Impact of the COVID-19 pandemic on the digital transformation of criminal justice.pdf Отличительной особенностью юридической науки последнего десятилетия стало активное обсуждение проблем цифровизации различных видов судопроизводства. Находясь на пороге четвертой промышленной революции (The Fourth Industrial Revolution), предполагающей проникновение искусственного интеллекта и других современных технологий во все сферы жизни общества, человечество закономерно задумывается о необходимости адаптации правовых систем к функционированию в условиях подобных революционных трансформаций, так как «на современном этапе невозможно ограничиться лишь констатацией воздействия технологического фактора на общественные отношения - цифровые технологии преобразовывают устоявшиеся государственные и общественные институты» [1. С. 6]. Однако переход к Индустрии 4.0 способен не только решить ряд проблем, но и значительно увеличить риски, связанные с обеспечением прав человека, его безопасностью. Понимание того, что революция всегда несет некое деструктивное начало, в совокупности с затратностью цифровизации отдельных сфер общественной жизни привело к ситуации, в которой государства стали значительно отличаться друг от друга по степени информационной насыщенности правоприменительной деятельности. В более выигрышном положении оказались те страны, в которых общей тенденцией стало активное использование электронных сервисов для предоставления услуг населению. Однако процессы информатизации правовой жизни идут медленно и нелинейно, что обусловлено объективными причинами: отставанием нормативно-правовой базы от уровня развития цифровых технологий, ограниченными техническими возможностями обеспечения доступа к такого рода сервисам и недостаточным уровнем цифровой культуры определенной части населения. В условиях, когда развитие институтов цифровой экономики приобретает характер государственного приоритета, меняется судебная система, которая получает шанс избавиться от традиционных недостатков, например проблем с транспарентностью правосудия или медлительностью судопроизводства. Так, в связи с необходимостью соблюдения в суде требований, предусмотренных постановлениями Главного государственного санитарного врача РФ, в арбитражных судах г. Москвы при рассмотрении дел допускается не более трех человек. Что касается новых технологий, то в большей степени они проникают в гражданское и административное судопроизводство, в меньшей - в уголовное [2]. Подобная диспропорция присуща большинству государств, в том числе и тем, которые на протяжении последних двадцати лет активно насыщали деятельность судов информационными технологиями. Именно в уголовном судопроизводстве транспарентность правосудия подвергается большим ограничениям, с помощью которых законодатель пытается решить зачастую неизбежный конфликт между правом каждого на открытое и гласное независимое правосудие и правом следственных органов и суда ограничить доступ к информации по расследуемому или рассматриваемому уголовному делу как в публичных интересах, так и в интересах безопасности отдельных лиц. Такая ситуация делает невозможным автоматический неадаптированный перенос современных технологий, хорошо себя зарекомендовавших в рамках гражданского или арбитражного процесса, в уголовный. Вместе с тем нельзя не признать, что именно уголовное судопроизводство подвергается значительным изменениям в плане цифрови-зации, поскольку преступная деятельность также трансформируется и меняет свой характер. В XXI столетии человечество прошло значительный путь от фигурирования мобильного телефона в единичных уголовных делах до ситуации, когда редкое уголовное дело обходится без информации, полученной из мобильного устройства. Более того, исследователи в сфере уголовного права уже высказывают суждения относительно необходимости выделения новых групп преступлений, связанных с использованием робототехники, нейронных сетей и искусственного интеллекта [3]. Организованная преступность, террористические группы активно используют киберпространство для географического расширения поля своей деятельности и ухода от контроля правоохранительных органов; одновременно идет формирование рынка услуг профессиональных киберпреступников [4. Р. 15-20]. Криминологи, изучая опыт отдельных государств по использованию современных информационных технологий «для предупреждения преступности, а также для максимально быстрого реагирования на совершаемые преступления», обоснованно отмечают, что «государство должно быть заинтересовано в использовании искусственного интеллекта в предупредительной деятельности» [5. С. 108]. К сожалению, процесс поиска разумного баланса между интересами государства, гражданского общества и личности при цифровизации уголовного правосудия пока в значительной мере отстает от стремительного развития новых технологий. С одной стороны, можно говорить о формировании в последние годы общей тенденции к более активному использованию в судопроизводстве достижений цифровой революции. С другой стороны, существует значительный разрыв между степенью цифровизации не только на уровне отдельных видов судопроизводства, но и на уровне судебных систем отдельных государств, когда на одном полюсе находится достаточно интенсивная информатизация правосудия в Сингапуре, а на другом - консерватизм судопроизводства в странах континентальной Европы. Но независимо от национальных возможностей по информационнотехнической модернизации правосудия преобладающим стал достаточно осторожный подход, поскольку судебная власть - консервативный институт, обеспечивающий верховенство закона и защиту конституционных прав. Именно поэтому основная задача, лежащая в практической плоскости, -установить справедливый баланс между консервативным уголовным судопроизводством и современными технологиями, трансформирующими его [6]. В российской уголовно-процессуальной науке оформилось несколько направлений, связанных с исследованиями влияния цифровизации на уголовное судопроизводство. Одни исследователи акцентировали свое внимание на оптимизации уголовного процесса через введение электронного уголовного дела [7], другие - на проблемах использования цифровых доказательств [8, 9], третьи - на вопросах использования современных технологий для оптимизации процесса рассмотрения уголовного дела судом [10]. При этом ряд авторов считают проблему цифровизации уголовного процесса переоцененной [11], а их оппоненты видят в ней источник «процессуальной революции» [12]. Но в целом отечественные ученые, так же как и их зарубежные коллеги, демонстрировали достаточно осторожный и взвешенный подход к данной проблеме. Однако пандемия COVID-19, охватившая мир в 2020 г., заставила задуматься о необходимости цифровизации уголовного судопроизводства даже консервативных европейских юристов, осознавших, что ускорение цифро-визации судопроизводства может существенно облегчить преодоление пандемического кризиса22. Действительно, внезапно возникшая угроза жизни и здоровью людей и принятые государствами те или иные меры социального дистанцирования оказали негативное, а иногда и парализующее воздействие на деятельность большинства публичных институтов. Как задержанному подозреваемому предстать перед судом, если привычная работа суда приостановлена, а дистанционный доступ к участию в судебном заседании невозможен по причине технической неподготовленности суда? Как обеспечить разумный срок уголовного судопроизводства в условиях, когда не только на длительный период откладывается судебное разбирательство, но и невозможно производство отдельных следственных действий, например допроса свидетелей, находящихся в карантинной изоляции? Обеспечение прав участников уголовного процесса, решение общих задач, связанных с расследованием и рассмотрением уголовных дел, вступили в противоречие с правом каждого на здоровье и безопасность. И последнее получило очевидный приоритет. Поэтому, например, испанские суды приостановили рассмотрение дел об аресте подозреваемых, ограничив их лишь исключительными случаями, а суды Германии по постановленным в 2020 г. приговорам, где назначено наказание не более трех лет лишения свободы, отложили начало исполнения наказания до 15 июля 2020 г.23 Немецкое уголовно-процессуальное законодательство оказалось недостаточно адаптированным к пандемическим условиям, поэтому был подготовлен законопроект, вносящий соответствующие поправки в части расширения оснований приостановления судебного разбирательства по уголовным делам24. Суды большинства государств оказались перед непростым выбором между необходимостью обеспечить полноценное рассмотрение уголовных дел в разумные сроки в законном порядке, но при этом создать угрозу жизни и здоровью участников процесса, судей и сотрудников суда, и возможностью отложения рассмотрения дел до улучшения эпидемической обстановки. К середине 2020 г. стало очевидным, что пандемическая угроза сохранится на неопределенный период времени, а единственным разумным ответом на поставленные выше и другие вопросы станет цифровизация уголовного процесса. Такой вывод логично вытекает из предварительного анализа опыта отдельных государств по обеспечению уголовного судопроизводства в условиях карантинных ограничений. Неслучайно Европейская комиссия по эффективности правосудия Совета Европы в специальной Декларации от 10 июня 2020 г. указала на важность обеспечения бесперебойности правосудия и предложила более активно использовать для этого ресурсы дистанционного доступа к правосудию, одновременно повышать уровень технической компетентности судей и работников суда и обеспечивать соответствующую информационно-техническую поддержку граждан25. Однако необходимо сделать оговорку. Пандемическая угроза оказалась столь неожиданной, что независимо от уровня цифровизации судопроизводства большинство государств оказались на одинаково проблемных стартовых позициях. Зачастую судебные системы были технически не готовы к применению дистанционных сервисов, обеспечивающих гражданам доступ к правосудию. Сказались и нежелание инвестировать в информатизацию судов, и консерватизм правоприменителей, и недостаточный уровень цифровой грамотности как правоприменителей, так и определенной части населения, но в большей степени их применение тормозило отсутствие соответствующей нормативной базы, поскольку даже в условиях чрезвычайных ситуаций уголовное судопроизводство должно иметь законный, а не чрезвычайный характер. В силу этого обстоятельства рассмотрение уголовных дел оказалось затруднительным что в Эстонии, где за 15 лет удалось добиться высокого уровня информатизации судов26, что в Германии, где информатизация уголовного процесса идет достаточно медленно. Хотя специалисты позитивно оценивают попытки немецкого законодателя оптимизировать производство по уголовным делам за счет легализации постепенного перехода к электронному документообороту [13. С. 217], фактическая реализация программы информатизации идет медленно, и дистанционные технологии видеоконференцсвязи доступны только в отдельных судах. В итоге в апреле 2020 г. некоторые немецкие суды рассматривали в день лишь по четыре уголовных дела, причем неотложного характера, вместо обычных пятнадцати27. Короновирусный кризис еще больше усугубил непростую ситуацию с немецкой уголовной юстицией, на которую за последние годы существенно возросла нагрузка, затруднившая соблюдение процессуальных сроков, и заставил юридическое сообщество настаивать на существенном увеличении штатной численности судей и прокуроров и скорейшем улучшении технической оснащенности судебной системы. Однако постепенно государства, которые ранее уделяли больше внимания именно цифровизации судопроизводства, стали демонстрировать позитивную динамику в отправлении правосудия по уголовным делам. Только с 18 марта по 20 апреля 2020 г. российские суды провели 8 тыс. судебных заседаний с использованием видеоконференцсвязи28. Как отмечают О.И. Андреева и О.В. Качалова, «в отличие от органов, осуществляющих предварительное расследование, суды оказались более подготовленными к возникшей ситуации. В судах имелся опыт проведения судебных действий посредством видеоконференцсвязи» [14. С. 7]. Хорошая техническая и нормативная подготовленность Республики Казахстан к функционированию системы правосудия с использованием современных технологий позволила судам в период пандемии по рекомендации Верховного Суда Республики Казахстан перейти преимущественно на дистанционный режим работы и рассматривать «удаленно» дела, в том числе и уголовные29. К сожалению, очень сложно оценивать деятельность правоприменительных органов, осуществляющих досудебное производство по уголовным делам, в связи с отсутствием достаточной информации и их определенной ведомственной изолированностью. Поэтому на данный момент воздержимся от каких-либо значимых выводов, хотя степень цифровиза-ции этих органов нередко значительно ниже судебной. С одной стороны, можно обоснованно предположить, что в той же Республике Казахстан, где уголовное судопроизводство функционирует с применением системы электронного уголовного дела, риски нарушения сроков производства и обеспечения прав участников будут ниже, поскольку такой механизм создает дополнительные гарантии прав участников процесса, состязательности процесса, обеспечивает возможность дистанционно знакомиться с материалами уголовного дела и заявлять ходатайства [15]. С другой стороны, эти риски не могут быть полностью устранены в силу целого ряда причин, к которым можно отнести и внезапность кризисной эпидемиологической ситуации, и недостаточную техническую оснащенность следственных органов, и их ведомственную разобщенность, и настороженное отношение правоприменителей и населения к цифровизации и др. [16]. Эти причины должны быть подвергнуты исследованию и системному анализу, результаты которого и станут основой для продуманной и обоснованной цифровой трансформации деятельности органов предварительного расследования. При этом необходимо понимать пределы действия того или иного компенсаторного механизма в условиях нестандартной ситуации. Безусловно, введение в уголовный процесс Казахстана дистанционного допроса и законодательное закрепление его порядка является весьма прогрессивным шагом [17]. Однако его процедура, закрепленная в уголовнопроцессуальном законодательстве Республики Казахстан, плохо коррелирует требованиям социального дистанцирования в условиях пандемии и не исключает возникновения ситуаций, когда «права и законные интересы лиц, вовлеченных в уголовный процесс, находятся под угрозой», которые описывают О.А. Андреева и О.В. Качалова, анализируя проблемы российского досудебного производства по уголовным делам весной 2020 г. [14. С. 6]. Чрезвычайность пандемической ситуации поставила на повестку дня и вопрос о законности использования тех или иных достижений информационного общества в уголовном судопроизводстве. Иными словами, наличие угрозы высокого уровня для жизни и безопасности граждан не может служить основанием для отхода от базовых уголовно-процессуальных принципов, в первую очередь принципов законности и презумпции невиновности. Соответствует ли принципу законности использование для проведения дистанционного допроса мессенджеров, если это прямо не предусмотрено законодательством? Допустим ли такой массовый дистанционный допрос, если он также не закреплен нормативно, или закреплен, но для ограниченных случаев? Ответы на эти и подобные вопросы в настоящее время активно ищут как ученые, так и правоприменители. Однако уже сейчас очевидно, что любая пробельность или схематичность в нормативном регулировании использования информационных технологий несет риск трансформации уголовного судопроизводства из ординарного в чрезвычайное, а соответственно, и риск нарушения прав и законных интересов участников процесса. К сожалению, российское уголовно-процессуальное законодательство может служить иллюстрацией такого пробельного правового регулирования. С одной стороны, есть легальная процедура проведения судебного заседания с использованием видеоконференцсвязи, с другой - процессуальный порядок ее применения урегулирован крайне неудовлетворительно, что мешает ее активному применению не меньше, чем имеющиеся технические проблемы [19]. Так же остро стоит проблема соблюдения еще одного фундаментального принципа уголовного судопроизводства - права на защиту. В соответствии с постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 30 июня 2015 г. № 29 «О практике применения судами законодательства, обеспечивающего право на защиту в уголовном судопроизводстве» порядок реализации данного конституционного права определяется УПК РФ с учетом правовых позиций Конституционного Суда РФ и практики ЕСПЧ. Вместе с тем, согласно предостережению Прокуратуры Иркутской области от 6 апреля 2020 г. начальству ФКУ СИЗО-1 было предписано ограничить посещение учреждений ГУ ФСИН России по Иркутской области не только представителями федеральных органов исполнительной власти, общественных наблюдательных комиссий, но и адвокатами. В результате без введения карантина на территории СИЗО-1, независимо от состояния здоровья адвоката с 13 апреля 2020 г. был полностью прекращен доступ адвокатов для встреч с клиентами, содержащимися в следственном изоляторе. Бесспорно, ни акты органов прокуратуры, ни решения должностных лиц учреждений ГУ ФСИН не могут регулировать (и тем более ограничивать) вопросы реализации права на защиту. Тем не менее правоприменительная практика в сложных эпидемиологических условиях сложилась без учета соблюдения данного права в ходе производства по уголовному делу. Хотя специфика уголовно-процессуальной деятельности изначально сужает рамки цифровизации уголовного процесса в сравнении с другими видами процесса, можно выделить несколько исследовательских направлений, дальнейшая разработка которых может быть продуктивной для качественного преобразования уголовного процесса и адаптации его к полноценному функционированию в условиях цифрового общества, в том числе в условиях различных социальных ограничений чрезвычайного характера. Выделим четыре таких направления. 1. Использование цифровых технологий в раскрытии преступлений, установлении лиц, причастных к их совершению, снижение риска рецидива и совершения повторных правонарушений. Данная проблематика достаточно активно исследуется как зарубежными, так и российскими учеными. Использование нейронных сетей позволяет вывести современную криминологию и криминалистику на новый уровень, а термин Digital Criminology все чаще встречается как в научных, так и в научно-практических работах. Согласимся с исследователями в том, что современный тренд на цифрови-зацию всех сторон общественной жизни способен расширить границы теоретических и эмпирических криминологических исследований и вывести «киберкриминологию» на новый уровень [20]. Благодаря таким разработкам криминология может исследовать преступность и девиантность как техносоциальные практики в цифровом обществе, в котором постоянно сокращается разрыв между онлайн- и офлайн-обществом. Во многих государствах полиция уже использует большие данные (Big Data), машинное обучение и предикативную аналитику для понимания преступности и борьбы с ней. Например, полиция Чикаго использует современные технологии в предупреждении преступности, что позволило добиться снижения ее отдельных видов: используемая система проактивного патрулирования на базе Интернета HunchLab, в основе которой лежат статистические модели, позволяет прогнозировать время и место совершения преступления и помогает в поиске наилучшего способа реагирования [18]. Данное направление несет в себе значительный потенциал, однако использование цифровых технологий в превентивных целях - это всегда определенные риски, связанные с несанкционированным вмешательством в частную жизнь и нарушениями прав человека. Например, согласно Всемирному докладу неправительственной организации Human Rights Watch, опубликованному в 2019 г., правительство Китая с 2016 г. использовало систему электронного мониторинга в провинции Синьцзян в целях осуществления дискриминационного социального контроля за 13 млн этнических уйгуров и других тюркских мусульман30. Однако наличие таких рисков не может быть препятствием для изучения возможностей цифровых технологий в корреляции уровня преступности в отдельных государствах. 2. К первому направлению непосредственно примыкает (а часто и неразрывно с ним связано) второе научно-практическое направление - разработка киберкриминалистической проблематики и вопросов использования цифровых доказательств в уголовном судопроизводстве. Цифровое общество не только создает информационные сервисы и услуги, ориентированные на удовлетворение законных интересов населения, но и меняет саму преступность, переводя ее в киберпространство. Развитие интернет-техно-логий, мобильных услуг, качественное преобразование целых секторов экономики и уход их в онлайн привели к активному распространению новых видов преступлений. Если в начале XXI в. мобильный телефон фигурировал в рамках редкого уголовного дела, то за прошедшие 20 лет картина принципиально изменилась. Исследователи вполне обоснованно указывают, что современное понятие «компьютерная преступность» охватывает значительный спектр преступных посягательств, и «при этом компьютерная информация, информационно-телекоммуникационные сети, средства создания, хранения, обработки, передачи компьютерной информации (компьютеры, смартфоны, айфоны, кассовые аппараты, банкоматы, платежные терминалы и иные компьютерные устройства) являются не только предметом преступного деяния, но и используются в качестве средства и орудия совершения преступления» [21. С. 51]. Развитие киберпреступности закономерно влечет проблему получения и использования цифровых доказательств при расследовании и рассмотрении уголовных дел. Одни ученые определяют цифровые доказательства как всю информацию, имеющую доказательственное значение, хранящуюся или передающуюся с помощью медиа- и мультимедиаканалов [22], другие - как особый вид вещественных доказательств или иных документов [23, 24]. Представляется, что актуальной задачей, решение которой может быть осуществлено в рамках данного направления, является подготовка научно обоснованных предложений законодателю по обеспечению законности всей процессуальной деятельности, так или иначе связанной с работой с такими доказательствами. Тем более что уже предпринимаются первые попытки регулирования этих вопросов на межгосударственном уровне, в частности на уровне Совета Европы [25]. 3. Третье направление преимущественно связано с использованием возможностей цифровых технологий в снижении нагрузки на субъекты уголовно-процессуальной деятельности, оптимизации их взаимодействия и ускорения производства по уголовным делам. В какой-то степени информатизация уголовного процесса может обеспечить процессуальную экономию, снизить «рутинную» нагрузку на правоприменителя, «уйти от бумажной волокиты, необоснованного отказа в возбуждении уголовного дела, необоснованного приостановления и прекращения дел» [26. С. 70]. В рамках данного направления исследуются возможности ведения производства по уголовному делу в электронном виде, аудио- и видеопротоколирования судебных заседаний, подачи процессуальных документов в электронном виде, видеоконференцсвязи и веб-связи. Уровень такой информатизации варьирует от государства к государству. В российском уголовном процессе информационные технологии используются преимущественно на судебных стадиях, но их применение уголовно-процессуальным законом регламентируется крайне лаконично, что приводит к негативной тенденции подзаконного регулирования данных вопросов через систему инструкций нормативно-методического характера [10, 18]. По данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, в 2019 - «допандемиче-ском» - году при рассмотрении уголовных дел и материалов судами первой инстанции видеоконференцсвязь использовалась при рассмотрении 98 942 дел и материалов, по 459 668 уголовным делам использовалось аудиопротоколирование судебного заседания, а по 38 883 делам - видеопротоколирование31 . В Республике Казахстан фактически с 2018 г. осуществляется производство по уголовному делу в электронном формате, но многие вопросы также регламентируются не на уровне уголовно-процессуального закона, а на уровне подзаконных актов. В целом исследователи позитивно оценивают первый опыт цифровизации уголовного процесса [27], указывают, что переход к уголовному делу снизит коррупционные риски и риски волокиты по уголовным делам [15]. Уголовно-процессуальное законодательство Германии (Strafprozefiordnung) допускает подачу в органы прокуратуры и суд электронных документов, отвечающих определенным требованиям, однако полный переход к безбумажному электронному документообороту намечен не ранее 2026 г.32 В целом можно достаточно обоснованно предположить, что пандемия даст наибольший толчок для развития именно данного направления, поскольку его разработка способствует бесперебойному функционированию уголовного судопроизводства в условиях социального дистанцирования. 4. Наиболее дискуссионным направлением цифровизации уголовного процесса являются попытки внедрения технологий искусственного интеллекта (гибридного интеллекта) в процесс принятия и прогнозирования процессуальных решений. Появление сообщений о возможностях нейросети с достаточной долей вероятности предугадать решение Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ), иные заявления о возможной замене судей современными технологиями вызвали к жизни опасения ученых относительно роботов-судей [28]. К сожалению, в суть проведенного эксперимента по прогнозированию решений ЕСПЧ юристы вникают редко и упускают тот факт, что прогнозирование ограничивалось лишь оценкой приемлемости поступивших жалоб в зависимости от определенных слов-маркеров в тексте жалобы [29]. В отдельных государствах наработан определенный опыт использования искусственного интеллекта при производстве по уголовным делам. Однако у правоприменителей его использование вызывает не меньше вопросов, чем у ученых. Например, в отдельных штатах США применяется система Public Safety Assessment Risk Factors and Formula, которая представляет собой алгоритм оценки риска оставления обвиняемого до суда под залогом. Этот алгоритм может применяться судом при решении вопроса о заключении под стражу, что должно помочь разгрузить чрезвычайно переполненные тюрьмы. В качестве риск-факторов данная система оценивает возраст, тяжесть преступления, характер предъявленного обвинения, наличие предыдущих судимостей, шанс уклонения от явки в суд. Судья может согласиться с выводами, предлагаемыми системой, но также может принять решение самостоятельно33. Полагаем, что развитие данного направления действительно требует осторожности, поскольку не должно посягать на ряд базовых принципов, значимых для уголовного процесса многих государств, в частности на принцип независимости судей, который исключает любое влияние на судью при принятии решения по делу [30]. Если говорить о перспективах цифровизации российского уголовного процесса, то ее реализация будет зависеть от нескольких условий. Во-первых, требуется более продуктивная научная дискуссия по данной проблеме, предполагающая в том числе привлечение специалистов технического профиля и освобождение полемики от чрезмерно эмоциональных оценок. На наш взгляд, здесь контрпродуктивны обе крайности: и недооценка влияния информационных технологий, и их переоценка в качественном изменении уголовного судопроизводства. При этом должно сохраняться и понимание как того, что с помощью технологий все же революцию в уголовном процессе совершить достаточно сложно и маловероятно, так и того, что уровень его цифровой трансформации будет определяться уровнем развития современных технологий с сохранением определенного отставания от этого уровня в силу значительной инертности юридической системы. Достаточно сложной проблемой в этом аспекте является и вопрос о доктринальной и нормативной коннотации используемых терминов. Терминология, заимствованная в силу объективных причин из английского языка, непривычна для отечественных ученых и правоприменителей, поэтому языковые кальки с английского часто получают негативные оценки. Действительно, русские варианты «цифровой суд», «цифровое правосудие» режут слух, однако могут быть использованы в том или ином контексте, раскрывающем значение и сущность данных понятий. Вряд ли удачным можно признать зацикливание в научной дискуссии именно на терминологии. Что же касается легальных понятий, то здесь, наоборот, необходима кропотливая работа по их подведению под определение, которое будет четко и ясно раскрывать в тексте уголовно-процессуального закона понятие для правоприменителя. К сожалению, уровень законодательной техники, применяемой при конструировании норм российского уголовнопроцессуального закона, не выдерживает никакой критики и ведет, например, к тому, что видеоконференцсвязь не используется более широко не столько в силу организационно-технических препятствий, сколько в силу схематичности определения процедурных правил ее применения. Во-вторых, для успешной адаптации правоприменителей в сфере уголовного судопроизводства к сложившимся сложным эпидемиологическим обстоятельствам необходимо внесение ряда изменений и дополнений в действующее законодательство, в частности в уголовно-процессуальные нормы, закрепляющие принципы уголовного судопроизводства. Вспышка COVID-19 привела к тому, что была не просто затруднена, а практически остановлена отправка корреспонденции в Европейский суд по правам человека, что привело к принятию решения о пролонгации установленных для подачи жалоб в ЕСПЧ сроков. Описанные выше обстоятельства указывают на необходимость урегулирования вопроса о соблюдении разумности сроков судопроизводства в рамках производства по уголовному делу на территории Российской Федерации. На данный момент правовая позиция ЕСПЧ в части разумности сороков производства по делу заключается в целевой установке данной гарантии - защите всех сторон от чрезмерного затягивания судебной процедуры, чтобы лицо, которому предъявлено обвинение, не находилось слишком долго в состоянии неопределенности [31. С. 130]. Существует достаточное количество решений ЕСПЧ в этой части, касающихся: - расчета времени (например, Постановление ЕСПЧ по делу «Коршунов (Korshunov) против Российской Федерации»)34; - понимания разумности длительности разбирательства (например, Постановление ЕСПЧ по делу «Шухардин (Shukhardin) против Российской Федерации»)35; - оценки критериев разумности, отраженных в УПК РФ. Вместе с тем изменяющиеся реалии указывают на необходимость учета и сложной эпидемиологической обстановки, что нуждается в расширении обстоятельств, учитываемых при определении разумности сроков производства. В-третьих, значимым для цифровизации уголовного судопроизводства будет и предварительное исследование прогнозируемых рисков, связанных с нарастанием этого процесса, и, соответственно, понимание того, какие нормативные, организационные, технические и материальные основания необходимы для снижения негативных последствий цифровизации, в том числе обсуждение вопросов, связанных с применением общих правил российского как досудебного, так и судебного производства, обеспечением прав участников процесса, принципов гласности, непосредственности судебного разбирательства и др. Приведем только один пример. В 2017 г. Верховный Суд США рассматривал жалобу заключенного из штата Висконсин Эрика Лумиса, осужденного на 6 лет, который полагал, что применение статистического алгоритма COMPAS для оценки риска совершения преступления того или иного обвиняемого после освобождения нарушает его право на надлежащую правовую процедуру. В частности, заявителем обжаловалось наличие среди 137 факторов, учитываемых алгоритмом, признака «пол», поскольку гендерные аспекты учитывались при анализе риска рецидива при освобождении. Заключенный указал, что использование программного обеспечения не позволяет индивидуализировать приговор и нарушает право осужденного на определение наказания на основании точной и полной информации. Несмотря на то, что жалоба была отклонена, поскольку не было установлено, что суд при принятии решения по делу Лумиса ориентировался на алгоритмическое предсказание, она показала, что субъекты уголовного процесса могут рассматривать технологии как угрозу своим правам и активно заявлять об этом в процессуальном порядке. Более того, данная ситуация породила дискуссию среди юристов о необходимости поиска баланса между использованием такой технологии и реализацией права подсудимого на надлежащую правовую процедуру [32]. Это только один из рисков, которые неизбежно сопровождают цифровизацию уголовного судопроизводства. Заслуживают внимания и учета и другие риски, например связанные с несанкционированным доступом к данным предварительного расследования или судебного разбирательства, в том числе и к персональным данным. В-четвертых, если мы хотим обеспечить цифровую трансформацию уголовного процесса, то придется решить и проблему цифровой компетентности (а часто и некомпетентности) правоприменителя. Хотя современные технологии становятся все более адаптированными к уровню технологической грамотности массового пользователя, потребуются определенные обучение, переподготовка, повышение квалификации и следователей, и прокуроров, и судей, и работников аппарата суда. В любом случае, чтобы расследовать киберпреступление, следователь должен понимать механизм его совершения. Изучение юристами вопросов кибербезопасности, возможностей использования искусственного интеллекта, технологий распределенного реестра в судопроизводстве является важным условием разумного и эффективного использования достижений цифрового общества в уголовном процессе. Неслучайно в конце марта 2020 г., когда наметился переход американских судов к «виртуальному правосудию» и работе в удаленном формате, некоторые общественные организации, сотрудничающие с системой правосудия (Национальная ассоциация судопроизводства, Национальный центр государственных судов, Совет по уголовному правосудию, Институт судебного менеджмента) и стремившиеся минимизировать воздействие пандемии на отправление правосудия, начали проводить ряд мероприятий информационно-образовательного характера, например проведение веб-семинаров, на которых судьям, в частности, показывали возможности использования современных технологий в осуществлении правосудия в условиях введенных ограничений на социальные контакты, но с сохранением конституционных прав граждан [33]. Неслучайно постановлением Правительства Российской Федерации от 31 января 2020 г. № 66 новая коронавирусная инфекция (COVID-19) внесена в Перечень заболеваний, представляющих опасность для окружающих. Пандемия приблизила нас к пониманию того, что государства должны пересмотреть свои стратегии в отношении судебной системы и предусмотреть механизмы, позволяющие в условиях любых ситуаций, отклоняющихся от стандартных, обеспечить непрерывное функционирование системы уголовного судопроизводства и равный доступ граждан к правосудию. 2020 год показал, что такая работа должна носить плановый характер, когда изначально учитываются как риски для функционирования собственно судебной системы, так и риски, связанные с нарушениями прав граждан, угрозой их жизни и здоровью.

Скачать электронную версию публикации