восприятии и познании физических явлений, а скорее, свойственна человеку в ходе познавания всего, в том числе и в ходе осмысления результатов собственного познавания. Таким образом, познание вполне может быть представлено как процесс моделирования, и сам процесс познавания, и его результат всегда зависимы от некой исходной модели. Если учесть, что возникновение языка сопровождалось когнитивной революцией, т.е. язык одновременно служил инструментом для познавания мира и являлся результатом этого процесса, то язык непременно содержит в себе определенную исходную модель. Зародыш этой исходной модели, возможно, сформировался еще до возникновения языка, возможно также, что модель и язык в принципе не разделимы и оказывали влияние друг на друга. Важно лишь то, что эта исходная модель должна быть достаточно успешной в плане того, что с ее помощью человек может приспособить мир к себе, а не только приспосабливаться к миру. Иными словами, любой язык, если он функционирует, то содержит в себе некую удачную для данного языкового коллектива модель. С этой точки зрения разные языки не репрезентируют по-разному один и тот же мир, а создают свой мир, свою действительность в зависимости от собственной исходной модели. Созданная определенным языком действительность обладает абсолютной реальностью для носителей данного языка, но эта объективная реальность обеспечивается только лишь ее интерсубъективностью для определенного языкового коллектива. Что касается познания самого языка, то ни европейская, ни китайская лингвистические традиции также не могут быть независимы от некой исходной модели. Иными словами, существенное различие между этими традициями, скорее, должно свидетельствовать о наличии разных исходных моделях мира. Таким образом, метод нашего исследования в целом - дедуктивный, но также отражает принцип историзма и междисциплинарного, комплексного рассмотрения поставленного вопроса. Отталкиваясь от «моделезависимости» познания, мы выделяем две разные исходные модели мира на основе анализа элементов языка, которые были задействованы в процессе формирования и номинации базовых понятий античной и древней китайской философии. Далее выявляется влияние определенной исходной модели мира на подходы к познанию, в том числе на познание языка. В заключение намечается возможная перспектива исследования «грамматики» как языковой способности в свете осознания моделезависимости действительности. Исследование Две вариации мировидения. Размышление об устройстве мира, безусловно, эксплицитно содержится, прежде всего, в наследиях от великих умов древности, которые мы сегодня называем «философия». Если присмотреться к тем элементам языка, которые были задействованы в процессе формирования и номинации базовых понятий античной и древней китайской философии, то мы находим две вариации ми-ровидения, в каждой применяется своя исходная модель. «Греческое слово архл 'начало'... обозначает первоэлемент, лежащий в основе всех вещей, в большинстве случаев материального свойства - вода, воздух, огонь, земля, атомы и пр.». «.Греческое слово й^п, которое первоначально значило 'строевой лес' и которым Аристотель посредством аналогии со всем, изготовленным из этого материала, стал обозначать любую вещественную основу. Впоследствии, как известно, греческое й^п Цицерон перевел на латинский язык калькой materia (первоначально также "строевой лес"), и в позднейшей европейской традиции в смысле философской абстракции от вещества и вещественности прижился именно латинский вариант "материя". Парменид использует для обозначения понятия "бытие" субстантивированное причастие среднего рода глагола sivai 'быть, существовать' в принятой в его диалекте форме - то sov (букв. 'что-есть')» [11. С. 1034-1035, 1039-1040]. Вариация «начало - материя - бытие» представляет перед нами осязаемый и делимый мир, и такое мировидение не только подразумевает по-стижимость мира, но и предлагает конкретный путь к его познанию: метафорический образ «строевой лес» подразумевает наличие «структуры», познание которой возможно путем деления объекта на составляющие и выявление связей между этими составляющими. Совсем другой мир представляется даоцентричной китайской философией. В этой вариации «мир в своей основе содержит некое не-проявленное начало» [12. С. 157]. Аналог понятия Бытие в «Дао-Дэ Цзин» обозначается Ш(ю) - знак происходит от образа головы быка, символизирующего имущество. Основное значениеШ - иметь, есть, что близко к греческому глаголу sivai 'быть, существовать'. Но у Ла-оцзи W не является постоянным и вечным, W рождается из Ж (у): ЖГ^^^^Ш» Ш^^Ж - все разноцветье мира Бытием дано, Его же самого Не-Бытиеродило [13. С. 35]. Не-Бытие в оригинале обозначается Ж (у) - 'не, нет'. Другое обозначение непроявленного Начала -ЖШ (тайсюй) - принято переводить как «Великая пустота». На самом деле в китайском языке существуют два знака, дифференцирующих представление о «пустоте»: Ш (сюй) и Ш (кун). Между ними существует принципиальное различие: Ш соотносится к восприятию физического пространства с вытекающей из этого восприятия «предельностью», такое понимание «пустоты» в значительной степени опирается на зрительное восприятие и указывает на отсутствие визуально «фиксируемого» в предельном пространстве; пустота Ш беспредельна и содержит в себе потенциал к метаморфозе, т. е. такая пустота обусловлена отсутствием у человека возможности ее воспринимать и познавать. Понятие ЖШ поразительно созвучно «концепции пустоты» в современной физике: в свете квантового принципа неопределенности допускаются вакуумные флуктуации, «эта дрожь полей существует даже в пространстве, которое вы нормально воспринимали бы как пустое, в пространстве, которое кажется не содержащим ни материи, ни полей» [14. С. 336]. Если понимать Начало как «непроявленное», то все, что воспринимаемо и познаваемо, есть «проявление» Начала, иными словами, мир видится как «воплощение» не-воспринимаемого и непознаваемого Начала в воспринимаемое и познаваемое. Механизм такого воплощения и перевоплощения одного проявления Начала в другое представляется как движение и взаимодействие (ци). Перевод понятия «ци» на другой язык - дело непростое, ибо в нем совмещаются такие моменты, которые в западной метафизике обязательно потребуют четкой терминологической артикуляции и различения. Трактуется ци как одна из основополагающих и наиболее специфичных категорий китайской философии, выражающая идею континуальной, динамичной, пространственно-временной, духовно-материальной и витально-энергетической субстанции. Семантика этого понятия открывается с помощью таких слов, как «пневма», «эфир», «атмосфера», «газ», «воздух», «дыхание», «дух», «нрав», «темперамент», «энергия», «жизненная сила», «материя» [15. С. 549]. В определенном смысле представление о ци служит отправным пунктом для познания мира при китайской вариации мировидения, и в отличие от античного атомизма, ориентирующегося на «материю», представление о ци ориентируется на «энергию», и, соответственно, ци не делим на составляющие элементы. Для познавания взаимодействия ци необходима определенная дифференциация, и наиболее известная дифференциация -различие двух начал ян и инь. Но такая дифференциация имеет принципиально иной характер, нежели принятый современной наукой метод дифференциации в духе категорий Аристотеля. Ян и инь не взаимоисключаются, наоборот: «В ян есть инь, в инь есть ян», «ян может превратиться в инь, когда его движение достигает максимального предела, и наоборот, инь превращается в ян, достигнув максимального предела покоя», «Вещь остается собой только тогда, когда в ней ян и инь сочетаются друг с другом гармонично» [16. С. 665]. Вариация «непроявлен-ное Начало - движение и взаимодействие ци - явления» в значительной степени ориентирована на неделимую и не фиксируемую энергию как основу мироздания, чем и отличается от материя-ориентированной вариации. Явления, объясняемые как результат движения и взаимодействия ци, не представляются как нечто с анализируемой структурой наподобие «строевого леса». Ряд ученых рассматривает алфавитный и иероглифический вид письменности как отражение глобальной культурной альтернативы [17. С. 104-111]. «Наш мир двоичен, подобно самому человеку... Принципу двойственности всегда следовало китайское мировоззрение, самый известный в мире символ которого - инь и ян, и ему соответствует глобальная противоположность цивилизаций - западной и восточной. .Этой же оппозиции соответствуют два разных вида письменности: алфавитная и иероглифическая. Таким образом, мы имеем дело с двумя разными типами культур, специфика которых коренится в природе человека, языка, письменности, менталитета» [18. С. 36-37]. С точки зрения «моделезависимого реализма», причина возникновения глобальной культурной альтернативы кроется не столько в природе человека, сколько в самой природе, в самой Вселенной. Элементы языка, которые были задействованы в процессе формирования и номинации базовых понятий античной и древней китайской философии, указывают на две разные исходные модели мира - материя-ориентированную и энергия-ориентированную. Современной наукой уже доказано, что Вселенная состоит из материи и энергии, т.е. обе модели в определенной мере правдивы, и эта частичная «правдивость» достаточна для того, чтобы каждая из них удачно объясняла мир. Таким образом, обе модели оказываются успешными в плане формирования интерсубъективной действительности. Применением разной исходной модели определяется стратегия познания, что отражается в специфике и культуры, и языка, и менталитета. В то же время возможности каждой модели в плане познания, в том числе в плане познания языка, по-своему ограничены. Гармоничность между языком и лингвистической традицией, обеспеченная материя-ориентированной моделью мира. Начнем с того, что не только современная лингвистика зародилась в Европе, из Европы вышла вся современная наука. По мнению Юваля Ной Харали, «научная революция не была революцией знания, она была в первую очередь революцией невежества. Великое открытие, которое привело к научной революции, - мысль, что людям неизвестны ответы на самые важные вопросы» [19. С. 298]. Однако появление такой мысли само по себе еще не толкает человека на поиск ответов на вопросы, для этого нужна еще вера в то, что законы вселенной постижимы человеческому разуму. Материя-ориентированная модель мира хорошо коррелируется с такой верой. Как мы уже отметили, такая модель не только подразумевает его постижимость, но и предлагает конкретный путь к его познанию. Познание мира в европейских научных традициях пошло именно по пути «делить и анализировать», заложенном в материя-ориентированной модели мира. Видный биохимик и англиканский священник Артур Пикок пишет, что: «человек смотрит на мир как на чужой и противоположный себе объект. Такой взгляд на мир повлек за собой процесс абстрагирования, в котором мировые явления и процессы распадались на составляющие. Эти составляющие, в свою очередь, рассматривались как независимые целые, связанные между собой отношениями наподобие юридических законов... Требовался методологически редукционистский подход для ответа на вопросы 'новой философии': 'Какие вещи существуют' затем 'В каких отношениях находятся они друг с другом', и наконец 'Какими законами описываются эти отношения'» [20. С. 3-4]. Европоцентричный подход к познанию языка, по сути, стремился ответить на эти же вопросы и следовал процедуре «деление на составляющие, анализ их взаимоотношения и описание правил». «Грамматика есть строй языка, т.е. система морфологических категорий и форм, синтаксических категорий и конструкций, способов словопроизводства. Грамматика представляет собой строевую основу языка, без которой не могут быть созданы слова и их сочленения, предложения и их сочленения» [21. С. 113]. Несложно обнаружить, что за употреблением слов «строй», «строевая основа» в данном определении скрывается тот же метафорический образ «строевого леса». Когда исследуемые языки формировались при функционировании той же исходной материя-ориентированной модели мира, то они, если можно так выразиться, хорошо отзываются на данный подход, ибо такие языки, так или иначе, стремились к разграничению одних единиц по отношению к другим и фиксации признаков разграничения определенным формальным способом. Итак, научная революция в том виде, как она произошла в Европе, во многом произошла и благодаря материя-ориентированной модели мира, функционирующей внутри европейских языков. Но не следует игнорировать тот факт, что великих открытий было немало и до появления современной науки, и далеко не только в Европе. Однако именно в Европе наука вступила в союз с политикой и капиталом, что и определило ее ориентацию на расширение возможностей человека и создание новых технологий. Как результат, Европа, благодаря росту военной и экономической мощи, начала доминировать в мире, а военное и экономическое доминирование способствовало и доминированию европейского мировидения, включая выросший из этой вариации мирови-дения методологически редукционистский подход к познанию: слово «научный» теперь автоматически отсылает нас к данному подходу. Но по мере развития науки люди начинают осознавать и ограниченность этого подхода. Об этом Артур Пикок пишет следующее: «Можно согласиться с необходимостью методологической редукции, иными словами, с тем, что, желая понять работу сложной системы и взаимодействие ее элементов, необходимо разложить ее на составные части и исследовать их по отдельности. Об этом никто не спорит. Спор начинается в вопросе об отношении нашего познания сложных систем к их онтологии, то есть о соотношении того, какими мы их видим, и того, каковы они на самом деле» [20. С. 79-80]. Отмеченный нами в начале статьи «парадокс» лингвистики, по сути, отражает именно противоречие между методологической редукцией, доминирующей в европейской лингвистической традиции, и онтологией языка. Надо сказать, что это противоречие давно «ощущается» исследователями, и попытка его преодолеть периодически предпринимается, и она снова и снова «возвращает» нас к некоему началу, пока не поддающемуся расшифровке. Различие в наименовании этого начала больше зависит от мировоззрения исследователей, но никак не по существу. Так, Н. Хомский назвал это «начало» как «врожденная языковая способность», данная «миллионами лет эволюции». Как отмечает Б.М. Гаспаров, за два столетия до Хомского пастор, философ и математик Иоганн Петер Зюсмильх высказал утверждение о том, что «язык не мог быть создан человеком, а по необходимости должен был быть дан ему Богом». У Хомского место Бога заняли «миллионы лет эволюции», что «в сущности то же самое, если принять во внимание чисто спекулятивный характер того, каким образом эта эволюция, какой бы она ни была, соотносится с построениями генеративной грамматики» [22. С. 18-19]. Согласно В. фон Гумбольдту, этим началом служит «работа духа»: языку «присуще очевидное для нас, хотя и необъяснимое в своей сути самостоятельное начало, и в этом плане он вовсе не продукт ничьей деятельности, а непроизвольная эманация духа» [23. С. 67]. Современный когнитивно-ориентированный подход к исследованию языка вместо лирического суждения о «непроизвольной эманации духа» выдвигает гипотезу о «когнитивной мотивированности» языковых форм [24. С. 51], «начало» тем самым приобретает более содержательное наименование, такое как «когнитивная структура», или «когнитивная логика», но и это «начало» языка «естественным образом усваивается в процессе овладения данным языком, т. е. в значительной мере бессознательно» [25. С. 150], что фактически указывает снова на интуитивную природу грамматики. Гармоничность между языком и лингвистической традицией, обеспеченная энергия-ориентированной моделью мира. При функционировании энергия-ориентированной модели мир объясняется как результат движения и взаимодействия ци, а ци не представляется как нечто с анализируемой структурой наподобие «строевого леса». Такая вариация мировидения в принципе не могла бы породить методологически редукционистский подход к познанию. Так, например, одной из древнейших областей познавательной деятельности человека является медицина. Китайская медицина рассматривает состояние здоровья человека как балансирование ци внутри организма и взаимодействие внутренней энергии человека с энергией природы. Тысячелетнее развитие такой медицины не привело, да и не могло бы никогда привести, к появлению таких областей науки, как биохимия или генетика. При энергия-ориентированной вариации мировидения язык, как и другие объекты познания, не представлялся как некая система с фиксируемой структурой, и китайских ученых до европеизации занимали вопросы сугубо прагматического характера, связанные, главным образом, с толкованием древних текстов и обобщением опытов по созданию лучших литературных произведений. Если называть эти области исследования современными терминами, то это семантика, прагматика и даже лингвистика текста. При этом естественной единицей для толкования и исследования текстов является ^ (цзы), но, поскольку не было представления о языке как о структурированной совокупности единиц и отношений между ними, вопрос о выделении единиц языка, оказавшийся столь сложным теоретическим вопросом после европеизации, вообще не ставился. В Русско-китайском словаре ^ переводится как «иероглиф», но эти два понятия не являются эквивалентами, и причина снова же в различии между двумя вариациями мировидения. В ^ воедино соединены планы звучания, визуального образа и смысла. Слово же «иероглиф» автоматически отсылает к представлению о письменности, т. е. визуальной картинке, отделенной от звукового и смыслового плана. Русские китаисты сегодня пользуются терминами «однослог», «значимый однослог», «слогморфема», «словослог» для обозначения базовых единиц китайского языка, которые являются, на наш взгляд, компромиссными вариантами, когда холистическое понятие при китайской вариации мировидения не находит аналога в европейской вариации, стремящейся к более детальной дифференциации явлений и соответствующей четкой терминологической артикуляции. Классификация ^ (обозначающего) была теснейшим образом связана с классификацией обозначаемого: ^^ (сыцзы, букв. мертвый - цзы, репрезентирующие объекты или явления, сформированные природой) были противопоставлены ^^(хоцзы, букв. живой - цзы, репрезентирующие процессы, приводящие к формированию объектов и явлений); ^^ (шицзы, буквально: полный + - цзы, репрезентирующие осязаемые объекты или явления; все шицзы обладают семантической определенностью) были противопоставлены (сюйцзы, буквально: пустой - цзы, репрезентирующие нечто, не имеющее форм; часть сюйцзы обладает семантической определенностью, часть - нет, т. е. семантика определится только при взаимодействии с другими В такой классификации в значительной степени присутствует антропоцентризм, ибо опирается он, по сути, на восприятие человеком действительности: часть действительности сознается им как фиксированная и неизменная, часть - меняющаяся, причем человек сам зачастую выступает в роли инициатора перемен; часть действительности реально осязаема органами чувств, а часть существует только в воображении человека; воображаемое отличается по степени своей абстракции, от которой и зависит семантическая определенность / неопределенность. Граница между неизменным и изменчивым, между воображаемым и осязаемым весьма размыта для нашего сознания, в китайской лингвистической традиции и не было попыток выработать какие-либо жесткие критерии для их систематического разграничения, а лишь был констатирован (в середине XVII в.) факт о гибкости употребления ^ (или о полифункциональности, если выразить более привычным для современной лингвистики словом): в речевых продуктах ^^ может стать Й^, ^^ может стать [26. С. 53]. После того как семантике стали выделять значительно большее внимание в современной лингвистике, а также с утверждением антропоцентризма, появилось мнение о том, что в древние времена китайские ученые осознавали необходимость развития лингвистической науки не в традиционном, а в «модернистском» направлении [27. С. 12]. Безусловно, в китайской лингвистической традиции центральное место всегда занимала семантика, а в вопросе классификации ^ ученые изначально учитывали восприятие человека, но вряд ли можно сказать, что мы имеем дело с осознанным «модернистским» направлением, ведь в этой традиции не было никогда стремления к раскрытию закономерностей функционирования языка. Китайские ученые не называли язык «божьим даром» или «непроизвольной эманацией духа», но для них интуитивная природа правил, по которым язык функционирует, скорее, была само собой подразумевающейся. Об этом свидетельствует еще и традиционная методика обучения грамоте путем «выучивания текстов-эталонов», опирающаяся на Ш^ (ихуэй) - способность интуитивно постичь суть вещей. С одной стороны, отсутствие в китайской лингвистической традиции стремления к поиску закономерностей в функционировании языка вполне естественно при энергия-ориентированной модели миро-видения, коррелирующей, скорее, с непостижимостью непроявленного Начала для человека, нежели с его постижимостью; с другой - в познавании языка, в частности в квалификации проецируется та же идея дуализма наподобие инь - ян: «мертвому» (статичному и неизменному) противопоставляется «живое» (динамичное и переменчивое), «наполненному» противопоставляется «пустое». Так же, как между инь и ян, подобное противопоставление не предполагает взаимоисключения, т. е. допускается «перевоплощение», что, в свою очередь, соответствует естеству самого языка. Как уже было отмечено, для энергия-ориентированной модели мировидения гораздо важнее «взаимодействие» неделимых сущностей и их «перевоплощение», а не фиксированное «взаимоотношение» между взаимоисключающими и противопоставляемыми элементами. Следовательно, для китайского языка вовсе не важна какая-либо маркировка соотнесенности между формой и смыслом или между формой и функцией. если говорить о нем обобщенно, представляет собой образ, запечатленный человеком-субъектом познания при восприятии некой ситуации. Процесс запечат-ления ситуации сопровождается и ее интерпретацией, и ее абстрагированием. В определенном смысле процесс запечатления ситуации с помощью ^ и есть процесс возникновения интерсубъективной сущности данной ситуации. Такая интерсубъективная сущность имеет достаточно широкий потенциал к «перевоплощению». Иными словами, «полифункциональность» ^ не что иное, как возможность «перевоплощения» некой сущности при вступлении во взаимодействие с другими сущностями. Мы наблюдаем снова гармоничность между языком и исходной моделью мировидения, гармоничность между познавательной стратегией, функционирующей внутри языка, и подходом к познанию самого языка. Заключение Итак, лингвистическая традиция, европейская или китайская, отражает определенный подход к познанию языка, и этот подход в значительной степени предопределен соответствующим языком, ибо в языке функционирует исходная модель мира, которая определяет специфику языка, побуждает человека к познанию и одновременно ограничивает его познание. Ответ на вопрос, почему китайская лингвистическая традиция не интересовалась «грамматикой», оказывается прост: грамматика интуитивно доступна человеку внутри языкового коллектива, ее не нужно описывать. Интуитивная природа грамматики фактически признается современной лингвистикой, по крайней мере, ее когнитивно-ориентированным направлением, но методологически редукционистский подход, выросший на базе европейского мировидения, закрывает наш путь к познанию собственной языковой интуиции. Выявление «грамматики» как способности человека требует от нас сначала признать «интуицию» как реально функционирующую форму познания, а затем построить гипотезу о том, как могла бы работать наша языковая интуиция. Если относиться к интуиции как реально функционирующей форме познания, то ей, должно быть, также присущ «моделезависимый реализм», т.е. интуиция работает в тех же общих условиях: наш мозг, принимая определенные сигналы, склонен строить некую модель и применять эту модель для объяснения новых сигналов и создания новых реалий, тем самым приводя многообразие к единообразию до тех пор, пока новые сигналы уже не объясняются существующей моделью и требуют применения новой модели. Интуиция отличается от иных форм познания, скорее, лишь тем, что нам не нужно осознавать применяемые модели и условия их применения, а мозг как бы самостоятельно «подбирает» нужную модель. Исходя из этого, при исследовании грамматики вместо вопросов «Какие единицы в языке существуют?», «В каких отношениях находятся они друг с другом?» и «Какими законами описываются эти отношения?» нужно будет ответить на один главный вопрос - «Какие модели применяются в языке?», который, естественно, повлечет за собой уже целый ряд других вопросов, таких как «Какие сигналы, поступающие по органам чувств, являются значимыми для человека в плане создания грамматических моделей?», «Варьируются ли наборы этих сигналов для представителей разных культур?», «Создается ли одинаковая модель при одинаковых внешних сигналах? Если нет, то какие факторы дополнительно влияют на создание моделей?», «От каких факторов зависит возможность у конкретной модели в плане сжатия многообразия мира?» и т.д. Самой главной преградой на пути к пониманию механизма работы языковой интуиции является включенность человека, в том числе исследователей культуры и языка, в собственный язык и созданную этим языком интерсубъективную действительность. Однако преодолеть эту преграду представляется нам возможным, поскольку осознать «мо-делезависимость» действительности - значит осознать ограниченность привычной для нас стратегии познания, а осознание ограниченности -первый шаг к тому, чтобы расширить предел нашего познания.

Скачать электронную версию публикации