The narrative structure of The Cossacks by Leo Tolstoy.pdf Письма и дневники Л.Н. Толстого периода создания повести «Казаки»(1852-1862) дают представление о характере творческого мышления писате-ля, о поисках художественной формы для выражения авторского замысла. Вдневнике 24 октября 1853 г. Толстой записывает: «Читал сочинение, в осо-бенности чисто литературное, - главный интерес составляет характер автора,выражающийся в сочинении» [1. Т. 21. С. 96]. Наиболее важным и сложнымдля писателя оказался вопрос выбора типа повествования и жанра. Совокуп-ность художественных способов воплощения авторской идеи в повести Тол-стой называет «тоном». В письме к П.В. Анненкову от 24 октября 1857 г. онразмышляет о «четырех различных тонах», в которых пытался писать «Каза-ков», не зная, «что выбрать или как слить», или «все бросить» [1. Т. 18.С. 479]. Использование музыкального термина в отношении художественнойструктуры повести показательно в том отношении, что изначально Толстойстремился на материале истории поездки молодого аристократа на Кавказпоставить глубокие нравственно-философские проблемы, потребовавшие длясвоего воплощения формы, генетически связанной с лирико-музыкальной иживописной традицией, присутствующей как в эпической и лирической по-эзии, так и в прозе. Толстой будет искать способы «слияния» различных то-нов именно на основе их поэтической природы. Категория «поэтического»рассматривается в предлагаемой статье как особое качество содержания ихудожественной структуры произведения, служащее цели воплощения и вы-явления философского смысла авторской идеи и функционирующее в текстекак развивающаяся система.В тексте повести можно выделить отчетливое и прозрачное звучание пер-воначальных тонов, в частности эпического как объективно-нейтрального илирического как субъективно-взволнованного. Изучение этих «тонов» позво-ляет выявить генезис поэтической природы прозы Толстого и сделать наблю-дения над некоторыми особенностями повествования.Вопрос о жанровом своеобразии «КазаковH! @ », а именно синтезе очерковойи романной структур, достаточно полно освещен в исследованиях о Толстом[2. С. 353-363]. Жанровый синтез, найденный писателем в автобиографиче-ской трилогии, продолженный в «Севастопольских рассказах» [3], получилуглубленное развитие в «Казаках». В синтезе очеркового и романного отра-зилась толстовская идея о путях духовного развития человека через сложнуюдиалектику личного и общечеловеческого. Поиски истинной гармонии суще-ствования Толстой связывал со способностью человека в ходе моральногоразвития, не теряя любви к себе, уметь жить для других. В «Казаках» равнуюзначимость получило как изображение общей жизни (казаков, народа), так ипсихологически глубокое воссоздание процессов внутреннего развития героя.И каждая из этих стихий, мира общего и личного, в процессе их взаимодей-ствия требовала особых способов поэтизации. Письма и дневники позволяютувидеть напряженную работу Толстого-читателя и писателя в процессе ос-воения им произведений искусства и науки, дающих образцы поэтическоговоссоздания материала в эпической и лирической форме.В 1852 г. попытка описать «ход своего морального развития» [1. Т. 21.С. 64] вылилась в стихотворной форме: «1-я глава, стихи, написана, но я несоставил о ней никакого мнения - скорее дурна, чем хороша» [1. Т. 21. С. 66].Включение исканий героя в контекст большой русской истории (служба ижизнь русского казачества на Кавказе) определило внимание писателя кочерковому жанру и очерковому типу повествования. В 1852 г. делаются за-писи: 13 октября - «Хочу писать кавказские очерки » [1. Т. 21. С. 81];19 октября - «Очерки Кавказа» [1. Т. 21. С. 81]. В дневнике набрасываютсяпрограммы для образования слога, планы «Очерков Кавказа», навеянные рас-сказами казака Япишки: « рассказы его удивительны. ОчеркиКавказа: а) об охоте, b) о старом житье казаков, с) о его похождениях в го-рах» [1. Т. 21. С. 82].Поиски формы, в которой сочеталось бы очерковое и лирическое, сталинеобходимостью по мере вызревания романного замысла повести, предопре-делившего создание особого тона повествования, «слившего» в органическицелое разнообразные, ранее отдельно существовавшие тоны и подходы к на-писанию повести. Внимание Толстого привлекают тургеневские «Запискиохотника», отличающиеся жанровым и стилевым синтезом очерка и лириче-ской исповеди. «Записки охотника» вызывают восторженную оценку Толсто-го: « как-то трудно писать после него» [1. Т. 21. С. 91] и побуждают кработе над будущими «Казаками»: «Утром начал казачью повесть. об-думаю главу «Беглеца» [1. Т. 21. С. 92].Поэтический аспект эпического повествования связан с ориентацией Тол-стого на фольклорно-литературную традицию [4]. Собственно очерковая ма-нера письма, обладающая у Толстого поэтическим качеством, опирается набольшой круг историко-публицистической, естественно-научной и художест-венной литературы. Этот тип повествования доминирует в IV-IX главах, вы-полняющих особую роль. Н.Я. Берковский называет эти главы «страницамиэтнографии и быта» [5. С. 59] и «эпизодом, где наглядно, резким литератур-ным приемом выражено, как понимает Толстой отношения между индивиду-альностью и состоянием мира, от которого она отделилась»: «До этой мину-ты повествование занято было целиком Олениным, петербургским жителем иофицером. Но тут он брошен Толстым, как будто навсегда забыт. Идут стра-ницы за страницей описаний жизни в Новомлинской и около нее» [5. С. 59].Для нарратива этих глав характерны описательно-исследовательское сло-во историка, тщательная, научная детализация естествоиспытателя и этно-графа, живописная манера лаконичного и точного описания. В дневниковойзаписи от 31 октября 1853 г. Толстой сокрушался по поводу пушкинской ма-неры изложения: «Я читал «Капитанскую дочку» и увы! должен сознаться,что - теперь уже проза Пушкина - стара - не слогом, - но манерой изложе-ния. Теперь справедливо - но в новом направлении интерес подробностейчувства заменяет интерес самых событий. Повести Пушкина голы как-то» [1.Т. 21. С. 98]. Наблюдение, сделанное в начале работы над «Казаками», будетоткорректировано самой практикой Толстого. Так, уже в дневнике 8 июля1854 г., чтобы передать сильное впечатление от стихотворения «Янко Марна-вич» из цикла «Песни западных славян» Пушкина, Толстой пересказывает впрозе песню близко к тексту, сохраняя повествовательно-эпическую, объяс-няющую интонацию. На пять вопросов, заданных в первой строфе «ЯнкаМарнавича» («Что в разъездах бей Янко Марнавич? / Что ему дома не сидит-ся? / Отчего он двух ночей сряду / Под одной кровлей не ночует? / Али не-други его могучи? / Аль боится он кровомщенья?» [6. Т. 2. С. 323], в пушкин-ском тексте следует ответ в форме скупо, «голо» излагаемого сюжета. Имен-но ответ, а не вопросы пересказывает Толстой, сохраняя все детали поведе-ния, акцентируя «интерес самых событий»: Янко Марнавич «убил нечаянносвоего друга. Помолившись усердно и долго в церкви, он пришел домой и легна постель. Потом он спросил у жены, не видит ли она чего-нибудь в окне,она отвечала, что нет. Он еще раз спросил, тогда жена сказала, что видит зарекой огонек; когда он в третий раз спросил, жена сказала, что видит - ого-нек стал побольше и приближается. Он умер. Это восхитительно! А отчего?Подите объясните после этого поэтическое чувство» [1. Т. 21. С. 126-127].К начальной работе Толстого над повестью относится чтение им «Исто-рии государства Российского» Н.М. Карамзина. В дневнике 17, 18 ноября1852 г. Толстой записывает: « читал ее отрывками. Слог очень хорош.Предисловие вызвало во мне пропасть хороших мыслей» [1. Т. 21. С. 102].Конкретное сравнение IV главы повести (об истории терского казачества) ивсей повести в целом с Предисловием к «Истории государства Российского»обнаруживает внутреннюю глубокую соотнесенность идей Карамзина и Тол-стого, их эстетическую установку на фактичность, правду и значимость изо-бражаемого. Так, карамзинское понимание истории как «священной книгинародов: главной, необходимой; зерцала их бытия и деятельности; скрижалиоткровений и правил; завета предков к потомству; дополнение, уточнениенастоящего и примера будущего» [7. С. 13] определяет содержание очерко-вых исторических глав и пафос всей повести.Рассуждение Карамзина о нравственной пользе изучения истории, кото-рая «питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает ду-шу к справедливости» [7. С. 13], соотносится с толстовской идеей о пути ду-ховного развития человека через приобщение его к жизни народа. Для Тол-стого, напряженно искавшего форму рассказа об истории, о быте и нравахказаков, составляющих целый пласт русского общества, важны были «оченьхороший» слог Карамзина-историка и его эстетическая ориентация на точ-ность изложения исторического материала. «Здравый вкус, - писал Карамзинв Предисловии, - уставил неизменные правила и навсегда отлучил Дееписа-ния от Поэмы, от цветников красноречия, оставив в удел первому быть вер-ным зерцалом минувшего, верным отзывом слов, действительно сказанныхГероями веков » [7. С. 19].В Предисловии Карамзин сближает Гражданскую Историю с Естествен-ной в их нетерпимости к вымыслам, в стремлении изображать «то, что естьили было, а не то, что могло» [7. С. 18]. И в круге чтения Толстого 1852 г.рядом с «Историей государства Российского» Карамзина находит место «Ес-тественная история» Бюффона: «Читал прекрасные статьи Бюффона о до-машних животных. Его чрезвычайная подробность и полнота в изложениинисколько не тяжела» [1. Т. 21. С. 67]Интерес к Бюффону мог быть «спровоцирован» статьей о нем, опублико-ванной в журнале «Библиотека для чтения» (1852. № 1) [10]. Содержаниестатьи «Несколько слов о Бюффоне», характеристика, даваемая «геометру иестествоиспытателю» [10. С. 77], автору «Естественной истории», почитате-лю Ньютона и современнику Руссо, Вольтера и Монтескье, чрезвычайно ин-тересна в соотношении с личностью Толстого и его размышлениями о жизнии творчестве. Так, по словам автора статьи, в Бюффоне сочетались привер-женность к опытному пути исследования и смелость «генерализировать от-дельные понятия» [8. С. 77]. «В гении Бюффона, - пишет автор статьи, - со-единились гений поэта и гений философа», и «господин Бюффон более по-хож на Мильтона, нежели на Ньютона», поскольку «гораздо труднее соеди-нить идеи, занимающие всё человечество, нежели найти одну из них, объяс-няющую явление природы» [8. С. 77].Автор статьи отмечает, что «систематическая часть его тво-рений отличается характером в высшей степени поэтическим» [8. С. 78]. Ос-нование поэтичности этого «метафизического живописца» автор видит в про-светительском характере мышления ученого: Бюффон «доказывает, что вприроде всякого чувствующего существа добро преобладает над злом» [8.С. 83], что естествоиспытатель «не хотел низвести человека на степень бес-смысленного счастия животных, он хотел, чтобы силою разума человек воз-высился на степень высшего благополучия» [8. С. 83-84]. Наделяя Бюффоназванием «гения живописца» [8. С. 77], автор статьи особое внимание уделяетего слогу: «В этом отношении он был столько же требователен, как самыйутонченный между древними писателями, и его речь должна была в одновремя удовлетворять слуху и ритмическому размеру. Кроме плавности, онзаботился еще и о ясности слога» [8. С. 86]. В статье приводятся образцыописания животных, так восхитивших Толстого: «Он говорит, например, оболене: «Олень одарен, по-видимому, хорошим зрением, тонким обонянием ипревосходным слухом. Прислушиваясь, он поднимает голову, настраиваетуши и узнает звук на огромном пространстве; выходя в мелкий кустарник илив другое место, он вдруг останавливается, быстро оглядывается во всестороны и начинает отыскивать направление ветра, стараясь чутьем уз-нать, нет ли кого-нибудь, могущего прервать его спокойствие». Какая лег-кая, воздушная картина, изображенная в трех строках, дышащая спокойстви-ем и при всем том отличающаяся полнотою!» [8. С. 86].Об актуальности и востребованности для художественной литературыочеркового типа письма свидетельствует опыт Николая Николаевича Толсто-го в его «рассказах» «Охота на Кавказе», которые создавались в непосредст-венной близости Л.Н. Толстого, читались им до публикации в журнале «Со-временник» в 1857 г. По поводу одного из рассказов Н.Н. Толстого Лев Ни-колаевич записывает в дневнике 13 июня 1856 г.: «Читал прелестнейший рас-сказ «Чеченка» Николеньки. Вот эпический талант громадный». 14 июня1856 г.: «Читал Николенькин рассказ, опять заплакал. Рассказывая казачьюпеснь - тоже. Начинаю любить эпически легендарный характер» [1. Т. 21.С. 158].Семь небольших рассказов Н.Н. Толстого напрямую соотносятся с «Каза-ками» близостью материала и тематики (Кавказ, охота, типы горцев и черке-сов), вниманием к этнографии, тщательностью живописания природы, зве-рей, птиц, оружия и т. д.; очерковой манерой «подробности и простоты в вы-ражении». Начиная с заглавия всего цикла и отдельных рассказов («В родевведения: Разнообразие местности, окружающей Кавказ. - Стрельба тузем-цев. - Охота за дудаками. - Ищейки» и т. д.), в описаниях доминирует пере-числительная интонация, закрепляемая запятыми и точками с запятой. «Споловины апреля почти вся птица сидит на яйцах; жара наступает сильная;лес одевается; поляны зарастают камышом и бурьяном; вьющиеся растенияпокрывают лес; хмельник и плющ переплетаются около корней; дикий вино-градник покрывает стволы их» [9. С. 169]. Вместе с тем эта же конкретнаядетализация содержит в себе поэтический элемент благодаря множественно-сти живописных цветовых и звуковых эпитетов и организации ритма повест-вования, напоминающего мерный, неторопливый слог ученого исследования,как, например, Бюффона, охарактеризованного в статье «Библиотеки длячтения»: « слог его отличается благородством, достоинством, приличи-ем и ясностью. Он возвышен не столько по своим оборотам и выражениям,сколько по постоянной важностислужат этой миссии начальные строки, очерковые «зачины» 20 из 42 главповести, выполненные точно по типу начальных фраз IV-IX глав:IV - «Вся часть терской линии »; V - «Был тот особенный вечер, ка-кой бывает только на Кавказе»; VI - «Мужское население станицы живет впоходах »; VII - «Солнце уже скрылось »; VIII - «Было уже совсемтемно, когда »; IX - «Уже начинало светать»; X - «На третий день послеописанного события »; XI - «Ввечеру хозяин вернулся с рыбной ловли»; XIII - «Между тем на площади пробили зорю». XIX - «Туман частьюподнимался, открывая мокрые камышовые крыши»; XXIV - «Было пять ча-сов утра»; XXVII - «Лукашка, перед уборкой винограда, верхом заехал»; XXIX - «Был август месяц»; XXXI - «Солнце вышло уже из-за груши»; XXXIII - «На другое утро Оленин »; XXXV - «На другой деньбыл праздник»; XXXVI - «В это время из боковой улицы выехали на пло-щадь »; XXXVIII - «Уже было темно, когда »; XXXIX - «Уж позд-но ночью Оленин »; XL - «На другой день Оленин ».Функция этих зачинов - сохранить энергетику очеркового пласта за счетвременных указателей держать открытой перспективу постоянного присутст-вия общей жизни, которая входит в повесть, закрепляя зачины картинамикавказской природы, описаниями военных вылазок и праздников, историямиЕрошки и Лукашки. Очерково-эпический пласт повествования в «Казаках»опирается на мощную гомеровскую традицию [10]. Судя по дневнику, в авгу-сте 1857 г. Толстой был погружен в чтение «Илиады». Он записывает 15 ав-густа: «Читал «Илиаду». Вот оно! Чудо! Переделывать нужно всю«Кавказскую повесть» [1. Т. 21. С. 190]; 24 августа: «Читал Гомера. Прелест-но»; 25 августа: «Читал восхитительную «Илиаду». Гефест и его работы» [1.Т. 21. С. 191]. В авторской модели изображения жизни казачества, представ-лявшегося ему особым утопическим миром («казак - дик, свеж, как библей-ское дерево» [1. Т. 21. С. 190]), легко просматривается содержание и поэтикаобраза гомеровского гефестового щита, так восхитившего Толстого. Щит Ге-феста у Гомера - модель космоса, в который вписана жизнь древних греков:мир (веселые звуки, браки, пиршества , торжища), война (рати, смуты, злоба,убийства, кровавые трупы), весенняя пахота (широкое поле, тучная пашня),жатва (высокие нивы, сладостная вечеря, сбор урожая (винограда), животныймир (стада волов, львы, собаки), пастбище (роскошная паства), праздник ихороводы - и все это живет в обрамлении звездного неба (Арктос, Орион,Плеяды, Гиады) и реки Океана. Толстой «наследует» эпическую полноту,всесторонность изображения быта своих казаков (в мирных занятиях, воен-ных стычках, праздниках и сельскохозяйственных работах, дома и на площа-ди) и тщательную детализацию, реальную и поэтически одухотворенную од-новременно. Эта ориентация на большой эпос сквозит в мельчайших поэти-ческих деталях, в способах изображения. Например, использование цвета приописании сбора винограда отличается точностью в передаче натуральной па-литры и художественной живописностью колорита. Эта же особенность по-этики свойственна манере Н.Н. Толстого, которого брат называл «эпическимталантом громадным» [1. Т. 21. С. 158].Гомер «Илиада» (перевод Н.И.Гнедича)Сделал на нем отягченныйгроздием сад виноградный,Весь золотой, лишь одни ви-ноградные кисти чернелись;И стоял он на сребряных,рядом вонзенных подпорах,Около саду и ров темно-синий [11. C. 305]1Н.Н. Толстой «Охота на Кав-казе» («Кизлярские сады»)Кругом вас, справа, слева,спереди, целое море виногра-да - и ничего больше, кромевинограда. Зелени не видать.Редко где-нибудь по высокойторкалине вьется лоза, на ко-торой осталось нескольколистов ярко кровавого цвета;остальные листы, запыленные,почерневшие, съежившиеся отсолнца, прячутся между чер-ными и темно-синими гроздь-ями, только кое-где прозрач-ными. Янтарные кисти белогои розового винограда нару-шают это однообразие. Места-ми чернеется уже убранныйсад» [9. C. 191]Л.Н. Толстой «Казаки»Был август месяц. Садыглухо заросли вьющеюся зеле-нью, и в прохладной густой тенивезде чернели из-за широкихпросвечивающих листьев спелыетяжелые кисти. По пыльнойдороге, ведущей к садам, тяну-лись скрипучие арбы, вeрхомналоженные черным виногра-дом. Плоские крыши избу-шек были сплошь уложены чер-ными и янтарными кистями,которые вяли на солнце» [1. Т. 3.С. 259-260]Таким образом, очерковые зачины, определяющие временные и про-странственные ориентиры общей, природной и народной, жизни, скрепляюттекст повести, на композиционном уровне окружают главы, открывающиесяроманными диалогами или сообщением о событии, и тем самым постоян-но напоминают о «вечном», включают героя в ход большой национальнойжизни.Другой тип нарратива, отличный от повествовательно-очеркового, пред-ставлен «субъективной поэзией искренности» [1. Т. 18. С. 479]. В письме кП.В. Анненкову 1857 г. из Кларана, говоря о необходимости выбора «тона»для повести, Толстой пишет о недостаточности для исполнения замысла типаповествования, связанного с традицией рефлексивной прозы: « эта субъ-ективная поэзия искренности - вопросительная поэзия - и опротивела мненемного и нейдет ни к задаче, ни к тому настроению, в котором я нахожусь; япустился в необъятную и твердую положительную объективную сферу иошалел: во-первых, по обилию предметов, или, скорее, сторон предметов,которые мне представились, и по разнообразию тонов, в которые можно вы-ставлять эти предметы» [1. Т. 18 С. 479]. Ранее, в 1856 г., между Толстым иВ.В. Абросимовой развернулась обширная переписка на тему любви. Вся пе-реписка, в которой присутствовала и тема любовного треугольника (историяс Мортье), выдержана в стилистике «субъективной» «вопросительной по-эзии», идеально представленной в романе Гете «Страдания молодого Верте-ра». Имя гетевского героя упоминается в письмах. 29 сентября 1856 г. Тол-стой записал в дневнике: «Читал «Вертера». Восхитительно» [1. Т. 21.С. 163]. Этот «тон» повествования, восходящий к традиции сентиментально-психологической прозы, получает важный статус в «Казаках» как способпсихологического анализа, как актуализация проблемы личности и яркое вы-ражение романного начала. Наиболее отчетливо он звучит в связи с разра-боткой мотива воспоминания, генетически связанного с элегической тради-цией [12; 13].Мотив воспоминания, будучи сквозным, предстает в повести в эпическойи лирической (субъективной) моделях. Не менее 40 раз возникают рассказы обылом, поведанные дядей Ерошкой и Лукашкой. Эти рассказы о былом сю-жетны, эпичны, поэтическое чувство передается через живописание событий.Совсем иное в «субъективной поэзии» повести. Образец ее дан во II главе«Казаков» при изображении душевного состояния Оленина на пути героя изМосквы на Кавказ. Слово «воспоминание» встречается у Толстого на однойстранице не менее 10 раз, а организация текста основывается на внутреннейантитезе. Оно выступает как знак особого типа повествования, направленно-го на воссоздание процесса саморефлексии, состояния драматического на-пряжения всех духовных сил и отклика на многообразные стороны жизни. Вписьме к А.А. Толстой от 18-20 октября 1857 г. Толстой, объясняя, почемуон не сразу ответил на её письмо, дает рациональное описание механизмапереживания, протекающего, в частности, в форме воспоминания как непре-менного атрибута душевного процесса. «В голове, - пишет Толстой, - естькоридор, по бокам которого расположены ящики с «хорошими мыслями ивоспоминаниями» и с «неприятными мыслями и воспоминаниями» [1. Т. 18.С. 492]. Рассуждения Толстой сопровождает рисунками и объяснениями, как,в какой последовательности «ящики выдвигаются в коридор» и как они сме-шиваются, взаимодействуют. «Кроме того, - продолжает Толстой, - надознать, что каждый ящик имеет пропасть подразделений. Подразделения зави-сят от человека. У меня разделяются на воспоминания о хороших, оченьхороших и серьезно хороших и людях ничего. Едучи верхом, пружинахорошего расположения пожалась, и ящики выскочили все. Потом ста-ли убираться понемногу. Но, приехав домой, в коридор надо было про-пустить новые штуки, именно вопрос о том, как рассудить подравшегося му-жика с женой, вопрос о покупке лесу и т.п., и эти вопросы самым грубым ма-нером полезли напролом в коридор» [1. Т. 18. С. 492-493].Шутливая и на первый взгляд схематично нарисованная анатомия пере-живания, по словам Толстого, написана «очень не шутя», поскольку она ос-новательна и объясняет толстовскую концепцию развития личности как про-цесса нравственных исканий, преодоления противоречий на пути к истине:«Вечная тревога, труд, борьба, лишения - это необходимые условия, из кото-рых не должен сметь думать выйти хоть на секунду ни один человек Мне смешно вспомнить, как я думывал и как вы, кажется, думаете, что мож-но устроить счастливый и честный мирок, в котором спокойно, без ошибок,без раскаянья, без путаницы жить себе потихоньку и делать не торопясь, ак-куратно все только хорошее. Смешно! Чтоб жить честно, надо рваться,путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать и опятьбросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие - душевная подлость»[1. Т. 18. С. 492-493].Этические максимы Толстого определили новизну созданного им типагероя в русской литературе и предопределили необходимость разработки ху-дожественных форм воплощения диалектики чувства как процесса нравст-венных исканий героя. Вопросительная, субъективная поэзия была формойисповеди, историей духовной активности Оленина. Меняющийся тон воспо-минаний позволил Толстому показать процесс душевной работы.В черновой редакции этой главы, названной «Воспоминания и мечты»,картины прошлого и их восприятия возникают в памяти Оленина во временитолько прошедшего, не соотносимого с настоящим; настоящее же фиксиру-ется лишь в отдельных фразах заключительного абзаца: «Как я этого тогда незаметил!» [14. С. 294]. В канонической редакции «Казаков» создан единыйтекст «воспоминаний», в котором былое возникает как сигнал переживанийнастоящего момента. Событийный ряд теряет свою организующую функцию,сюжетные повороты оказываются произвольными, носят как бы случайныйхарактер, поскольку механизм раскрытия диалектики чувства строится не нахронологии, а на развитии переходов, оттенков и слияния в едином звучаниитона повествования.В начале главы - в момент выезда из Москвы - идут воспоминания, свя-занные со светлой полосой «любви к самому себе, горячей, полной надежд,молодой любви ко всему, что только было хорошего в его душе»: «Емувспоминались все задушевные, как ему казалось, слова дружбы, стыдливо,как будто нечаянно, высказанные ему перед отъездом. Вспоминались пожа-тия рук, взгляды, молчания, звук голоса, сказавшего: прощай, Митя! - когдаон уже сидел в санях. Вспоминалась своя собственная решительная откро-венность. И все это для него имело трогательное значение» [1. Т. 3. С. 155].Процесс взросления сказался в охвативших Оленина воспоминаниях,полных иной эмоциональной окраски, в них звучит раскаяние и осуждениестарой, светской жизни: «Прощанье с приятелями растрогало его, и ему сталавспоминаться вся последняя зима, проведенная им в Москве, и образы этогопрошедшего, перебиваемые неясными мыслями и упреками, стали непроше-но возникать в его воображении. Ему вспомнился этот провожавший егоприятель и его отношение к девушке, о которой они говорили. Девушка этабыла богата. «Каким образом он мог любить ее, не смотря на то, что она менялюбила?» - думал он, и нехорошие подозрения пришли ему в голову. Ион стал вспоминать свои увлечения. Вспомнил он первое время своей свет-ской жизни и сестру одного из своих приятелей. вспомнились ему этиразговоры, тянувшиеся как «жив-жив курилка», и общую неловкость, и стес-нение . Потом вспомнился ему бал и мазурка с красивою Д. И вотему вспоминается его хозяйственная деятельность в деревне, и опять не начем с радостию остановиться в этих воспоминаниях. вслед за этимприходит ему мысль, заставляющая его морщиться и произносить неясныезвуки: это воспоминание о мосье Капеле и шестистах семидесяти восьмирублях, которые он остался должен портному, - и он вспоминает слова «Ах, боже мой, боже мой! - повторяет он, щурясь и стараясь отогнать не-сносную мысль» [1. Т. 3. С. 157-158].Таким образом, первое и второе включения мотива воспоминания резкоконтрастны по своей тональности. Третий раз этот мотив звучит в заключи-тельной части главы, где описываются мечты Оленина о будущем, свиде-тельствующие о вступлении героя в новое состояние душевной гармонии иподъема, пришедших на смену горечи и недовольству. Стилистически эмо-ции радости и горечи соединяются, создавая один смешанный тон: «Ежелипри этом вспоминаются старые унижения, слабости, ошибки, то воспоми-нание о них только приятно. Ясно, что там, среди гор, потоков, черкешеноки опасностей, эти ошибки не могут повториться. Уж раз исповедался в нихперед самим собою, и кончено» (1. Т. 3. С. 159).Тон «субъективной прозы» не ограничивается в повести только испове-дальной функцией. Через слово повествователя, владеющего музыкой повто-ров, тон входит в описания пейзажей, животных, событий, других героев и,сливаясь с очерково-описательным, рождает уникальный поэтический сплав,создающий эпически полную и эмоционально напряженную картину органи-ческой целостности мира и героя в нем: «В станице все затихло, поздний ме-сяц взошел, и стала виднее скотина, пыхтевшая по дворам, ложившаяся имедленно встававшая. Оленин со злобой спрашивал себя: «Чего мне нуж-но?» - и не мог оторваться от своей ночи. Вдруг ясно послышались ему шагии скрип половицы в хозяйской хате. Он бросился к дверям; но опять ничегоне было слышно, кроме равномерного дыхания, и опять на дворе после тя-желого вздоха поворачивалась буйволица, вставая на передние колени, потомна все ноги, взмахивала хвостом, и равномерно шлепало что-то по сухой гли-не двора, и опять со вздохом укладывалась она в месячной мгле… Он спра-шивал себя: «Что мне делать?» - и решительно собирался идти спать; ноопять послышались звуки, и в воображении его возникал образ Марьянки,выходившей на эту месячную туманную ночь, и опять он бросался к окну, иопять слышал шаги» [1. Т. 3. С. 268]. Воссоздание обычной картины мира(ночные звуки в спящей станице) и состояния переживаемого в данный мо-мент волнения героя, зафиксированного вопросительной интонацией, поэти-ческое чувство природы, равно свойственное герою и повествователю и рав-но распространенное на прозу быта и любовные переживания Оленина черезмногократное, рефреном проходящее «опять», - всё это достигается Толстымпутем слияния в органическое целое разных повествовательных потоков.Таким образом, толстовская идея о нравственном совершенствовании че-ловека как процессе развития его личности в слитности с общей жизнью на-рода предопределила создание в «Казаках» сложного типа повествования,включающего в себя простоту, ясность очерково-эпического стиля и слож-нейшей лирико-философской манеры письма, связанной с традициями сен-тиментально-романтической литературы.

Скачать электронную версию публикации