Evolution of communicative and narrative structure of Vestnik EvropyV.A. Zhukovsky (1808?1811).pdf За время редактирования и соредактирования В.А. Жуковского «ВестникЕвропы» (1808-1811 гг.) прошел несколько стадий развития, трансформи-ровавшись из авторского литературного журнала в энциклопедическое поли-субъектное целое. Обе модели предлагали свои подходы к общению с чита-телем и способы интеграции материала. Заметим, что до настоящего моментаони еще не рассматривались в контексте ансамблевого целого, хотя целыйряд исследований позволил выявить несомненную последовательность, сис-темность в составе основных жанрово-тематических групп и разделов журна-ла [1. С. 108-137; 2. С. 173-192; 3. С. 3-19; 4. С. 10-12; 5. С. 141-222]. Учи-тывая эти наблюдения, представляется целесообразным сосредоточиться наэволюции коммуникативно-повествовательной структуры «Вестника» от1808-1809 к 1810-1811 гг.Главным связующим звеном журнала в 1808-1809 гг. был образ автора-издателя, разворачивавшего перед читателем панораму своих этико-эстетических идеалов и прибегавшего к формам субъективного письма - вжурнальных жанрах, беллетристике и лирике. С данной точки зрения журналдоводил до завершения тенденцию «дневниковой» циклизации, основаннойна примате индивидуального видения [6. С. 101-112]. Ей, однако, издательпридал обобщенно-символическое звучание, подчинив сенсуалистскую хао-тичность дневника авторской целенаправленной рефлексии и сделав лично-стный кругозор производным универсальной - романтической - концепциичеловека. В отличие от Н.М. Карамзина, обращавшего своими журналами кдинамике бытия личности в «большом мире», т. е. восходившего от дневникак хронике, Жуковский подчинил хроникальную форму задачам самопознанияличности, устроения ее малого мира.Такова была принципиальная позиция журналиста, программно озвучен-ная в статье «Несколько слов о том же предмете» («Писатель в обществе» [7.C. 118-135]). Здесь Жуковский, отталкиваясь от своего опыта, четко разделялдве экзистенциальные сферы, «семейственную», в «которой он счастлив, любим и любит», «где он беседует с самим собою, совершен-ствует душу свою», и публичную, «светскую», куда «он входит изредка ,желающий единственно приобретения некоторых новых понятий, некоторойобразованности, необходимой его таланту» [7. C. 134]. Оборотной сторонойэтого самообразования выступало, по Жуковскому, воздействие на своих со-беседников и читателей, лишенное глубокой интимности: «Вся деятельностьего в сем круге ограничится единственно тем влиянием, которое он можетиметь на него посредством своего таланта» [7. C. 134].Журналист обозначил и скрытую цель влияния, не ограничивающегосяраспространением знаний. Дело в том, что «писатель имеет в обществе суще-ственное преимущество перед людьми светскими; он может порядочнее илучше мыслить. От умственной работы, которой посвящена большая частьего дня, приучается он обдумывать те предметы, которые светский человектолько что замечает; привычка приводить в порядок, предлагать в связии выражать с точностию свои мысли дает понятиям его особенную ясность,определенность и полноту, которых никогда не могут иметь понятия челове-ка, исключительно занимающегося светом: последний по причине разнообра-зия предметов, мелькающих мимо него с чрезвычайною быстротою, принуж-ден, так сказать, ловить их на лету и устремлять на них внимание свое толькомимоходом» [7. C. 125]. Таким образом, публичный писатель, «когда желаетпроизвести нечто полезное для общества» [8. C. 19], должен заботиться нетолько о наполнении ума современников, но и о его развитии.Эта цель недостижима без знания своего читателя, учета его социальногостатуса, уровня подготовленности и круга интересов. С данной точки зренияЖуковский сразу ориентировал журнал на светскую публику. Да, утверждалон в «Письме из уезда к издателю», «одинакие понятия о наслаждениях жиз-нью соединяют чертоги и хижину», различаясь только «средствами находитьсчастье», которые для светского человека «разнообразнее и тонее», а дляпростолюдина «простее и легче» [8. C. 15]. Тем самым просвещение, т.е. «ис-кусство жить, искусство действовать и совершенствоваться в том круге, вкоторый заключила нас рука Промысла» [8. C. 14], ориентировано на выяв-ление общечеловеческого смысла, но универсальность эта полнее всего про-явлена в образованном дворянине - к нему и обращен «Вестник Европы».Для остальных категорий читателей Жуковский попытался наметить ограни-ченную программу просвещения, тоже универсальную, только на уровнепростейших жизненных понятий и потребностей («О новой книге: Училищебедных, сочинение г-жи ле Пренс де Бомон»/1808. № 21/).В рецептивном плане типология читателей была произведена журнали-стом в статье «О критике» [9. C. 33-49], где выделялось «два рода читателей:одни, закрывая прочтенную ими книгу, остаются с темным и весьма беспоря-дочным о ней понятием - это происходит или от непривычки мыслить в свя-зи, или от некоторой беспечности, которая препятствует им следовать своимвниманием за мыслями автора и разбирать впечатления, в них производимыекрасотами или недостатками его творения; другие читают, мыслят, чувству-ют, замечают прекрасное, видят погрешности - и в голове их остается поря-дочное, полное понятие о том, что читали» [9. C. 37-38]. В этом плане жур-налист целенаправленным отбором, организацией и критическим коммента-рием к текстам должен давать «Ариаднину нить рассудку и чувству» [9.C. 38] рассеянной светской публики, оставляя «своим», интимно-домашнимадресатам и друзьям-писателям свободу самостоятельного восприятия.Мировоззренческую основу подобного общения Жуковский выявил в пе-реводной статье «О нравственной пользе поэзии» [10. C. 161-172], которуюможно назвать манифестом эстетического воспитания. Здесь писатель тща-тельно разграничил прагматические цели литературы и ее подлинную худо-жественную сущность. Задача нравственного воздействия - «усовершен-ствование целого существа нашего» [10. C. 166]. Условие поэтического влия-ния - пробуждение чувственных способностей личности, приведение в гар-монию ее воображения, эмоций, мышления. Обе сферы неразрывно связаны,однако не должны отождествляться: «Стихотворцу не нужно иметь в видунепосредственного образования добродетелей» [10. C. 164]. Такие поучения«могли бы заключаться не в самой книге, а разве только в ее предисловииили дополнении» [10. C. 170]. Сам же поэт создает завершенные образныемиры, прекрасные и истинные в самих себе. Они являются для читателя жи-вым образцом чувствования, сознания, поведения, а потому легче и глубжевоздействуют на развитие личности, опережая исключительно нравственноевлияние.Очевидное применение эта концепция находит в журнале, состоящем, содной стороны, из художественных произведений, с другой - из нравственно-философских и эстетических комментариев к ним, «предисловий и дополне-ний». Подробную программу такого журнала Жуковский разработал в «Пись-ме из уезда». Первым делом он подчеркнул сосредоточенность «Вестника» налитературе, преимущественно отечественной, усматривая в ней самое эффек-тивное средство личностного развития: «Читать - действовать в уедине-нии с самим собою для того, чтобы научить себя действовать в обществе с дру-гими, - есть совершенствоваться» [8. C. 7]. Журнальное чтение, кроме того,имеет свою специфику, оно предполагает приоритет занимательности, художе-ственности над прагматическим воздействием, ибо «уроки морали ничто безопытов, и критика самая тонкая ничто без образцов» [8. C. 9].Художественная установка, по Жуковскому, подчиняет себе все жур-нальные дискурсы, публицистику, документально-информационные жанры,критику, возводя их к определенному, субъективно ориентированному миро-образу: «Политика питает одно любопытство; и в таком только отноше-нии журналист описывает новейшие и самые важные случаи мира» [8. C. 8].В этом плане предметы журнала - «сцены кровопролития», «сцены благоден-ствия и мира», «великие характеры», «новые открытия человеческого ума», ав целом «листы его соединяют читателя со всеми отдаленными и близ-кими краями земли» [8. C. 8-9]. Личностный смысл данной картины мираоткрывает нравственно-философская эссеистика, которая «предлагает хорошие мысли , рассуждая как моралист или метафизик о предметах,важных для человека» [8. C. 8], но в первую очередь поэзия и беллетристика,«в которой идеальное нравилось бы сходством своим с существенностью,которая доставляла бы любопытному удовольствие сравнивать истину с вы-мыслом, самого себя с романическим лицом и, может быть, объяснять мно-гое, в собственном сердце его казавшееся тайною» [8. C. 8].Дальнейшая специализация журналу вредна, поскольку уводит от цело-стного самопознания, ее можно дополнить, что Жуковский и сделал впослед-ствии, только эстетическими разборами, образовывающими вкус и мышлениечитателя, т.е. в идеале всю гамму его чувственно-интеллектуальных способ-ностей (см. статью «О критике»). Составленный таким образом журнал, уни-версальный, но подчиненный художественному заданию, успешно выполнитцель приготовления человека к деятельности «в своем особенном круге», втом числе к чтению специализированных книг - без утраты единой личност-ной перспективы. «Итак, существенная польза журнала, не говоря уже о при-ятности минутного занятия, состоит в том, что он скорее всякой другой книгираспространяет полезные идеи, образует разборчивость вкуса и, главное,приманкою новости, разнообразия, легкости, нечувствительно привлекает кзанятиям более трудным, усиливает охоту читать и читать с целью, с выбо-ром, для пользы!» [8. C. 13-14].Столь тщательно отрефлексированная журналистом стратегия эстетиче-ского воспитания позволила создать уникальное в своем роде ансамблевоецелое, ограниченное в содержательном плане, но в его пределах стремящеесяк полному охвату аспектов и ракурсов личностного бытия. Во всей широтеэта тенденция развернулась во второй период редактирования «Вестника», сосени 1808 до осени 1809 г., когда «дневниковое» ядро журнала уже заявилоо себе, связав номера интимно-мировоззренческой семантикой и общим об-разом автора, и позволило усложнить метатекстовую структуру. Существен-ную роль здесь сыграло возвращение М.Т. Каченовского, сначала как со-трудника, взявшего на себя ответственность за хроникально-публици-стические и научноразные известия о ученых обществах петербургских, о литературе, театре иразных разностях, являющихся на горизонте петербургского мира или, покрайней мере, ты мог бы надоумить двух-трех и до полдюжины хлопотливыхи умных человек , которые присылали бы мне разные известия» [11.C. 47]. Эти планы не осуществились, и Тургенев дал для «Вестника» лишьматериалы из архива А.Д. Кантемира («Георг II, английский король…». 1808.№ 4), перевод небольшой статьи-письма О. Ворма «О детях Антона-Ульриха» (1808. № 15) и свой очерк «Путешествие русского на Брокен в1803 году» (1808. № 22). Н.И. Тургенев поделился еще письмом-отчетом «Опребывании двух императоров в Эрфурте» (1808. № 23).Более активными участниками журнала, связанными еще со времен«Дружеского литературного общества», выступили А.Ф. Мерзляков иА.Ф. Воейков, регулярно предоставлявшие в распоряжение издателя своистихи и переводы. Отметим, что память о дружеском круге Жуковский по-старался воскресить сразу - стихами Мерзлякова на смерть Ан. Тургенева «Кдрузьям» с показательной пометой «Писано в 1803» (1808. № 2).С осени 1808 г. в «Вестник» постепенно приходят новые авторы-карамзинисты. В октябрьском номере дебютировал П.А. Вяземский с учени-ческим «Посланием к в деревню» (1808. № 19). Это знаком-ство - через Карамзина - быстро переросло в дружбу, а благодаря публика-циям в «Вестнике», все более частым и репрезентативным (подборки в № 24за 1808, № 4, 6 за 1809 и др. [12. C. 42-47]), стало свидетельством плодотвор-ного развития карамзинской школы. Позже, тоже у Карамзина, Жуковскийлично встретится с К.Н. Батюшковым, стихи которого уже публиковал (1809.№ 6). С ноября 1809 г. участие Батюшкова в журнале будет регулярным(1809. № 21, 23; 1810. № 3 и др.). Нужно подчеркнуть, что издатель старалсяпредставить читателю молодых авторов в своеобразии их дарования, печатаяэпиграммы и послания Вяземского и элегико-антологические опыты Батюш-кова. Они дополняли и оттеняли творчество самого Жуковского, составляяоснову младокарамзинистской преромантической24 сентября 1810 г.): «Писать критику и выбирать мелкие статьи гораздотруднее, нежели переводить из готовой книги» [14. C. 91]. Трудность здесьзаключалась в следовании за текучестью социокультурного и литературногомомента, в освещении новых ситуаций и вопросов, в широте их осмысления.Жуковский, заметим, сам сознавал эту сложность, открывая для себя сфе-ру историографии, социальной публицистики, критики: «Надобно осудитьсебя, - писал он А.И. Тургеневу, - на несколько лет ученической деятельно-сти или приготовительной, дабы набрать сведения» [11. C. 84]. При всей ав-торской скромности, однако, именно его видение, стремящееся к «философи-ческому взгляду на происшествия в связи» [11. C. 75], к выявлению общезна-чимой и одновременно личностной перспективы явлений, выступало скреп-ляющим звеном журнала, подготавливая специально-дифференцирующееосвещение Каченовского. Причем если одного редактора больше привлекалирезультаты рефлексии, то другого сам ее процесс.Подчиняясь действию этой «объективной» установки, в журнальной про-зе Жуковского постепенно повышалась роль документальных жанров, сме-щавших интерес от дневника (этико-психологического начала) к хронике(проблемы «внешнего» бытия личности). Информационно-познавательнаясоставляющая находила воплощение, прежде всего, в регулярных очерках-путешествиях. Показательно, что размещались они в разных рубриках, и ори-ентиром здесь выступало наличие личностного взгляда: описательно-статистические попадали в отдел политики или науки (в 1809-1810 гг. их пе-реводчиком был в основном Каченовский), а имеющие субъективный коло-рит - в литературный.Так, переводы из «Путешествия в Иерусалим» Ф.Р. Шатобриана, насыщен-ные этнографическим, историческим и географическим материалом, но прони-занные авторской рефлексией и часто лирические по звучанию, публиковались в«Смеси» (1810. № 10, 17, 22). Они своеобразно венчали собой обширный ряд отбеллетризованного очерка Г. Меркеля «Путешествие Ж.-Ж. Руссо в Параклет»(1808. № 2) и картинного «Падения Ниагары» Шатобриана (1808. № 3) до «Вос-поминаний об Ост-Индии» Я. Хафнера (1809. № 20) и «Отрывков из писем обизвержении Везувия» (1810. № 22) [15. C. 43-63]. В них, по справедливомузаключению И.А. Айзиковой, «голос повествователя слышится всюду инепосредственно, он описывает окружающий его мир, размышляя при этом иоб общем, вечном, и о себе» [5. C. 172]. Продолжением этой линии выступалиочерки Н.Ф. Алферова (1808. № 7, 11; 1810. № 8), А.И. Тургенева (1808. № 22),Н.Р. Мамышева (1809. № 6, 7, 8), К.Н. Батюшкова (1810. № 8) и др.Наличие в журнале такой личностной повествовательной инстанции вно-сило определенный оттенок в восприятие «объективных» материалов, по-ставлявшихся Каченовским, начиная с очерка «О Персии» (1808. № 15) и за-канчивая «Статистическими замечаниями о Франции» Х.Х. Дабелова (1810.№ 20). Заимствованные в основном из неспециализированных журналов ипопулярных книг, они были ориентированы на интерес читателя к экзотиче-ским странам (Восток, Америка, Африка) либо государствам, находившимсяв центре политико-экономической жизни Европы (Испания, Франция, Анг-лия, Германия). Тем самым в большей или меньшей мере эти статьи предпо-лагали пусть не эмоциональный, но интеллектуально-ценностный отклик,связанный, например, с войной в Испании (разножанровый «испанский»№ 20 за 1808 г.) или русско-шведской кампанией (цикл материалов от очер-кового «Взгляда на шведскую Финляндию» /1808. № 10/ до батюшковскойпоэтической «Картины Финляндии» /1810. № 8/).В широком же масштабе страноведческие материалы «Вестника» отве-чали на интерес к национальному колориту, народности, и осознанный шаг вэтом направлении делал Жуковский, разворачивая очерковое начало в худо-жественный мирообраз «восточных» повестей (ряд переводов из А. Сарразе-на), перенося действие в колониальную Индию («Эдуард Жаксон, Милли иЖ.Ж. Руссо»), Америку («Дорсан и Люция»), Швейцарию («Горный дух Ур вГельвеции»), Германию («Прусская ваза»), Древнюю Русь («Три пояса»,«Марьина роща», «Людмила») и т.п. Так, возвращаясь к субъективному из-мерению - воссозданию национального сознания, иногда условному, иногдамотивированному более глубоко поверьями, бытом, социальными условия-ми, - замыкался круг повествовательной трансформации данного содержа-тельного пласта.На подобную реакцию рассчитывались и научно-популярные заметки, со-общения об открытиях, по определению Жуковского, «к известным способампользоваться жизнью прибавляющих новые или более совершенствующих ста-рые» [8. С. 9]. Самого Жуковского в них интересовал «человеческий» смысл,программно акцентированный в переводном эссе И.А. Эберхарда «Науки»(1809. № 19) с его интерпретацией познания внешнего мира как способа этиче-ского самопознания личности и совершенствования общества. Отсюда специ-фический отбор редактором журнальных материалов, сосредоточенный на ус-пехах медицины (1808. № 19; 1809. № 17, 21), педагогики (1808. № 21; 1810.№ 4), психологии (1810. № 13).Эти сообщения дополнялись обширным рядом очерков об ученых (Эй-лер), философах (Юм, Декарт, Кант), педагогах и моралистах (Фелленберг,Песталоцци, Руссо, Лафатер, Франклин и др.), не входящих в тонкости ихтеорий, но рисующих живой облик человека. Иногда эту роль выполнял ау-тентичный документ, вроде «Писем Иоанна Миллера, историка Швейцарии,к Карлу Бонстеттену, другу его» (1810. № 16), интимно мотивировавшийцель и нравственный смысл предпринимавшихся ученым изысканий.При насыщенности подобного контекста и отсутствии жанрово-тематической рубрикации научно-популярные переводные статьи Каченов-ского в «Литературе и смеси» приобретали особую, личностную перспективу.Впоследствии, когда они были выделены в специальный блок «Науки и ис-кусства», их журнальный интерес в целом снизился, хотя репертуар стал раз-нообразнее и позволял, на более или менее занимательном уровне, следить зановинками астрономии, ботаники, психологии, археологии и т.п. Тем не ме-нее связь с ансамблевым целым и здесь не была окончательно потеряна, реа-лизуясь в перекличках между «таинственными» повестями и балладами Жу-ковского («Людмила», «Марьина роща», «Привидение») и такими, например,статьями, как «О предчувствованиях во сне» С. Либошица (1810. № 13), илиэстетическими его эссе и центральными в рубрике материалами по историилитературы и искусства.Взаимодополнительность двух видений, субъективно-художественного иобъективно-научного, в особенности ощущалась в сфере исторической, глав-ном предмете Каченовского и центре напряженного интереса Жуковского в1809-1810 гг. в пору созревания замысла эпической поэмы о Владимире. Пи-сателя не занимала узкоисторическая проблематика - критика источников,накопление и проверка фактического материала, частные темы. В этом Жу-ковский шел за Карамзиным, уже в «Вестнике» поставившим личность вцентр исторического дискурса («О московском мятеже в царствование Алек-сея Михайловича» и другие статьи). В период своего единоличного редакти-рования он предпочитал печатать статьи, посвященные не отвлеченной про-блеме, а конкретному историческому лицу. С такой статьей, в частности,вернулся в журнал Каченовский («Выписка из жизни князя Шаховского»/1808. № 17, 18/).Еще один объект его внимания - это документ, причем открывающий че-ловека не с официальной стороны, а с точки зрения психологически-бытовой.Подобные свидетельства Жуковский стремился публиковать регулярно, на-чиная с донесения А.Д. Кантемира «Георг II, английский король» (1808. № 4)и заканчивая письмами принца де Линя к Екатерине II (1809. № 19, 21) и вос-поминаниями биографа Суворова Е.Б. Фукса (1810. № 5, 10). В них король,императрица, военачальник выступали как частные люди со своим складомхарактера и мыслей, иногда чудаковатые. В последнем моменте документсоединялся с анекдотом, который также был широко представлен на страни-цах «Вестника». Исторические лица («Черты из жизни Суворова» /1809. № 18/),писатели и музыканты («Анекдоты из жизни Иосифа Гайдена» /1810. № 11/),просто личности с нестандартным поведением («Чудаки» /1810. № 13, 14/,«Анекдот о свадьбе Ривароля» Батюшкова /1810. № 23/) - они демонстрирова-ли неодномерность человеческой природы, отражающую сложность окру-жающего мира. При всем том для Жуковского сохраняло свою значимостьпросветительское понимание истории как нравственного урока, способа воспи-тания сограждан, что он программно подчеркнул переводом «Писем ИоаннаМиллера».Без подобного ценностно-пластического фона принципы скептическойисториографии, проводимые Каченовским, выглядели скорее разрушениемистории, нежели приближением к ее пониманию. Ученый в «Вестнике Евро-пы», ориентируясь на своего, «ученого» читателя, стремился прежде всегоразвернуть панораму специальных проблем, связанных с источниками рус-ской истории и методологией их исследования. К первому разряду относи-лись статьи археолого-этнографического плана («Исторические замечания одревностях Великого Новгорода» Е.А. Болховитинова /1808. № 16/, «Об ис-точниках для русской истории» Каченовского /1809. № 3, 5, 6, 15/ и др.), ковторому - опыты разбора и сопоставления документов, интерпретации реа-лий и т.п. («Параллельные места в русских летописях» Каченовского /1809.№ 18/, «О Несторе и продолжателях его летописи» Н.П. Брусилова /1810.№ 20/ и пр.) [16. C. XVI-XXII].Сам издатель видел в подобных аналитических материалах подготовку кгрядущему синтезу, восстановлению достоверной и широкой картины исто-рической жизни России, что не мешало ему сосредоточиваться на частностяхи деталях, подобных «Исследованию банного строения, о котором повествуетНестор» (1810. № 1), породившему долгую и незанимательную для широкогочитателя полемику. Это упорство, как показала Г.В. Зыкова, исходило из же-лания противопоставить идеал объективной научности как скороспелым по-лухудожественным обобщениям Карамзина и карамзинистов, так и дилетант-ским лингво-археографическим разысканиям Шишкова и «славенофилов [13.C. 70-79]. Для популярного журнала, однако, подобное идейное и особеннодискурсивное размежевание, отвергавшее в принципе беллетризацию исто-рического материала, было малоплодотворным - и субъективно-художественный подход Жуковского выступал здесь лучшим дополнением,шагом к синтетическому романтическому историзму.Более того, в его прозе, хотя в основном на переводном материале, возоб-новилась заложенная Карамзиным тенденция рассматривать личность, ее ду-ховно-нравственный облик через призму социально-исторического бытия. Ктому склоняла уже специфика журнала, сопрягавшего литературу и политикуи требовавшего отклика на актуальные общественные вопросы, пусть в ми-нимальном объеме. Результатом стали обращение Жуковского к новым длянего жанрам публицистики и попытка определить свой взгляд на социальноеустройство. Основой его, как и всего мировоззрения писателя, выступиликатегории нравственно-психологические: справедливым Жуковский призна-вал то общество, в котором каждому человеку возможно найти счастье в ма-лом жизненном кругу, уготованном ему Провидением. Счастье же понимает-ся как ощущение гармонии между внешним положением личности, преждевсего сословным, и мировосприятием, нацеленным на деятельное совершен-ствование в своей сфере.Научить способам такой гармонизации и должен был в идеале издавае-мый Жуковским журнал, предлагавший целую программу социально-нравственного воспитания. Опорные ее пункты намечались в немногочис-ленных, но принципиально значимых публицистическихсудьбе маленького человека при деспотическом режиме Фридриха Великого, и«Письмо Е.Б. Фукса о последней войне французов с пруссаками», в которомпричиной поражения Пруссии называлось превращение солдата в «неодушев-ленное орудие», «частицу машины» [17. С. 21]. Если вспомнить еще и коло-ритную картину суда в повести М. Эджеворт, то от нее тянутся нити к циклустатей, обсуждавших вопросы конституционного ограничения монаршего са-мовластия («О некоторых выгодах германской конституции» /1808. № 14/; «Осоединении государств и смешании народов» /1809. № 8, 10/; «О сравненииЛикургова законодательства с Солоновым» /1810. № 7/ и др.).Подобные линии смысловой преемственности можно заметить в «Вест-нике Европы» 1808-1810 гг. применительно к проблеме крепостного права, вотношении к Французской революции и т.д. [1. С. 108-137]. И при всейскромной роли публицистического отдела в соседстве с многочисленнымиисторическими материалами он выступал как пространство утверждения ис-торизма, что нагляднее всего проявлялось в переводах Каченовского, подоб-ных статье «О предрассудках» (1808. № 18) или «Бурбонам невозможно пра-вить» (1809. № 4), утверждавших принцип изменчивости общества. Хотя Ка-ченовский видел причины его более в области социально-экономической (ср.многочисленные статьи о развитии торговли и экономики разных стран), аЖуковский в сфере нравственно-психологической, производной сложностичеловеческой природы, но в сочетании оба подхода открывали динамичнуюпанораму современной истории.Одним из моментов ее становилась литературная жизнь, освещать кото-рую был призван отдел критики. Трудности утверждения этого раздела вжурнале в период редактирования Жуковского, вначале отказавшегося, попримеру Карамзина, от критических разборов, но с 1809 г. пересмотревшегосвою позицию, уже служили объектом нашего рассмотрения [6. С. 101-112].Наряду с тактическими соображениями здесь играла свою роль и ансамбле-вая телеология: образ изменчивой действительности не мог обойтись безпроекции на литературную сферу, будь то перипетии кружковой борьбы, ди-намика жанров или, в самом общем плане, проблемы исторического развитиясловесности.Показательно, что у самого Жуковского опыты подобных экскурсов (заисключением узко полемических) вырастали из черновых, нацеленных насамообразование материалов («Конспект по истории литературы и критики»),демонстрируя превращение «дневниковых» эстетических рефлексий в хро-нику литературно-театральной жизни. В основе ее, однако, сохранялась«личностная» установка, с одной стороны, призванная акцентировать инди-видуальное своеобразие произведений или авторских позиций, а с другой -развить художественную восприимчивость читателя, залог его нравственногосовершенствования (см. обоснование этой позиции в программных статьях«О нравственной пользе поэзии» /1809. № 3/, «О критике» /1809. № 21/, «Дваразговора о критике» /1809. № 23/). Такую методику А.С. Янушкевич назвал«комментированным чтением» [18. C. 73], погруженным в эстетико-психологические нюансы анализируемых образцов (ср. «Московские запис-ки» /1809. № 22-24/). Совокупность этих разборов тем не менее не превраща-лась в субъективную панораму пристрастий, но открывала перспективу исто-рической эволюции, итог которой ретроспективно был подведен в статье «Опоэзии древних и новых» (1811. № 3).На фоне жанрового канона басни, сатиры, трагедии Жуковский выявлялиндивидуальные модификации жанра, выстраивая диахронные (греческиетрагики - французские классицисты - современные пьесы; Гораций - Канте-мир и т.п.) и синхронные (Гораций - Ювенал, Вольтер - Кребильон - Аль-фиери, Крылов - Дмитриев) ряды. Углублению материала служили теорети-ческие экскурсы, вводившие в анализ романтические по духу категории эсте-тического идеала, авторской субъективности, художественной целенаправ-ленности и органичности и применявшие их к конкретным произведениям,вскрывая уровень достоинства последних («Радамист и Зенобия» С. Вискова-това, «Электра и Орест» А. Грузинцева).Жуковский, впрочем, видел в критике не самоценное, но подсобное сред-ство, предпочитая воспитывать читателя на «образцах», специально подоб-ранных произведениях, адаптированных к журнальному восприятию, в мерузанимательному, в меру серьезному. Отсюда его стремление создать в «Вест-нике Европы» панораму современной европейской словесности в ее рядовых,иногда тривиальных проявлениях, облегчавших усвоение новых идей и форм[19. C. 17-27; 20; 21. С. 25-53]. Каченовский, будучи преподавателем нетолько истории, но «изящных наук», старался дополнить «образцы» «прави-лами» и, уже отталкиваясь от них, выстроить историческую перспективу. С1809 г. эти две линии, эстетическая и историческая, образовали в журналенепрерывный ряд. Среди исторических обзоров мы найдем экскурсы и вдревнюю литературу (1810. № 5, 7, 8 и др.), и в словесность множества евро-пейских народов - греков (1809. № 1), французов (1809. № 5), испанцев(1809. № 7), немцев (1809. № 17), итальянцев (1810. № 1, 2). Параллель к нимсоставляли теоретические статьи, трактовавшие категории эстетики, вопросыпоэтики различных жанров, а с 1810 г. еще и проблемы искусствоведения(№ 11, 16, 23, 24).Как констатировали Л.В. Митюк и Г.В. Зыкова, эти материалы, выдер-жанные в основном в русле просветительских представлений, нередко за-ключали в себе предвестия романтических идей [3. C. 3-19; 13. C. 67-69], чтоделало немногочисленные разборы Жуковского смысловым центром эстети-ко-критического раздела. Периферию же его составляли рецензии и полеми-ческие замечания Каченовского, посвященные не концептуальному освеще-нию словесности, а ее дробной и текучей современности, причем как литера-турно-театральной, так и научной. Именно в оценке трудов Н. Арцыбашева,И. Мартоса, М. Баккаревича, книг П. Урусова, Н. Страхова, С. Ширинского-Шихматова и многочисленных переводов, а также в хронике театральнойжизни Москвы («Московские записки») утверждалась позиция издателя вкружковой борьбе - и представление о динамике культурной жизни, требо-вавшей в идеале объективного освещения.Каченовский пытался совместить эти подходы, но без особой органично-сти, внося в научный раздел излишнюю полемичность, а в литературный -нарочитый педантизм. Во всей широте подобная стратегия, во многом выну-жденная, навязанная логикой журнальных схваток, развернулась после уходаЖуковского. И тогда выяснилось значение для журнального ансамбля его по-зиции, связывавшей разнообразные материалы единым видением мира и чело-века и общей программой эстетического воспитания. Именно они выступалипротивовесом энциклопедической центробежности, тяги к тематической и дис-курсной специализации с приоритетом научно-критических жанров. Балансдвух установок, оказавшийся, к сожалению хрупким, порождал особый эф-фект, о котором ностальгически вспоминал позднее П.А. Плетнев: «Перебираяэтот журнал, убеждаешься, что он был действительный посредник между чита-телями и своей эпохой. В нем ничто не забыто, ничто не упущено. Как драго-ценная летопись современности, "Вестник" указывает на все явления истории,литературы и общественной жизни. Конечно, лучшим украшением журналабыли собственные сочинения и переводы редактора» [22. C. 384].Заметим, что Жуковский в конце 1810-х гг. выделит свои произведенияиз журнального целого и создаст из них особые сборники «Переводы в про-зе» (М., 1815-1816) и «Опыты в прозе» (Стихотворения Василия Жуковского.Ч. 4. М., 1818), отмеченные единством образа и мировидения автора. К такойструктуре стремился в идеале и его «Вестник Европы», отталкивавшийся от«дневниковой» модели, утвержденной в журналистике «Московским журна-лом» Карамзина. Тем не менее логика литературного развития выдвигала напервый план объективно-хроникальное начало - по образцу карамзинскогоже «Вестника Европы». Эту линию в итоге продолжил Каченовский, преоб-разовав ее в рамках своего видения. Сочетание двух авторских позиций, ккоторым присоединялись «реплики» других корреспондентов, вносило вжурнал элемент диалогизма и становилось шагом не только к политематич-ности, но и к полисубъектности. Причем «Вестник Европы», являвшийся в1808-1810 гг. органом карамзинской школы, не имел специфически кружко-вой ограниченности, стремясь к внепартийной позиции и в дальнейшем. По-добная открытость выступала знаком профессионального подхода к журна-листике, пробивавшего себе путь в литературе начала века. И если в конце1810 - начале 1820-х гг. кружковые журналы от «Благонамеренного» до «Со-ревнователя просвещения и благотворения» войдут в пору кризиса и закончатсвое существование, то «Вестник Европы» испытание выдержит, оказавшисьпусть не первостепенным, но значимым конкурентом журналов Н.А. Полево-го и М.П. Погодина, трансформировавших просветительский энциклопедизмв романтическую универсальность, но сохранивших общую модель полите-матического и полисубъектного ансамбля.

Скачать электронную версию публикации