Historical tales by V. Sosnora: the issue of understanding and interpretationof historical texts.pdf История в переводе с греческого означает «рассказ, исследование», эти-мология акцентирует значение не «события бытия», а «события повествова-ния, рассказывания», т.е. создание текста о прошлом лежит в основе историикак науки о развитии общества [1. С. 3]. Исторический факт, становясь исто-рическим документом-текстом, может подвергаться различным толкованиями интерпретациям, каждая последующая эпоха может создавать свои текстыо предшествующей. В этом смысле факт может искажаться, обрастать мифа-ми и легендами, история начинает восприниматься субъективно, и ее интер-претация предполагает множество индивидуальных точек зрения. Проблемаобъективности и субъективности в описании исторического факта всегдаволновала как самих историков, так и писателей, обращающихся к историче-ской тематике. Объективное (соответствующее документу повествование)или субъективное (художественный вымысел, авторское отвлечение от фак-тов или от их истолкования в документе) отношение к закреплённому в тек-стах или в преданиях историческому факту рождает проблемы, связанные сотношением к событию-факту как таковому, и прежде всего к тексту/текстамо нем, вопросы о подлинности зафиксированного в тексте факта или о егомистификации; вопросы о полноте описания события-факта; вопросы о соот-ветствии факта и его трактовки в документе-тексте; вопросы о границах ин-терпретации фактов, событий, текстов читателем-историком, пишущим но-вый текст о факте (или мистифицированном событии).Для исторической прозы ХХ в. эти проблемы стали особенно актуальны всвязи с резкими историческими изменениями не только социального строя,но всей ценностной системы прошлого: даже не ссылаясь на фальсификациюили сокрытие фактов, можно говорить, что в ХХ в. трижды менялась историяРоссии и мира, и три волны русской исторической прозы представляли по-пытку художественной интерпретации, альтернативной официальной моделиистории: историческая проза 1920-1930-х гг., историческая проза 1960-1970-х гг. и историческая проза 1980-1990-х гг. При всём принципиальномразличии стратегии и поэтики этих волн исторической художественной про-зы можно принимать за общую декларацию высказывание Ю.Н. Тынянова1930 г.: «Есть парадные документы, и они лгут. Там, где кончается до-кумент, там я начинаю. Представление о том, что вся жизнь документирова-на, ни на чем не основано: бывают годы без документов. Кроме того, естьтакие документы: регистрируются состояние здоровья жены и детей, а самчеловек отсутствует. И потом сам человек - сколько он скрывает, как иногдапохожи его письма на торопливые отписки! Человек не говорит главного, а затем, что он сам считает главным, есть еще более главное. Ну, и приходитсязаняться его делами и договаривать за него, приходится обходиться самымималыми документами. Важные вещи проявляются иногда в мимолетных и неочень внушительных формах. Если вы вошли в жизнь вашего героя, вашегочеловека, вы можете иногда о многом догадаться сами» [2. С. 154].Тынянов, соответственно своему времени, не отрицал документа и темболее факта свершившегося события и говорил не только о праве, но и опредназначении художника «заглянуть за документ», дополнить факты и до-кументы смыслом, собственным пониманием истории. Такое понимание де-лает историческую прозу не иллюстрацией документальных фактов, но и несвободной фантазией возможных случайностей, но текстами-интерпретациями текстов, стоящих за документами. В таком случае цель ин-терпретации - не столько выяснение подлинности и полноты документа,сколько определение ценностного смысла возможного и гипотетически под-линного факта, смысла, актуального для интерпретатора, живущего в другойисторической ситуации.Неизбежная субъективность интерпретации преодолевается именно вне-находимостью художника по отношению к изображаемой ситуации. Нахо-дясь в другой исторической и экзистенциальной ситуации, художник обрета-ет временную перспективу, и на схождении прошлоговозникает «предпостмодернистская» историческая проза, в которой местоанализа и интерпретации факта занимает игра в «было / не было», место ху-дожественной реставрации прошлого - фантасмагорическая версия прошло-го, и предтечей исторической прозы конца ХХ в. можно назвать опыты исто-рической прозы В. Сосноры.Исторические повести В. Сосноры датированы 1968 г. и собраны в книге«Властители и судьбы: Литературные варианты исторических событий»1986 г., это первая книга прозы поэта [3]. Они и встраиваются в контекст ис-торической прозы 1960-1970-х гг., но и отличаются как от официальной (ил-люстративной), так и от параллельной (интерпретационной) линий историче-ского повествования. Задача Сосноры заключается в том, чтобы, во-первых,поколебать уверенность читателя в обладании истиной; во-вторых, изменитьпредставление читателя об историческом событии и, в-третьих, представитьсобственное понимание смыслов документа, а значит, смыслов свершивше-гося исторического события. Авторская стратегия Сосноры - опора на авто-биографические («Записки» Державина, «Записки» Екатерины), мемуарные идокументальные источники (стихи В. Мировича, доклады коменданта Шлис-сельбурга Овцына, архивы Шлиссельбургской крепости, протоколы суда,свидетельства современников). С одной стороны, они не вызывают сомненийв подлинности, но с другой - грешат «страстью к самоописанию», а значит,невольно вводят читателя в круг субъективной мифологизации. Поэтому Со-снора предлагает читателю возможность интерпретации, расследования со-бытия и ставит проблему не подлинности события (в этом у него нет сомне-ний), но проблему понимания документа-текста, который требует расшиф-ровки. В процессе расследования появляются дополнительные, ранее скры-тые варианты понимания события и поведения исторической личности, что вконечном итоге меняет семантику события русской истории. Таким образом,Соснора в решении проблемы соотношения события-факта и документа-текста пользуется методом исторической прозы 1970-х гг., но приходит кпостмодернистским выводам о фальсификации истории в текстах. Главнаязадача в исследовании исторической прозы Сосноры заключается в опреде-лении позиции автора по отношению к текстам истории: обнаружение исти-ны, скрываемой сознательно или бессознательно, или поиск собственнойсубъективной правды, попытка актуализировать историю для современностии современного человека.Итак, наша задача связана с анализом и обнаружением авторской страте-гии В. Сосноры по отношению к документам исторической эпохи XVIII в.Оговоримся, что нас интересуют только повести, написанные на материалерусской истории: «Державин до Державина», «Спасительница Отечества»,«Две маски».IПервая в этом ряду «Державин до Державина». Композиционно повестьразделена на 12 глав, графически выделенных арабскими цифрами. Перваяглава может восприниматься как введение, в котором обосновывается пози-ция автора: «Это не повесть-жизнеописание. Это попытка введения в биогра-фию Державина» [3. С. 8]. Автор повести опирается на автобиографические«Записки» Державина, как бы полностью доверяя их объективности и под-линности, но обнаруживает односторонность описываемой субъектом «запи-сок» жизни - это записки государственного служащего о своей карьере. Ин-терес автора повести к автору «Записок» связан с попыткой понять, почемувне перспективы автобиографии великого поэта оказалось то, в чём авторповести видит величие автора мемуаров - поэзия, другие тексты Державина,в которых возникает другой образ человека и поэта. Очевидно, что такой по-ворот проблемы, проблема сущности человека, проявляющейся в текстах,имеет экзистенциальную философскую основу, важную для самого Соснорыв 1960-е гг., годы становления его поэтической личности: значение поэтиче-ского таланта на судьбу человека. Интерпретируя «Записки» Державина -воспоминания частного человека в историческом процессе XVIII в., Сосноравыстраивает движение Державина к Державину: среднего чиновника-человека к великому поэту русской словесности. Сюжет жизни Державина,каким его видит автор, - это путь преодоления жизненных тягот и невзгод вобретении себя истинного.Эта мысль проявляется в композиции. Из «Записок» выбираются ключе-вые моменты биографии Державина, открывающие беспросветность, бес-смысленность, безнадежность жизни человека в своём времени, в социаль-ных условиях XVIII в. Так, глава II описывает сиротское (после смерти отца)детство Державина, простаивание в очередях всевозможных присутствий,притеснение более богатыми соседями, невозможность получения достойно-го образования. Глава IV воссоздаёт обстоятельства службы рядового Держа-вина в Преображенском полку, когда он подвергался насмешкам и унижени-ям со стороны солдат и их жен. В главе IX подробно описывается случай,когда Державин чуть не замерз на посту. Эпизоды создают образ жизни какчереды невзгод. Записки, пишущиеся по завершении 37 лет государственнойвоенной и статской службы (закончены в 1812 г. 69-летним Державиным),фиксируют, с одной стороны, моменты унижения и испытаний, с другой сто-роны, удостоверяют успешное преодоление невзгод аргументом успешнойгосударственной карьеры: от рядового до министра. В этом сошлись и ценно-сти времени, но и то, что для самого Державина государственное, служебноепризнание (чины) было чрезвычайно важно, поэтому именно о нём он пишетв записках, вскользь упоминая исторические события, в которых Державинудовелось участвовать, но которые воспринимаются Державиным-автором«Записок» лишь как частные испытания и этапы карьеры.Именно эта позиция человека частного, но принявшего государственныеценности и цели как главные для жизни любого человека, противна духу Со-сноры как личности и как поэта. Рядом с описаниями трудностей и лишенийДержавина на службе соседствуют фантасмагорические картины приключе-ний, происшествий, случаев, эпизодически упомянутых самим Державиным,но поэтически, метафорически переосмысленных человеком другой эпохи идругого сознания. Речь идет о поездке Державина в качестве геодезиста вгород Чебоксары с М.И. Веревкиным, директором Казанской гимназии (гла-ва III), или рассказе об эпидемии холеры (глава VIII), или случайной встречеДержавина со знаменитым стихотворцем екатерининской эпохи В. И. Майко-вым (глава IX). Особое внимание Соснора уделяет эпизоду, который в «За-писках» занимает один абзац. В главе X эпизод сжигания архива на каран-тийной заставе становится идейным центром повествования, позволяющимавтору повести выйти к обобщениям и представить собственное пониманиесудьбы человека и поэта в истории. В главе VI читаем: «Державин придавалпервостепенное значение своей государственной деятельности. Он не толькополучал награды, но и искал случая получить награду и похвастаться в своихсмешных автобиографических записках. О своей поэтической деятельностипоэт пишет мимолетно, мимоходом...» [3. С. 32]. В главе X читаем: «Держа-вин единственный из русских поэтов относился достаточно хладнокровно ксвоему творчеству. Для Державина стихи были лишь составной частьюего жизни и деятельности. Он в равной мере любил себя и за то, что он ми-нистр, и за то, что он написал оду «Бог»» [3. С. 47]. В «смешном» для совре-менного повествователя тексте Державина Сосноре видится главное проти-воречие жизни Державина: соединение поэта и чиновника, гения и ординар-ного служаки. Несомненно, в позиции Сосноры проявляются диссидентскиеценности «шестидесятников», готовых видеть конфликт поэта и государства,поэта и обывателя. И Соснора находит в поэзии Державина то, что не обна-ружил в частных, хотя и написанных для потомков, «Записках». Конфликтконформиста и гения выразился в космическом трагизме поэзии Державина,в осознании поэтом того, что человеческому духу невозможно избавиться отоков бренного тела, в осознании своей силы и своего бессилия, невозможно-сти бессмертия, преодоления распада. «Другие» тексты Державина, лишён-ные фактической точности, вводятся в повествование и становятся материа-лом интерпретации как документы внутренней, духовной биографии поэта.Поэтические тексты Державина создают в интерпретации повествователяобраз «другого» Державина, не убежденного в своей честности, правоте изаслугах чиновника, но сомневающегося, философствующего поэта, первымв истории русской словесности понявшего, что «стихотворение - это такоеже живое и трепетное существо природы, как человек, цветок, животное. Ононе просто написано, а - рождено, как все в природе, в муках и имеет равно-ценное право со всем живым - на жизнь...» [3. С. 47-48].Таким образом, основой для создания образа поэта в историческом вре-мени становятся автобиографические «Записки», выступающие как свиде-тельства о действительных фактах эпохи, и стихи, предстающие как свиде-тельства духовной истории личности. Стихи были незначительным содержа-нием жизни Державина-чиновника, о чем явно свидетельствуют записки,стихи писались «для забавы», «в праздное время», «в угождение домашним»и для «возвращения к себе благоволения монарха» [3. С. 48]. О первой книгестихов Державин упоминает в «Записках» в 1798 г. в связи с проблемами послужбе, возникшими от вмешательства цензуры. Соснора видит в этом пре-небрежении к творчеству иронию судьбы и иронию творчества: то, что неценится в своём времени и даже самим творцом воспринимается как помеха,явится в другой исторической ситуации как высшая ценность, выведет поэтаиз безвестности очевиднее, чем его служебное признание во времени. Сосно-ра убежден, что не государственная служба, а поэзия, творчество, его этапы,метания, «прекрасные и постыдные движения сердца» должны были статьпредметом мемуарных записок. Державин, безусловно, понимал значениесвоего таланта и значение поэзии. Поразительны его высказывания о силе иценности слова: «...человек чрез слово всемогущ: Язык всем знаниям и всейприроде ключ; Во слове всех существ содержится картина, Сообществ слововсех и действиев причина...» [4. С. 40]. Но Державин был человеком своеговремени, первостепенное значение он придавал своей государственной дея-тельности, поэтому служил честно, стремился к чинам и наградам и талантиспользовал в том числе для внимания властителей. Но именно эта позициячеловека XVIII в. противна духу Сосноры как авангардисту и шестидесятни-ку. Для него немыслимо одновременное служение государству и слову, по-этому критическое восприятие Соснорой «Записок» - это конфликт двух раз-ных ценностных миров, разность заключается в отношении к поэтическомуслову, его судьбе в вечности, в судьбе личности, в отношениях личности ивласти. Именно из-за разных позиций, с точки зрения Сосноры, Державинане любили Пушкин, Лермонтов, Белинский. О невнимании и холодности чи-тателя XIX в. по отношению к Державину писал Я.К. Грот в монументальномтруде о жизни Державина: «Он замечательно правдив в изложении фактов, ис этой стороны записки его составляют весьма важный и ценный материалдля истории его времени. Но Державин внезапно явился в них челове-ком другого времени, с понятиями и взглядами, часто совершенно противо-положными тем, которые в ту минуту (год публикации «Записок» - 1859. -И.А.) пробудились с особенной силою» [5. С. 590-591].В этом смысле особенно значимы темы поэзии Державина, выделяемыеСоснорой, он не обращается к жанру торжественной оды в творчестве поэта.В повести цитируются строки из стихотворений «Горелки» (1793), «Храпо-вицкому» (1797), «Мореход» (1802), «Евгению. Жизнь Званская» (1807). Всестихотворения относятся к позднему периоду творчества Державина, когданачинает выходить в свет собрание сочинений поэта. Соснору привлекаютстихотворения-«подведение итогов», которые написаны как лирические сти-хотворения, медитативная лирика, размышления о жизни, бытии, его смыс-лах. Цитаты из названных стихотворений выступают в повести как эпиграфы,определяющие направление размышлений автора повести. По мнению Со-сноры, магистральными темами духовной судьбы Державина становятсямысль о разрушительности времени и тема смерти, мысль о подлинной имнимой свободе человека в жизни, о смысле человеческой жизни, ее предна-значенности.Первая цитата из «Жизни Званской» появляется уже в главе II, она пред-лагает идиллическое описание жизни Державина-помещика и воспринимает-ся как контраст к тексту «Записок». Общеизвестная первая строфа («Блажен,кто менее зависит от людей, / Свободен от долгов и от хлопот приказных, /Не ищет при дворе ни злата, ни честей / И чужд сует разнообразных!») прямопротивоположна 37 годам «страшной службы», несправедливости и зависи-мости Державина. Описание обедов и сибаритского времяпрепровождения(«Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут...»; «Иль в лодке вдоль реки,по брегу пеш, верхом...») контрастирует с «кошмарами скитаний и нужды»,испытанными Державиным. Соснора указывает на диссонанс, который, поего мнению, проявляется в судьбе Державина. О «кошмарах скитаний и нуж-ды» написана целая книга, а как возникают поэтические образы стихотворе-ния, его легкость, игра, ирония, катастрофическая мысль о забвении всего ивсех («Разрушится сей дом, засохнет бор и сад...») - об этом в мемуарах нислова. Поэтому поэт Соснора не согласен с чиновником Державиным, непроявляющим интереса к поэту Державину.Вторая цитата дается в этой же главе II из стихотворения «Храповицко-му» и развивает тему несвободы человека: «Страха связанным цепями / Ирожденным под жезлом, / Можно ль орльими крылами / К солнцу нам паритьумом? / А хотя б и возлетали, / Чувствуем ярмо свое...». По мнению Сосноры,никто из русских поэтов не смог с такой силой выразить трагедию человече-ского существования, конфликт материи, страха, ничтожности человека и егодуха, чувств, стремлений. Стихотворение обращено к другу Державина Хра-повицкому, сравнившему Державина с орлом, но поэт не принимает это оли-цетворение и обнажает не только свою, но и всеобщую человеческую сущ-ность: «Должны мы всегда стараться, / Чтобы сильным угождать, / Их лю-бимцам поклоняться, / Словом, взглядом их ласкать. / Раб и похвалить неможет, / Он лишь может только льстить» [4. С. 247]. Обнаружение зависимо-сти человека от обстоятельств, от произвола начальства и властителей, собст-венного страха, малости и ничтожности человеческой сущности становитсяфилософским прозрением Державина, но в то же время ничего зазорного встихотворных посвящениях вельможам он не видел. Соснора говорит о кос-мической музе Державина, которой оказалось подвластно и высокое и низ-кое, но и недоумевает, что истории становления этой музы не нашлось местав записках.Последней цитатой становится полностью воспроизводимый текст стихо-творения «Мореход», неточно названного Соснорой «Мореходец». Принци-пиальной разницы здесь нет, в словаре Даля это слова-синонимы: «человек, кмореходству относящийся» [6. Т. 2. С. 347]. Вероятно, стихотворение приво-дится по памяти, что говорит о его значимости в духовной биографии самогоСосноры. Последняя строка не только цитируется два раза, но и графическивыделяется, как наиболее значимая: «И С ПЛАЧЕМ ПЛЫТЬ В ТОЛЬ ДАЛЬ-НИЙ ПУТЬ...». Соснора называет эту строку «символом эпохи», «эпопеей», вней отражается мысль Державина о жизни как реке времени, о стремленииэтой реки к смерти, распаду и о страхе человека перед своим концом и тле-ном. По мнению автора повести, последняя строка «Мореходца» метафизич-на, она выражает вневременность, внеисторичность человека, ибо страхсмерти сопровождает его всегда.Итак, в автобиографическом тексте Державина Соснора обнаруживаетглубинный конфликт двух обликов исторической личности: чиновника и по-эта. Голос чиновника, государственного человека описывает историческиедеяния, собственную ревностную честную службу трем русским царям, ниодним из них не оцененную по достоинству. Голос поэта в «Записках» незвучит. Но автор-исследователь, интерпретирующий документ, вводит длясвоего комментария и истолкования другие тексты Державина, используяпоэтические тексты как документ внутренней жизни. В отличие от Тынянова,как и в отличие от последующих авторов постмодернистских историческихмистификаций, Соснора в этой повести не изображает гипотетические эпизо-ды жизни за границами документа, напротив, он работает только с текстами-свидетельствами. В них он обнаруживает различие, и интерпретация вызванаобъяснением природы различия текстов, а выводит к противоречиям созна-ния человека и поэта, к противоречиям искусства и эмпирической жизни, кпротиворечиям времени жизни человека, в границах которого хочет найтиместо человек, и в границах вечности, в которую поэт может войти посредст-вом актуальности своих текстов-безделок (с позиции прагматического дейст-вительного времени). Сравнение и комментарий текстов прошлого создаютобъёмный контекст жизни Державина: явного и значимого для него самого и«другого» не явного, но странным образом значимого и для него - поэта-философа. Поэт-философ оказался не только заложником своего века и про-заической жизни, но и отразил в поэзии духовную атмосферу эпохи, стано-вясь ее судьей, обличая двойственность человека («Бог»), несправедливостьобщественной жизни, попрание истины («Властителям и судиям», «Вельмо-же»). Он стал «зеркалом времен» - истории, но и выразителем разрушитель-ной силы времени. Поэтическое слово открывало экзистенциальные основыбытия - это наиважнейшее призвание поэта, что дает ему бессмертие, и Дер-жавин первым сказал об этом в русской поэзии («Памятник»). По мнениюСосноры, «Записки» являются обличительным документом российской дей-ствительности, в том числе и своего автора. В субъективном прочтении «За-писок» Соснора обнаруживает собственное понимание противостояния чело-века и исторического времени, в котором ему приходится существовать, че-ловека и государства, регламентирующего жизнь человека и оценивающегоеё смысл. В случае с Державиным поэтическое слово оказалось итогом суще-ствования человека в большом времени истории.IIПовесть «Спасительница Отечества» посвящена событиям дворцовогопереворота 28 июня 1762 г., в результате которого Екатерина стала императ-рицей. Свою задачу автор видитчетырнадцать простых процессов над заговорщиками» [3. С. 142]. В утвер-ждении зависимости истории от превратностей погоды видится не столькопроявление концепции случайности возникновения и непредсказуемости раз-вития исторических событий, сколько иронический намёк на значение по-ступков и целей множества лиц в возникновении разного рода положений сразным исходом. В зависимости от исхода ситуации возникают разные объ-яснения, толкования событий, принимаемые за подлинные (или не прини-маемые), в результате чего тексты-интерпретации участников дают началомифу о событии (миф - с греч. предание, повествование, объясняющее про-исхождение того, что случилось в прошлом). Потомки узнают о событияхпрошлого из разного количества текстов, и их задача не найти одно истинное,но приблизиться к истине из множества прежних интерпретаций, создаваясвою интерпретацию-текст. Поэтому в свидетельствах о событиях 1762 г.автор обращает внимание не на явно выраженный факт или идею-объяснение, а на упоминания случайных поступков, слов, среди которых не-которые стали историческими константами, а другие были отброшены какнезначащие.Главное в событии государственного переворота 1762 г. не абстрактнаяисторическая необходимость, не рок и не случайность, а, по мысли автора,противостояние двух сведённых правилами престолонаследия чужих другдругу людей - супругов Петра III и Екатерины Алексеевны, равно неспособ-ных управлять такой империей, как Россия. Экспозицией, введением в буду-щее историческое событие оказывается глава I, описывающая похороны Ели-заветы Петровны, на которых Петр ведет себя как шут, превращая похорон-ную процессию в комедию, в то время как Екатерина все сорок поминальныхдней ежедневно посещала гроб Елизаветы и плакала по усопшей, отдаваядань ее памяти. Так обнаруживается пока ещё скрытая и бессобытийная, норождённая явно в замысле будущей властительницы ситуация противопос-тавления себя императору в мнении государственных людей и народа, таквыстраивается миф о смирении, любви и почитании авторитетов будущейимператрицы, подхваченный историками и развившийся в многочисленныхисточниках. Соснора отталкивается от этого мифа («ни один историк не по-пытался поставить хотя бы элементарный опыт объективности»), но проверя-ет его составляющие, сталкивая различные тексты, анализируя, предлагаясобственное понимание поведения Екатерины. Глава II начинается общеизве-стным пассажем из многих исторических трудов о Екатерине: «Она очарова-тельно цитировала Перикла, Солона, Ликурга, Монтескье. Она все знала наи-зусть: прозу Лесажа и Корнеля, драмы Мольера. Она ослепляла цитатами изПлутарха, Тацита и Монтеня» [3. С. 61]. Екатерина была образованна, эруди-рованна, красива, ее обожали многие, особенно офицеры гвардии, прощалией интрижки, жалели ее, по контрасту с мужем-невежей и грубияном. ПетрIII предстает в мемуарах, на которые ссылается Соснора, пьяницей, кривля-кой, ненавистником всего русского: «голштинский герцог-паяц - российскийимператор». Поэтому восшествие на российский престол Екатерины II - ис-тинной патриотки и продолжательницы дел Петровых - в общественноммнении воспринимается как спасение империи от развала - от произвола инемецкого засилья (немка воспринимается как хранительница уважения крусскому и к прошлому). В таком аспекте даются события с 28 июня по6 июля 1762 г. в главах II-IV: Соснора дает своеобразный конспект трудовпрославленных русских историков Ключевского [7], Платонова [8], Соловье-ва [9], Костомарова [10], которые повторяют расхожий миф. В главе V Со-снора анализирует не тексты-мифы историков, а собственный текст Екатери-ны, её «Записки», обнаруживая в них мифотворчество, подхваченное истори-ками. Столкновение и интерпретация текстов позволяют Сосноре высказатьсвою версию прихода Екатерины к власти.Выделим основные пункты, по которым Соснора обвиняет Екатерину вмистификации истории и лицемерии.Во-первых, критике подвергается страсть Екатерины к сочинительству(«Не написавши, нельзя и одного дня прожить»), которую автор называетграфоманством, но приходит к более глубокому объяснению страсти к писа-тельству - страсть к самоописанию позволяет самой дать потомкам исходныйтекст, который будет принят за документ и за истину. Известно более шестивариантов «Записок» Екатерины о себе, которые все заканчиваются 1762 г.,что обнаруживает устойчивое желание оправдать незаконное восшествие напрестол. Другой способ самооправдания - создать образ образованнейшей италантливейшей женщины своего времени: осталось около 12 томов сочине-ний: пьес, сказок, романов, мемуаров, записок, либретто, свидетельствующихо стремлении записать каждую собственную мысль, каждый шаг. На образобразованнейшей и талантливейшей женщины работают и свидетельства оглубочайшей эрудиции, большом круге чтения, о переписке с французскимиэнциклопедистами. Но Соснора обращает внимание на оговорки Екатерины,например: «прочла пару страниц», «начала читать, но не могла читать после-довательно, это заставило меня зевать», «бросила книгу, чтобы возвратитьсяк нарядам» [3. С. 86], и делает вывод о поверхностности, мнимой эрудиции,лицемерии в переписке. Подлинными чертами характера Екатерины, по вы-водам Сосноры, оказываются лживость, хитрость, лицемерие, непомерноетщеславие.Во-вторых, амурные дела Екатерины, общеизвестные и ставшие материаломдля бульварных романов либо медицинского исследования. Соснора не толькоотрицает возможность истинной любви к фаворитам, но убежден в циничномпрагматизме Екатерины. Они ей были нужны по причине одиночества, бессилия,в прагматических целях; она им - по карьерным соображениям.В-третьих, Соснора обнаруживает в поведении императрицы «царствен-ный цинизм», проявляющийся в поступках и словах. Например, после на-сильственной смерти Петра III в Ропше «виновники» были не только не нака-заны, но и награждены. В этом автор повести видит откровенную жестокость«милосердной» и «человеколюбивой» государыни, недостойную мститель-ность уже поверженному императору. Екатерину отличало стремление прий-ти к власти любыми средствами. Соснора перечисляет многое: предательствоматери, переход в другую веру, лицемерные отношения с супругом и его тет-кой, предательство Петра, интриги, желание и умение всем нравиться, обман.Это обнаруживается при подробном анализе «Записок»: Петр всегда выстав-ляется в смешном, нелепом или уничижительном свете, в то время как Екате-рина наделяется одними добродетелями. Цинизм распространяется и на сфе-ру государственного правления, когда, заигрывая с философами просвещен-ной Европы, декларируя просвещенную монархию, государыня казнила, ссы-лала, преследовала, подавляла малейшее проявление свободной мысли. Со-снора приводит в пример судьбы Новикова и Радищева. Екатерина много пи-сала о просвещенном стиле своего правления, принятого всей Россией, ноконкретные исторические факты свидетельствуют о другом. В 1764 г. обна-ружилось 14 заговоров в пользу Иоанна Антоновича, а затем кровавое вос-стание Пугачева, восстание Железняка и Гонты, польское восстание Кос-тюшко. В лицемерном «Наказе» - «каждый пункт - демагогия и ложь, маска, надетая для наивного потомства и для общественного мнения, а такжедля интеллигенции Запада» [3. С. 88].Итак, выделяя истинные стремления Екатерины, Соснора демифологизи-рует не только образ императрицы, созданный ею, но и многочисленные сви-детельства о ней. На примере переворота 1762 г. Соснора вскрывает общийдля истории механизм мифологизации событий и документов в интересахопределенных людей. Выдающиеся историки-классики в своих трудах ссы-лаются на свидетельства самой Екатерины, тем самым текст, полный вымыс-ла, становится документом, а исторический текст, призванный быть интер-претацией документа, становится тождественным художественному тексту.Историческое событие домысливается, становится версионным. По версииисториков, события разворачивались по схеме, предложенной в главах II-IV,по версии писателя, те же события приобретают иное толкование. В VI-VIII главах 28 июня 1762 г. описывается как случайность, скрывающая зако-номерность, заинтересованность конкретных людей не столько в спасенииРоссии, сколько в собственных привилегиях. Петр III слишком резко началреформы, слишком либеральные на тот момент: упразднение Тайной канце-лярии, указ о веротерпимости, указ о необязательности службы в армии, ос-вобождение монастырских крестьян, указ о гласном суде. Петр затронулкровные интересы многих. Но лишь отношения конкретных людей (не толькоЕкатерины) вызвали событие, имеющее исторические (сверхличные) послед-ствия. Соснора пишет о роли Измайловского полка и братьев Разумовских,фаворита Екатерины Орлова и его брата, который после ссоры с Петромспровоцировал Екатерину на взятие власти. Случаен удачный исход перево-рота: Петр слишком медленно размышлял, верил своему окружению, надеял-ся на помощь Кронштадта и безропотно подписал отречение. Его смертьокончательно завершила продолжение события. Историки поддались меха-низму мифологизации текста, принимаемого за документ, что повлекло засобой мифологизацию исторических событий и деятелей. По версии Сосно-ры, спасительница Отечества не может претендовать на это звание. Она небыла ни организатором событий, ни выразителем сил спасения. Она устано-вила лживые механизмы власти: «Главное не что делаем, а как об этом гово-рим». Этот принцип остаётся главным для всех властителей. Екатерина неслучайно становится героиней повести Сосноры (и всех трех историческихповестей): ею были установлены правила игры в историю: создание текстов особытиях, не выявляющих, а скрывающих подлинный ход и смысл событий.Демагогия, ложь и цинизм Екатерины, как нам представляется, для Соснорыбыли тождественны механизму советской власти, особенно в 1968 г. (годсоздания повести), кгда после пражских событий окончательно исчезли шес-тидесятнические надежды на правду: и на нравственную правду, и на отказ отдвоемыслия. Вывод очевиден: в русской истории не меняется сущность вла-сти, её цинизм проявляется не только в подавлении личности, но в отказе отистины, Мифологизация сознания с помощью текстов, культуры оказываетсявсесильной, действующей не только на массы, но и на интеллектуалов (исто-риков, в частности).IIIТретья повесть «Две маски» посвящена заговору Василия Мировича про-тив Екатерины. Здесь Соснора использует поэтику, близкую тыняновской, -не интерпретация текстов о событии, а художественная «версия», повество-вание о событии за границами документов. В первой части «Смерть сума-сшедшего и казнь авантюриста» представлена официальная версия заговора,распространенная в многочисленных исторических документах; вторая часть«Смерть узника и казнь поэта» воспроизводит авторскую версию. В центрповести выдвинуты два главных героя, событийно связанных, но даже не уз-навших друг друга: Иоанн VI и Василий Мирович.Первые две главы посвящены личности и судьбе Иоанна Антоновича VI,претендента на российский престол, узника Шлиссельбургской крепости.Автор опирается на документы, прежде всего на отчет историков журнала«Русская старина», с 1870 по 1879 г. занимавшихся изучением документов осемье Ивана Антоновича. Документы доказывают плохую наследственностьпретендента на российский престол, сына Анны Леопольдовны, свергнутогоЕлизаветой Петровной, восстановившей линию Петра в царской династии.Приводятся цитаты из отчета: «Болезненное состояние Иоанна Антоновичасамо по себе не только лишало его всяких прав на престол, но едва ли моглодопустить и самостоятельное пользование правами простого гражданина» [3.С. 154]. Историки пользовались и рассказами-слухами, например конвоиров:«Он боялся воды, поэтому не мылся месяцами и помыть его насильно быломукой, он не видел солнца, не умел читать, грыз ногти, ел мыло, ловил и ве-шал крыс, дико кричал по ночам и вообще был не в уме [3. С. 155]. К. Вали-шевский в книге «Роман императрицы. Екатерина II» ссылается как на слухи,так и на «Историю…» С.М. Соловьева, но констатирует: «Он оставался угро-зой. Его печальный образ беспокоил даже Вольтера, предвидевшего, что фи-лософы не нашли бы себе друга в этом императоре. И в 1764 г. Иван Антоно-вич скончался. Это событие дало повод к разноречивым толкам, в которыхисторику разобраться не легко. Сама Екатерина постаралась «замять» дело, вэтом ей помогали другие» [11. С. 319]. Соснора доказывает нереферентностьдокументов, а тем более выводов историков, история отталкивается как отслухов, так и от лживых документов, составленных по повелению властите-ля. Поэтому любая версия, вычитываемая из исторического документа, мо-жет быть возможна. В этом заключается исследовательский метод Сосноры -интерпретируя общеизвестные документы, выделить маргинальные детали исведения, представляющие иное понимание события, и найти в них новыесмыслы. Писатель выступает в роли защитника от исторического будущего именяет исторические клише и ярлыки с событий и людей.Начальная установка: изоляция младенца была нужна для восстановленияпотомков Петра на престоле (Елизаветы), а выросший претендент, даже зато-чённый в крепости, стал угрозой воцарившейся в 1862 г. Екатерины. Слухи идокументы подтверждали слабоумие Иоанна, но его изоляция должна быластать окончательной при малейшей угрозе власти.Тот же механизм возведения слухов и сплетен в жанр исторического до-кумента раскрывается Соснорой и в повествовании о Василии Мировиче.Отзыв Екатерины: «Он был лжец, бесстыдный человек и превеликий трус. Онбыл сын и внук бунтовщиков» [3. С. 157]. Екатерина знала громкую фами-лию: дед Мировича, предав Петра I, ушел с Мазепой, отец был сослан в Си-бирь за связи с Польшей, немногочисленные родовые имения конфисковалаТайная канцелярия. Екатерина должна была знать, что 24-летний подпоручикучаствовал в перевороте 1762 г. и надеялся вернуть славу и состоятельностьрода: он писал письма императрице, что влюблен и жаждет послужить ей иОтечеству, однако он получил резолюцию: «Детям предателей Отечествасчастье не возвращается». По официальной версии, подхваченной историка-ми, униженное честолюбие, зависть, пьянство и карточные долги толкаютМировича к заговору в пользу Ивана VI. Соснора приводит документ с пре-тензиями Мировича на суде, записанными Паниным: стать любимцем Екате-рины, посещать все места, где бывает она, поступить в гва

Скачать электронную версию публикации