Interrelations between the language of worldwide communication and other languages and preservation of ethnocultural ide.pdf Введение Изменения в системе языков в конце XX в., которые привели к приобретению английским языком глобального статуса и возникновению языка всемирного общения как разновидности английского языка в своем праве - English as a Lingua Franca (ELF), поставили перед исследовательским сообществом ряд вопросов, связанных с функциями языка всемирного общения и его воздействием на национальные языки и языки этносов. В качестве объекта исследования в данной статье выбрано культурное и языковое воздействие языка всемирного общения на языки мира. Интерес к изучению особенностей взаимоотношения языков в новой иерархии мировых языков, сложившейся на рубеже XXI в., обусловлен малоизученностью возможных негативных последствий широкого распространения английского языка в международной коммуникации. Актуальность данного исследования определяется необходимостью поисков путей сохранения и поддержания языкового разнообразия в мире и путей предотвращения этнокультурных конфликтов. Целью данной работы является исследование особенностей функционирования многоязычия в XXI в., когда в ходе глобализационных процессов иерархия языков мира претерпела коренные изменения в связи с преобразованием одного из наиболее распространенных языков мира в язык всемирного общения. Для достижения поставленной цели авторам данной работы потребовалось найти ответы на следующие вопросы: 1) представляет ли язык всемирного общения независимую языковую разновидность ELF или проявляется в виде одного из национальных стандартов английского языка; 2) обладает ли язык всемирного общения культурной составляющей; 3) в чем заключается отличие глобальной культуры от этнических культур; 4) при каких условиях язык всемирного общения представляет угрозу языковому и культурному разнообразию планеты? Методика исследования В исследовании были использованы следующие методы, отвечающие принципу системного подхода к анализу рассматриваемых явлений: - исторический, позволяющий определить место рассматриваемых явлений в общей социокультурной и языковой ситуации мира на различных этапах развития; - лингвистический, который дает возможность определить влияние языковых явлений в период глобализации и становления английского языка в качестве языка всемирной коммуникации; - компаративный, необходимый для определения специфики использования языков в качестве средств межъязыковой коммуникации в различных сферах общения; - аналитический метод, позволяющий выявить особенности сложного взаимодействия языка и культуры, а также роли функционирования языков в многоязычном и поликультурном обществе; - системный, который дает возможность выявить взаимосвязь различных языковых и культурных явлений и их комплексное влияние на межъязыковую и межкультурную коммуникацию в период глобализации. Методологической основой настоящего исследования послужили работы ученых в области многоязычия и языкового разнообразия [1, 2], в области изучения английского языка как средства международного общения [3, 4] и в исследованиях множественной идентичности и глобальной культуры [5-8]. Исследование При описании языка как многофункционального явления исследователи выделяют ряд функций, среди которых в качестве основной называется коммуникативная, т.е. функция общения. Как писал Э. Сепир во «Введении в изучение речи» (1921), «язык есть чисто человеческий, неинстинктивный способ передачи мыслей, эмоций и желаний посредством системы специально производимых символов» [9. P. 13]. В связи с ростом исследовательского интереса в конце XX в. к вопросам связи языков и культур, внимание было обращено на важность функции языка, связанной с отражением культурно-духовной самобытности носителей языка. В отечественной науке данная функция наиболее часто определяется как национально-культурная или этнокультурная. Н.Б. Мечковская в книге «Социальная лингвистика» пишет об «этнической функции», в которой язык выступает как фактор объединения и единства народа. Этноконсолидирующая функция, по ее мнению, является во многом символической, так как «процессы формирования этносов могут не совпадать с процессами дифференциации и интеграции языков» [10. C. 94-98]. Этот подход не может не вызвать возражения, так как утрата этнического или национального языка, как правило, ставит под угрозу дальнейшее существование данной этнической культуры или языка и может привести к утрате этнокультурной идентичности их носителей. Как показывает опыт изучения многоязычия, языки этносов сохраняются, несмотря на доминирование в многоязычных странах и регионах более крупных языков, как раз благодаря тому, что они выполняют важную функцию выражения этнокультурной самоидентификации [11], хотя их коммуникативная функция может быть сведена к общению весьма ограниченной по численности этнокультурной группы. С возникновением языка всемирного общения выход этноса не только на уровень интранациональных, но и на уровень глобальных отношений требует расширения индивидуального языкового репертуара путем включения в него не только регионального, но и языка всемирного общения. Необходимость в языке всемирной коммуникации в условиях глобализации и неудачи поисков альтернативных путей использованию английского языка в качестве глобального лингва-франка делают язык всемирного общения незаменимым средством преодоления межъязыковых и межкультурных барьеров. В отличие от других, даже крупных национальных языков и языков этносов, коммуникативная функция языка всемирного общения позволяет осуществлять международное сотрудничествомежду различными этнокультурными группами в масштабах всего земного шара. Широкое распространение языка всемирного общения вызывает опасения среди определенной части исследователей и политиков относительно его культурного и языкового воздействия на другие языки и культуры [1, 12, 13]. Согласно другой точке зрения, язык всемирного общения полностью лишен культурной составляющей, используется исключительно как средство глобальной коммуникации и не обладает функцией выражения культуры как этнические языки [13]. Необоснованность данных точек зрения заключается в том, что язык всемирной коммуникации или отождествляется с ведущими национальными вариантами английского языка, как в первом случае, что неизбежно приводит к воздействию их культурных составляющих, или, как во втором случае, за основу берется тезис о нейтральности английского языка, независимо от варианта, что не соответствует действительности. Признание языка всемирного общения в качестве независимой языковой разновидности ELF на основе проекта Венского и Оксфордского университетов, VOICE, привело некоторых исследователей к выводу о наличии у языка всемирного общения культурной составляющей. К. Хюльмбауэр пришла к выводу о мультикультурной природе ELF, проявляющейся в международной коммуникации, которая в зависимости от региональных особенностей международных сообществ может различаться, так как говорящие создают различные маркеры идентичности [3. Р. 3-36]. Положение Хюльмбауэр о наличии в языке всемирного общения функции отражения культуры является важным шагом в изучении нового языкового явления в период глобализации. В то же время отрицание общности глобальной культуры и представление ее как набора региональных, локальных и индивидуальных культур противоречат понятию о всемирном языке как о новой языковой разновидности, свободной от национальных или региональных культурных составляющих. В отличие от национальных и этнических языков язык всемирного общения не имеет культурной составляющей, связанной с какой-либо конкретной национальной или этнической культурой, поэтому опасения за сохранение местных языков и культур из-за воздействия языка всемирного общения являются необоснованными. Культурная составляющая языка всемирного общения обусловлена формированием в процессе растущей международной коммуникации в период глобализации глобального общества пользователей языка всемирного общения, образующегося на основе практических сообществ, использующих его в своей практической деятельности для осуществления регулярных международных контактов [4. Р. 236-245], и не ограниченного никакими географическими и политическими границами. Споры о существовании глобальной культуры, которые И. Вал-лерстайн назвал «классическими эпистемологическими спорами» и которые, по его мнению, «блокируют наши интеллектуальные возможности, не позволяя разглядеть взаимосвязь интеллектуальных, моральных и политических аспектов структур познания», начались еще задолго до глобализации на рубеже XIX-XX вв. Валлерстайн указал на то, что отрицание глобальной культуры на основе утверждения о партикулярно-сти всех явлений является необоснованным, так как не существует частностей, которые можно было бы выразить или проанализировать вне универсалистских категорий. «Глобальная культура, - заявил он, - так же реальна и призрачна, как и любая так называемая местная культура» [14]. Понятие «глобальная культура» часто рассматривается с точки зрения противостояния глобальной культуры как результата доминирования западной цивилизации и национальных или местных культур. При этом подразумевается взаимоисключаемость этих культур. И. А. Вершинина утверждает, что в отличие от экономической и политической сфер, в которых сформировались единый рынок и универсальный мировой порядок, в культурной сфере имеет место контртенденция - желание вернуться к своим национальным истокам. Глобальная культура, по ее мнению, навязывает остальному миру ценности, характерные именно для нее, заставляя представителей других цивилизаций искать способы сохранения своей этнокультурной идентичности [15]. Подход к глобальной культуре периода глобализации как к культуре, подавляющей местные и национальные культуры и ведущей к их уничтожению, является дальнейшим развитием теории культурного империализма, основы которой были заложены в 1970-х гг. [16, 17]. Г. Шиллер определял культурный империализм как господство в культурно-коммуникативном секторе мировой капиталистической экономики средств массовой информации США, что приводит к одностороннему в своей основе потоку информации - от центра к периферии и навязыванию единого языка - английского [16]. С началом глобализации понятие о культурном империализме получило дальнейшее развитие в исследовании Дж. Томлинсона, который подверг критике подход к культурному империализму как империализму колониальной эпохи, основанному на принуждении. По мнению Томлинсона, действие культурного империализма в настоящее время заключается в процессе не культурного навязывания, а утраты своей культуры в ходе распространения модернити, приводящей к изменению природы «ресурсов, посредством которых люди генерируют нарративы индивидуального и социального значения и цели» [17. P. 173]. Определенная часть исследовательского сообщества в поисках ответа на вопрос о существовании глобальной культуры пошла по пути ее признания как явления, рассматривая ее при этом как «третью культуру» - результат гибридизации культур в ходе глобализации. Сторонники данного подхода обращают основное внимание на приспособление мировых культурных потоков к местным рынкам и приходят к выводу о том, что глобальная культура не представляет собой результат культурной гомогенизации. Так, У. Ханнерз отмечает, что глобальная культура «характеризуется скорее организацией разнообразия, чем репликацией однообразия» [15. P. 237]. Подобных взглядов придерживаются также Б. Лингард, Ф. Ритцви и Р. Робертсон [6. P. 25-44]. Однако так называемая третья культура, или глобальная культура, о которой говорят исследователи, представляет собой не глобальную культуру, а местную культуру в ходе приспособления внешних культурных потоков к местным предпочтениям. Отрицание глобальной культуры или ее противопоставление национальным местным культурам как взаимоисключающего явления является необоснованным. Интеграционные процессы глобализации ведут не только к возникновению глобальных экономического и политического пространств, но и к становлению глобального культурного пространства и формированию глобальной культуры на основе ценностей, являющихся общими для всех мировых культур. Становление глобальной культуры происходит в процессе информационного и культурного взаимообмена на основе диалога культур, ведущего к углублению культурного саморазвития и взаимообогащения за счет освоения иного культурного опыта. Как пишет исследователь глобального культурного пространства П. А. Гончаров, «глобальное культурное пространство - это система взаимосвязанных региональных и локальных культурных пространств и пространственно организованных форм культур, объединенных общечеловеческими ценностями и моральными принципами, где трансформация одного элемента непосредственным образом отражается в характеристиках остальных элементов» [18]. В исследовании Гончарова глобальное культурное пространство рассматривается как новая цивилизация, имеющая пространственновременное и символическое выражение. Пространственно-временное выражение глобального культурного пространства проявляется в том, что оно является результатом взаимосвязи и взаимозависимости прошлых и современных культур; а символическим выражением служат транснациональные корпорации, глобальная информационная сеть Интернет, английский язык как язык международного общения, международные культурные, экологические, спортивные организации и организации социально-гуманитарного направления. Важным выводом в исследовании Гончарова является положение о том, что гармоничное формирование глобального культурного пространства возможно только на основе сохранения национальных культур. С учетом вышесказанного глобальная культура представляет собой систему ценностей и моральных принципов, являющихся общими для всех национальных и этнических культур мира. Глобальная культура складывалась на протяжении истории, но ее становление значительно ускорилось с утверждением универсальных ценностей в уставе Организации Объединенных Наций (ООН) (1944) и Всеобщей декларации прав человека (1948). Провозглашение ООН ценностей мира, свободы, социального прогресса, равных прав и человеческого достоинства в 1940-х гг. представляло не описание существующей действительности, а признание основных универсальных ценностей, на основе которых мировое сообщество могло бы избежать разрушительных войн и социальных взрывов, вызванных, по словам К. Аннана, генерального секретаря ООН с 1997 по 2007 г., «конфликтными системами ценностей, которые позволяют лишать других человеческих существ сочувствия и солидарности из-за их религиозных или политических верований, культурного наследия или даже цвета кожи» [19]. Понимание основателями ООН понятия универсальных ценностей соответствует положению И. Берлина, согласно которому универсальные ценности - это ценности, которые являются общими для многих человеческих существ почти во все времена и в большинстве мест и ситуаций, независимо от того, выражены ли они сознательно и эксплицитно в их поведении [20]. Разработка универсальных ценностей ООН ее специализированными учреждениями и другими международными организациями продолжается до сих пор. В начале третьего тысячелетия Генеральная Ассамблея ООН в Декларации тысячелетия провозгласила следующие фундаментальные ценности, «существенные для международных отношений в XXI веке»: свобода, равенство, солидарность, толерантность, уважение к природе, совместная ответственность за управление мировым экономическим и социальным развитием и противодействие угрозам международному миру и безопасности. Универсальные ценности глобальной культуры стали объектом изучения специально созданных исследовательских центров как, например, Института глобальной этики, основанного в США в 1990 г. Р. Киддером, и Центра глобальной этики (Global Ethic Foundation), основанного в Германии в 1995 г. профессором Х. Кюнгом. В начале 1990-х гг. Кюнг выступил с проектом «Глобальная этика» с целью описания всего, что является общим для религий мира, и составления минимального свода правил поведения, которые все могут принять. В результате работы над проектом в 1993 г. была опубликована Декларация глобальной этики, которую приняли религиозные и духовные лидеры мира в Чикаго на заседании Парламента всемирных религий. Декларация провозгласила четыре основных принципа, существенных для глобальной этики: 1. Преданность культуре ненасилия и уважения к жизни. 2. Преданность культуре солидарности и справедливости экономического порядка. 3. Преданность культуре терпимости и жизни в правдивости. 4. Преданность культуре равных прав и партнерства мужчин и женщин [21]. Из вышесказанного следует, что универсальные ценности, выражаемые глобальной культурой, не являются «чуждыми» для национальных и этнических культур мира, и язык всемирного общения, как носитель глобальной, а не какой-либо этнической культуры, не представляет угрозы языковому и культурному наследию планеты. Разрешению противоречия между необходимостью языка всемирного общения и сохранением этнокультурных идентичностей препятствует приверженность значительной части исследователей и политических деятелей к традиционной парадигме в науке, отрицающей любую двусмысленность или неопределенность и требующей выбора только одной из оппозиций. Сложные явления как в природе, так и в науках о человеке не получают удовлетворительного объяснения на основе данной парадигмы, не позволяющей проявления одним и тем же объектом исследования взаимоисключающих свойств. В реальном мире, однако, антагонистические отношения часто принимают форму комплементар-ности, что согласуется с парадигмой сложности Э. Морена, в которой признается динамичный характер сложных процессов во вселенной, допускающий возможность сосуществования противоречий, которые усиливают и дополняют друг друга. Принцип дополнительности Н. Бора, который разрешил кризис в науке, возникший из-за необходимости признания двойственной природы явлений квантовой физики, и затем был успешно применен в других научных направлениях, вытекает из основных положений теории сложного мышления Морена, послужившей основанием смены научной парадигмы в XX в. Принцип дополнительности, в применении к сложным взаимоотношениям во всемирной системе языков, способствует выявлению несостоятельности рассмотрения языковых и культурных оппозиций как неразрешимых противоречий, допускающих выбор только одной из оппозиций при исключении другой. Глобальная система языков, несмотря на кажущийся многоязычный хаос и неуправляемый характер свыше 6 тыс. языков, является открытой, динамичной, самоорганизующейся системой, демонстрирующей отчетливое синергетическое поведение посредством дополнительности в поведении индивидуальных языков в мировой языковой сети. Согласно исследованиям голландского социолога А. де Сваана, языки мира представляют собой согласованную глобальную систему, связанную в единое целое многоязычными говорящими. Де Сваан обратил внимание на иерархическую структуру мировой системы языков, в которой, в зависимости от коммуникативной значимости, языки подразделяются на четыре группы. Самая большая группа языков - периферийная - используется лишь говорящими на этих языках, что определяет распространенное многоязычие членов этой группы. Другие языковые группы используются в качестве средств межъязыковой коммуникации на разных уровнях, но только четвертая группа - гиперцентральная, включающая лишь один язык - английский, обладает самым высоким потенциалом коммуникативности и используется для межъязыковой связи говорящих на всех языках мира [2. P. 4-5]. Система языков мира, описанная А. де Свааном, является результатом изменений, произошедших в мире во второй половине XX в., которые привели к превращению английского языка во всемирный язык всеобщей коммуникации. В предшествующие эпохи, до возникновения необходимости в языках глобальной коммуникации, система языков мира находилась в стабильном состоянии, в котором важные функции международных отношений выполнялись несколькими языками. В конце XX в. стабильность мировой системы языков была нарушена с проникновением английского языка во все сферы международной деятельности, включая мировую дипломатию, научные исследования, культурные и туристические обмены, информационные технологии и средства массовой информации, что привело к радикальным изменениям в иерархии языков мира. Хаотическое состояние глобальной системы языков означает, что для поддержания ее сохранности (sustainability) и предотвращения массовой гибели языков и культур, система должна приспособиться к новым реалиям, состоящим в признании необходимости в языке всеобщей коммуникации и необходимости защиты языкового и культурного разнообразия [22. P. 78]. В ходе глобализационных процессов конца XX в., которые привели к возникновению языка всемирного общения, традиционные взгляды на этнокультурную идентичность вошли в противоречие с реальностями новой глобальной системы языков и информационной революции. Глобализация значительно ускорила процессы не только экономической, но и языковой и культурной интеграции и создала условия для формирования нового типа личности, открытой для множества культурных влияний и обладающей идентичностью, не ограниченной рамками одной этнокультурной группы. Описывая такую личность, Дж. Уолш указывал, что «универсальный человек» не устраняет культурные различия, а стремится сохранить самое значительное и ценное в каждой культуре как путь к культурному обогащению и созданию единого целого [23]. П. Эдлер в статье о культурной идентичности писал, что «новый вид личности, взгляды которого на мир простираются далеко за границы собственной культуры, развивается из комплекса социальных, политических, экономических и образовательных взаимодействий нашего времени» [7. P. 24-41]. Такая личность обладает, по мнению Эдлера, всеми качествами, необходимыми для того, чтобы способствовать контактам между культурами. Исследователи 1960-1970-х гг., описавшие появление людей нового типа с плюрикультурной идентичностью, в то же время отмечали их исключительность как личностей, которые могут действовать в качестве связующих звеньев между различными культурными системами. С ускорением глобализационных процессов в конце XX в. и возникновением информационного общества многоязычие и поликультурность, как аспекты индивидуальной идентичности личности, перестали быть исключением в странах с высоким уровнем глобализации. Согласно данным Евробарометра (Eurobarometer), периодически издаваемого Европейской комиссией с 1973 г. обзора общественного мнения и данных о тенденциях развития в различных сферах жизни Европы, к концу XX столетия до 50% граждан Евросоюза могли говорить на иностранном языке, а с 2001 по 2005 г. число европейских граждан, владеющих иностранным языком, возросло с 47 до 56% [24]. В процессе роста и укрепления Европейского союза (ЕС) воспитание и формирование многоязычной и поликультурной личности становятся приоритетом, о чем свидетельствует ряд решений Европейского парламента и Совета, начиная с принятия в 1996 г. концепции непрерывного обучения в течение жизни для развития основных компетенций, включая языковую компетенцию [25]. В Европе, имеющей историю государств-наций и еще не полностью освободившейся от одноязычного менталитета, установление многоязычия и толерантности к другим культурам потребовало целенаправленной языковой и культурной политики с целью сохранения и поддержания языкового и культурного разнообразия и этнокультурных идентичностей. В масштабах всей планеты беспрецедентный рост международных контактов на волне глобализационных процессов сопровождался языковой и культурной глобализацией, в ходе которой английский язык в статусе языка всемирного общения значительно расширил свое влияние и стал доминировать во всех сферах международных отношений. В связи с этим спрос на языковые навыки и умения на английском языке привел к превращению преподавания английского языка в странах, где английский язык не является государственным, в многомиллиардный бизнес. Так, в Индии английский язык изучается не только 249 млн учащихся всех уровней обучения в национальной системе образования, но и в частных школах английского языка для взрослых, где, по данным Британского Совета и компании по исследованию рынков Ipsos Mori, рынок образовательных услуг составляет 450 млн долл. США в год [26. P. 11-12]. В Китае спрос на платное обучение английскому языку в частных школах, особенно в крупных городах, непрерывно возрастает. С 2005 по 2010 г. рынок образовательных услуг в этой сфере вырос в 2 раза и достиг 300 млн юаней, или 4,5 млрд долл. США в год [26. P. 78-81]. Широкое распространение английского языка в статусе языка всемирного общения и культурные влияния, имеющие место в ходе языковой и культурной глобализации, вызывают неоднозначное отношение среди исследователей, политических деятелей и широких масс мировой общественности. С одной стороны, спрос на английский язык обусловлен объективными процессами интеграции в общее экономическое пространство, требующее единого языка. С другой стороны, опасения за судьбы национальных языков и культур предоставляют благоприятную почву для превращения взглядов Р. Филлипсона и Т. Скут-набб-Кангас на языковой геноцид в национальных образовательных системах в общепринятую точку зрения (conventional wisdom), представляющую традиционный образ мыслей. Термин conventional wisdom (дословно «конвенциальная мудрость»), т. е. «общепринятая мудрость», был использован экономистом Дж. Гэлбрейтом в книге The Affluent Society («Общество изобилия») в 1958 г. при описании идей, часто противоречащих результатам научных исследований, но принимаемых в обществе за истинные по причине умственной инерции [27. P. 6-18]. Отрицание комплементарности отношений языковых и культурных противоречий - между языком всемирного общения и остальными языками, между универсальными ценностями складывающейся глобальной культуры и системами этнокультурных ценностей, между глобальной или региональной идентичностью и этнокультурными идентичностями - приводит к положению об их неразрешимости и к неизбежности отмирания всех языков и культур в процессе языковой и культурной унификации и стандартизации с единственной альтернативой культурной изоляции. Принцип дополнительности Н. Бора, однако, который впервые был применен для разрешения кризиса в квантовой механике, а позднее был использован для объяснения комплементарно-сти противоречивых явлений во многих сферах человеческой деятельности, позволяет разрешить и языковые и культурные противоречия века глобализации. Согласно принципу дополнительности, отношения между языковыми и культурными противоречиями не должны рассматриваться как неразрешимые, допускающие только выбор «или, или», а как комплементарные, позволяющие одновременный выбор «и, и». При комплементарности отношений противоположности не только не отрицают, но, напротив, поддерживают и усиливают друг друга. Комплементарные отношения между языками и культурами широко распространены и обычно описываются исследователями с использованием понятийного аппарата диглоссии. Дж. Фишмэн, расширивший применение понятия «диглоссия» для описания двуязычия, при котором функциональные сферы разделены между неродственными языками [28. Р. 29-38], рассматривал диглоссные отношения как неравноправные. Использование Фишмэном и другими исследователями диглоссных отношений терминологии «высокие и низкие функциональные сферы» не только подчеркивает их неравноправность, но и предполагает возможность языкового сдвига и утраты одного из языков в случае нарушения стабильности двуязычия, когда языки начинают соперничать из-за контроля над функциональными сферами. Этнокультурная идентичность в результате контактов с внешними влияниями, согласно другому исследовательскому направлению, может подвергнуться изменениям, ведущим к созданию новой культуры и новой этнокультурной идентичности. Как пишет индийский исследователь Ч.Л. Синг [29]: «расширяющееся коммуникационное пространство открыло путь к глобальным коммуникационным процессам, в которых происходит обмен знаниями, ценностями, этикой, эстетикой и жизненными стилями, что приводит к возникновению третьей культуры». Автор выражает мнение о том, что изменение культурной идентичности под влиянием социальных, политических и экономических факторов может быть и положительным и отрицательным. Он предупреждает, что при отсутствии контроля за культурными влияниями, «информационные бури виртуального пространства приведут к уничтожению внутренне присущих культурных идентичностей и ценностей из-за дезориентации» [29]. При описании аккультурационных процессов века глобализации признание флуидности (изменчивости) культур и этнокультурных идентичностей, ведущей к возникновению новых культур и культурных идентичностей, несомненно, более точно объясняет явления языковой и культурной глобализации по сравнению с положениями теорий языкового и культурного империализма, предполагающими статичную природу культуры языков, что ведет к их гибели при контакте с доминирующей культурой. Данный подход, однако, оставляет открытым вопрос о сохранности этнокультурных идентичностей, включающих наиболее важные компоненты - языки и системы ценностей. Результаты взаимодействия языков и культур и проблемы этнокультурных идентичностей в век глобализации наиболее точно передаются на основе понятия множественных идентичностей, позволяющего объяснить комплементарность противоречивых языковых и культурных явлений и роль этнокультурных идентичностей в современном многоязычном и плюрикультурном мире. При этом, как указывает Б. Бейли, американский исследователь множественных идентичностей американцев различных расовых и этнических групп, различные аспекты множественной идентичности в основном проявляются посредством языка как «символа идентичности и средства конструирования и выражения локальных социальных значений» [30]. Так, на примере множественной идентичности американцев доминиканского происхождения Бейли показал, что в отличие от доминиканцев частью множественной идентичности доминикано-американцев является владение англоязычными навыками и умениями, которые используются не только в качестве средства общенациональной коммуникации, но и как один из способов общения в своей этнокультурной группе наряду с испанским языком [30. P. 190]. Концепция множественной идентичности легла в основу построения многоязычной и поликультурной Европы и может быть использована в международных отношениях при согласовании языковой и культурной политики государств с целью сохранения и поддержания языкового и культурного разнообразия в условиях становления всемирного языка и глобальной культуры. Различные аспекты множественной идентичности проявляются ситуативно, что позволяет ее носителю одновременно ощущать себя членом своей этнической группы, гражданином своего государства и обладать региональной и глобальной идентичностями. Исторически множественная идентичность была характерным явлением многих многоязычных и поликультурных обществ, например арабоязычного населения Северной Африки, множественная идентичность которых включает, наряду с этнической и национальной, также общеарабскую идентичность. В век глобализации, в условиях беспрецедентного увеличения международных контактов как в реальном, так и виртуальном пространствах, множественные идентичности стали повсеместным явлением. Наглядным примером эффективного использования понятия «множественная идентичность» является развитие концепции европейской идентичности как множественной идентичности, складывающейся из этнических, национальных и общеевропейских компонентов. Европейская идентичность, как часть множественной идентичности европейцев, является относительно новым понятием, отражающим постепенный рост осознания европейцами своей общности в ходе интеграционных процессов, начавшихся в послевоенное время, которые привели к созданию Европейского экономического сообщества в середине 1950-х гг. В 1973 г. министры иностранных дел девяти государств -членов Европейского сообщества опубликовали «Декларацию европейской идентичности» с целью «достичь лучшего определения своих отношений с другими странами и своих ответственностей и места, которое они занимают в международных делах». Авторы Декларации заявили, что «единство является европейской необходимостью для обеспечения выживания цивилизации, которая является общей для европейцев». Определение европейской идентичности, как указывалось в Декларации, основывается на «общем культурном наследии, общих интересах и специальных обязательствах государств-членов и степени единства, достигнутого в Сообществе» [31. P. 118-122]. После вступления в силу в 1993 г. Маастрихтского договора о создании Европейского союза, европейская интеграция достигла новой ступени. Из экономической организации Союз постепенно эволюционирует в наднациональное объединение. В настоящее время ЕС включает в себя 27 государств. В рамках ЕС действует единый рынок на основе таможенного и валютного союзов (с единой европейской валютой). Происходит развитие и укрепление наднациональных органов - Комиссии, Европейского парламента и Европейского суда; введен институт европейского гражданства. Дискурс европейской идентичности возник на рубеже XXXXI вв. в связи с кризисом, вызванным отвержением конституционного договора французскими и голландскими избирателями в 2005 г. и проблемами осуществления согласованной финансовой, экономической и внешней политики. Оппозиция Договору о введении общеевропейской конституции показала, что многие европейцы еще не преодолели традиционного менталитета, основанного на жестких культурных границах, и не осознавали себя гражданами нового наднационального объединения. Несмотря на то, что в ходе создания Европейского союза одновременно происходило развитие новой европейской идентичности с общими ценностями и символами (флагом, гимном и девизом), национальные идентичности, как части множественных идентичностей европейцев, продолжали преобладать. Так, согласно данным международного исследовательского проекта «Молодежь и европейская идентичность», среднее значение индекса национальной идентичности составляет 2,60, что превышает среднее значение индекса европейской идентичности 2,18 (при максимальных значениях индексов равных 4) [32. P. 15-18]. Исследователи предложили ряд рекомендаций по способствованию развитию европейской идентичности, главными из которых были повышение эффективности языкового образования, а также мобильности в профессиональной и образовательных сферах, поддержка программ туристического обмена [32. P. xiv-xv]. Множественная идентичность европейцев является следствием противоречивых усилий европейского общества, направленных на создание сверхнационального единства со статусом мировой державы при сохранении и дальнейшем развитии государств-наций. Голландские исследователи европейской идентичности Д. Джейкобс и Р. Майер выделили в развитии Европейского союза три проекта, в ходе осуществления которых происходит изменение осознания европейцами своих идентификаций. Первый проект, непосредственно ведущий к созданию и укреплению европейской идентичности, направлен на преобразование ЕС в наднациональное объединение, представляющее собой политическое, экономическое и культурное единство, способное соперничать с Соединенными Штатами и утверждать европейские интересы в новом мировом порядке. Второй проект, подчеркивающий социальный характер будущей Европы и направленный на защиту прав человека, демократию и борьбу против социального неравенства, частично согласуется с первым, который рассматривается как условие для его реализации. Однако третий проект нацелен на защиту традиционной системы государств-наций и даже на их укрепление в XXI в., что ведет к сохранению и поддержке национальных идентичностей европейцев. Авторы данного исследования приходят к парадоксальному выводу: несмотря на то, что третий проект противос

Скачать электронную версию публикации