Revisiting Interpretations of Anton Chekhov’s Artistic Philosophy in Modern Humanitarian Research.pdf Один из первых отзывов о А.П. Чехове как экзистенциалисте принадлежит философу-экзистенциалисту Льву Шестову, автору статьи «Творчество из ничего» (1904), написанной вскоре после смерти писателя. Философу удалось подметить некоторые существенные черты творчества и мироощущения писателя, в художественной форме ставившего извечные вопросы человеческого бытия. Анализ произведений Чехова приводит Ше-стова к мысли, что единственный их герой - предоставленный самому себе «безнадёжный человек» [1. С. 168], а смысл заключается в том, что «никто не верит, что, изменив внешние условия, можно изменить и свою судьбу» [1. С. 598]. Более того, Шестов подчеркивает, что Чехов - это не бытописатель, не моралист и не сатирик, это человек пределов бытия, пишущий языком недосказанности и невыразимости. Спустя многие десятилетия, в течение которых творчество писателя рассматривалось прежде всего в социальном контексте, акцент исследователей переместился на анализ произведений художника не только в культурно-историческом, но и философском ключе, а предметом внимания стали особенности представления мира и человека в произведениях писателя. Задача нашей статьи - обобщить и систематизировать опыт изучения художественной философии Чехова в гуманитарных работах как отечественных, так и зарубежных исследователей 1980-2000-х гг. с целью выявить основные тенденции в осмыслении бытия и человека в произведениях писателя и выделить проблемы интерпретации миропонимания художника. В. С. Абрамова 196 Стремление выявить ценностно-смысловые позиции и обнаружить оригинальное философское содержание в художественном мире Чехова - характерная черта исследований творчества художника последнего двадцатилетия. Нами отмечены четыре основные тенденции в изучении художественной философии Чехова, а именно: 1) рассмотрение философских представлений писателя и его героев и характеристика художника как мыслителя, который обращался в своем творчестве к важнейшим проблемам человеческого существования; 2) осмысление нравственно-религиозных поисков в художественной философии писателя; 3) изучение художественной философии Чехова в контексте открытий различных философов - от античных до западноевропейских и восточных; 4) анализ поэтических приемов и живой опыт переживания текста Чехова и тех бытийных ситуаций, в которые автор погружает читателя-исследователя. Кратко рассмотрим каждое направление, но оговоримся, что невозможно дать исчерпывающий список трудов, в которых представлено изучение творчества Чехова в аспекте его художественной философии. Мы обращаемся к наиболее репрезентативным, с нашей точки зрения, работам. Начнем с исследований, в которых представлен анализ мировоззрения Чехова и сформулирован взгляд на него как на мыслителя, обращавшегося в своем творчестве к важнейшим проблемам человеческого существования. Философские идеи Чехова становятся предметом специального интереса в работах собственно философов. Так, в диссертационном сочинении О.И. Родионовой «Чехов как мыслитель. Религиозные и философские идеи» (2013) впервые делается попытка дать характеристику Чехова как мыслителя на основании анализа всего корпуса его текстов. Диссертант тщательно изучает воспоминания современников, содержащие информацию о взглядах писателя, анализирует оценки Чехова как мыслителя исследователями и критиками, рассматривает философские и религиозные мотивы его произведений. В работе затрагивается вопрос о соотношении мыслей, выраженных в письмах, публицистике и записных книжках, и идей, воплощенных в художественных произведениях. Родионова отмечает высокую частотность экзистенциальных мотивов в текстах писателя: «Верховенство экзистенциальных мотивов не отменяет насыщенности текстов Чехова иными темами: социальными, этическими и т.д. Однако и эти темы встраиваются у Чехова в экзистенциальный контекст: например, социальная проблема предстает не как несоответствие определённой норме, но как то, что мешает жить конкретному человеку, побуждает его к размышлениям об этой стороне жизни и о жизни в целом. Для героев Чехова вообще довольно характерен этот переход от конкретных жизненных фактов к абстрактным жизненным обобщениям» [2. С. 16]. Анализируя круг размышлений героев писателя, исследователь делает вывод, что чеховский «вклад в историю русской мысли состоит не в оригинальных идеях, а в создании особого художественного мира, в котором экзистенциальные вопросы обладают исключительной значимостью. Чехов “угадал”, что волнует современного, и - шире - любого человека, именно это принесло ему Интерпретация художественной философии А.П. Чехова 197 популярность и заставило видеть в нём не только писателя, но и оригинального мыслителя» [2. С. 17]. В статье философа А.Г. Мысливченко «К вопросу о мировоззрении А.П. Чехова» (2012) анализируются принципы познания в творчестве писателя, рассматриваются такие категории, как справедливость, индивидуализация, искренность и правда жизни, и дается определение мировоззрения Чехова как экзистенциально-ориентированной философии творчества [3]. Продуктивность изучения художественной философии Чехова посредством анализа его собственных идей, мыслей и высказываний его героев вызывает сомнение и неоднократно подвергалась критике авторитетными исследователями творчества Чехова. Так, В.Я. Линков в монографии «Скептицизм и вера Чехова» (1995) затрагивает проблему Чехова-мыслителя в свете «скептицизма» и утверждает, что писатель ставил под сомнение любые идеи, так как они приводят к ошибкам и разрушают отношения между людьми [4]. На международной научной конференции «Философия А.П. Чехова», которая проводилась факультетом филологии и журналистики Иркутского государственного университета совместно с Чеховской комиссией в 2006, 2011 и 2015 гг., рассматривались такие вопросы, как метафизичность чеховского текста, образы культуры в творчестве писателя, этика и эстетика Чехова, гносеологические мотивы поэтического мира художника и многие другие, и неоднократно подчеркивалась важность обращения именно к поэтике произведений для выделения существенных черт философии Чехова-художника. При этом настойчиво повторялась антропологическая позиция Чехова, состоящая в том, что человек настолько неисчерпаем, что его невозможно осмыслить в рамках специальных философских учений. Несмотря на то, что в XX в. долгое время господствующим оставалось убеждение исследователей в полном безразличии Чехова к вопросам религии и веры, в работах последнего двадцатилетия все чаще констатируется необходимость изучения «религиозных корней» творчества писателя, что позволило бы глубже проникнуть в его художественную философию и объяснить особенности его поэтики. Так, мотивам Екклесиаста в творчестве писателя посвящены труды Н.В. Капустина (см., например, работы: [5, 6]). Роль библейской образности и христианских архетипов в становлении художественного мира Чехова обстоятельно изучена в работах А. С. Собенни-кова (см., например, работы: [7-10]). По мнению литературоведа, «сознание Чехова, вероятно, было безрелигиозным. Но чеховская система ценностей, его негромкая, ненавязчивая этика были продуктом русской духовной жизни, в том числе ее народно-религиозных и религиозно-философских сторон» [7. С. 32]. Особенно сосредоточены на религиозно-нравственном аспекте произведений Чехова зарубежные исследователи его творчества, в частности англоязычные. В статье новозеландского литературоведа Гарольда Шефски «Chekhov and Tolstoyan philosophy» (1985) рассматривается влияние Л. Н. Толстого на творчество А. П. Чехова и отмечается, что, несмотря на В. С. Абрамова 198 неприятие философии своего старшего современника в целом, Чехов во многом опирается на христианские ценности и берет на вооружение два концепта философии Толстого «Не сердитесь» и «Не судите» [11. Р. 8384]. Анализируя эти концепты и полемику Чехова с Толстым, исследователь приходит к выводу о разном подходе двух больших художников к художественной философии. Толстой пренебрегал внешней формой в жизни, Чехов, напротив, считал внешнюю форму необходимой для утверждения внутренней красоты человека. В целом иностранные чеховеды отмечают неоднозначность подхода Чехова к религии, подчеркивая, что во всех ситуациях он остается верен моральному кодексу христианства: представлениям о правде, свободе, справедливости, милосердии и красоте. Американский литературовед Джулия де Щербинин в работе «Chekhov and Russian Religious Culture: The Poetics of the Marian Paradigm» (1997), рассматривая религиозные традиции в творчестве Чехова, утверждает, что он был религиозным писателем [12]. Дарья Кирьянов в монографии «Chekhov and the Poetics of Memory» (2000) показывает, что в творчестве писателя основополагающее место занимает концепт «соборности» [13]. Интересно наблюдение Марка Свифта, который в работе «Biblical Subtexts and Religious Themes in Works of Anton Chekhov» (2004), называя Чехова атеистом, признает, что, несмотря на данный факт, писателю было свойственно глубокое понимание религиозных основ его собственной русской культуры. Как отмечает литературовед, подход художника к религии был подходом психолога, и в его произведениях естественно-научный и религиозный взгляды соединяются [14]. Нам представляется, что акцент на религиозной составляющей в художественной философии Чехова может привести к интересным наблюдениям над отражением в прозе и драматургии писателя религиозно-нравственных ценностей человека переходной эпохи, и в то же время, вследствие изображения в прозе и драматургии художника большого количества героев из религиозной среды, использования богатой христианской образности и символики, демонстрации религиозных обрядов, может увести исследователей в излишнее возвеличивание роли нравственно-религиозных поисков в художественной картине мира писателя и повлечь за собой однозначную интерпретацию образов художника в русле религиозной филологии. В последнее время появляются статьи и монографические исследования, в которых художественное сознание Чехова соотносится с философскими практиками различных философов. Работой П.Н. Долженкова «Чехов и позитивизм» (1985, переиздана в 1998 и 2003 гг.) была задана тенденция рассматривать творчество писателя в связи с разными философскими направлениями и течениями. Исследователь отмечает тождество смыслового пространства произведений Чехова с различными философско-психологическими и философскими школами, например фрейдизмом, позитивизмом, экзистенциализмом, крайним материализмом. Основу же творчества писателя литературовед усматривает в позитивистских умонастроениях [15]. Интерпретация художественной философии А.П. Чехова 199 Проблема «Чехов и экзистенциализм» как один из возможных аспектов изучения художественной философии писателя назревала в чеховедении, как мы отметили выше, давно. Об экзистенциализме в творчестве художника в разное время писали цитируемый нами Л. Шестов [1], а также П.Н. Долженков [15], И.Н. Сухих [16], Б.И. Зингерман [17], С.Г. Бочаров [18], Г.И. Тамарли [19] и др. В кандидатской диссертации по философии «Экзистенциальный модус творчества А.П. Чехова» (2002) И.И. Михайлов, соотнеся идеи чеховских произведений с рядом философских школ, утверждает, что Чехов достаточно широк, чтобы вписать его в такие существующие сегодня философские школы, как феноменология, постструктурализм, но настаивает на том, что основой произведений писателя является экзистенциальная доминанта. Исследователь приводит доказательства в пользу того, что Чехов принадлежит к философской школе экзистенциализма, и показывает, каким образом писатель использовал категорию экзи-стенциалъности в создании текстов, в организации структур и событийных рядов рассказов и пьес [20]. Михайлов делает интересные наблюдения об особом литературном письме, имеющем экзистенциальную природу, посредством создания которого рассуждает Чехов. Наше внимание особенно привлекают исследования двух литературоведов, анализирующих чеховские произведения в широком контексте западноевропейского экзистенциализма. В работах Р.С. Спивак о Чехове (см., например, работы [21, 22]) отмечается, что писатель предвосхитил в своем творчестве идеи европейского экзистенциализма. Исследователь сопоставляет общие для западноевропейского экзистенциализма как художественного явления темы (быт и бытие, жизнь и смерть, подлинное и неподлинное существование, свобода и необходимость, абсурд и его преодоление, поиск Бога) и темы в художественном творчестве Чехова и делает вывод о сходстве или различии в их понимании и воплощении художником: «Тотальное разобщение людей, обреченных на непонимание друг друга, находит выражение в чеховском гротеске, столь характерном для литературы экзистенциализма . Сходство художественных систем Чехова и европейского экзистенциализма находит выражение и в том значении, которое придается свободе выбора личностью образа мыслей и поведения в критической ситуации» [22. С. 98-201]. Ученый указывает на «смягчение» экзистенциалистских проявлений в творчестве Чехова и видит в произведениях художника уникальную форму «русского экзистенциализма»: «В антиномичности художественного мира Чехова отчетливо обнаруживает себя феномен русского экзистенциализма, типологически родственного позднее сложившемуся экзистенциализму французскому и в то же время национально своеобразного. Его национальная специфика состоит в совмещении чувства безблагодатного человеческого существования, покинутости человека Богом со слабо теплящейся, но неистребимой надеждой на Божие присутствие в мире, обещающей оправдание и искупление бытийного ужаса» [22. С. 207]. С нашей точки зрения, взгляд на Чехова как на предтечу европейского экзистенциализма ограничивает творчество писателя рамками определен- В. С. Абрамова 200 ного направления. Такой подход сужает выбор материала: сложно говорить об экзистенциализме писателя и влиянии на его художественное сознание работ философов, поскольку экзистенциализм как философское учение сформировался лишь в XX в. Вызывают вопросы и границы сопоставления художественной философии Чехова и философии европейского экзистенциализма. Несмотря на то, что в работах литературоведа о Чехове понятия «экзистенциальное» и «экзистенциалистское» употребляются как полные синонимы, а экзистенциализм понимается исследователем в основном в его западноевропейской версии, перед нами одно из немногочисленных исследований феномена экзистенциального сознания писателя. Более того, в работах Спивак делается ценное для нас наблюдение о том, что причины чеховского трагизма экзистенциальные, а не социальные, общественные или национальные: «Современный исследователь В. Миль-дон видит причину всеобщего социального неблагополучия в русской истории, русском национальном характере. Думается, что у Чехова, хотя его произведения построены на русском материале, это неблагополучие носит экзистенциальный характер, в отличие, например, от повестей И.А. Бунина «Деревня» и «Суходол», где автор действительно поднимает вопрос о национальных источниках социальных бедствий именно русского народа» Г22. С. 196]. В работах другого признанного исследователя творчества Чехова Т.Б. Зайцевой анализ художественной философии писателя выполняется с опорой на философию конкретного экзистенциалистского мыслителя. В своей очень глубокой докторской диссертации «Художественная антропология А.П. Чехова: экзистенциальный аспект (Чехов и Киркегор)» (2015) Зайцева рассматривает своеобразие художественной антропологии Чехова в ее генетических связях с экзистенциальной антропологией Серена Киркегора. Анализируя произведения писателя через призму экзистенциальной антропологии Киркегора, литературовед показывает взгляды Чехова на человека как природное и социальное существо; выделяет этиков и эстетиков как два типа героя в чеховских текстах; рассматривает такие важнейшие для Чехова экзистенциальные категории, как страх, отчаяние, смерть, любовь; изучает пространственно-временные измерения человека в мире писателя. В то же время при прочтении работы возникает вопрос, насколько полно экзистенциальная антропология Киркегора помогает описать художественный мир Чехова, ведь отдельные положения философской концепции датского мыслителя вписываются в художественный мир писателя, а другие не вписываются или идут вразрез с ней. Напрашивается и мысль о том, что проблематику философии Киркегора, возможно, можно обнаружить в художественных произведениях и других писателей. Хотя уникальность данной работы бесспорна и заключается в том, что в ней, во-первых, обстоятельно изучаются экзистенциальные основания поэтики Чехова, а во-вторых, органично интегрируются филологическое и философское знание: «Литературная антропология, используя методы философской антропологии, например косвенный метод Киркегора (метод “непря- Интерпретация художественной философии А.П. Чехова 201 мого сообщения”), сократической майевтики, феноменологический или методы герменевтики, на наш взгляд, может и должна соединить скрупулезный анализ текста с философской интерпретацией сотворенного писателем человеческого бытия» [23. С. 2]. Главной проблемой названных работ, на наш взгляд, является то, что в них смешиваются термины «экзистенциальный» и «экзистенциалистский». Важным для исследователей является соответствие или, наоборот, несоответствие идей, выраженных в произведениях писателя, идейному комплексу экзистенциализма, а не выявление уникальных черт экзистенциального сознания автора. Более того, экзистенциальное сознание нередко понимается в «экзистенциалистском ключе» как трагическое, безысходное, абсурдное, связанное со смертью. Мы полагаем, необходимо разграничивать экзистенциализм как философскую школу и экзистенциальное мироощущение как тип сознания, представленный в текстах художника. В этом случае целесообразно говорить о Чехове как об экзистенциальном писателе, а не писателе-экзистенциалисте. Думается, что отголоски экзистенциализма в творчестве художника являются результатом его экзистенциального сознания, которое выражается в определенных формах и которое представило выходящие за рамки определенной культуры смыслы. Следовательно, анализируя произведения Чехова, мы предлагаем различать термины «экзистенциальный» и «экзистенциалистский» и оперировать понятием экзистенциальный. Поэтому особый интерес для нас представляет четвертая группа работ, в которых особенности художественной философии писателя определяются на основе анализа внутренней формы произведений и с помощью живого опыта переживания текста Чехова и тех бытийных ситуаций, в которые автор погружает читателя-исследователя. Еще А.П. Чудаков в монографии «Поэтика Чехова» (1971), уделяя особое внимание художественному слову писателя, сделал ценное наблюдение о «случайностности» отбора материала Чеховым: «Чеховское случайное - не проявление характерного, как было в предшествующей литературной традиции, - это собственно случайное, имеющее самостоятельную бытийную ценность и равное право на художественное воплощение со всем остальным. Особо подчеркнем: равное, но не преимущественное. Нельзя сказать: все внимание автора направлено на случайное. Дело именно в равнораспределенности авторского внимания, в свободном, непредугаданном и нерегламентированном сочетании существенного и случайного» [24. С. 282]. Более того, литературовед отметил, что погруженные в «мир вещей» герои Чехова могут ощутить проявления бытийного в быте [24]. В книге «Проза Чехова: проблемы интерпретации» (1979) В.Б. Катаев справедливо говорит об оригинальном представлении о мире и человеке в произведениях Чехова и «о философской концептуальной основе художественного мира» писателя: «Не к исследованию природы познания самой по себе, не к иллюстрации философских положений при помощи картин и образов, а к целостному воплощению мира в свете своего “представления жизни” стремился Чехов В. С. Абрамова 202 в своих произведениях. И творчество его философично в ином смысле, нежели творчество других великих художников, таких как Толстой и Достоевский» [25. С. 26-27]. Развивая и дополняя наблюдения ведущих отечественных чеховедов, отдельные исследователи последнего двадцатилетия обращаются к экзистенциальной феноменологии (см., например, работу [26]), описывают антропологию художественной прозы Чехова (см., например, работу [27]), изучают философию времени и пространства в произведениях писателя (см., например, работы [28-30]), рассматривая художественную философию через анализ поэтики рассказов, повестей и пьес, а не с позиций конкретных философских школ и учений или художественного метода. Выше мы определяли Чехова как писателя с экзистенциальным типом сознания. Опираясь на труды литературоведов С.Г. Семеновой (см., например, работу [31]), Е.К. Созиной (см., например, работу [32]) и В.В. Заманской (см., например, работу [33]), а также философа М. Хайдеггера (см., например, работу [34]) и психолога С.Л. Рубинштейна (см., например, работу [35]), посвященные феноменологии экзистенциального сознания, дадим свое определение интересующему нас понятию и отметим критерии отнесения того или иного художественного сознания к экзистенциальному типу. Под экзистенциальным сознанием мы понимаем одновременно одну из форм репрезентации художественного сознания и особый тип мироощущения, рождающийся в процессе переживания человеком собственного существования, вопрошания о смысле своего бытия, -как выражение глубокой заинтересованности личности в познании и самопознании - и актуализирующийся через опыт индивидуального существования. Экзистенциальное сознание бытийно, общечеловечно и не закреплено за отдельной культурно-исторической эпохой или нацией. Русское художественное сознание пореформенной эпохи в целом может быть обозначено как сознание экзистенциальное. Интерес к феномену экзистенциального сознания носит комплексный междисциплинарный характер и формируется на стыке исследований философии, литературоведения, психологии, социологии. Исследователи нередко относят то или иное явление к экзистенциальному, если в тексте самовыражение преобладает над образностью. Но в этом случае экзистенциальными могут считаться практически любые произведения, в которых выражается мировоззренческая позиция автора и в которых представлены ситуации рефлексии и выражены ценностно-смысловые позиции героев. На наш взгляд, экзистенциальным (в плане и содержания и выражения) может считаться произведение, в котором смыслы и способы их реализации в поэтике связаны с проблемой существования и отражают особый взгляд писателя на ее решение. Главным критерием отнесения художественного произведения к экзистенциальному мы считаем изображение в нем экзистенциальной ситуации, возникающей благодаря взаимодействию человека и мира и открывающей возможности для экзистенциального переживания. Суть экзистенциального в том, что человек видит какие-то феномены не в ближнем, а в даль- Интерпретация художественной философии А.П. Чехова 203 нем контексте, особенно когда он имеет дело с тем, что выходит за пределы его понимания. Опыт углубления приводит к тому, что человек напряженно ищет глубину и ему уже недостаточно поверхностных впечатлений и рассуждений. В каждой попытке открыться этому человек оказывается в диалоге с тем, что пока не может охватить своим умом и своим опытом. Преломление экзистенциального сознания имеет свои особенности в творчестве каждого автора. Так, можно говорить об экзистенциальном сознании Ф.М. Достоевского, Ф.И. Тютчева, В.М. Гаршина или А.П. Чехова, однако специфика понятия «экзистенциальное» применительно к каждому конкретному писателю будет уникальной. И именно манера представления экзистенциального отличает Чехова-художника. Экзистенциальное проживается его героями в повозке по дороге домой, за обедом, при отходе ко сну или при выполнении какой-либо работы, т.е. в бытии обыденном. Попытка осмыслить свое место в мире, потрясение горем и переживание утраты, поражение величием природы, осознание связи времен - все это проявления экзистенциального. В произведениях писателя в одной фразе могут быть объединены бытийные законы и, например, каша, которую едят собравшиеся вокруг стола люди: «Пока ели, шел общий разговор. Русский человек любит вспоминать, но не любит жить; Егорушка еще не знал этого, и, прежде чем каша была съедена, он уж глубоко верил, что вокруг котла сидят люди, оскорбленные и обиженные судьбой» [36. T. 7. С. 64]. Цитата из повести «Степь», думается, как нельзя лучше характеризует мировидение Чехова. В его прозе и драматургии мысли философского плана в повествовании никак не выделены, они идут «подряд» с бытовыми рассуждениями. Например, размышления профессора в «Скучной истории» о науке, театре, литературе, чувстве личной свободы, университетском образовании, «общей идее» постоянно перемежаются с мыслями о леще с кашей или о горничной, «говорливой и смешливой старушке», о расходах, которых не становится меньше. Экзистенциальны по своей сути и ранние произведения писателя, в которых человек часто поставлен в определенную ролевую ситуацию и должен выполнить свою социальную функцию, придерживаясь в поведении общепринятых стереотипов. При этом одни герои не находят сил отказаться от привычной модели поведения, хотя их начинают мучить экзистенциальные вопросы, которых они не понимают или боятся, от которых пытаются убежать и защититься (вспомним рассказы «Смерть чиновника», «Дочь Альбиона», «Обыватели» и др.); другие же «выпадают» из этой роли, и им открываются новые горизонты видения (рассказы «Хирургия», «Тоска», Ванька» и др.). Таким образом, можно сделать вывод о неоднозначности интерпретаций художественной философии Чехова в исследовательском дискурсе. Учитывая все достижения ученых, мы полагаем, что наиболее перспективным в постижении созданного писателем бытия и человека является анализ прежде всего внутренней формы рассказов, повестей и пьес с использованием герменевтико-феноменологического (см., например, работу [27]), В. С. Абрамова 204 экзистенциально-феноменологического (см., например, работы [26, 37]), а также структурно-функционального подходов к произведению, которые помогают исследовать механизмы конституирования смыслов и способы ведения диалога между читателем и произведением, обращены к изображенным в тексте явлениям (феноменам) и способствуют глубокому раскрытию чеховской художественной концепции мира и человека.

Скачать электронную версию публикации