Evno Azef in the novel Solomennaya Storozhka by Yuri Davydov: the motifof political double-dealing.pdf В художественном мире основанных на богатых архивно-докуметальныхматериалах исторических романов Юрия Давыдова, затрагивающих широкийспектр морально-этических проблем, связанных с историей России и акту-альных для современности, важное место занимает мотив политическогодвурушничества, тесно сопряженный с категориями провокаторства, преда-тельства и измены [1]. Этот мотив организует художественную картину не-обыкновенно сложной и противоречивой эпохи, охватывающей почти сорокпоследних лет истории империи Романовых - от убийства императора Алек-сандра II в марте 1881 г. до октябрьского переворота в 1917 г. В интеллекту-ально насыщенных размышлениях писателя о разных этапах революционногодвижения русской интеллигенции главная роль отведена представителям«Народной воли» и социалистам-революционерам (эсерам), которым Давы-дов последовательно противопоставляет стоящих на противоположном нрав-ственно-психологическом и морально-этическом полюсе изменников-предателей, игравших «сразу и белыми, и черными фигурами» [2], работав-ших на два фронта - тайных сотрудников департамента полиции, агентов-провокаторов. Художественно исследуя развитие провокации как системы ипризнаки идейно-морального вырождения в революционной среде, автор нетолько сталкивает в сюжетах своих романов исторические фигуры благород-ных и одновременно трагических деятелей русского революционного движе-ния, таких как Герман Лопатин или Владимир Бурцев, и разоблачаемых имивероломных провокаторов-двурушников, «королей провокаторов», агентовтайной политической полиции, таких как Сергей Дегаев и Евно Азеф. Давы-дов стремится раскрыть мотивы и последствия их деятельности, сущностьсамого явления, получившего статус нарицательного определения: «нечаев-щина», «дегаевщина», «азефовщина».Демифологизируя это явление революционного движения в России по-следней четверти XIX - начала XX в., Ю. Давыдов представлял совокупность«частных историй, судеб, переплетенных между собой во времени и про-странстве» [3] в романах, отличающихся не только занимательностью пове-ствования и характерной для детективной прозы изощрённостью сюжетныхлиний, но и исторической достоверностью, основанной на извлеченных изархивных источников и виртуозно использованных писателем документаль-ных материалах. Отмеченное с полным правом относится к таким произведе-ниям, как «Глухая пора листопада» (1969-1970), к опубликованному в 1986 г.роману «Соломенная сторожка (Две связки писем)», который в первоначаль-ном варианте назывался «Две связки писем. Повесть о Германе Лопатине»(1982), и к итоговому для идейно-художественных исканий писателя «Бест-селлеру» (1998). По справедливому замечанию Якова Гордина, их автор,«осознавая единство исторического процесса и условность деления на эпохи, в творчестве своем исповедовал принцип „сюжетного потока", перете-кания материи главных его книг одна в другую - „Глухая пора листопада",„Две связки писем" - и как реки в море - в „Бестселлер"» [4].По закону «сюжетного потока» и «перетекания материи» в многоуровне-вой, отличающейся новизной формы [5] структуре романа «Соломенная сто-рожка» [6], посвященного «рыцарю революции» Герману Лопатину, не слом-ленному «двумя десятилетиями одиночной камеры Шлиссельбургской кре-пости» [7], нашли продолжение обеспечившие роману «Глухая пора листопа-да» читательский успех размышления писателя над политическим провока-торством Дегаева. «Все держал, все веревочки дергал этот предатель Дегаев,второе „я" мерзавца Плеве и обер-шпиона Судейкина, все держал, всех обре-кал, и бедные, отважные „романтики" бились в сетях провокаций, бились игибли...» [8. С. 461]. На новом этапе революционного движения в годы царст-вования Николая II свойственныне дегаевщине «ядовитые цветочки, ядови-тые ягоды достались преемнице „Народной воли" - партии социалистов-революционеров, боевую организацию которой возглавляллитература, автор «Соломенной сторожки» информирует читателя об основ-ных событиях личной жизни и главных этапах деятельности сына бедногопортного из Гродненской губернии: от детства и начала добровольного со-трудничества с департаментом тайной полиции, в котором, будучи студен-том, он числился «сотрудником из Карлсруэ», через террористическую дея-тельность в России - вплоть до Моабитской тюрьмы и захоронения «почтизаконной супругой» Амалией в анонимной могиле номер «446» на загород-ном кладбище. Давыдов стремится вскрыть в характере этого героя целыйкомплекс таких протиречивых черт и наклонностей, которые способствовалиего преступной провокаторской и предательской деятельности. «Главнойстрастью Азефа, - отмечает М.А. Алданов, - была игра, - во всех смыслахслова. Эта страсть сочеталась с полным отсутствием каких бы то ни былозадерживающих начал, кроме соображений личной выгоды» [13], и - доба-вим - чудовищного эгоизма и самолюбия, сознания своей исключительности(единственности) и могущества, уверенности в ненаказуемости и азарта, ци-низма и морального нигилизма, способности к мимикрии и, казалось бы, кпарадоксальным поступкам: «…работая в терроре, он работал против терро-ра. Людей, жаждущих подвига, посылал на подвиг, а вместе и на эшафот во-все не ради подвига и эшафота. Нет, хотел, чтоб все наконец поняли, что ме-жду нами и теми, кто живет после нас, нет никакой связи, что есть лишьприжизненное счастье, независимое от того, станут ли счастливы другие.Всем лучше никогда не будет. Единственная гармония в отсутствии гармо-нии. Нет ничего дороже своей единственности. Зачем же эти лихорадочныепомыслы о грядущих поколениях?.. Так Азеф убеждал не себя, а другого илидругих, что в лагере для гражданских пленных и предпочел дожидатьсялучших времен в моабитской одиночке» [8. С. 535-536].Бывший народоволец Бурцев, который «юношей угодил в ссылку, бежал,печатал против царя, а теперь в компании с историками Богучарским иЩеголевым издает журнал, посвященный прошлому освободительного дви-жения» [8. С. 490], стоит во главе основанного им в Париже «революционно-пинкертоновского» бюро, расследовавшего тайные преступления в револю-ционном движении. Особый интерес Бурцева к Азефу вытекал из изучаемыхим с 1906 г. «секретных», «совершенно секретных», «доверительных» и «со-вершенно доверительных» документов департамента полиции. Их копии,сделанные Бруно Бартом - сыном Германа Лопатина и его невестой, Бурцевполучал от известного только ему господина Икс (господином Икс, по всейвероятности, был Бакай Михаил Ефремович, который, «служа в охранке, вы-давал Бурцеву эсеров-провокаторов. В 1907 г. он был арестован и по дороге вссылку в Туруханский край бежал за границу. За границей вместе с Бурце-вым разоблачил Азефа и других провокаторов» [15]). От него, называвшегосебя Михайловским, издатель исторического журнала «Былое» узнал, «что впартии социалистов-революционеров есть чрезвычайно важный провокатор,известный в департаменте под кличкой „Раскин". Больше о нем „Михайлов-ский" почти ничего не слышал» [13]. Неутомимый учредитель домашнегорозыскного бюро в Париже собирает у председателя суда чести Германа Ло-патина, у Любы Менкиной - законной жены Азефа, у Бориса Савинкова, уЛопухина нуждающиеся в подтверждении разного рода улики против подоз-реваемого им, игравшего «на двух столах» некоего Раскина.О платном, сверхтайном и жадном на деньги агенте с «кабаньими глазка-ми» знает выгнанный «без объяснения причин и права обжалования» [8.С. 519] Алексей Александрович Лопухин - бывший прокурор и начальникдепартамента тайного сыска в руководимом фон Плеве Министерстве внут-ренних дел. Хорошо осведомленный и действовавший «во имя спасения ро-дины от революции» [8. С. 518], он не сумел преодотвратить ни убийстваЕгором Сазоновым в Петербурге министра Плеве, ни смертельного покуше-ния на дядю царя - великого князя Сергея, убитого Иваном Каляевым в Мо-скве. Разочарованный своим положением и испуганный угрозами тайногоагента, Лопухин во время встречи на вокзале в Териоках (ныне Зеленогорск)отказался рассказать Бурцеву, который «с мягкой цепкостью толкал его к ра-зоблачению конкретных провокаторов» [8. С. 522], об известном ему секрет-ном сотруднике охранки. Хотя умолчал, что подозреваемый Бурцевым Рас-кин, «вполне вероятно, один из псевдонимов Азефа» [8. С. 550] и что он обе-щал встретиться с ним в Париже. Лопухин сдержал данное Бурцеву обещаниеи сообщил о том, что случайно столкнулся с Азефом на немецком курортеБуртшейт и что после лечения он будет следовать на родину через Кёльн.Встреча Бурцева и Лопухина в поезде Кёльн - Берлин стала ключевой в разо-блачении Азефа как агента-провокатора. Перечисляя своему озадаченномусобеседнику преступное досье и «охранные клички» подозреваемого им Рас-кина [8. С. 556-558], Бурцев в конце напряженной и продолжавшейся не-сколько часов беседы добился от Лопухина настоящей фамилии сверхтайно-го агента в руководимом им при Плеве департаменте полиции: «- Вы не мог-ли не знать этого сотрудника, Алексей Александрович. Позвольте назватьподлинное имя Раскина? - Какого Раскина? - задохнулся Лопухин. - Я ника-кого Раскина не знал. Я знал инженера Азефа» [8. С. 558].Количество жертв двурушничестваполитического падения, и моральной деградации, человеческой нечистоплот-ности, существовавших в русском революционном движении и определяе-мых термином «азефовщина». Полная антипатии и презрения оценка Азефа,высказанная ему Лопатиным во время эсеровской конференци в Лондоне(1908), раскрывает подлинную суть этого явления: «Есть, видите ли, есть лю-ди с патологической охотой играть роль гениев зла. А вот французские поли-цейские, представьте, так определают тех, кто служит и нашим и вашим:свинья, которая разом жрет из двух корыт. Только и всего, Азеф, только ивсего: свинья» [8. С. 573].Однако, как не без основания утверждает Лев Троцкий в майском номерегазеты «Киевская мысль» от 1911 г., «тайна азефщины - вне самого Азефа;она - в том гипнозе, который позволял его сотоварищам по партии вклады-вать перст в язвы провокации и отрицать эти язвы; в том коллективном гип-нозе, который не Азефом был создан, а террором как системой. То значение,какое на верхах партии придавали террору, привело с одной стороны, кпостроению совершенно обособленной надпартийной боевой организации,ставшей покорным оружием в руках Азефа; с другой - к созданию вокруглиц, удачно практиковавших террор, именно вокруг Азефа, атмосферы по-клонения и безграничного доверия...» [16].

Скачать электронную версию публикации