Psycho-physiological features as basis of existential consciousness in F.M. Dostoevsky's works.pdf Исследование творчества Ф.М. Достоевского, носителя и репрезентантаэкзистенциального сознания в русской и мировой литературе, предполагаеткачественно новый взгляд на созданные им тексты во всем многообразии ихсюжетно-тематического и жанрового воплощения. Сознание в данном слу-чае - это метакатегория [1], реализующая себя в различных формах художест-венного письма как способах объективации в слове, самоописания и само-структурирования. Феноменологически целостный характер сознания опреде-ляется в первую очередь его системностью, в основе которой лежат психогене-тические и ментально-мировоззренческие особенности личности писателя.Все сказанное выше определяет цель настоящей статьи - исследованиевопроса о генезисе уникальных черт экзистенциального сознания Достоев-ского, принципиально отличающих его от других авторов экзистенциальноймироориентации, через анализ доминантных, формирующих характер психо-физиологических особенностей личности писателя. К числу таких особенно-стей мы относим эпилептическую конституцию психики, определяющуюформы реакции личности на окружающий мир, механизмы переживания «по-граничных ситуаций» и способы их художественного выражения. Нам пред-ставляется принципиально важным разделить, что является в экзистенциаль-ном мышлении Достоевского универсальным (присутствует и у других авто-ров), а что определяет уникальный авторский мирообраз, своеобразие формсловесного воплощения экзистенциального сознания.Заявленная проблема исследования предполагает четкое терминологиче-ское и методологическое самоопределение для избежания в дальнейшем не-удобств, связанных с выбранной стратегией анализа.Экзистенциальное сознание понимается нами как философски-худо-жественный феномен, существующий одновременно в двух ипостасях: какиндивидуальный поведенческий текст писателя (повседневно-экзи-стенциальное сознание) и как тип художественного мышления, реализующийсебя в различных формах художественного письма (художественное созна-ние). Подобное определение позволяет нам акцентировать бытийный статусэкзистенциального сознания, его незакрепленность за конкретной литератур-ной эпохой и национальной культурой1. Поэтому русское художественноесознание пореформенной эпохи может быть обозначено как сознание экзи-стенциальное, несмотря на то, что ни в философской мысли, ни в языкеXIX в. подобного термина не существовало. Используя терминологиюУ. Эко, можно сказать, что экзистенциализм - это «не фиксированное хроно-логически явление, а некое духовное состояние» [3. С. 635], поэтому и рас-сматривать экзистенциальное сознание русских писателей XIX в. (Ф.М. Дос-тоевского, Ф.И. Тютчева, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова) и формы его воплоще-ния необходимо не как пролегомены к западноевропейскому экзистенциа-лизму ХХ в., а как особую фазу развития экзистенциального сознания, обла-дающую специфическими чертами.Доминантными особенностями экзистенциального сознания являютсясубъективная переживаемость человеком себя в мире и мира в себе; интегра-тивный характер (экзистенциальное сознание отражает представление о ха-рактере эпохи и мироощущении человека в ней, соединяет философские,культурно-исторические и литературно-художественные пласты). Экзистен-циальное сознание, как указывалось выше, является метакатегорией, что по-зволяет говорить о его синтетичесмком характере, включающем в себя сферутрадиционного психологического сознания как способность человека к реф-лексии и саморегуляции, подсознание (в терминологии З. Фрейда и К.-Г. Юн-га - «бессознательное») и собственно художественное сознание как прису-щей художникам слова еще одной формы объективации виртуальных мысли-тельных и эмоциональных процессов (которыми деятельность сознания, ко-нечно же, не исчерпывается). Специфическая природарактер и т.д.), так и специфических. Повседневно-экзистенциальное созна-ние - это проявление сугубо индивидуальных реакций личности на реальныесобытия окружающего мира и духовной жизни, это предельно заостреннаясфера человеческого Я во всем многообразии его субъективных проявлений(жизненный опыт, факты биографии, привычки, болезни, речь, жестикуля-ция, особенности мышления и т.д.). Художественное сознание - это «идеаль-ная реальность (курсив мой. - А.К.) различных образов сознание-результат, сознание-продукт духовного (идеального) освоения мира (курсивмой. - А.К.)», включающее в себя «различные виды духовной деятельности, вкоторых происходит целенаправленная идеальная переработка и пере-воссоздание (освоение) отражаемой субъектом действительности», это «сис-тема идеальных структур, порождающих, программирующих и регулирую-щих художественную (творческую и воспринимательскую) деятельность и еепродукты» [5. С. 5-7]. Повседневно-экзистенциальное и художественное соз-нания обладают целым рядом функциональных и мирообразных подсистем,позволяющих осмыслить одно и то же явление одновременно с разных пози-ций: мироотношение, мироощущение, миромоделирование. Данный постулатопределяет стратегию диалогического взаимодействия исследователя с твор-ческим универсумом Достоевского: от психофизиологических особенностейи жизненных впечатлений как основы формирования экзистенциального ми-рообраза в сознании писателя - к миромоделирующим началам собственнотворчества, к исследованию экзистенциальных доминант в эстетике писателяи формам их воплощения в его художественной практике.Системность экзистенциального сознания предполагает акцентирование вметодологии исследования следующих смысловых доминант:1) системообразующих начал экзистенциального сознания (психогенети-ческие особенности личности писателя и их реализация в его поведенческомтексте, повседневно-экзистенциальном )Tj/Tсознаниикак жизненный опыт писателя формирует уникальную манеру выраженияуниверсального содержания. Повседневно-экзистенциальное сознание писа-теля определяется в первую очередь универсальной особенностью устройстванервной системы человека - функциональной асимметрей головного мозга[6]: специфика организации психических функций a priori определяет диало-гичность мышления человека, постоянную потребность в собеседнике, в вы-ражении своих мыслей вслух, адресно. Диалог с Другим или самим собой какДругим - органичная черта личности Достоевского, обусловленная его пси-хогенетическими свойствами. Думается, что явление диалога в художествен-ной форме отражает процесс постижения этих особенностей как способоввыражения собственного «я», своеобразного кода к пониманию феноменамежличностной коммуникации и вовлечения в процесс диалога экзистенци-альных смыслов. Универсальные психогенетические свойства определяютмировосприятие Достоевского с поправкой на индивидуальные особенностиличности писателя, в числе которых доминантными, по нашему убеждению,являются эпилептическая конституция психики и опыт проживания «погра-ничных ситуаций» собственной жизни, сопряженный с опытом проживания«пограничности» самой эпохи 1860-1870-х гг.Вопрос об эпилепсии как психофизиологическом и психоментальном ис-точнике экзистенциального сознания Достоевского требует целого ряда су-щественных уточнений. Сам факт наличия эпилепсии не становился предме-том исследовательской рефлексии в аспекте генезиса художественного соз-нания. В работах, посвященных «знаменитым эпилептикам» Достоевскому,Флоберу, Джорджу Гордону Байрону, диагноз которых подтвержден наблю-дениями психологов, психиатров, психофизиологов и т.д., кроме указания,что болезнь не повлияла на их гениальность и интеллектуальные способно-сти, нет собственно исследования специфики художественного мышленияписателя-эпилептика. В случае Достоевского принципиально важно, что онне просто страдал эпилепсией, а осознавал себя эпилептиком, болезнь быланеотъемлемой частью его повседневного опыта, фактом его экзистенциаль-ного сознания, определяющим и его индивидуальный поведенческий текст, иособенности художественного мышления: «В последние годы она (болезнь. -А.К.) как будто ослабела, сделалась реже, но была постоянно в зависимостиот напряжения в труде, от огорчений, от жизненных неудач, от той беспо-щадности, которой так много в нравах русской жизни и русской литературы.Приступы ее он чувствовал и начинал страдать невыразимо; невольно закра-дывался в душу страх смерти во время припадка, болезненный, тупой страх,тот дамоклов меч, который висит над такими несчастными на самой тончай-шей волосинке. Конечно, мы все знаем, что когда-нибудь умрем, что, можетбыть, завтра умрем, но это общее положение: оно не страшит нас или стра-шит только во время какой-нибудь опасности. У Достоевского эта опасностьвсегда присутствовала, он постоянно был как бы накануне смерти (курсивмой - А.К.): каждое дело, которое он затевал, каждый труд, любимая идея,любимый образ, выстраданный и совсем сложившийся в голове, - все этомогло прерваться одним ударом. Сверх обыкновенных болезней, сверх обык-новенных случаев смерти у него был еще свой случай, своя специальная бо-лезнь; привыкнуть к ней почти невозможно - так ужасны ее припадки. Уме-реть в судорогах, в беспамятстве, умереть в пять минут - надобна большаяволя, чтоб под этой постоянной угрозой так работать, как работал он» [7.С. 465-466].Все сказанное выше позволяет утверждать, что исследование вопроса огенезисе экзистенциального сознания и о том, какое место занимает в немболезнь, позволит нам выявить специфические черты экзистенциального соз-нания Достоевского через анализ «свободных ассоциаций», используемых впсихоанализе, как репрезентантов сознания: «…скрытое значение высказы-вания может быть выявлено только путем анализа так называемых″свободных ассоциаций″ - не подвергнутых цензуре свободных высказыва-ний, спонтанно произносимых говорящим в связи с определенной темой» [8.С. 129]. Исповедальный характер творчества Достоевского дает возможностьисследователю принимать в качестве «свободных ассоциаций» текстовыерепрезентации сознания писателя в «пограничных жанрах», в которых объек-том осмысления наряду с прочими темами становится Я самого писателя, аего глубинные стороны проявляют себя в содержательной и структурной ор-ганизации самого высказывания («Припадки», «Дневник лечения в Эмсе»,«Дневник писателя» и т.д.). Стратегия работы с текстом, который являетсянамного сложнее «свободных ассоциаций» пациента-психоаналитика, по-скольку объектом интереса здесь становится сама личность автора, должнавключать в себя анализ «фонологических, морфологических, синтаксических,подтекстуальных, повествовательных, риторических и контекстных» сторонлитературного высказывания: «Осознание этих моментов позволяет понятьсуть бессознательных мотиваций литературных персонажей, подобно тому,как наличие клинической карты со свободными ассоциациями пациента при-водит психоаналитика к успеху» [8. С. 130-131]. Проблема анализа репрезен-тации экзистенциального сознания - это проблема рецептивная, включающаяв свою орбиту и восприятие читателя, шире - адресата высказывания, по-скольку в опыт рефлексии болезни Достоевского входят воспоминания близ-ких ему людей и современников.В то же время все перечисленные нами источники не являются равно-значными, обладающими одинаковой смысловой и аналитической ценностьюс точки зрения обнаружения особенностей текстовой репрезентации экзи-стенциального сознания. Критерием, выстраивающим иерархию этих источ-ников, является приближенность к Я писателя:1) устные и письменные свидетельства самого Достоевского, которые по-зволяют максимально приблизиться к сознанию писателя, являются выраже-нием собственной правды о себе и о мире;2) «Воспоминания» А.Г. Достоевской;3) воспоминания, устные и письменные свидетельства близких людей исовременников писателя.В отдельную группу источников мы намеренно не включаем наблюденияспециалистов-психиатров, психофизиологов, поскольку большинство из нихоперируют преимущественно косвенными свидетельствами (в связи с невоз-можностью личного общения с Достоевским) и эпилепсия интересует их ис-ключительно как явление медицинское, а не как феномен, способный продуци-ровать эстетическую реальность. Исключение составляют работы З. Фрейда, вкоторых предпринимается попытка выявить связь эпилептической конститу-ции психики Достоевского с особенностями его художественного письма.Анализ автобиографических источников показывает, что припадки были дляДостоевского неотъемлемой частью его жизни, при этом причина их возникно-вения до сих пор остается невыясненной. Эпилепсия - заболевание, в проявле-нии которого огромную роль играет наследственная предрасположенность к су-дорогам. Часто эта болезнь прослеживается не в одном, а в нескольких поколе-ниях одной семьи, как было в семьях Достоевского, Тургенева и др.Тот факт, что Достоевский серьезно относился к своим припадкам, под-тверждают его записи, в которых он вербализирует осознание себя эпилепти-ком, сам говорит о своей болезни. Писатель не дает прямых указаний на при-чину своей болезни, первичный травмирующий импульс, за исключениемвоспоминаний об одном детском потрясении: в 11 лет его преследовали зву-ковые галлюцинации - крики о приближении диких зверей (например, «Волкбежит!»), ставшие основой одной из фобий Достоевского. К числу травми-рующих факторов можно отнести и сложные отношения с отцом, о которыхДостоевский, как правило, говорит очень осторожно и не дает подробныхкомментариев. Например, в письме к А.Е. Врангелю от 9 марта 1857 г. онпишет: «Более всего беспокоят меня за вас, друг мой, отношения ваши с от-цом. Я знаю, чрезвычайно хорошо знаю (по опыту), что подобные неприят-ности нестерпимы. Характеры, как у вашего отца, - странная смесь по-дозрительности самой мрачной, болезненной чувствительности и великоду-шия. Не зная его лично, я так заключаю о нем; ибо знал в жизни, два раза,точно такие же отношения, как у вас с ним» [9. С. 127].Ценным материалом самоанализа болезни являются «эго-тексты» Досто-евского. Среди них особо выделяются «Припадки» (1869) и «Дневник лече-ния в Эмсе», представляющие собой уникальное средство самоописания,дающее представление о срезе сознания человека в момент фиксации своегопсихологического и физиологического состояния. Эти тексты своей фор-мально-содержательной структурой реализуют идею незавершенности и от-крытости (неготовости), что наиболее соответствует природе человеческогосознания. «Припадки» и «Дневник лечения в Эмсе» интересны еще и тем, чтоявляются примером экстравертной рефлексии человека, который никогда невел личных, интимных дневников, практически не оставил прямых свиде-тельств о своей внутренней жизни1, реализуя принципиальную установку нанеприкосновенность частной жизни. В этих текстах он говорит именно о се-бе, об отчетливо осознаваемых им самим свойствах собственной личности, особственном экзистенциальном опыте, которым становится болезнь.«Дневник лечения в Эмсе» - уникальный текст, в котором Достоевскийподробно описывает свое физическое и эмоциональное состояние до, во вре-1 Опытом своих интимных переживаний в молодости Достоевский делился только с одним чело-веком - старшим братом Михаилом Достоевским как человеком, предельно близким ему по духов-ным и мировоззренческим установкам. При этом «исповедальность» в письмах к брату тоже совер-шенно особая: многие идеи не проговариваются, а только намечаются, поскольку диалог идет пре-имущественно на уровне сознаний, диалог с единомышленником, который понимает и чувствуетсвоего адресанта. Для зрелого Достоевского характерна предельная закрытость внутреннего мира итворческих задач от посторонних. Даже если в письмах он говорит о замыслах своих произведенийили фактах общественной жизни, поразивших его, он акцентирует не личное, а общечеловеческоесодержание событий.мя и после припадков. Уникальность этого текста заключается еще и в том,что он не попадал в орбиту пристального исследовательского интереса и нерассматривался как текст сознания, предметом рефлексии которого становитсясобственная болезнь. Критическое отношение к болезни, своему характерупроявляется в том, что Достоевский фиксирует не только факты физическогосамочувствия, но и собственные эмоциональные реакции. Болезнь максималь-но усиливает переживание «пограничной ситуации» (1874 г.), актуализируетдвойственность характера писателя, которую он сам в эти моменты предельноостро осознает. В связи с этим перед исследователем возникает задача осмыс-лить значение болезни в общей сумме экзистенциального опыта личности, вдуховном опыте человека. Болезнь рассматривается писателем как источникположительного духовного опыта, поскольку сам факт рефлексии являетсязнаком успешности преодоления личностью «пограничной ситуации».В записных книжках и рабочих тетрадях писателя 1860-1880-х гг. зафик-сировано около восьмидесяти приступов болезни. Даты еще примерно двадца-ти припадков можно установить по другим источникам (в частности, по вос-поминаниям А.Г. Достоевской). Но и в этом случае картина будет не полной.Если принять во внимание свидетельство Н. Страхова, который утверждал, чтообыкновенно припадки у Достоевского случались один раз в месяц, иногда -по два припадка в неделю, то окажется, что общее количество припадков ис-числяется несколькими сотнями. При этом важен сам факт тяжелейшего физи-ческого, эмоционального и душевного потрясения писателя, необходимость вреабилитации, которая занимала в среднем от трех до пяти дней1.Эпилептическая конституция психики, резкие перемены настроения вомногом определяют и реакцию Достоевского на события внешнего мира.Жизненный опыт писателя является уникальным примером переживания це-лого ряда «пограничных ситуаций»: детство в Московской больнице для бед-ных, смерть матери, Инженерное училище, трагическая гибель отца, следствиепо делу петрашевцев, пребывание в Алексеевском равелине, ожидание исполне-ния смертного приговора на эшафоте, каторга, ссылка, опыт добровольного из-гнанника в Европе в 1867-1871 годы в период своего вынужденного четырех-летнего пребывания за границей, смерть дочери и т.д. Это далеко не весь спектрситуаций самоопределения Достоевского перед лицом смерти. Но для нас в дан-ном случае важны не столько количественные, сколько качественные характери-стики. Непрерывное смещение ценностных ориентиров, наслоение одних норма-тивных принципов на другие, нахождение в «пограничных ситуациях», угро-жавших ему нравственной смертью, - все это определило основную мировоз-зренческую задачу Достоевского - самоопределиться идеологически, философ-ски, устоять духовно, нравственно, не ожесточиться, не стать человеконенавист-ником, рассчитывать только на себя.Среди широкого спектра биографических источников особое место зани-мают «Воспоминания» А.Г. Достоевской, которые представляют очень свое-образный источник наблюдений. Это эстетизированный вариант воспомина-1 Ср.: «…удрученное и подавленное настроение, которое всегда наступало после припадка, про-должалось более недели. "Как будто я потерял самое дорогое для меня существо в мире, точно я схо-ронил кого, - таково мое настроение", - так всегда определял Федор Михайлович свое послеприпа-дочное состояние» [10. С. 133].ний, художественно обработанные свидетельства о реально произошедшихсобытиях (в отличие, скажем, от ее стенографического дневника, которыйотражает реальную картину). Текст дневника супруги писателя реализует нетолько задачу дать объективное свидетельство о фактах биографии Достоев-ского, но и создает, если можно так выразиться, облик писателя как творца,издателя, публициста, мужа, отца, друга, человека. Несмотря на то, что «Вос-поминания» - это не собственно биография, не документальные материалы,тем не менее мы можем принимать свидетельства А.Г. Достоевской, по-скольку она довольно точно описывает факты, характеризующие отношениеДостоевского к своей болезни и достаточно много внимания в тексте уделяетприпадкам, их влиянию на психоэмоциональное состояние писателя и твор-ческий процесс.Показательна в «Воспоминаниях» первая встреча Анны Григорьевны сДостоевским, в описании которой предельно остро проявляет себя позициявнимательного наблюдателя, стремящегося зафиксировать все детали перво-го впечатления: «…что меня поразило, так это его глаза; они были разные:один - карий, в другом зрачок расширен во весь глаз и радужины незаметно.Эта двойственность глаз придавала взгляду Достоевского какое-то загадоч-ное выражение» [10. С. 68-69]. Эта особенность глаз является свидетельст-вом недуга Достоевского, оставившего в его внешнем облике неоспоримоедоказательство своего постоянного присутствия: «Во время приступа эпилеп-сии Федор Михайлович, падая, наткнулся на какой-то острый предмет исильно поранил свой правый глаз. Он стал лечиться у профессора Юнге, итот предписал впускать в глаз капли атропина, благодаря чему зрачок сильнорасширился» [10. С. 68]. Интересно, что при первой встрече с абсолютно не-знакомым ему человеком Достоевский сразу же обозначает себя эпилепти-ком: «Он имел разбитый и больной вид. Чуть ли не с первых фраз заявил он,что у него эпилепсия и на днях был припадок, и эта откровенность меня уди-вила» [10. С. 69]. Особенности речи1, забывчивость, раздражительность, на-рушение концентрации внимания, впечатлительность, открытая демонстра-ция своего физического и эмоционального состояния2 являются подтвержде-нием того, что сам Достоевский не просто не делал тайны из своей болезни, апостоянно, каждое мгновение своей жизни осознавал себя больным, причемэто осознание было не констатацией факта, не элементом манипуляции дру-гими людьми (что достаточно часто наблюдается у больных, страдающихсерьезными хроническими заболеваниями), а сознательной экзистенциальнойпозицией, способом обнаружения своего Я во внешнем мире.Вязкость сознания, фиксированность на мелочах, «прилипчивость» к де-талям - эти черты, свойственные людям с эпилептической конституцией пси-хики, проявляют себя в рассказах Достоевского тем людям, «в которых емучудилось доброе и внимательное отношение» [10. С. 73]. Но думается, что1 «Разговор шел отрывочный, причем Достоевский то и дело переходил на новую тему» [10.С. 69].2 «Просматривая переписанное, Достоевский нашел, что я пропустила точку и неясно поставилатвердый знак, и резко мне об этом заметил. Он был видимо раздражен и не мог собраться с мыслями.То спрашивал, как меня зовут, и тотчас забывал, то принимался ходить по комнате, ходил долго, какбы забыв о моем присутствии. Я сидела не шевелясь, боясь нарушить его раздумье» [10. С. 70].эти психофизиологические особенности, предельно точно зафиксированныеАнной Григорьевной, отражают не столько последствия болезни, сколькоспецифику проживания Достоевским целого ряда «пограничных ситуаций»,среди которых эпилепсия занимает одну из центральных, но не единствен-ную позицию. Подробный рассказ о «печальных картинах своей жизни» - этоорганическая потребность сознания Достоевского как рефлектирующей лич-ности, для которой анализ болезни и рассказ о ней является своеобразнойформой терапии: перевод ситуации из плана реального, бытового в план эс-тетический (даже устный рассказ о своей собственной судьбе у Достоевскогостановится эстетизированным вариантом действительности) позволяет вы-строить дистанцию по отношению к происходящему или произошедшему,причем давность событий для экзистенциального сознания не имеет значе-ния, если событие продолжает оставаться таковым и активно переживатьсяличностью. Эта дистанция необходима ей для осознания, поскольку позволя-ет образоваться некоему промежутку между собственно жизнью и ее пони-манием, дает Достоевскому возможность стать наблюдателем по отношениюк собственной судьбе, к собственному экзистенциальному опыту, открывает,соответственно, возможность преодоления болезни, пусть не физическогоизлечения, но возможность сопротивления разрушительным, в первую оче-редь для сознания и самосознания, последствиям.Показательным является тот факт, что для сознания Достоевского эстети-зация «пограничных ситуаций» является атрибутивным свойством. Об этомсвидетельствует целый ряд фактов его биографии. Например, Сибирские тет-ради фиксируют опыт проживания «пограничной ситуации» каторги, котораядробится на целый ряд локальных ситуаций экзистенциального выбора иценностного самоопределения. Предложение, которое писатель делает АннеГригорьевне, оформляется в виде «замысла» будущего романа: «И вот в от-вет на мою просьбу полилась блестящаяребления: в первый раз болезнь определяется как «роковое обстоятельство»,возникшее в раннем возрасте (показательно, что в перечислительном рядуболезнь идет после упоминания о смерти отца!) и отнявшее «десяток летжизни», во втором случае - как паралич руки. Интересно, что в этой «импро-визации» Достоевский только два раза допускает отход от реальной биогра-фической канвы своей жизни: в первый раз, когда говорит о смерти «близкихлюдей», выделяя особо смерть «любимой сестры», и второй раз, когда гово-рит о «параличе руки». Но этот отход только видимый. Традиционно принятосчитать, что из всех детей в семье Достоевский был близок только с братомМихаилом, в то время как в воспоминаниях А.Г. Достоевской зафиксированфакт внутренней близости писателя со старшей сестрой Варенькой [10.С. 107]. Необходимости в обозначении реального диагноза нет, поскольку,как уже говорилось выше, Достоевский не делал тайны из своей болезни, и,желая понять отношение к нему Анны Григорьевны, он намеренно опускаетуказание на эпилепсию. В то же время, поскольку мы имеем дело с эстетизи-рованным вариантом реальности, паралич руки для «художника» - это пре-дельное заострение «пограничной ситуации», лишающее его возможноститворить, реализовывать свою личность.Чуть позже, когда Анна Григорьевна озвучивает свое решение, он ужеговорит от себя, от имени своего Я, которому не нужна защитная маска«импровизации». Достоевский поступает в этой ситуации как личность эк-зистенциальной мироориентации - он не лжет, не приукрашивает свое фи-зическое и эмоциональное состояние, давая своей избраннице возможностьвыбора: «Знаешь, голубчик мой Аня, - говорил растроганным голосом Фе-дор Михайлович, - когда я почувствовал, что ты для меня значишь, то при-шел в отчаяние, и намерение жениться на тебе показалось мне чистым бе-зумием! Подумай только, какие мы с тобою разные люди! Одно неравенст-во лет чего стоит! Ведь я почти старик, а ты - чуть не ребенок. Я болен не-излечимою болезнью, угрюм и раздражителен (курсив мой. - А.К.); ты жездорова, бодра и жизнерадостна. Я почти прожил свой век, и в моей жизнимного было горя. Тебе же всегда жилось хорошо, и вся твоя жизнь еще впе-реди. Наконец, я беден и обременен долгами. Чего же можно ожидать привсем этом неравенстве? Или мы будем несчастны и, промучившись не-сколько лет, разойдемся, или же сойдемся на всю остальную жизнь и будемсчастливы» [10. С. 113].В «Воспоминаниях» А.Г. Достоевской представлен и подробный анализприпадков, внешний взгляд на то, что Достоевский переживал, но не мог на-блюдать со стороны. Интересен первый опыт, когда Анна Григорьевна при-сутствует при всех стадиях болезни, фиксируя их с тщательностью профес-сионального психоаналитика: «Федор Михайлович был чрезвычайно ожив-лен и что-то интересное рассказывал моей сестре. Вдруг он прервал на полу-слове свою речь, побледнел, привстал с дивана и начал наклоняться в моюсторону. Я с изумлением смотрела на его изменившееся лицо. Но вдруг раз-дался ужасный, нечеловеческий крик, вернее, вопль, и Федор Михайловичначал склоняться вперед. Впоследствии мне десятки раз приходилосьслышать этот "нечеловеческий" вопль, обычный у эпилептика в начале при-ступа. И этот вопль меня всегда потрясал и пугал. Но тогда, к моему удивле-нию, я в эту минуту нисколько не испугалась, хотя видела припадок эпилеп-сии в первый раз в жизни. Я обхватила Федора Михайловича за плечи и си-лою посадила на диван. Но каков же был мой ужас, когда я увидела, что бес-чувственное тело моего мужа сползает с дивана, а у меня нет сил его удер-жать. Отодвинув стул сгоревшей лампой, я дала возможность Федору Ми-хайловичу опуститься на пол; сама я тоже опустилась и все время судорогдержала его голову на своих коленях. Мало-помалу судороги прекрати-лись, и Федор Михайлович стал приходить в себя; но сначала он не сознавал,где находится, и даже потерял свободу речи: он все хотел что-то сказать, новместо одного слова произносил другое, и понять его было невозможно.Только, может быть, через полчаса нам удалось поднять Федора Михайлови-ча и уложить его на диван. Решено было дать ему успокоиться, прежде чемнам ехать домой. Но, к моему чрезвычайному горю, припадок повторилсячерез час после первого, и на этот раз с такой силою, что Федор Михайловичболее двух часов, уже придя в сознание, в голос кричал от боли. Это былочто-то ужасное! Тут я впервые увидела, какою страшною болезньюстрадает Федор Михайлович» [10. С. 131-133].Детальное описание припадков, анализ эмоционального состояния Дос-тоевского после них1, хотя и является косвенным свидетельством, сообщаю-щим факты и наблюдения не от имени Я Достоевского, тем не менее даетценный материал, позволяющий увидеть ту глубину, непреодолимость и по-вторяемость страданий, которые был вынужден в силу болезни переноситьписатель. Глубокое сострадание к боли любимого человека делает припадкине посторонним фактом, а знаком экзистенциального опыта уже самой АнныГригорьевны, проживающей вместе с мужем каждый приступ как собствен-ную «пограничную ситуацию».На самом отдаленном от Я писателя уровне находятся свидетельства егосовременников, поскольку каждое из них, независимо от того, как человекотносился к Достоевскому, является внешним взглядом, отношением к бо-лезни, а не фактическим свидетельством. В то же время воспоминания со-временников являются дополнительными аргументами, подтверждающимидостоверность свидетельств писателя о своей болезни.Центральное место в воспоминаниях современников занимает полемикаоб истоках болезни Достоевского2, которая обнаруживает две полярные точ-ки зрения по этой проблеме. Официально первый приступ болезни был за-фиксирован в свидетельстве о состоянии здоровья Достоевского в 1850 г., впериод ссылки. Андрей Михайлович Достоевский отрицает раннее проявле-ние эпилепсии у своего брата («падучую болезнь брат Федор приобрел не в1 Ср.: «Мысли о том, что с Федором Михайловичем случится припадок, что он, еще не придя всебя, пойдет по гостинице отыскивать меня [Еще не вполне придя в себя от приступа эпилепсии,всегда шел ко мне, так как в эти минуты испытывал мистический ужас и присутствие близкого лицаприносило ему успокоение. (Прим. А.Г. Достоевской.)], что там его примут за помешанного и ославятпо Москве, как сумасшедшего; что некому будет оберегать его спокойствие после припадка, что егомогут раздражить, довести его до какого-нибудь безумного поступка, - все эти мысли бесконечноменя мучили» [10. С. 384].2 Необходимо отметить, что проблема этиологии эпилепсии Достоевского не решена до настоя-щего времени. Полемика в современном достоевсковедении ведется относительно того, страдал лиДостоевский эпилепсией или особым типом нервного расстройства.отцовском доме, а в Сибири»), но в то же время сообщает о фобии прежде-временного погребения (которая мучила Н.В. Гоголя, Э. По) и связанной снею «какою-то нервною болезнью». Доктор Ризенкампф, наблюдавший Дос-тоевского до 1845 г., в письме к А.М. Достоевскому от 16 февраля 1881 г.соглашается с версией возникновения у писателя эпилепсии в Омске из-зателесного наказания, которому он подвергся в остроге: «Вы не представляетесебе ужас друзей покойного, бывших свидетелями, как, вследствие экзекуциив присутствии личного его врага Кривцова, Федор Михайлович, при егонервном темпераменте, при его самолюбии, в 1851 году в первый раз пора-жен был припадком эпилепсии, повторявшимся потом ежемесячно» [11.С. 548-549].Альтернативную точку зрения высказывает дочь писателя Любовь Федо-ровна Достоевская в своей книге «Достоевский в изображении своей доче-ри». Она говорит о семейном предании, согласно которому припадки у писа-теля начались с момента получения писателем известия о смерти отца летом1839 г. [12]. Первый посмертный биограф Достоевского Орест Миллер счи-тал, что причины эпилепсии кроются в детстве Достоевского (в частности, онговорит о событии в личной жизни родителей, которое стало толчком к пер-вым припадкам) [13]. Д.В. Григорович описывает в своих мемуарах один изранних припадков писателя, случившийся с ним в 1844 г., отмечая при этом,что подобные припадки случались с ним и раньше: «Усиленная работа иупорное сиденье дома крайне вредно действовали на его здоровье; они уси-ливали его болезнь, проявлявшуюся несколько раз еще в юности, в бытностьего в училище. Несколько раз во время наших редких прогулок с ним случа-лись припадки. Раз, проходя вместе с ним по Троицкому переулку, мы встре-тили похоронную процессию. Достоевский быстро отвернулся, хотел вер-нуться назад, но прежде чем успели мы отойти несколько шагов, с ним сде-лался припадок настолько сильный, что я с помощью прохожих принужденбыл перенести его в ближайшую мелочную лавку; насилу рмогли привести егов чувствообраз мыслей которых был ему совершенно неизвестен (курсив мой. - А.К.),и только уже потом, вполне убедившись в отсутствии грубого предубежденияк себе, начинал относиться к исследованному таким образом субъекту с до-верием, степени которого бывали, однако ж, различны» [16. С. 257].Как и Анна Григорьевна, современники обращают внимание на особен-ности взгляда Достоевского: «Между прочим, под влиянием первых впечат-лений (курсив мой. - А.К.), я находил, что Федор Михайлович был человекмнительный, недоверчивый. Так, например, я заметил, что он, говоря сомною, пытливо смотрел мне прямо в глаза или вообще в физиономию и, ни-сколько не стесняясь встречных взглядов, не спешил отрывать своего взглядаили переводить его на что-либо другое; становилось неловко под влияниемэтого спокойно-пытливого взгляда. Впоследствии, когда Федор Михайловичузнал меня короче, он уже не употреблял этого приема в разговоре со мною,и хотя по-прежнему смотрел прямо в лицо, но это уже был взгляд простоспокойный, а отнюдь не испытующий» [16. С. 256]. Аналогичными впечат-лениями о специфике взгляда Достоевского делится в своих воспоминаниях иХ.Д. Алчевская: «Он все время разговора так же пристально, точно ка-кой-то неодушевленный предмет, рассматривал меня, но вот какая разницабыла в моем и в его пристальном взгляде: в моем - было благоговение и по-клонение, он же, вероятно, привык на каждого человека смотреть как наматериал, пригодный для изучения» [17. С. 335].Л.Х Симонова-Хохрякова говорит о полярности эмоциональных реакцийДостоевского1, его доверчивости к «лицам, искренне преданным ему», откро-венности, но доминантным и поражающим воображение собеседника явля-лось, по ее мнению, отношение писателя к своей болезни. Во время одной извстреч он предельно четко формулирует свое отношение к болезни как формежизни, способу преодоления себя, страха смерти: «Пусть борьба. Мне трудновзбираться, а я нарочно буду - значит, я борюсь. Мне вот нынче трудно вы-ходить, да я почти никуда и не хожу, а вот что - это, должно быть, годы ста-рости подходят - все хочется прилечь, отдохнуть, а после обеда и соснуть, а яборюсь и нарочно, в это-то самое время, вот эти самые ноги, которые не хо-тят двигаться, заставляю ходить Эти фразы звучали болезненно-раздражительно и производили тяжкое впечатление. Я поняла, что, идятаким путем, он мучает себя, издевается» [18. С. 347]. Отношение к болезникак преодолению страха смерти, как к форме существования особенно пока-зательно для таких заболеваний, как эпилепсия, хронических, определяющихобраз жизни человека, неизлечимых. Эта «неизлечимость» отчетливо осозна-ется самим Достоевским - он постоянно находится в многоуровневой «по-граничной ситуации»: сам припадок - реальное переживание границы, нахо-ждение в ней, до и после припадка - фазы ожидания и фазы переживанияопыта болезни тоже «пограничны» по своей сути. Само отношение к болезниактивизирует работу экзистенциального сознания писателя, находящегося1 «Федор Михайлович был человек до чрезвычайности впечатлительный, нервный, крайне раз-дражительный, но д

Скачать электронную версию публикации