Topical problems of plot poetics of Russian literature. Review of the academic conference “Studies in Theory of Literary.pdf 16-18 мая 2017 г. в Институте филологии СО РАН (ИФЛ СО РАН) прошла четвертая Всероссийская научная конференция «Сюжетология / сюжетография-4», посвященная памяти Елен^і Константиновн^і Ромодановской (1937-2013) - члена-корреспондента РАН, директора Института филологии СО РАН с 1998 по 2012 г., заведующей сектором литературоведения (обзор первой конференции «Сюжетология / сюжетография» см. в работе [1. С. 254266]). Заседание открыл директор ИФЛ СО РАН доктор филологических наук И.В. Силантьев. Приглашая участников конференции почтить память Е. К. Ромодановской, он отметил, что в секторе литературоведения ИФЛ СО РАН активно развиваются все те направления, которые были определены Е.К. Ромодановской, а поскольку круг этих направлений широк и разнообразен, то от конференции логично ожидать, что будут затронуты многие литературоведческие проблемы, вызывавшие живой интерес и представлявшие большую ценность для Елены Константновны. Конференция началась с выступлений сотрудников сектора археографии Института истории СО РАН (ИИ СО РАН), с которыми Е.К. Ромодановскую связывали десятилетия тесного научного сотрудничества, и ее учеников. Темы докладов первой части пленарного заседания отразили интересы Е. К. Ромодановской, связанн^іе с древнерусской литературой и становлением литературы Нового времени. В докладе Л.И. Журовой (Новосибирск, ИИ СО РАН) «Бытовизм в событийном ряду сибирских летописей^) были отмечен^і заслуги Е.К. Ромодановской в изучении сибирского летописания. Доклад посвящался исследованию проблемы бытовизма как нового явления литературы XVII в. и его проявлению в сибирском летописании, что связано с нарождающимся интересом к человеку в его повседневной жизни. В строении сибирских летописей, по мнению докладчицы, нужно отметить такую особенность, как сочетание сведений об административном управлении и известий, отразивших событийный ряд из истории Сибири. Вкрапление жизненных реалий создает бытовую историю осваиваемой сибирской земли. Известия сибирского летописания содержат микросюжеты, построенные на бытовых сценках. Анализ статей о пожарах, конфликтах, экстраординарных случаях из жизни воевод позволяет сделать вывод об особенностях хроникального типа Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 223 сюжета в сибирских летописях. Фактически все его эпизоды построен^і на драматических ситуациях, на перипетиях судьбы служилого человека. Каждый эпизод содержит фабулу еще не сформировавшегося сюжета бытовой повести. Т.И. Ковалева (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) в докладе «Тема покаяния грешника в Киево-Печерском патерике» представила тему покаяния грешника организующим началом Киево-Печерского патерика. Эта тема, берущая начало в Библии, с одной стороны, побуждает авторов выстраивать сочинение по принципу евангельской проповеди, для чего в качестве дидактического воздействия на реципиента используется притча, с другой - влияет на сюжетное оформление отдельн^іх рассказов и патерикового ансамбля в целом, где основой становится сюжетная схема, характерная для житий «грешн^іх святых». Таким образом, отсылая читателя к контексту евангельских притч и шире - тексту Библии, создатели патерика впервые выстраивают «русскую версию» спасения грешной души. Совместный доклад Л.В. Титовой и Т.А. Махновец (Новосибирск, ИИ СО РАН) «О некоторых особенностях русской повести XVII в.» был сделан на материале «Беседы отца с сыном о женской злобе» и повестей о хмеле. Рассматривалось одно из направлений, по которому шло формирование и развитие демократической повествовательной прозы XVII в., - создание повестей на основе дидактических, нравоучительных слов. Был показан начальный этап перехода старинной учительной литературы в разряд беллетристики. С.К. Севастьянова (Рубцовск, Новосибирск, ИФЛ СО РАН) в докладе «Тема сердца в сборнике “Великое зерцало” и ее интерпретация в агиографическом нарративе об антиохийском епископе Игнатии Богоносце» обратилась к одной из сквозн^іх тем переводного сборника «Великое Зерцало» (конец ХѴП в.), исследовав ее отражение в агиологическом нарративе об антиохийском епископе Игнатии Богоносце. Докладчица выявила круг русскоязычных литургических и агиографических текстов об Игнатии Богоносце, сложившийся в отечественной культуре к концу XVII в. Это богослужебн^іе тексты, три жития - обширное минейное, дометафрастовское, имевшее русскую рукописную традицию, и два кратких, бытовавших в составе прологов. Ни один из упомянутых источников при описании мученической кончины антиохийского святителя не касался темы его сердца. В самом конце XVII в. предание об Игнатии Богоносце как дополнение к житию святого вошло в Четьи Минеи митрополита Димитрия Ростовского. Как сторонник православного вероучения владыка не отрицал заимствований из западной культурной традиции и находил способы интерполировать в православную конфессиональную культуру инославн^іе идеи, укреплявшие ее. Он снабдил статью назидательным выводом, где смягчил физиологический аспект западнохристианской символики сердца, чуждый православному умозрительному пониманию образа. Предание о сердце Игнатия Богоносца из сборника «Великое Зерцало», обогатив агиологический нарратив об антиохийском епископе «сердечной» проблематикой, стало ключевым для глубокого осмысления мученического подвига святого и понимания его христологии. Благодаря интерпретации легенды Димитрием Ростовским в православной кардиогносии прочно закре- Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 224 пился укорененн^ій в Священном Писании и святоотеческих учениях образ сердца как символ Христа, средоточие православной веры, «клеть» молитвы. Комплекс агиологических текстов об Игнатии Богоносце, дополненн^ій повествованием о его сердце, позволяет трактовать декларируемое антиохийским епископом отождествление христианина с богоносцем как подобие Христа в широком экклезиологическом смысле, а образ сердца, наполненн^ій Богом, -как символ Православия. Выступление Л.А. Курышевой (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) «Еще раз о пушкинской записи народной сказки о мертвой царевне» было посвящено уникальной находке - рукописной «Повести о некоем царе и о дщери его» (РНБ, собрание И.А. Шляпкина), не упоминавшейся ранее исследователями рукописной традиции XVII в. В результате сопоставления пушкинской записи народной сказки типа АТ 709 «Волшебное зеркало (мертвая царевна)» с новонайденной рукописной повестью конца XVII - начала XVIII в. и другими литературными вариациями сказочного сюжета о мертвой царевне XVIII в. был установлен ранний вариант сказочного сюжета АТ 709 на русской почве. Его отличительными чертами являются: появление персонажей-нищих, которые в позднейших вариантах функционально замещен^і волшебным зеркалом, наличие дополнительного эпизода о победе девушки с помощью хитрости над неприятелями братьев в образах змея либо других богатырей, а также таких деталей, как отравленная рубашка, надпись на гробнице. В ходе обсуждения А.Л. Топорков посоветовал докладчице посмотреть сюжет о девице и змее в указателе сюжетов быличек (так как в указателе по славянской сказке аналогичного сюжета нет), чтобы дополнить представления о фольклорном контексте змееборческой части сюжета о мертвой царевне. Доклад М.Н. Климовой (Томск) «Книга Ион^і в литературном процессе: художественные стратегии» был сделан в жанре истории одного сюжета, виртуозно проведенного от древности до современности. Помимо пересказов Книги Ионы для детей и взрослых, влияние сюжета «о пророке и ките», его идей, мотивов и образов обнаружено во многих явлениях литературы - от памятников агиографии и литургической поэзии до современного метаромана, от очерка и стихотворения до детской сказки и юморески. Докладчица размышляла над тем, какие художественные стратегии заложены в Библейском тексте и как они развивались писателями последующих веков. Из русских авторов в этой связи были назван^і А.С. Пушкин, Н.С. Лесков, А.П. Чехов, И. А. Бунин и др. В область научных интересов Е. К. Ромодановской входила не только древность. Более 20 лет она занималась вопросами сюжетологии и сюжетографии. Именно Елена Константиновна была у истоков идеи создания «Словаря сюжетов и мотивов русской литературы», работа над которым продолжается в Институте филологии СО РАН по сей день. Все дальнейшие доклады, заслушанные на заседаниях, так или иначе были связаны с темой сюжетов, мотивов, наррации в целом. Начнем с теории наррации и сюжетологии. В.М. Лурье (Санкт-Петербург, НИУ ВШЭ; Scrinium) выступил с докладом «Проблема идентичности в логике нарратива». Проблема идентичности в нарратологии не имеет Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 225 особенной остроты при анализе художественн^іх произведений, - считает исследователь, - разве что в ситуациях вроде сравнения романа и его экранизации, когда уместно обсуждать «достоверность» передачи образов вымыш-ленн^іх героев. Но зато она встает в полн^ій рост при анализе исторических нарративов: насколько герои историка написаны «адекватно»? К Аристотелю восходит определение идентичности как тождества признаков. На практике оно сводится к обсуждению только некоторых из них, избираемых в качестве определяющих. Однако исчерп^івающий список значимых признаков невозможно построить в принципе, и поэтому идентичность как таковая остается иррациональной, т.е. не разлагаемой на признаки. Об этом писали современ-н^іе логики (особенно E.J. Lowe, H.-N. Castaneda), но это видно и в художест-венн^іх произведениях. В одном из «Случаев» Даниила Хармса (1934) Гоголь спотыкается о Пушкина, а Пушкин о Гоголя. Идентичн^і ли эти Пушкин и Гоголь своим историческим прототипам? Это можно проверить, заменив в пьесе Хармса имена собственн^іе на индексикалы (напр., X и Y). Рассказ потеряет смысл. Значит, если в пьесе Хармса есть некий смысл, то он опирается на некое отношение тождества между реальной и воображаемой парой Пушкина и Гоголя, одновременно с их очевидным различием. Логическая структура в данном случае сходна со структурой поэтических тропов и базируется на паранепротиворечивой логике, допускающей одновременную идентичность и различие двух пар Пушкин^іх и Гоголей. Невозможность убрать эти имена собственные из пьесы Хармса имеет ту же природу, что и невозможность пересказа лирического стихотворения прозой: в том и другом случае исчезает противоречие между тождеством и различием сопоставляемых логических объектов, так как тождество заменяется более тривиальн^іми и поэтому эпистемологически менее ценными отношениями сходства или смежности. Но в реальной жизни подобная «поэзия» неустранима ни из исторического, ни даже из естественно-научного дискурса. Между Пушкиным и Гоголем Хармса и академического литературоведения не пропасть, а континуум. За рамки словесного искусства в область визуального была выведена проблема сюжета в докладе И.В. Силантьева «Поэтика сюжета в фотографическом цикле А. Картье-Брессона “A propos de Paris”». Объектом сюжетологического анализа выступила фотография модерна. Было показано, что степень фабульности и сюжетности фотографии модерна зависит от ее общего конвенционального коммуникативного статуса - документального или художественного. Фабульность документальной фотографии ставит в ее центр естественные объекты как таковые и естественные отношения между этими объектами, в том числе событийные отношения. Сюжетность художественной фотографии преодолевает ее изначальную естественную объектность и выводит фотографию на уровень собственно формы объектов и формальных отношений между формами объектов, тем самым в известной мере отчуждая форму от самих объектов. Сочетание фабульного объектного вектора и сюжетного формального вектора приводит к образованию феномена фотографического образа. Смысловой динамический потенциал этого образа составляет конструктивное противоречие реальности объекта и внереальности его формы. Напротив, фотография постмодерна выходит за рамки своей природы и увязывает себя с текстом. Тем самым от поэтики визуального образа по- Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 226 стмодернистская фотография переходит к риторике вербального концепта и становится несамостоятельной вне его продекларированного поля. В докладе были изложен^і результаты выборочного анализа фотографий Анри Картье-Брессона из тематического цикла, опубликованного в его книге «А propos de Paris». Задачей Г.А. Жиличевой (Новосибирск, НГПУ) («Нарративные функции металепсиса в романе постсимволизма») стало рассмотрение нарративн^іх функций металепсиса (термин Ж. Женетта) - приема, демонстрирующего пересечение границах между реальностью героев и миром повествователя. Г. А. Жиличевой были изучены случаи включения в наррацию от третьего лица фрагментов «я-повествования» («авторских вторжений») и зависимость их содержания от концепции личности, актуализированной в произведении. Материалом для исследования послужили роман^і К. Вагинова, В. Катаева, Б. Пастернака, принадлежащие к разным парадигмам художественности (соцреализму, авангардизму, неотрадиционализму). В докладе было показано, что семантический потенциал металепсисов (самоутверждение авторского «я» в случае Вагинова, исчезновение авторского «я» в случае Катаева, конвергенция сознаний автора и героя в случае Пастернака) зависит от нарративной стратегии - постулирования субъекта, объекта, адресата дискурса. Металеп-сис становится ярким способом презентации активности нарратора и индексирует коммуникативные модели разного типа, синхронно сосуществующие в литературе постсимволизма. Кроме теоретических положений, доклад запомнился яркими примерами из авангардной прозы. С вопросами теории был сопряжен доклад С.А. Демченкова (Омск, Ом-ГУ) под названием «Нелинейн^ій сюжет в литературе и искусстве рубежа XX-XXI вв.». Для С.А. Демченкова особый интерес представляют оп^іты по созданию произведений, в которых сюжетная нелинейность (в духе постструктуралистского понимания текста) реализована на уровне «физической^) структуры текста. В докладе были рассмотрен^! основн^іе этапах становления «физически» нелинейных повествовательн^іх моделей - от целостн^іх и за-вершённ^іх произведений, предполагающих множество альтернативн^іх «траекторий прочтения» (Х. Кортасар. «Игра в классики», 1967), до текстов, не имеющих устойчивой структуры и свободно переструктурируемых читателем (Р. Федерман. «На ваше усмотрение», 1976), и принципиально разомкнутых интерактивных гипертекстовых конструкций, стирающих грань между читателем и скриптором (Р. Лейбов. «РОМАН», 1998). Обобщающе-публицистический оттенок имел доклад О.А. Богдановой (Москва, ИМЛИ РАН) «Мотив "утверждения земли” в русской литературе 1917-1920-х гг.», сделанн^ій на материале художественной прозы, поэзии и эссеистики Д.С. Мережковского, С.Н. Булгакова, М.М. Пришвина, А.М. Ремизова, Вяч. И. Иванова, С.Н. Дурылина, М.А. Волошина, А.А. Блока. Далее последовательно изложим выступления, касавшиеся сюжетики и мотивики лирики, эпоса и драмы. Доклад А. Л. Топоркова (Москва, ИМЛИ РАН) был посвящен мотивам русских заговоров в поэзии А.А. Блока. В процессе работы над статьей «Поэзия заговоров и заклинаний» (1906) поэт познакомился с разнообразным корпусом русских, украинских и белорусских заговоров, а также с основными научными работами о заговорах и смежных Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 227 жанрах фольклора. В нескольких стихотворениях, написанных в конце сентября - октябре 1906 г., можно усматривать следы работы А. А. Блока над названной статьей и его знакомство с текстами заговоров и исследованиями фольклористов, а также с этнографическими очерками о магии и колдовстве: «Русь» (24 сент. 1906), «Сын и мать» (4 окт. 1906), «Угар» (окт. 1906), «Тишина цветет^> (окт. 1906), «Ищу огней - огней попутн^іх...» (октябрь 1906). Анализируя фрагменты заговоров, которые А. А. Блок привел в статье, докладчик пришел к заключению, что внимание поэта особенно привлекли повторяющиеся формулы выхода из дома и отправления в путь, одевания небесными светилами, а также обращение по имени к заре как к одушевленному существу. Все эти элементы нашли отражение в поэтическом творчестве А. А. Блока, но вопрос о том, как мотивика заговоров претворилась в поэтике Блока, в докладе не рассматривался. В основу доклада Ю.В. Шатина (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) «Мотив невстречи в “Поп^ітке комнаты” М. Цветаевой и “Спекторском” Б. Пастернака» было положено столкновение мифопоэтик в двух произведениях крупнейших поэтов ХХ в., в центре которых - мотив «невстречи». Высылая Пастернаку текст только что написанной поэмы, Цветаева просит его проверить «поэтическую достоверность каждой строки». Результатом проверки стал «Спекторский^> с размышлением о невстрече с живущей в эмиграции Цветаевой и использованием основн^іх образов «Попытки комнаты» в качестве строительного материала. Вместе с тем Пастернак подчинил этот материал собственной мифопоэтитике, чуждой, если не враждебной художественным принципам Цветаевой. Автор доклада полагает, что именно «Спекторский» положил начало борьбы Цветаевой с пониманием искусства Пастернаком. Ее особую неприязнь вызвали начальные строки поэмы: «Привыкши выковыривать изюм // Певучестей из жизни сладкой сайки_», отозвавшись резкой отповедью в финале поэмы «Автобус» (1936 г.), после которой творческая встреча двух поэтов стала невозможной. При том что их личные отношения после возвращения Цветаевой достаточно часто пересекались, а ее гибель стала одной из личных трагедий Пастернака. К эпохе символизма возвращал доклад Н.В. Налегач «Мотив танца в лирике И. Анненского» (Кемерово, КемГУ), посвященн^ій рассмотрению стихотворений, в которых образы и мотивы античной пляски, вальса и кэк-уока выполняют важную смыслообразующую роль. Историческая маркированность в поэтическом мире Анненского античн^іх и современн^іх танцев позволила выдвинуть предположение, что в авторском мировидении они становятся символами различных культурных эпох, воплощая в музыке и пластике глубинные ритмы, связующие человека с его временем. Так, головокружительный упоительный вальс, к которому мечтой устремлен лирический герой в стихотворениях «О нет, не стан^> и «Дымы», сменяется динамичн^ім и достаточно смешным кэк-уоком, отражающим судорожную ритмику современности. Однако танцоры, исполняющие вальс и кэк-уок, равно не замечают роковой предопределенности рисунка танца, что качественно отличает их от условных античных плясуний из «Второго фортепьянного сонета», обретающих внутреннюю свободу от рока во внешней покорности ему. Тем самым любой танец невольно подталкивает человека к встрече с жизнью в ее непо- Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 228 средственности, несмотря на урбанизированную реальность, диктующую человеку самоопределение в роли демиурга, оборачивающееся в процессе танца одной из масок, спадающих в финале, что наиболее очевидно в стихотворении «Кэк-уок на цимбалах». Продолжили тему лирической сюжетики К.В. Абрамова (Новосибирск, НГПУ), чей доклад «”Сон в летнюю ночь” Бориса Пастернака: темы и вариации^) представлял собой глубокий просмотр мотивных связей цикла Пастернака «Сон в летнюю ночь» с мотивн^ім контекстом книги стихов «Тема с вариациями», Е.А. Денисова (Новосибирск, ИФЛ СО РАН), анализировавшая мифологический сюжет о голубом цветке в сборнике Тэффи «Семь огней», выявляя связи сборника с античной мифологией, с мифом об Амуре и Психее, с произведениями писателей-романтиков, в первую очередь с романом Новалиса «Генрих фон Офтердинген», и с современными Тэффи произведениями писателей Серебряного века, Е.А. Сафонова (Томск, ТГПУ), говорившая об оппозиции “Россия - Запад” в художественном мире Н. Оцупа. Завершалась тема лирических сюжетов и мотивов современной поэзией, представленной Н.А. Непомнящих (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) в докладе «Мотив воля к смерти в творчестве Бориса Рыжего», где были показаны способы и приемы реализации конструируемого Б. Рыжим авторского мифа о своем посмертном поэтическом величии. Умиранию в художественном мире Бориса Рыжего придаются сверхценностные смыслы, порождая поэтические рефлексии на тему преждевременной смерти, где ключевое место занимает перебор вариантов возможной гибели, инициируя обращение к жанрам элегии и поэтического завещания. Возможная смерть и последовавшее за ней общественное признание поэта в форме мемориальных практик становятся постепенно раскручиваемым поэтическим сюжетом во всем творчестве Рыжего. Не менее разнообразно была представлена на конференции и сюжетика прозы. Отметим показательную тенденцию сюжетно-мотивных конференций последних лет: на них становится все меньше докладов на темы прозы XIX в., доминантная позиция непреднамеренно сдвинута к XX в. И все-таки несколько интересн^іх выступлений было посвящено литературе XVIII и XIX вв.: О.А. Фарафоновой (Новосибирск, НГПУ), докладывавшей об автобиографических «Записках» Г.Р. Державина и его «Объяснениях на сочинения» с точки зрения единства документального и поэтического сюжетов, Л.Н. Синяковой (Новосибирск, НГУ), отметившей в докладе «Типы жанровой событийности в рассказах А.П. Чехова 1887 г.: новелла и рассказ (“Недоброе дело”, “Происшествие”, “Старый дом”)», что три выбранных произведения представляют собой повествования с разной степенью жанровой узнаваемости и, соответственно, разными формулами событийности. Сюжеты XIX в. в литературе ХХ исследовали О.А. Колмакова и Ч. Ван (Улан-Удэ, БГУ) («Повесть Н.В. Гоголя “Вий” в русской литературе конца ХХ в.: мотив бесовского вторжения в пьесе Н.Н. Садур “Панночка” и рассказе М.Ю. Елизарова “Госпиталь”») и А.В. Скрипник (Томск, ТГПУ) («Сюжетообразующая роль городского пространства: Петербург Н.В. Гоголя и Прага Ф. Кафки»). И уж совсем уникальными были доклады по беллетристике XIX в. М.Ф. Климентьева (Томск, Гуманитарный лицей) рассматривала ряд повес- Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 229 тей и рассказов А.Ф. Вельтмана с позиций их жанрово-композиционной структуры и пришла к выводу, что в малой прозе писателя создаются сюжет-н^іе паттерн^!, схемы-образы текста, имеющие природу пародии. А.А. Пономарева (Новосибирск, НГПУ) прочла доклад «”Жоржсандовский” сюжет в русской беллетристике середины XIX в.: закономерности ассимиляции». В докладе А.Е. Козлова (Новосибирск, НГПУ) «Проселочные дороги русской литературы: к вопросу о провинциальном романе XIX в.» провинциаль-н^ій роман рассматривался как своеобразная форма времени, объединяющая два магистральных сюжета, связанных с фигурами российского Вертера и российского Жилблаза. Прослеживая историю провинциального романа через рефлексивное поле, выходящее за пределы вторичности, А.Е. Козлов показал, что «Мертвые души» Гоголя аккумулировали литературную традицию, повлиявшую на формирование особой для русской литературы формы романа, рассматриваемой на примере произведений Н.Д. Ахшарумова «Чужое имя», М.П. Стопановского «Обличители^), Н. Данковского «Портретная галерея». Особое внимание было уделено роману Д.В. Григоровича «Проселоч-н^іе дороги». Традиционно рассматриваемые в аспекте творческой неудачи как заведомо подражательное и вторичное произведение (более того, не переиздававшееся с конца XIX в.), «Проселочн^іе дороги», по мнению докладчика, демонстрируют ряд оригинальных стратегий, актуализирующих не только поле вторичности, но и альтернативности. Особый интерес представляет мотив письма и писательства, реализованный в произведении через несколько гротескных фигур: Балахнова, Дрянкова, Чибезова. В выступлении проводится гипотеза, согласно которой роман Григоровича может быть прочитан как памфлет, в негативных красках описывающий литературную карьеру большинства современников автора, кроме того, сатирически изображающий судьбу самого писателя. Именно это металитературное рефлексивное измерение и определяет один из векторов изучения «проселочных дорог», т.е. беллетристической словесности русской литературы XIX в. Переход к литературе ХХ в. отмечен двумя выступлениями, посвящен-н^іми творчеству В. Набокова. Внимание Е.Е. Анисимовой (Красноярск, СФУ), выступившей с докладом на тему «”Мне вырвут все зубы”: физиология и историософия в романе В. Набокова ”Пнин”», было привлечено к важному нюансу смысловой кодировки и сюжетной структуры романа В. Набокова «Пнин» - систематическим повторам, связанным с образом зубов. Стоматологические коды романа были рассмотрены в широком контексте истории русской эмиграции первой волн^і и отечественной патографической культуры. В центре исследования находится прием остранения, направленный на тему утраты корней русскими эмигрантами, судьба которых на языке патографической образности метафоризируется как утрата больных зубов. Сквозной мотив, связанный с языком, с родной и иноязычной фонетикой и многими другими темами, позволил показать преломление историософии и идентичности Набокова на разноуровневых примерах структуры романа: рефлексы жанра баллады, двойничество, образы фрагментированных тел. В докладе Е.Г. Николаевой (Новосибирск, НГПУ) «Металитературность сюжета в романах В. Набокова "Подвиг” и "Просвечивающие предметы”» романы В. Набокова были рассмотрены с точки зрения металитературности Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 230 их сюжета. Докладчица обозначила связи названн^іх романов с поэзией трубадуров (Гильом Молинье), западноевропейской литературой XVII в. (Мольер, М. де Скюдери), творчеством Чехова и биографией Лермонтова. Е.Н. Проскурина (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) в докладе «”Биение сердца Москвы”: к вопросу о параллелизме образа города и образа героини в сюжетной структуре романа А. Платонова ”Счастливая Москва”» вела речь о скрытых в тексте романа соответствиях между городом Москвой и образом главной героини. Показаны разные способы, которыми автор рифмует образ Москвы Честновой с образом «новой Москвы», прежде всего, как смена сюжетной стратегии произведения отражается на переменах в образе и характере героини. В начале произведения «восходящая жизнь» Москвы Честновой служит метафорой новой строящейся советской столицы. В первых главах образ героини соответствует трафаретному образу, характерному для женского живописного портрета и кинематографа 1930-х гг., выполненного в духе соцреализма, где авторы должны были представить миру счастливую свободную советскую женщину. В самом ярком московском эпизоде романа - сцене бала «новых людей^> - мерцает созвучие образа Москвы с образом Нового Иерусалима. Однако по ходу развития сюжета мотив дружеской сопричастности, маркирующий праздничн^ій образ новой Москвы, все больше заменяется мотивом равнодушия людей друг к другу, что меняет лицо города, «отрекающегося от себя, бредущего вперед с неузнаваемым и молодым лицом». Так же отрекается от себя прежней - радостной и исполненной надежд на счастье - Москва Честнова, превратившаяся в одноногую «психичку Мусю» и стыдящаяся самой себя. Симптоматично, что ее образ исчезает с последних страниц романа, сменившись новой героиней - Матреной Чебур-ковой, чей образ выписан в красках злой жены. На ее субституирующую функцию по отношению к Москве Честновой указывает совпадение начальных букв имени и фамилии. Так в тексте «фигурально» закрепляется семантика подменах: верха - низом, добра - злом, правды - ложью. Доклад А.Б. Борисовой (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) «Полижанровая структура “Поэмы мысли” А.П. Платонова» был посвящен жанровому своеобразию практически не исследованного литературоведами раннего рассказа писателя. В выступлении В.А. Боярскиого (Новосибирск, НГПУ) «Два типа денди у Гайто Газданова» была поставлена проблема переделки незаконченного романа Г. Газданова «Алексей Шувалов» в повесть «Великий музыкант». Докладчик углубился в творческую историю двух текстов, отметив релевантную тему власти в них. Была высказана гипотеза, что сюжет «Алексея Шувалова» (в меньшей мере «Великого музыканта») определяется скрытой аллюзией главных персонажей на тип денди - в двух его трактовках, принадлежащих перу Бальзака и Бодлера. Осталось вопросом, почему понимание дендизма исчерпывалось столь узким и чисто французским аспектом. Сюжетика прозы ХХ в. была затронута также в докладах С.Ю. Чвертко (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) о готической традиции в новелле В. Брюсова «Сестры», М.Л. Рогацкиной (Смоленск, СмолГУ) «Сюжетная модель убийство женщины в рассказах И.А. Бунина», М.В. Кошелевой (Екатеринбург, УрФУ) «Мотив детства в творчестве писателей-младоэмигрантов» (рассмат- Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 231 ривалась проза В.С. Яновского и И.А. Болдырева), Т.А. Загидулиной (Красноярск, СФУ) «Символика образа авиатора в рассказах М. Зощенко 19201930-х гг.: герой vs нищий». Широко были представлен^і исследования о прозе второй половин^і ХХ в.: О.Е. Похаленков (Смоленск, СмолГУ) обратился к военной прозе в докладе «Сюжетная модель инициация в художественной прозе о войне», посвященном компаративистскому анализу структуры образов героев в романе Эриха Марии Ремарка и в повести М. Горецкого «На империалистической войне». В совместном докладе А.И. Куляпина и Е.А. Худенко (Барнаул, АлтГПУ) была продемонстрирована значимость сюжета «провинциал в столице» для творчества В.М. Шукшина. Показателен в контексте шукшинской биографии рассказ «Жена мужа в Париж провожала», где сюжетная линия «Москва - Париж», заданная заглавием, становится метафорой перехода за границу другого мира - мира смерти. Другая грань семиотического потенциала сюжета «провинциал в столице» актуализирована писателем в романе «Я пришел дать вам волю». О современной прозе говорилось в докладах Е.А. Полевой (Томск, ТГУ) «Сотериологические мотивы в повести В. Сорокина “Метель”», А.И. Пантюхиной (Томск, ТГУ) «Мотив мученичества в романе В. Шарова ”Воскреше-ние Лазаря”», А.В. Мальковой (Томск, ТГУ) «Мотив поиска женщины в романе В. Маканина “Андеграунд, или Герой нашего времени”», И.С. Полторацкого (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) «Поэтика книги Виктора Іваніва “Чумной Покемарь”», выявившего авторскую модель текстопорождения у новосибирского поэта и прозаика Виктора Иваніва (1977-2015), чей текст, состоящий из дискретного множества нарративов, обретает целостность благодаря осуществлению конструктивных принципов орнаментальной прозы. Теория драматической сюжетики представляется наиболее сложной и неразработанной. Исследованию этого вопроса посвятили свои работы Н.А. Муратова (Новосибирск, НГПУ), В.Е. Головчинер (Томск, ТГПУ), Т.Л. Воробьева (Томск, ТГУ). Доклад Н.А. Муратовой (Новосибирск, НГПУ) был озаглавлен «Травестия катастрофических сюжетов в драматургии A. П. Чехова», в нем шла речь о канонической, с точки зрения элементов драматической структуры, категории катастрофического. Отмечалось, что в случае верификации механизмов действия чеховских пьес обнаруживается срабатывание классических (и даже архаических) жанровых и структурн^іх принципов; в том числе релевантны события финальной катастрофы, перипетий, маркирующих перемену к несчастью; комической катастрофы, которые лишь отчасти могут быть атрибутированы как комедийные или в контексте иронического остранения. В чеховской драме происходит перекодировка катастрофической событийности, и несчастье из компонента жанровой завершенности превращается в модально амбивалентное событие дискурса. B. Е. Головчинер в докладе «Мотив искушения в пьесе А. Вампилова “Прощание в июне”» был представлен не только мотив искушения, но и мотивный анализ пьесы в целом. Многообразные трансформации мотивов искушения, исп^ітания, договора человека с дьяволом, разн^іе фазы и стратегии их проявления определили полифоническую природу действия. Этот и другие обнаруженные докладчицей аспекты организации действия позволили сделать Актуальные проблемы сюжетики русской литературы 232 вывод о том, что первая пьеса драматурга стала явлением неклассическои художественной парадигмы, выражением которой в пору создания, в 1964 г., была эпическая драма. Т.Л. Воробьева (Томск, ТГУ) рассматривала мотив самозванства в русской комедии 1920-х гг. Как особую группу хотелось бы выделить доклады, посвященные забытым именам в истории русской литературы, наследию сибирских писателей, доклады, включавшие комментаторские моменты. Е.К. Ромодановская была знатоком академических жанров литературоведения, высоко ставя комментарий и сам процесс введения в научн^ій оборот новых памятников, фактов, персоналий. Одной из любимых ею тем была «литература и документ». С памятью о той части научного наследия Е.К. Ромодановской, где разрабатывались проблемы «литература и документ», «литература и жизненн^ій факт», связал свой доклад «Автобиографическая проза Леонида Мартынова: К проблеме комментария» И.Е. Лощилов (Новосибирск, ИФЛ СО РАН). Автобиографические новеллы, которые писал поэт Л.Н. Мартынов (1905-1980) в 1960-1970-е гг., частично были собраны автором и издан^і в 1974 г. под названием «Воздушные фрегаты: Книга новелл». Название отсылало к фигуре поэта и филолога Георгия Маслова, и через него - к наиболее интересному, раннему периоду творчества самого Мартынова, которого в 1920-е гг. называли «поэтом-бродягой^> (М. Шкапская) и «сибирским Артюром Рембо». Еще один подкорпус автобиографических новелл был подготовлен редактором В.В. Сякин^ім и издан под названием «Черты сходства» в 1982 г., посмертно. Три с небольшим десятка новелл стали доступны читателю лишь в 2008 г., когда вышла подготовленная наследниками поэта Г.А. Суховой-Мартыновой и Л.В. Суховой книга «Дар будущему». Здесь же приоткрылся авторский замысел: создать книгу из сотни главок-новелл «Стоглав», название которой обыгрывало и буквализировало бы название памятника древнерусской словесности и государственной жизни XVI в. Автобиографическая проза Март^інова, ожидающая полного и комментированного издания, развертывает подлинно энциклопедическую панораму литературного быта Сибири 1920-х гг.; она содержит множество подробностей жизни и быта первого советского десятилетия, утраченных памятью читателя будущих поколений по разным - и не всегда прямо связанн^ім с политикой и идеологией - причинам. Революция и гражданская война сделали поэтов и художников поколения Мартынова носителями уникального жизненного и психологического оп^іта. «Поиски утраченного временив) возвращают поэта в 1970-е гг. к определению «Мы футуристы невольные^» из стихотворения 1921 г. (впоследствии неоднократно отредактированного автором в соответствии с изменившимися «правилами игры» в советской литературе). «Будущее зацвело» не совсем так, как это представлял себе поэт во дни юности; в исторической и биографической перспективах смысловой акцент удачно найденной строки-формулы в поздней прозе перенесен с футуризма на слово «невольн^іе». В основной части доклада предпринята поп^ітка дать на основе материалов печати 1920-х гг. и архивных документов по возможности полный комментарий к микросюжетам из трех новелл: «Племянник мужика», «Мокрый форштадт» и «Потерянная рукопись». Поиск сведений о создателе курьезного пропагандистского шрифта «Смычка» И.М. Горбунове и прояснение биобиблиографических деталей, Актуальные проблемы сюжетики русской литературы ІЪЪ связанных с поэтами Е.А. Минин^ім, Н.М. Аренсом (Аристовым) и А.Е. Ада-лис (Ефрон), может «разрастись» в несколько отдельн^іх историко-литературн^іх статей. В составе комментированного издания результаты подобных поисков должн^і быть «сжаты» в компактные справки, необходимые сегодняшнему читателю для понимания обстоятельств культуры, литературы и быта 1920-х гг., вызвавших к жизни новеллы-воспоминания Л.Н. Маар-тынова. Доклад Л.П. Якимовой (Новосибирск, ИФЛ СО РАН) «Остранение как предмет художественного изображения в творчестве Геннадия Гора^> был обращен к началу творческого пути Г. Гора (1907-1981), выпавшему на 1920-е гг., когда писатель был творчески связан с обэриутами, с кругом К. Вагинова, Д. Хармса, Л. Добычина, с русской формальной школой, с теоретическими исканиями В. Шкловского. С точки зрения докладчицы, особенно близкой художественному почерку раннего Г. Гора оказалась поэтическая фигура ост-ранения. Главное внимание сосредоточено в выступлении на цикле ранних рассказов Гора - «Маня», «Окно», «Чайник^>, «Стакан^>, где живая реальность предстает остраненным взглядом не самого человека, а его «заместителя» из окружающего предметного мира. Дублерами человека в ранней

Скачать электронную версию публикации