""Adult word"" in contemporary poetry for children.pdf Движение современной поэзии для взрослых и детской поэзии «навстре-чу» друг другу уже не является открытием для литературоведов. Если совре-менную поэзию упрекают в незрелости авторского сознания и инфантилизме(например, И. Кукулин [1. С. 274], Д. Давыдов [2. С. 91], И. Шайтанов [3.С. 96]), то стихотворения и проза для детей, наоборот, стремительно «взрос-леют». Авторы учебника «Детская литература» И.Н. Арзамасцева и С.А. Ни-колаева отмечают изменение системы жанров в последнем десятилетииХХ в.: «Любовный роман для мамы и такой же - для дочки, детектив для па-пы и детектив для сына. Происходило дублирование и взаимопроникновениевзрослой и детской литератур, путались границы детского и недетского» [4.С. 470]. В аннотациях к поэтическим детским книгам все реже можно встре-тить конкретные указания: «для дошкольного возраста», «для младшегошкольного возраста», зато часто встречается адресация «для семейного чте-ния». Так, сборник 2003 г. «Классики: Лучшие стихи современных детскихписателей» имеет подзаголовок «Хохотально-литературно-художественноеиздание для детей от 7 до 70 лет» [5. С. 2]. Сборник Марины Бородицкой «Смузыкой и пением» (2011) предназначен «для взрослых и детей» [6. С. 2]. Втексте, сопровождающем книгу Григория Кружкова «Рукопись, найденная вкапусте» (2007), сказано: «Это книга для взрослых, которые еще не разучи-лись читать вместе с детьми. «Весна наступила» - типичное чтение длявзрослых» [7. С. 4].Двойная адресация обусловлена тем, что детская поэзия изменяется со-держательно. В нее проникает дискурс взрослой жизни, названный в этойстатье «взрослым словом». «Взрослое слово» понимается, в соответствии сразработанной теорией «чужого слова» (М. Бахтин, Ю. Лотман, В. Хализев),как высказывание, не свойственное для ребёнка, пересказанное или пере-дразненное внутри текста стихотворения, при этом не обособленное от ос-новного текста.Есть несколько типов функционирования «взрослого слова» в детскомстихотворении. Первая, наиболее традиционная форма, - искажение понятий«взрослого» мира в детском восприятии: «Вмещает чемоданчик «дипломат» /бумаги, книжки, даже сала шмат. / В переговорах дипломата с дипломатом /враг станет другом, друг и вовсе - братом. / Вам дипломат не скажет никогда/ ни твёрдо «Нет», ни однозначно «Да». / Вот, например, дипломатическийответ: / - Ты выучил стихи? / - А можно в туалет?» (М. Першин «Дипломат»[5. С. 15]). Для подобных примеров характерно сознательное упрощение илиискажение смысла понятия, относящегося к лексикону взрослых. Каким об-разом это понятие проникает в среду детства? Чаще всего его навязываютвзрослые. Они предстают в роли наставников, пытающихся передать воспи-танникам определенное знание. Ученики же не принимают это знание, по-скольку оно формально, не подкреплено их жизненным опытом. Сложныетермины или абстрактная информация, не актуальная для детей, трансфор-мируется в мире детства и получает новую семантику.Например, Борис Хан воспроизводит индуктивный подход ребенка кшкольному предмету. Вычленяя из устойчивой для мировоззрения взрослыхнауки (из литературы, географии, лексики русского языка) частную инфор-мацию, Хан подчеркивает отсутствие внутрипредметных связей, фиксируе-мое сознанием ребенка: «Был Пушкин маленьким, Толстой был необутым, /А Герцен - спал. Я ничего не спутал?» [5. С. 13]. Или: «Рога есть у коровы,хвост и вымя. / За это ей дано «корова» имя!» («Рассуждения Афанасия Бота-на на уроке биологии») [5. С. 10]. Случайный перебор единиц внутри множе-ства дискредитирует его в целом. Пространство взрослого мира и простран-ство детства не только не коррелируют, но жестко разграничены и противо-поставлены друг другу. Ребенок стремится оградитьшаблонный язык: «Нижеподписавшийся / Волка повстречал. / Вышеупомя-нутый / Громко зарычал. / / К счастью, тут охотничек / Мимо проходил,/ Каковой впоследствии / Волка застрелил» (Г. Кружков «Письмо в редак-цию» [7. С. 26]). Или: «Человекообразную обезьяну / раздирают противоре-чья: / То ей всё хочется делать по-обезьяньи, / то по-человечьи» (Г. Кружков«Человекообразная обезьяна» [7. С. 47]). «При этом детские писатели стре-мились избавиться от «советизмов» - речевых штампов и клише, накопив-шихся и растиражированных за несколько десятилетий развития литературы,оттого в литературной речи смешивались элементы публицистики и снижен-ного разговорного стиля (анекдот, частушка, устная пародия)» - полагаетИрина Арзамасцева [4. С. 471]. Однако у детской поэзии есть преимуществоперед пародийным дискурсом концептуализма или поэзии соц-арта. Поэзиядля детей имеет возможность придать шаблонным фразам свежее значение.Так, Игорь Шевчук начинает стихотворение «Прогноз погоды» с традицион-ного безличностного сообщения: «Сегодня ожидается / Погода переменная./Температура воздуха - / Пять градусов тепла», - а заканчивает личным об-ращением: «Товарищ Вова Тракторов, / Сейчас же бросьте плакать! / Мыдальше сообщение / Для вас передаем: / Для вас сегодня подана / отличней-шая слякоть / И грязи - по колено вам! - / Огромный водоем!» [8. С. 37].Общее место высказывания художник уравновешивает эвристикой детского.Апелляция к детскому восприятию позволяет индивидуализировать смысл,адресат заново семантизирует высказывание.Поэзия для маленьких пародирует и прозаические жанры: детектив, бое-вик, деловое письмо, даже брошюру (Тим Собакин «Как откормить свинью»[5. С. 50]). Иронический вектор возникает в силу дуальности отношений«взрослый» / «ребенок». С одной стороны, их позиции состоят в конфликте, сдругой стороны, между ними есть взаимовлияние: в частности, ребенок, по-нимая мир по-детски, демонстрирует модель поведения взрослого героя, как,например , в «вестерне» А. Гиваргизова. Автор использует декорации класси-ческого вестерна: «Летит куда-то кондор, / Бежит куда-то лошадь./ Сидит застойкой мальчик / По имени Алёша». При этом лирический сюжет раскрываеттрадиционное напряжение в отношениях «родитель» - «ребенок»: «А ты урокисделал? / Ты выучил английский? / Ведь ты у англичанки, / Алёша, в чёрномсписке». В последних строках стихотворения, в соответствии с законами жанра«вестерна», происходит неожиданное взросление, огрубление героя: «Алёшазатянулся, / Допил двойное виски / И выругался грубо, /Но, вроде, по-английски» («По-английски» [9. С. 43]). Удовлетворяя формальное требова-ние взрослых (знание английских слов), герой искажает феноменологию дет-ства. Этот тип детских стихов можно назвать поэзией с ролевой инверсией:ребенку предлагается взять на себя функции зрелого, опытного человека.Обязательное условие этой группы текстов - сниженный стиль, ирония.Более сложный случай функционирования «взрослого слова» - попытка«вживить» некий априорный культурный опыт, давно существующий эстети-ческий объект в произведение для детей. Речь идет об интертекстуальности,не отменяющей смысл исконного текста, а продлевающей его жизнь. Писате-ли используют цитаты предшественников как фоновые ссылки, прибегают каллюзиям: «Это что ползёт такое, / Незнакомое? / Здравствуй, племя молодое,/ Насекомое!» (М. Яснов «Это что ползёт такое?» [5. С. 134]). Или: «Как взле-тел таракан над лесами, / Как повёл он геройски усами, / Как запел тараканудалой: / "Ты не вейся, чёрный ворон, / Чёрный ворон, я не твой!" (А. Тимо-феевский «Удалой таракан» [10. С. 26]). Несмотря на то, что цитата из ка-зачьей песни «Черный ворон» в новом контексте понимается конкретно, а неметафорически, ссылка сохраняет основную интонацию первичного произве-дения: героику, идею трудной судьбы и борьбы со смертью, принимающейобраз ворона. Близкий пример - четверостишие И. Шевчука («Одиночество»[8. С. 53]): «И скучно! / И грустно! / И некому руку подать… / Придётся вэтом болоте / Мне одному пропадать». Иллюстрацией к данному стихотворе-нию в книге «Педаль от огурца» (2011) служит картинка, где герой - малень-кий человечек - буквально сидит в болоте. Но название «Одиночество» ак-туализирует вполне «взрослую» эмоцию, родственную чувству лирическогогероя стихотворения М. Лермонтова «И скучно, и грустно…». Для героя по-эзии Лермонтова «болото» - метафора современного общества. Таким обра-зом предлагается два уровня понимания произведения: упрощенный и болеесложный. Интертекст функционирует как «средство для отождествления оп-ределенных фиксированных характеристик , объясняет саму возмож-ность взаимопроникновения текстов, факт существования их в объединенномпространстве в виде единого текста, который представляет собой вся челове-ческая культура» [11. С. 95]. Этот тип поэзии сближает взрослого читателя иребенка. Текст предполагает неоднократное прочтение и формирует культур-ное сознание, делает возможным движение от эстетического впечатления кпостижению глубокого смысла искусства.Любопытен диптих Германа Лукомникова: 1) «дыр бул щыл / убещур /скум / вы со бу / р л эз / вот что я вам скажу» [5. С. 72]; 2) «дыр бул щыл /убещур / скум / вы со бу / р л эз / заумь какая-то» [5. С. 73]. Стихотворения-центоны различаются последней строкой. Две последние строки, составлен-ные вместе, могут трактоваться как предложенное высказывание и читатель-ская реакция на него: «вот что я вам скажу» - «заумь какая-то». Исходныйтекст А. Крученых используется в качестве завлекательной игрушки, абрака-дабры, любимой детьми, а метатекстовая кода Г. Лукомникова ставит акцентна способах поэтического творчества. Поэт предстает в качестве чудака, го-ворящего на непонятном языке. Причем поэт осознает нарушение коммуни-кации, предлагая ребенку сложную концепцию самодостаточного искусства(что косвенно подтверждается другими стихотворениями Г. Лукомникова:«есть такое слово / хочу» [5. С. 100]; «я человек простой, / как говорил Тол-стой» [5. С. 113]; «поговорим по душам / как автоответчик с автоответчи-ком // ах оставьте / ваше сообщение после / звукового сигнала (звуковой сиг-нал)» [5. С. 85]). Рождается не характерное для детской поэзии состояние -нарушение прямого диалога, авторского влияния на адресата. Писатель пи-шет не читателю, а как бы самому себе, «вслух», сублимируя внутренниепротиворечия. Единственное пространство для текстов подобного типа, гдевозможна опосредованная коммуникация, - это среда искусства.Первоначально стихотворение представляет для ребенка культурологиче-ский «шифр», допустим: «Луна похожа на обол, / на диск, который Дискобол/ с размаху / зашвырнул в зенит - / и, балансируя, / глядит / на то, / куда оналетит» (Г. Кружков «Луна в парке» [7. С. 52]). В импрессионистской миниа-тюре автор сравнивает луну с древнегреческой монетой, упоминает извест-ную античную статую «Дискобол» (в стихотворении она обозначена с за-главной буквы, и сделан акцент на замершую в динамике позу: «балансируя,глядит»). В идеальном случае читатель следует от пейзажной зарисовки косознанной трактовке произведения, к постижению связи времен. Это уже неспародированная и дискредитированная взрослость, а постепенное взросле-ние в процессе чтения.Наконец, третий, наиболее сложный вариант «взрослого слова» в детскойпоэзии - это описание неорганичной для ребенка экзистенции, иного личност-ного опыта: «Слышите песню: та-ра-ра, ра-ра - / Как будто пилой по тёрке? /Это уборщица - тётя Тамара / Поёт у себя в каморке. / Она давно работает вшколе: / Скребёт, вытирает, моет. / Но иногда вспомнит о воле, / Сядет и тихозавоет» (А. Гиваргизов «Тара-ра-рара» [9. С. 39]). Текст не оставляет возмож-ности для непосредственного прочтения. Чтобы его понять, нужно иметь пред-ставления о «неволе», о бытовой рутине; требуется прочувствовать внутрен-нее состояние человека, располагающее к звериному вою. В этом типе стиховпереживание лирического персонажа яснее взрослому, чем ребенку.Назовем поэтов, не отграничивающих содержательно многие произведе-ния для детей от «взрослых» стихов, - Михаил Яснов и Марина Бородицкая.М. Яснов в детской поэзии обращается к теме старости и смерти. С однойстороны, образы пожилых людей даны через призму детского взгляда: ребе-нок обращает внимание на конкретные атрибуты (палка-трость); ребенокописывает прохожего определениями, знакомыми детскому лексикону: «Ста-рый, небритый дедушка / В какой-то странной пижаме, / Оборванный, точноденежка, / И руки его дрожали» («Обида» [12. С. 71]). С другой стороны, ре-бенок становится соучастником жизни иного поколения, сталкивается с мар-гинальной фигурой бомжа и с негативной оценкой старика окружающими:«Стали соседи пялиться, / Стали толкать друг друга. / Соседка сказала: "Пья-ница!.." / Сосед пробурчал: "Ворюга!.." («Обида»). В поэзии Яснова проис-ходит воспитание чувств. Помимо взгляда на стариков со стороны, ребенкупредлагается прочувствовать специфику старческого существования: немощ-ность, болезненность («Передохни! / Ведь мы с тобой / Почти дошли до до-му. / Я подожду!» - сказал глухой / Отставшему хромому» («Два старикаидут домой…» [12. С. 60])); ночное одиночество («А сторож ходит - / Шарк дашарк: / Он сторожит / Трамвайный парк» [12. С. 57]) и, наконец, смерть. В сти-хотворении «Без дедушки» лирический герой, столкнувшись со смертью род-ного деда, замещает его, не только осуществляет взрослые обязанности: «И задедушку утром картошку, / Встав пораньше, домой принесу», - но игрово пе-ренимает стариковскую экзистенцию: «Двину пешку Е2 - Е4 / И за дедушкусделаю ход». Другими словами, ребенок продлевает чужое жизненное время,выполняет и то, что «нужно», принято во взрослом времени (обязанности похозяйству), и то, что придает жизни полноценность (играет за деда, смотритза него в окно).В детском времени с помощью творческой игры становится преодоли-мым то, что составляет зону трагедии во взрослом времени. В стихотворенииМ. Яснова «Крылатое деревце» [12. С. 20] мальчик находит мертвую птицу ихоронит ее; точнее, садит, как зерно, в землю, чтобы на следующий год про-клюнулась новая птица. Детство в современной поэзии обладает магией бес-конечности времени, находится внутри круга вечного возвращения. С этимсвязана взаимозаменяемость героев, окружающих явлений, условное «бес-смертие».М. Бородицкая последовательно выстраивает драматичную биографиюлирического героя в своей детской поэзии. Детство лирической героини Бо-родицкой, как и детские годы автора, приходится на начало 1950-х. Юностьописывается как счастье обладания простыми вещами при сохраняющемсяощущении трагичности жизни. И у Яснова («Мы пришли к блокаднице» [12.С. 58]), и у Бородицкой («Бывало, зуб молочный рвут…» [6. С. 59]), переда-ны последствия войны в детском восприятии. В стихотворении Бородицкой«Первый класс» [6. С. 26] взросление героини предопределено внутреннейдрамой ее отца, связанной с пережитой войной: «Сестрёнка кряхтит и мяучитво сне. / С отцом на диване постелено мне. // …Опять среди ночи вопьется вмой сон / Тот сдавленный вой, тот мучительный стон: // "Огонь!" - он кри-чит, он кричит на меня - / Боится огня или просит огня? // "Огонь!" - он кри-чит, я его тормошу, / Зову и реву и проснуться прошу…». Чужое время ста-новится зоной личной ответственности.Героиня Бородицкой немыслима вне прошедшего времени. В цикле сти-хотворений, посвященных игрушкам юности, перечисляются вещи, неизвест-ные современным дошкольникам и школьникам: медный кран, папиросы«Казбек», платье «фигаро». «Раскидай, / Раскидай / Сделан по старинке:/Раз - кидай, / Два - кидай / Мячик на резинке» («Раскидай» [6. С. 14]);«Вкусный запах гуталина, / Тесной будки полумрак, / Щётки жесткая щетина/ Щекотала сквозь башмак… // А еще была бархотка - / Блеск на туфли наво-дить…» («Чистим-блистим» [6. С. 16]); «"Уйди-уйди", - пищит пищалка…»(«Уйди-уйди» [6. С. 21]); «Треск резинки - и взлетает / Резкий, хрупкий вер-толёт. / - Пап, откуда?! - Из Китая. / Пятьдесят девятый год» («Из Китая» [6.С. 12]). Поэзия проникнута ностальгическими

Скачать электронную версию публикации