«Generation» as a category of modern literary process.pdf Выбор темы статьи спровоцирован научной «растерянностью» филологовв поисках предмета исследования современной литературы после разрушенияв 1990-е гг. сложившихся параметров описания литературного процесса.История литературы - это выявление «вертикальных генетических связей», проявляющих «историческую необходимость» [1. C. 17]. Сегодня возникает представление о нетелеологичности социальной истории, о том, что исторические события «воспринимаются банальными из-за самой своей частоты, ирреальными - из-за способа, которым воспринимаются и переживаются, распылившись по населению, в котором давали себя знать» (П. Нора) [2. С. 56].Нарастание информационного потока, опыт интернет-чтения, фрагментарного по своей сути, способствуют созданию частных (локальных) парадигм интерпретации, где «ориентиры и аналогии уже не следуют из исторически достоверного фонда национальной литературы» (Г. Тиханов), а лишьиз частного и виртуального опыта интерпретатора. Т. Венедиктова объясняет, что модель литературной истории, принятая на сегодня в качестве базовой, устарела, так как восходит к началу ХIХ столетия, когда романтики «застолбили» идею автономии литературы и особой ее привилегированности -способности и права представлять целое культуры, служить источникомзнаний о человеке вообще. «Оттуда, из позапрошлого века, - расположенность нашей дисциплины к построению всеобъемлющих систем... причинному объяснению явлений... подчеркнутой объективности, научности языкаи стиля» [1. С. 13].Литературоведы считают ломку всех «базовых» историко-литературныхпарадигм решительной, связывают ее с глобальными общественноисторическими процессами. Г. Тиханов отмечает, что изучение истории литературы развивалось «в странах, стремившихся к культивированию национального самосознания и к обретению государственной независимости...Этот процесс трансформировала глобализация, во время которой национальный канон разрушается» [3. С. 344]. Т. Венедиктова обращает внимание на то, что критический анализ «идеологий» обнажает «ненатуральность» (сочиненность) национальных культурных комплексов [1. С. 16]. Это трансформирует влияние истории наций на современную литературу: историки литературы теперь вынуждены работать со сложными культурными гибридами, Т.А. Рытова88порожденными глобализацией, и исследовать произведения как в региональном, так и в транснациональном контексте.Г. Тиханов называет еще одну проблему постиндустриальной эпохи: «возрастающая продолжительность жизни изменит ритм производствасмысла в обществе» [3. С. 345]. Ученый имеет в виду новое функционирование поколенческих смыслов, всегда влиявших на литературу. Сегодня историку литературы нужно осознавать, что оценка исторических событий усложнилась из-за разноголосицы умножившихся поколений, одновременно и активно функционирующих в общественной жизни. При этом нельзя не учитывать и масштабное российское явление - переосмысление с 1990-х гг.идеологем и ценностей советской цивилизации. Это привело к изменениюидеологических критериев структуры литературного процесса (вместо литературы официозной, андеграундной и высокой появилась литература массовая и высокая) и к тому, что вследствие переоценки культурных мифов в литературном процессе появляются не течения, а «полюса» реалистическойи постмодернистской эстетики.С начала 1990-х гг. существенно меняется и способ «потребления» литературы: распространение электронных носителей информации привело к исчезновению в сознании читателя границ между реальностью и текстом.«Общегуманитарный кризис репрезентации… поставил под вопрос не только целостность традиции, но и способность произведения… ее представлять» [1. С. 16]. Интерпретация отдельных текстов, как основа изучения истории литературы, проблематизировалась: «исчезают фундаментальные характеристики текста - автономность и замкнутость, на основе которойстроилась традиционная история литературы. Тот своенравный текст, который возникает в процессе электронного взаимодействия, открыт для любых изменений, подвижен как никогда прежде. Изменчивый, текучий, открытый для трансформации гипертекст уже не позволяет нам, как прежде, доверять привычной артикуляции семантически целостных единици сам превращается в архив семантически динамичных материалов, количество которых может в любой момент увеличиться» [3. С. 344].Это меняет в корне взгляд на историю текстовых феноменов (снимает значимость направлений, художественных систем, истории персоналий), но не отменяет историю литературы как таковую. А. Щербенок отмечает, что «традиционная модель истории литературы упорно сохраняется… в форме телеологического повествования о последовательной эволюции» [4. С. 159]. Ф. Ренье называет экстралингвистические причины этого: «…подобно тому, как существует рынок ценных бумаг… телевизионные рейтинги, хит-парады и другие модели измерения, - существует и рынок литературных ценностей» [5. С. 154].Нам близка позиция исследователей, ищущих историко-литературныеподходы, адекватные современности, учитывающие все изменения в традиционных историко-литературных парадигмах. Ссылаясь на мнение авторитетных литературоведов, выскажем положение, что новая история литературы требует перенесения акцентов с «вертикальных» генетических связей на связи «горизонтальные», аналогические и коррелятивные (по типу «грибницы»). Т. Венедиктова предлагает осваивать литературу как часть богатогообщекультурного «гипертекста»: «Историко-литературный курс может быть«Поколение» как категория современного литературного процесса89устроен по образцу тематического парка - как экскурсия в условносинхронный пласт или срез литературной культуры, свободно соотносимой с другими экспрессивными системами, современным социальным бытом и т.д.Посетитель такого парка обживает культурно далекий мир, открывая в нем сопряженность, неожиданную взаимоувязанность… далековатых друг от друга процессов и явлений» [1. C. 17]. Другие исследователи (например, А. Хан)приходят к выводу, что новые «пострационалистические» пути познаниястремятся создать такие «модели всеобщей целостности», где сохранилась бы индивидуальная конкретность каждого единичного явления, но оно, будучиорганической частью целостной структуры, в свернутом виде содержало бы в себе всю сложную сеть взаимоотношений между отдельными явлениями.Основываясь на этой историко-литературоведческой позиции, можновыдвинуть в качестве категории, фокусирующей горизонтальный срез разнородных структур, понятие «поколение». Это понятие сегодня активновостребовано, потому что обозначает те разнородные явления, как в литературе, так и в литературном процессе, которые традиционно являютсяпредметом внимания литературоведов, но в комплексном сочетании актуализировались в конце ХХ в.Прежде всего, понятие «поколение» и «поколенческий» подход используются, когда литературоведы и критики выделяют произведения, в которыхсмена поколений является предметом исследования авторов. С 1970-х гг. по 2000-е в русской литературе появилось большое количество квазимемуаровписателей разных поколений о близком им литературном круге, о литературной среде своего поколения: «Алмазный мой венец» В. Катаева (1978), «Освещенные окна» В. Каверина (1976), «Скажи изюм» В. Аксенова (1983), «Ремесло» (1985), «Записные книжки» С. Довлатова (1967-1990), «Трепанация черепа» С. Гандлевского (1995), «Закрытая книга» А. Дмитриева (1995), «Б.Б. и др.» А. Наймана (1997), «Воспоминания» Э. Герштейн (1998), «Подлинная история «Зеленых музыкантов» Е. Попова (1998), «Конец цитаты»М. Безродного (1996), «Скуки не было» Б. Сарнова (2000), «Из мемуарныхвиньеток» А. Жолковского (2000), «Записные книжки. Воспоминания. Эссе»Л. Гинзбург (2002), «Горящий рукав» В. Попова (2006) и др. Эту литературупринято рассматривать в контексте автобиографической прозы, постмодернистской интертекстуальности или в контексте современной тенденции nonfiction.Однако очевидно, что осмысление быта, исторической судьбы, экзистенциальных ценностей и литературной рефлексии своего поколения в этихпроизведениях фабульно первостепенно.Во второй половине XX - начале XXI в. смена поколений является предметом художественного исследования авторов и в жанре «семейных саг»(В. Гроссман. «Жизнь и судьба» (1960); Ф. Абрамов. «Братья и сестры»(1958-1978); А. Битов. «Пушкинский дом» (1965-1971); В. Астафьев. «Последний поклон» (1968); В. Катаев. «Кладбище в Скулянах» (1973-1975); С. Довлатов. «Наши» (1983); А. Ким. «Отец-лес» (1986); Л. Петрушевская.«Время ночь» (1994); В. Аксенов. «Московская сага» (1992); Л. Улицкая.«Медея и ее дети» (1996), «Казус Кукоцкого» (2001); А. Уткин. «Хоровод»(1996); А. Чудаков. «Ложится мгла на старые ступени» (2000); Ю. Буйда.«Кенигсберг» (2003); О. Павлов. «В безбожных переулках» (2001); Н. КоноТ.А. Рытова90нов. «Нежный театр» (2001); Д. Данилова. «Энтропия» (2006); С. Шенбрунн.«Пилюли счастья» (2006); П. Алешковский. «Рыба» (2006); М. Москвина.«Дом на луне» (2007); Т. Щербина. «Запас прочности» (2006) и т.д.). Массовый интерес к «семейным сагам» может быть объяснен как традиционнойзадачей этого жанра (история страны и эпохи «через историю семьи»), так и тем, что сегодня «модернизированная семейная сага… описывает реальность, которая еще не «осела» в историю, еще мутна и взбаламучена» [6. С. 195].В исследовании различных литературных родов с 1990-х гг. востребовани иной традиционный подход, который тоже можно назвать «поколенческим»: сегодня нельзя не выделять прозу, драматургию, литературную критику «старших» и «младших» поколений. Например, драматургия «старших»(Л. Разумовская. «Французские страсти на подмосковной даче» (1999); С. Лобозеров. «Семейный портрет с дензнаками» (2001); Н. Птушкина.«Браво, Лауренсия-» (2002); Н. Коляда. «Птица Феникс» (2004)) и «младших» драматургов (Ек. Нарши. «Двое поменьше» (1997); Е. Гремина. «Зазеркалом» (1994), «Глаза дня» (1998); М. Угаров. «Смерть Ивана Ильича»(2002); Кс. Драгунская. «Пить, петь, плакать» (2003)). В «младшем» поколении актуальны одновременно драматургия постмодернистская (пьесыМ. Угарова, О. Михайловой, Е. Греминой, О. Богаева, и др.), синтез авангардного и традиционного (пьесы В. и О. Пресняковых, В. Забалуева, А. Зензинова) и драмы на реалистической основе (пьесы Е. Гришковца, Кс. Драгунской, Ек. Нарши, И. Вырыпаева).В 2000-е гг. получило признание самое молодое поколение драматургов(В. Сигарев. «Пластилин» (2000), «Волчок» (2006); В. Дурненков. «Голубойвагон» (2000), «Внутренний мир» (2002); В. Леванов. «Смерть Фирса»(1998), «Шар братьев Монгольфьер» (1998); Г. Ахметзянова. «Выхода нет»(2004), «Прекрасное далеко» (2007) и др.), создавшее, по выражениюВ. Мирзоева, «новую новую драму» (см. также пьесы И. Вырыпаева «Кислород» (2003), Е. Исаевой «Про мою маму и про меня» (2003), Н. Ворожбит«Галка Моталко» (2003), Н. Беленицкой «Письма тятеньке» (2003), бр. Дурненковых «Культурный слой» (2004) и др.).«Поколенческий» подход актуален и при изучении современной прозы.Если прозаики старших поколений хорошо известны по литературе предыдущих десятилетий, то молодые прозаики 1990-х и 2000-х гг. - это целыеплеяды авторов, выразивших новые концепции. Прозаики, родившиеся в 1970-е, - это дети «переломной эпохи», освоившие перелом конца 1980-х -90-х гг. еще как романтический порыв (А. Бабченко. «Алхан-Юрт» (2002); З. Прилепин. «Патологии» (2004), «Грех» (2007); В. Лорченков. «Все там будем» (2008); И. Кочергин. «Я - внук твой» (2007); Д. Гуцко. «Домик в Армагеддоне» (2009); В. Орлова. «Больная» (2009); Р. Сенчин. «Елтышевы»(2009); М. Кучерская. «Бог дождя» (2009)). Молодые писатели 2000-х гг., родившиеся в 1980-е, - это дети «переходной эпохи», которые уже не знаюти обесценивают ценности советских поколений (М. Свириденков. «Покапрыгает пробка» (2001); Кс. Букша. «Вероятность» (2002); И. Савельев.«Бледный город» (2004); С. Шаргунов. «Малыш наказан» (2001); А. Старобинец. «Переходный возраст» (2005); А. Лысогор. «Настроение зла» (2005); О. Зоберн. «Тихий Иерихон» (2007)).«Поколение» как категория современного литературного процесса91Сегодня можно говорить и о поколении молодых критиков, интерпретирующих «молодую» литературу, это А. Ганиева, Д. Маркова, М. Кормилова, Ж. Голенко, М. Антоничева, В. Пустовая, Е. Погорелая, Е. Вежлян и др. Этот«поколенческий» отбор исследователей, сопровождающий поколенческиеявления в литературе, возник не в современности (в 1980-е гг. «своих» критиков имела «литература сорокалетних»). Однако явление «молодой» критики 2000-х гг. сопровождается симптомом «окукливания» (замыканием молодых современных литераторов на культуре своего поколения). Вследствиеэтого историки литературы (И. Кукулин, И. Адельгейм, А. Мережинская и др. (см. [7-9]) уже исследуют типологические черты литературы нынешних«тридцатилетних» и «двадцатилетних» как проявление особого художественного направления.Таким образом, «поколенческий» подход значим тем, что может быть актуализирован в различных аспектах и в отношении различных литературныхявлений. Об этом свидетельствуют уже названия различных современныхработ - см. книгу П. Вайля и А. Гениса «60-ые: мир советского человека»(М.: НЛО, 2001), статью М. Эпштейна «К философии возраста» (Знамя.2006. № 4), научный сборник «Веселые человечки: культурные герои советского детства» (М.: НЛО, 2008), статьи молодых критиков А. Ганиевой«И скучно, и грустно (мотивы изгойства и отчуждения в современной прозе)» (Новый мир. 2007. № 3), Ж. Голенко «Бивень слона (о молодежном сознании в зарубежной литературе 2000-х)» (Вопросы литературы. 2008. № 3), дискуссии литературоведов старшего поколения (Филология - кризис идей// Знамя. 2005. № 1).О традиционном использовании понятия «поколение» свидетельствуютдискуссионные высказывания «старших» литературоведов: В. Новиков -«…переход к современной филологии подготовлен шестидесятниками»; стремление познать «через писательские тексты сущность духовной культуры человечества… это путь именно семидесятников» [10. C. 187-188]; И. Сурат - «…не обойтись без разговора о поколениях… для новых - данность - устранение из литературы гуманитарной составляющей» [10. С. 197].Иное - в статьях молодых критиков. Они используют понятие «поколение» как средство анализа эстетических явлений. А. Ганиева прямо отождествляет молодежное сознание (явление социальное) с сознанием романтическим и модернистским (т.е. с явлением эстетическим): «...близость молодежного и романтического сознания (преобладание становления над бытием, процесса над структурой, культ чувств, творческий экстаз и т.д.) не нуждается в расшифровках… Неистовая молодость сближается и с модернизмом, поскольку и там, и там - стремление отбросить историю, отказ от устоявшихся ценностей, акцентирование новизны, попытка изменения наличнойкультуры» [11. С. 175].Эстетизацию понятия «поколение» можно найти и в статьях другого молодого исследователя Ж. Голенко: понятием «поколение» «двадцатилетние -тридцатилетние в какой-то степени заменяют ставшее отжившим в разорванном… мире… понятие «литературное течение», ждущее от творческихлюдей, помимо единства метода единения по географическому и временно́му признакам. А социокультурное «поколение»… снимает временны́е и Т.А. Рытова92географические границы, предоставляя свободу разговора о литературе и о внелитературном факторе, определяющем данную литературу»[12. С. 56].С этим согласна, например, А. Мережинская, описавшая типологическиечерты литературного направления «поколения 90-х» («Объединяющимитенденциями творчества прозаиков, драматургов и поэтов становится художественное исследование переходного состояния культуры, переходногомировосприятия личности, переоценка традиционных ориентиров и созданиекреативной идеологии» [9. C. 279]). Но в работах «старших» литературоведов в большей степени сохраняется сведение «поколенческого подхода» к частным «внутрилитературным» рамкам: к специфике эстетики и поэтикилитературы молодого поколения.Активная востребованность побуждает рассматривать понятие «поколение» как категорию. Гипотеза автора статьи: «поколение» - принципиальноесредство анализа, соединяющее в целое интерпретацию различных аспектовсовременного художественного текста: от проблематики конца ХХ в. (абсурд истории и исчерпанность межчеловеческих связей, разрыв интимныхкоммуникаций и «насилие» текстов над реальностью и т.д.) и зафиксированных в произведении коммуникаций (таких, как «письмо», «чтение», «интерпретация») до соотнесения произведения с внелитературным жизненныммиром поколения автора. Такое использование понятия «поколение», на наш взгляд, будет адекватно новому типу «системности мира явлений» и новомутипу «целостности художественного мышления», при которых особый акцент получает выявление «динамического взаимодействия и всеобщей связанности» (А. Хан) между единичными явлениями.О смысле превращения «понятий» в пустые «знаки» («категории») пишет Б. Гройс: «Знаки, появляющиеся не на своем привычном месте… становятся сообщениями медиума - вызывая тем самым наше доверие. И дело не в том, что эти знаки обозначают то, что составляет их содержание, их значение, а в том, что в результате своеобразного кенозиса, авторедукции, самоопустошения эти знаки как бы исчезают - освобождая тем самым доступ к медиуму», «бессознательному носителю архива культуры» [13. С. 181-182].Воспользоваться «поколением» как абстрактной эстетической (а не историко-социологической) категорией нам позволяют новые акценты, возникшие по отношению к этому понятию в гуманитарных науках конца ХХ в.Развитие постиндустриальной цивилизации (глобализация, компьютеризация, СМИ-технологии) диктует изменение взгляда гуманитариев на «историческое прошлое», «историческую современность», «традицию», «коммуникацию», «идентичность» и прочие понятия, семантически связанные с проблематикой «поколения».«Единство эпохи состоит прежде всего в общности средств, которымипользуется каждое поколение для выполнения тех или иных историческихзадач своего периода», - указывает К. Мангейм [14. С. 13]. Исследователиотмечают, что это обусловливало традиционное функционирование и сменяемость поколений. «Эпохи медленных перемен и четких ритмов… - пишет П. Нора, - автоматически навязывали себя сознанию участников. Когда-то насчитывалось по три поколения на век. Теперь регистрируют но«Поколение» как категория современного литературного процесса93вое поколение чуть не каждый день, акцент новизны переместился на микрособытия технических инноваций» [2. С. 56]. Современная постиндустриальная цивилизация является технотронной. «Техника как способ деятельности становится всеобщей», а «ноосфера реально функционирует как техносфера» [15. С. 179-180], так что «в компьютерно-информационной реальности индивид… постепенно сливается с потоком знаков и образов, продуцируемых электроникой» [15. С. 187], «скорость отправки в традицию все новых и новых форм жизни такова, что для их характеристики не хватает языка» [15. С. 180].Осложняет традиционное представление о функционировании поколений изменение представления об «историческом времени»: благодаря новымтехническим возможностям (прежде всего кино- и аудиодокументам) не только «новое Настоящее, по наблюдению Х.-У. Гумбрехта, наводнено бесконечно большим числом следов материального присутствия Прошлого», но и чрезвычайно «выросли технические возможности создания симулякровявлений, типичных для любого прошлого» [16. С. 48]. «Новое Прошлое, присутствующее в расширяющемся Настоящем, - это уже не Прошлое, о котором мы размышляем… но Прошлое, которое способно непосредственновоздействовать на наши чувства» [16. С. 49].Изменяется обмен «поколенческим» опытом (что провоцируется и возрастанием продолжительности трудовой жизни): поколения «старших» становятся всё более эмоционально эластичны (восприимчивы к бесконечнымвызовам со стороны «теснящих» их поколений младших); поколения «младших», которые, как говорит В. Кутырев, «заклеив уши плеерами, слушают, но не слышат, смотрят, но не видят» (воспринимают идеи прошлого поверхностно), на самом деле, возможно, именно таким образом эмоционально реагируют на непосредственное и тотальное воздействие Прошлого. Современные философы говорят о необходимости изменения жизнетворческой активности человека и общества: «Теперь свою энергию должно прилагать к тому, чтоб тормозить, а не двигаться… на усилие против «становления» в пользу«бытия» [15. С. 189]; «идея «открытого» Будущего… теперь соперничает с ощущением, что это Будущее опасно и недостижимо» [16. С. 48] Когда субъективные переживания преобладают над материальной объективностью фактов, «поколенческий аспект» становится конститутивным для событий: «…сам временной поток стали размечать с помощью понятия поколения» [2. С. 56].К опустошению традиционного содержания понятия «поколение» подталкивает и современное истолкование настоящего как «разрыва» (М. Ямпольский): «История возникает только там, где есть энергия трансформации, то есть открытость к будущему, а, соответственно, несовпадение с самимсобой, отсутствие идентичности» [17. С. 63-64]. Сегодня понятно, что поколенческие коммуникации, сшибка стереотипов и ценностей поколений - как вечный (архетипический) и частый (в эпоху техноса) процесс - порождаютсбои устоявшихся программ поведения, активизируют частоту открытия современным человеком неконтролируемой и неописуемой актуальной реальности. «О поколении как реальности мы можем говорить лишь в том случае, если представители определенного поколения связаны друг с другом тем, что все они испытали на себе воздействие социальных и интеллектуальныхТ.А. Рытова94симптомов процесса динамической дестабилизации», - отмечает К. Мангейм[14. С. 28]. Можно предположить, что интерпретация не связей, а сбоев поколенческой коммуникации в сюжете художественных произведений дастсовременному исследователю возможность не только уловить ускользающую картину настоящего, но и выйти к исторической позиции.В результате в конце XX в. очевидно вытеснение традиционного смыслапонятия «поколение». На это указывает и процесс изменения определенийэтого понятия. В XIX в. В. Даль слово «поколение» толковал как «род, племя, колено; однокровные в восходящем и нисходящем порядке, с праотцамии потомками» [18. Т. 3. С. 626]. Литературоведы второй половины XX в.(Л. Аннинский, М. Чудакова) интерпретируют семантику «поколения» уже как исторически преходящую: «Структурный, формирующий поколениепризнак проявляется либо в критические моменты жизни общества, когдапроисходит резкое отмежевание, выделение некоей общности людей - с «роковой», героической, трагической и т.п. судьбой, либо по истечении времени - в ретроспективе» (М. Чудакова) [19. С. 377]. Корни этого определения, возможно, в философии начала ХХ в. - В. Дильтей определял поколение как круг людей, связанных и «гомогенизированных» крупными событиями, память которых продолжает определять видение действительноститеми, кто пережил их. Но в 1990-2000-е гг. в сознании писателей «исторический человек выходит из истории вообще» (А. Королев), и поколенческаясамодостаточность («заключенность» на себе) объясняется в эпоху постмодерна уже только «правом быть самим собой и быть неинтересным другим»[20. С. 59].В эпоху постмодерна понятие «поколение» опустошилось и потому, что пережило воздействие концепции многокультурия (все первичные природныероли - физические, расовые, этнические, гендерные - были признаны как культурные знаки). Однако такая «атомизация» содержания понятия «поколение» не ограничила его сакрализацию и радикализацию в современности. По мнению П. Нора, в эпоху постмодернизма понятие «поколение» прошло проверку «в границах семьи, класса (общественного и школьного), карьеры, нации: и все эти формы оно взорвало, чтобы утвердиться самому» [2. С. 57].В работе П. Нора «Поколение как место памяти» объясняются причинысовременной сакрализации и универсализации понятия «поколение». Как социолог, П. Нора отталкивался от того, что у этого понятия была научнаяценность, когда определяли временную протяженность поколений, ритм их смены, произведшее их историческое событие или эпоху, их социологическую структуру. Новое отношение к понятию, по П. Нора, обусловлено очевидной противоречивостью феномена «поколение»: «…с одной стороны, поколение, феномен по своей природе чисто индивидуальный, имеет толькоколлективный смысл, а с другой стороны, понятие, восходящее к идее непрерывности, имеет смысл прерывистости и разрыва» [2. С. 55].В ситуации, когда потеряли «структурирующую энергию» прочие формытрадиционной идентификации, именно семантическая «пластичность» понятия «поколение» позволяет идентифицировать совокупно знаки многосложной реальности. «Поколенческая» проблематика в художественном произведении указывает одновременно на личностно-уникальное содержание«Поколение» как категория современного литературного процесса95(«…факт существования внутри своего поколения довершает драму человеческой экзистенции», - писал М. Хайдеггер в «Бытии и времени») и исторически социальное («…поколение постулирует расширение Я» - П. Нора); на типы коммуникации и на элементарный биологизм и т.д. Современная литература запечатлевает превращение экзистенциальной коммуникации человека в «ситуационную коммуникацию», а коммуникаций индивидов - в рациональную «поверхностную коммуникацию» (телесное взаимодействие, обесценивание информации, имплицитная комплиментация ценностей) [2. С. 56].Выявить сворачивание реального общения позволяет именно исследованиемежпоколенческой коммуникации (она скрыто или явно присутствует в художественном тексте), ведь «реальное» настоящее проявляется в моментсбоя уже усвоенных (от «старших») жизненных программ.Русское литературоведение давно ведет поиск «поколенческого» языка, т.е. не просто выявляет «поколенческие» конфликты и сюжеты в литературеи самом литературном процессе, но и использует «поколенческую» семантику как средство анализа для комплексной интерпретации жизненных и литературных явлений. В статье «Декабрист в повседневной жизни», ставшейуже классической, Ю. Лотман создал «методику» интерпретации скрытых в быту и текстах исторических закономерностей. Ученый отмечал, что «исторические закономерности реализуются не автоматически» и что нужно дополнять «взгляд на историю как поле проявления общественных закономерностей... изучением историко-психологических механизмов человеческихпоступков» [21. Т. 1. С. 298]. При этом «всякая нормализация психосоциальных стереотипов подразумевает наличие вариантов по возрасту («смешон и ветреный старик, смешон и юноша степенный»)» [21. Т. 1. С. 296-297]. Интерпретацию скрытых мотивов повседневного поведения декабристовЮ. Лотман выстраивает с опорой на «поколение».Ученый выделяет как предмет рассмотрения поведение декабристов«между эпохой Петра I и Отечественной войной 1812 года», дает характеристику дворянским ценностям этого поколения и историческим событиямэпохи. Затем Ю. Лотман указывает «иерархию значимых элементов поведения» человека («жест - поступок - поведенческий текст») и прямую связь«поведенческого текста» декабристов (цепи поступков) с литературнымисюжетами или именами, «суггестировавшими в себе сюжеты» [21. Т. 1.С. 307]. Обращаясь затем к интерпретации литературных образцов, исследователь расширяет поле «психологического» анализа, проявляет реальнуюмногомерность любого «точечного» явления.Использование понятия «поколение» как «средства анализа» обнаруживается и в статье современного ученого В. Недзвецкого «Литературные «отцы» и «дети» в России 60-х годов XIX века». Разводя поколенческую парадигму и семантику ценностей «людей 40-х годов» и «шестидесятников», он не удовлетворяется констатацией ценностей, а использует открытые им поколенческие коды как «язык» интерпретации, истолковывая с их помощьюфундаментальную классическую проблему «отношения искусства (литературы) к действительности» и очерковую «революцию» в литературе разночинцев середины XIX в. [22].Т.А. Рытова96В 1990-е гг. Л. Аннинский и М. Чудакова инициировали «поколенческий» подход к литературе ХХ в., сделали понятие «поколение» категориейдля описания литературного процесса. Л. Аннинский в период культурного и ценностного кризиса начала 1990-х гг., когда столкнулись художественныекоды «шестидесятников», «семидесятников» и «восьмидесятников», выстраивает цепочку литературных поколений, начиная с Пушкина [23].М. Чудакова, отталкиваясь от определения В. Даля («поколение - весь род от его истока или временной срез одного рода»), проецирует устойчивые архаичные механизмы поколенческо-родовой коммуникации на переменчивуюидеологическую историю России XX в., повлиявшую на литературу [19].У авторов сборника «Веселые человечки: Культурные герои советскогодетства» (С. Ушакин, М. Липовецкий, М. Майофис и др.) и конкретно у И. Кукулина (статья «Четвертый закон робототехники: фильм «Приключения Электроника» и формирование «поколения 1990-х») апелляция к «поколению» - «общее место», так как позволяет фокусировать и совокупно интерпретировать историческую ситуацию с присущей ей структурой социума, текстами, ключевыми концептами / артефактами и способами коммуникации. И. Кукулин не только выявляет «исторически очень конкретное самоощущение» людей 1965-1975 года рождения, «в момент крушения советскойимперии вступивших во взрослую жизнь» (свобода понимается ими как взросление и выход в непредсказуемый мир), но и интерпретирует ключевойкультурный «текст» данного поколения (фильм «Приключения Электроника»), в котором были «эстетически разработаны важнейшие социальныесмыслы и коллективные желания, предвосхищавшие процессы перестройкиконца 1980-х годов» [24. С. 468]. Преломление разнородного историческогоматериала сквозь призму «поколения» позволяет И. Кукулину выйти к сравнению «текста» фильма и «текста» литературной основы (книги Е. Велтистова) и затем интерпретировать концепт «робот - друг человека» как основной тезис материально-технического существования и коммуникативнозначимого диалога «поколения 1990-х» [24].В наших исследованиях [25-28] мы констатируем редуцирование, сворачивание реальной «фабульной» коммуникации поколений (предмет непосредственного изображения В. Катаева, С. Довлатова, А. Чудакова, А. Уткина и др.). В современной прозе, неизбежно вобравшей опыт постмодернистского «отчуждения» и постмодернистской интертекстуальности, выход к историческому времени осуществляется не только посредством событий или коммуникаций, но и посредством культурных аллюзий. Так, в автобиографическом реалистическом романе А. Чудакова «Ложится мгла на старыеступени» (2000) от главы к главе развивается семантика случайных аллюзий, что является использованием постмодернистского приема [25]. Включениеслучайных аллюзий соответствует основному сюжету, в котором герой открывает и проверяет в течение жизни знания старших членов его семьи. В реалистическом романе аллюзии сохраняют «знания» не как штампы (этоподход постмодернистских авторов), а как «плод ученья, опыта» (А. Чудаковищет достоверные знания в ситуации «информационного взрыва»). Акцентна поколенческой проблематике позволяет обозначить сворачивание реальной коммуникации поколений как проблему ХХ в.; это и побуждает автора«Поколение» как категория современного литературного процесса97развернуть систему аллюзий, кодирующих многоаспектную информацию об исторической и культурной жизни поколений первой половины ХХ в. Аллюзии передают абсурд 1920-1930-х гг. и выявляют недостаточную степеньдоступности и глубины знаний старших поколений. Подлинной передачизнаний новому поколению не произошло: вследствие большого количествазнания стали не развернутыми дискурсами, а готовыми формулами. Авторреалист подчеркивает, что представления молодых о реальности определялись уже этими нерасшифрованными культурными формулами.Таким образом, поколенческая проблематика уходит из изобразительного слоя текста в интертекстуальный (коммуникация поколений свернута до знаков, выражается аллюзиями); и понятие «поколение» само превращаетсяв «знак», призванный выразить в единстве разнородную проблематику литературы конца ХХ в. (ощущение абсурда истории и исчерпанности межчеловеческих связей, разрыв интимных коммуникаций и «насилие» текстов над реальностью и т.д.).

Скачать электронную версию публикации