Russian surnames as an object of linguistic culturography.pdf Среди многообразия отраслей, выделяемых сегодня в российской лексикографии, особое место занимает лингвокульту-рологическое направление, или лингвокультурография [1]. К лин-гвокультурологическим словарям относятся лексикографические работы, «в которых сочетаются лингвистические сведения с информацией об обозначаемых языковыми единицами культурных реалиях, а также фиксируются вербализованные представления, образы, ассоциативные связи, существующие в сознании носителей русского языка» [1. С. 306]. Не являясь совершенно новым, лингвокультуро-логическое направление представляет собой этап развития выделявшейся ранее лингвоэнциклопедической лексикографии, модифицируемой за счет обогащения круга объектов описания и источников фактического материала, углубления методов анализа описываемых объектов и т. д. Расширение корпуса и типологии лингвокультуроло-гических словарей напрямую связано с активизацией исследовательского внимания к изучению языковых явлений в контексте проблематики «язык и культура» в современной отечественной линг вистике. К одной из разновидностей лингвокультурологических словарей, по справедливому замечанию Н.А. Лукьяновой, относятся онома-стиконы, поскольку в них «выявляется этимология исконных, заимствованных слов, субстратной лексики, а следовательно, воссоздаются первичные, прототипические представления и образы, которые связаны с тем или иным конкретным онимом или группой онимов» [1. С. 308]. Однако, создаваемые с помощью традиционного лексикографического инструментария описания языкового материала, они не преследуют специальных задач экспликации лингвокультурной информации, которая в случае необходимости извлекается аналитически. В лингвокультурологических ономастических словарях акцент на сведения историко-культурного порядка является жанрооб-разующим элементом, который предполагает создание специальных методов представления экстралингвистической информации, транслируемой именами собственными. Несмотря на подчеркиваемый исследователями высокий историко-культурный потенциал данных языковых объектов, разработка приемов их лингвокультурографиче-ского описания, как и производство ономастических словарей собственно лингвокультурологического типа, редко оказываются в поле зрения российских исследователей. Одним из наиболее проблемных в этом плане объектов ономастики являются русские фамилии, лексикографирование которых в последние десятилетия оказалось в центре внимания многих онома-тологов ([2-9] и др.). Сложность лингвокультурографической репрезентации фамилий связана со значительным разнообразием характера и способов обнаружения в их структуре экстралингвистической информации. Так, на самом внешнем уровне семантики языкового знака - уровне ассоциативного фона, связанного с фамилией, может быть выявлена информация лингвострановедческого плана: наличие известных носителей фамилии, прецедентный характер семейного имени. Образцы словарных статей, включающих в свою структуру дополнительную, ассоциативную информацию, вызываемую в сознании носителей языка тем или иным антропонимом, представлены в работах [10, 11] и др. При исследовании исторического контекста бытования фамилий эксплицируются экстралингвистические сведения социолингвистического характера. Изучение их географической и социальной закрепленности позволяет оценить межтерриториальные связи, проследить пути миграции населения, выявить особенности общественного устройства, хронологию и специфику протекания экономических процессов. Данная информация включается в словарную статью, как правило, в виде иллюстративного материала, извлеченного из архивных актов и отражающего соотнесенность фамилии с социальным статусом, этнической и территориальной характеристикой ее носителя (см. работы [12, 13] и др.). Но историко-культурная специфичность фамилий, как и других имен собственных, не сводится только к закрепленной за ними фоновой информации. По общему признанию исследователей, наиболее ценной с точки зрения лингвокультурного потенциала составляющей в имени собственном как «знаке вторичной номинации» (термин В.Н. Телия [14]) является его мотивирующая основа, т.е. внутренняя форма. Поскольку в акте номинации при выделении признака, который лежит в основе наименования, большую роль играют материальная и духовная культура, в контексте которых возникает данное обозначение [15. С. 58-59], то внутренняя форма слова трактуется как выражение национальной специфики языка, определенного видения мира, свойственного тому или иному народу. Такое понимание внутренней формы позволяет рассматривать этимологический анализ как один из основных методов «выявления идиоэтниче-ской специфики имени, базирующегося на рассмотрении глубинных конструктивных принципов организации ономастикона» [16]. При этом лингвокультурный потенциал основ русских фамилий, восходящих в большинстве своем к исконной апеллятивной лексике, может быть обнаружен на самых разных уровнях семантики мотивирующей основы. Это согласуется с современным взглядом на границы сферы значения слова, в которые включаются не только элементы, получившие формальное языковое воплощение, - денотат, лексические коннотации, но и не нашедшие отражения в языке -культурные коннотации [17. С. 162]. В существующей практике лексикографирования русских фамилий их этимологическая реконструкция чаще всего ограничивается выявлением денотативного компонента значения апеллятива, к которому восходит та или иная описываемая фамилия. На его основе эксплицируется информация этнографического характера, а антропонимы рассматриваются как хранители архаических, исчезнувших из быта и языка народа или локально ограниченных слов и понятий. В словарях русских фамилий данные сведения находят отражение в форме этимологической справки, традиционно являющейся неотъемлемым компонентом словарных статей подобных работ. Попытка выйти на более глубокий уровень сосредоточения в фамилиях внеязыковой информации, ее поиск на уровне коннотаций проявляются во включении в словарную статью комментария по поводу экстралингвистических причин использования того или иного мотивирующего признака в номинации (см. словари [5, 7] и др.) При этом неоднократно подчеркиваемый факт безвозвратной утраты связей фамильных основ с контекстом номинации не останавливает ономатологов, увлеченных идеей «проследить движение мысли в акте номинации, услышать голос человеческой личности, познающей и осваивающей мир» [18. С. 45]. В связи с этим довольно часто в словарях русских фамилий используется «метод догадки о мотиве номинации» на основе жизненного опыта и знаний исследователя, который, разумеется, не может дать научно значимых результатов [19. С. 115]. В то же время представляется, что для экспликации лингвокуль-турного потенциала фамильных основ, обнаружения глубинных конструктивных принципов фамильной номинации могут применяться и иные, более продуктивные, методы, например семантико-мотивационный анализ корпуса антропонимов. Теоретико-методологической основой данного метода является мысль о том, что отношения производности в языке характеризуются системностью, повторяемостью и регулярностью, которые проявляются «в существовании мотивационных моделей, охватывающих не единичные пары слов, а целые классы» [20. С. 114]. Согласно заявленному методу русские фамилии на основе обобщения семантики их основ, выявляемой путем этимологической реконструкции, группируются в семантические мотивационные модели, понимаемые как схемы наименования человека в одной из его сущностных характеристик. В соответствии с базовым тезисом антропоцентрической лингвистики о том, что «чем важнее в культурном отношении понятие, тем больше и детальнее оно параметризовано» [18. С. 45], выделяются более и менее аксиологически значимые образы и понятия, отраженные в основах русских фамилий. При этом установление связи между фактом активности использования в номинации одного и того же знака и сферой этнокультурных ценностей сопровождается лингвокульту-рологическим комментарием, т.е. обращением «к экстраязыковым сущностям - ментальным образам, мифологическим представлениям, ритуальной сфере или практическому опыту» [20. С. 121]. Однако стоит отметить, что изложенный метод не претендует на статус единственно возможного при лингвокультурологическом и лингвокультурографическом описании русских фамилий. Напротив, современный комплексный подход к изучению языкового материала предполагает использование различных оптимальных средств и способов его интерпретации, что обусловлено пониманием структуры языкового знака как многоуровневого явления, а следовательно, разнородности лингвокультурной информации, обнаруживаемой на разных ее уровнях. Данному подходу соответствует особая полиаспектная структура словарной статьи, которая разработана нами для «Лингвокультуро-логического словаря русских фамилий». В качестве источников эмпирической базы данного проекта использованы рукописные памятники официально-деловой письменности Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в., находящиеся в Центральном хранилище архивных фондов Алтайского края4. Обращение к историко-региональным языковым фактам обусловлено сложившейся в современной антропонимике тенденцией освоения не исследованного ранее территориально и хронологически локализованного антропони-мического материала. Это не только содействует составлению отсутствующего до сих пор полного инвентаря русских фамилий, но и позволяет представить содержательное своеобразие регионального антропонимикона. В структуру словарной статьи, призванной наиболее объемно отразить экстралингвистический потенциал рассматриваемых фамилий, включены следующие информационные блоки: - заголовочная единица; - блок историко-региональной информации; - этимологический блок; - лингвокультурологический блок. В качестве заголовочной единицы выступает русская фамилия, которая приводится в форме мужского рода именительного падежа единственного числа. Отсутствие указания ударения в фамилиях, грамматических, лексических, стилистических и других помет вызвано спецификой лексикографируемого материала. Блок историко-региональной информации открывается иллюстративным примером бытования фамилии в документах Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в. В иллюстрирующий фрагмент текста включаются: полная антропонимическая формула носителя фамилии, его административно-территориальная прикреп-ленность в момент фиксации данных в памятнике письменности, время создания документа и ссылка на свидетельствующий источник. Иллюстративный материал, как и фамилия, вынесенная в заголовок словарной статьи, представлены в аутентичной орфографии памятников официально-деловой письменности конца XVIII в. В данный блок словарной статьи включены также сведения о более ранней фиксации фамилии и ее основы в других регионах Российского государства. Их составляют данные о месте (город, регион) проживания носителей фамилии и времени фиксации фамилии в документе, извлеченные из словарей русских фамилий, прозвищ и некалендарных имен. Содержание блока историко-региональной информации позволяет восстановить социокультурный фон бытования фамилии, сделать предварительную оценку уникальности / вторич-ности описываемой фамилии, а в связи с этим уточнить возможные направления внутренней миграции ее носителя. Этимологический блок информации словарной статьи содержит одну или несколько гипотез о характере основы фамилии и ее семантической реконструкции. Для установления семантики апелляти-ва, к которому восходит ее основа, источниками являлись толковые, исторические, диалектные, этимологические, антропонимические словари. Посредством справки об этимологии фамильной основы в словарную статью вводится информация о материальной культуре, отраженная на денотативном уровне апеллятива, к которому восходит описываемая фамилия. Ее составляют преимущественно этнографические и исторические сведения об определенных реалиях, предметах, профессиях, социальных характеристиках и др., понятия и названия которых вышли из общего употребления. Их подача заключается в объяснении того или иного историзма или архаизма, содержащих необходимый минимум экстралингвистической информации о понятии. В случае если фамильная основа образована от неличного наименования, в данный блок могут быть включены переносные значения слова, т. е. лексические коннотации, сопровождающие апеллятив и отраженные в словарях. На основе данных значений делается предположение о возможных мотивационных признаках номинации - различных чертах и свойствах личности именуемого. Лингвокультурологический блок информации отражает выводы о этнокультурной значимости, гипотетических причинах использования лексики с тем или иным значением в фамильной номинации. Основным мотивом ее регулярности признается актуальное информационное пространство языковой общности - географический и социальный контекст народной жизни, этические и эстетические нормы этнического коллектива. О данных мотивах можно говорить постольку, поскольку «специфика местных условий жизни накладывает особый индивидуализированный отпечаток на ономастику народа, придавая неповторимость ее спектру» [21. С. 18]. Однако не меньшее значение для объяснения продуктивности использования определенных групп лексики в номинации человека могут иметь внутренние причины соотнесения человека с тем или иным понятием или образом, восходящие к мифопоэтической народной традиции. О том, что основы русских фамилий - некалендарные имена, прозвища - являются проводниками культурно обусловленных смыслов реалий этнической жизни, свидетельствуют глубинные связи между именем, имянаречением и мифом, установленные древним мифологическим мышлением [22]. Источниками лингвокультуроло-гического комментирования фамильных основ являлись материалы словарей, энциклопедий и монографических трудов, статей по истории России, русского быта и нравов, славянской мифологии. В качестве примера лингвокультурографического описания русских фамилий жителей Колывано-Воскресенского горного округа конца XVIII в. представим образцы отдельных словарных статей. Баюнов Иван Андреев Баюнов, д. Баюновой Белоярской слободы, 1782 г. (Д. 221. Л. 4). Факты более ранней фиксации фамилии и ее основы: в 1680 г. на Урале [13]5. Основа фамилии восходит к апеллятиву баюн - «говорун, рассказчик» (Перм., 1848 г., Вят., Твер., Яросл., Влад., Костром., Ворон., Урал., Якут.); «прозвище говорливого человека, краснобая» (Курган., Тобол., 1896 г., Том., Перм., Олон., Вят., Волог., Твер., Яросл., Костром., Новг., Казан., Нижегор.) [23. С. 166]. Наименования человека по его речевым особенностям обладают высокой продуктивностью в качестве основ русских фамилий, поскольку данные качества осмысляются как наиболее универсальные и типичные в поведении человека. В сфере прагматического народного восприятия понятие, выражаемое глаголом баяти - «рассказывать басни, вымыслы» (XV в.); «говорить, болтать» (XVII в.) [24. С. 83], от которого образовано слово баюн, могло оцениваться негативно, как интеллектуальная ущербность, препятствие для продуктивного труда, обеспечения жизни. Подтверждение этому находим в русских паремических текстах эпохи, близкой ко времени оформления фамилий. Ср., например: Много знай, да мало бай! Много баить не подобает; Складно бает, да дела не знает [25. С. 255-261]. О мифопоэтических значениях данной номинации свидетельствует особая значимость говорения в народной традиции. Процесс говорения представляется древним творческим началом: «произнесенное слово заключало в себе образ тотема», и акт называния детерминировал его прибытие, его живое присутствие [26. С. 36-37]. Данный факт подтверждается наличием у слова баяти, к которому восходит указанный апеллятив, помимо значений говорения, более древнего значения, указывающего на соотнесенность говорения с магической практикой, ср. баяти - «ворожить (наговорами, заклинаниями)» (1073 г.) [24. С. 83]. Ср. также в связи с этим имя фольклорного персонажа: Кот-баюн (Арх., Вят.) [23. С. 166]. Бердников Михаило Савинов Бердников г. Барнаула, 1782 г. (Д. 226. Л. 104). Факты более ранней фиксации фамилии и ее основы: в 1623, 1647 гг. в Приуралье [7. С. 30], в 1627 г. в Белеве [27. С. 36], в 1629 г. в Болхове [28. С. 47], в 1680 г. на Среднем Урале [13], в 1668-1719 гг. в Зауралье [6. С. 56]. Основа фамилии может восходить к одному из омонимичных апеллятивов. 1. Бердник - «бердный мастер» (1500 г.) [24. С. 140], т.е. мастер, изготавливающий берда - «детали ткацкого стана, род гребня, для прибоя утока, для чего каждая нить основы продета в набор или зубья берда» [29. Т. 1. С. 121]. 2. Бердник - «войсковой начальник у татар» (1660 г.) [24. С. 140-141]. Учет историко-культурных оснований номинации позволяет оценить первую этимологическую гипотезу как более достоверную. Наименования человека по его «профессиональной» характеристике широко распространены в русской антропонимической номинации в силу ее большой социальной идентифицирующей роли. Особую продуктивность среди них имели названия ремесленников, которые в традиционной культуре связывались с наличием уникальных знаний, «закрытых», тайных для непосвященных, что нередко порождало мифологические представления об отдельных традиционных занятиях [30. Т. 4. С. 423-424]. Статус ремесленных профессий определялся представлением о магических свойствах предметов, которые обрабатывались, создавались в процессе деятельности или при помощи которых воздействовали на вещество. Такое положение в традиционной культуре мог занимать образ бердника, который, с одной стороны, являлся обработчиком дерева - наиболее ритуализированного природного материала: предметы из него выполняли в обрядности продуцирующую, профилактическую и апотропеиче-скую функции [30. Т. 2. С. 65]. С другой - он был изготовителем берда - детали ткацкого станка, гребня, служащего для разделения нитей основы, которое, как и другие орудия ткачества, являлось инструментом народной магии [30. Т. 1. С. 154]. В связи с этим название бердника могло содержать культурные коннотации, использоваться в качестве оберега. Блинов Афонасей Петров Блинов, д. Талицы Белоярской слободы, 1782 г. (Д. 188. Л. 278). Факты более ранней фиксации фамилии и ее основы: в середине XV в. [27. С. 40], в 1485-1505 гг. [28. С. 49], в 1518-1519 гг. в Карелии [5. С. 49], в 1623 г. в Приуралье [7. С. 32], в 1663-1719 гг. на Урале [13], в 1710 г. в Зауралье [6. С. 62]. Основа фамилии восходит к апеллятиву блин - род хлебенного из жидко растворенного пресного или кислого теста, поджаренного лепешкой на сковороде, изготовляемого из пшеничной, ячневой, овсяной, гречневой муки [29. Т. 1. С. 134]. Фамильная основа может характеризоваться как неязыковой мотивированностью, так и условностью номинации. В пользу того, что фамилия восходит к метафорически мотивированной основе, выступает распространенность в языке употребления слова блин по отношению к человеку, например, по его внешним данным, ср. рожа, что блин (Карел.) [5. С. 49]; От лени губы блином обвисли; по поведенческим особенностям, ср. Блином масленым в рот лезет, льстит; Как блины, со сковороды, наподхват [29. Т. 1. С. 134-135]. Условность номинации подтверждается историческими данными: ср. семантические пары в антропони-мических формулах, которые свидетельствуют о традиционном характере называния, Оладья Блинов, 1498 г. [28. С. 287-288], Лев Данилович Оладья БлиновМонастырев, XVв. [27. С. 230]. Использование лексики со значением блюд, продуктов питания обладает высокой продуктивностью в антропонимической номинации. Регулярность употребления данного признака обусловлена тем, что пища является наиболее близкой семантической сферой по отношению к человеку, поскольку удовлетворяет его первичные потребности. Этнокультурная уникальность «гастрономических» наименований кроется в выборе для антропонимических основ по преимуществу названий национальных, а также ритуальных блюд русской кухни, вероятно, в качестве оберегов. Апотропейной функцией могло характеризоваться и данное имя, поскольку основная символика блинов в народной традиции связана с представлением о смерти и потустороннем мире [30. Т. 1. С. 193-196]. Бобрецов Иван Федоров Бобрецов, д. Черемной Подгорной Шадринской слободы, 1795 г. (Д. 832. Л. 118). Фамилия и ее основа не отмечены ни в одном из проанализированных источников, содержащих документированные сведения. Основа фамилии восходит к апеллятиву бобрец, образованному от бобр - «бобр» (1389 г.); «шкурка, мех бобра» (1279 г.) [24. С. 253] и суффикса -ец, с помощью которого в древнерусский и старорусский периоды отсубстантивные неличные имена возникали в качестве дублетов производящих слов [31. С. 104]. Вероятно, фамильная основа представляла собой метафорическое прозвище, мотивом которого могло послужить сближение человека с образом бобра на фоне отдельных приписываемых животному народной традицией качеств, например цветовой символики, ср. зафиксированное в говорах бобр - «прозвище человека (за черный цвет волос)» (Яросл., 1899 г.) [32. С. 38], или психических особенностей: в восточнославянском фольклоре бобр наделяется добротой (возможно, основано на ассонансе доброта бобра) и плаксивостью [30. Т. 1. С. 200]. Использование «зооморфной» лексики отличается высокой продуктивностью в антропонимической номинации, что является ономастической универсалией, т. е. справедливо для большинства национальных языков и культур. Своеобразие зооморфных образов в национальных ономастиконах состоит в выборе названий животных, наиболее распространенных и значимых в фауне той природной зоны, на территории которой человек проживает. Бобр, представляющий ценность для охотничьего хозяйства, пушного промысла, занимал важное место в материальной культуре русского народа. Однако в антропонимии название бобра могло использоваться и в связи с рядом культурных значений, закрепленных в славянской традиции за данным животным, среди которых - брачная и эротическая символика [30. Т. 1. С. 199-200]. Они могли послужить основой для охранительного и пожелательного наименования. Специальное привлечение русских фамилий в качестве объекта словаря лингвокультурологического типа представляет собой взаимное обогащение сразу нескольких ведущих отраслей современной лингвистики. Ономастика является «поставщиком» свежего фактического материала; в русле лингвокультурологии создаются новые теоретические основы и методы анализа имен собственных; посредством лексикографии разрабатываются принципы презентации их лингвокультурологического потенциала перед общественностью.

Скачать электронную версию публикации