Value conceptualization of the topic "Dostoevsky in Kuznetsk" in the city newspaper Kuznetsky rabochy of the late 20th.pdf Для исследования регионального медиадискурса актуальным является вопрос о краеведческих доминантах издания - темах, отражающих региональный колорит и актуализированных системой стилистических средств (о понятии тематических доминант см.: [1. С. 25]). Краеведческие доминанты важны в создании ценностной системы координат издания, изучение которой приобретает особую значимость с развитием аксиологической лингвистики (см. о ней: [2]). Одной из краеведческих доминант городской газеты «Кузнецкий рабочий» (Новокузнецк) является тема «Ф.М. Достоевский в Кузнецке», введённая на рубеже XIX и XX вв. в газете «Сибирская жизнь», предшественнице современных сибирских региональных СМИ, прежде всего благодаря статье В.Ф. Булгакова 1904 г. [3] (об истории «Сибирской жизни» см.: [4]). Как известно, в 1856-1857 гг. Ф.М. Достоевский трижды приезжал в Кузнецк и в третий приезд венчался с М.Д. Исаевой в Одигитриевской церкви 6 февраля 1857 г. Рассмотрев особенности семантико-стилистического воплощения темы «Достоевский в Кузнецке» в городской газете начала XXI в. на основе материалов 2002-2012 гг., опубликованных на официальном сайте газеты [5-7], считаем целесообразным обратиться к публикациям конца XX в., чтобы сделать выводы о динамике семантико-стилистического воплощения одной из краеведческих доминант издания и, соответственно, о динамике ценностной картины мира россиян в насыщенный общественно-политическими, экономическими изменениями период. В газетных публикациях советского периода задаются два основных направления ценностного осмысления темы пребывания Ф.М. Достоевского в Кузнецке, сохраняющиеся до нашего времени: во-первых, роль кузнецких страниц биографии писателя в судьбе города; во-вторых, место «кузнецкого периода» в жизни и творчестве великого писателя. В данной статье обратимся к первому направлению, опираясь на анализ 45 текстов, опубликованных в городской газете «Кузнецкий рабочий» в 1980-2001 гг., и учитывая результаты анализа 54 текстов 2002-2012 гг., представленных на сайте газеты. Семан-тико-стилистический анализ выполнен в соответствии с подходами коммуникативной стилистики текста - учением о регулятивных средствах [8. С. 167188] и такой регулятивной структуре (см. об этом: [8. С. 168-169]), как смысловая лексическая парадигма. Согласно определению Н.С. Болотновой текстовая парадигма - это «совокупность лексических единиц (словных и сверхсловных элементов), объединённых концептуально на основе какого-либо общего элемента: внешнего (экстралингвистического) и / или внутреннего (лингвистического)» [9. С. 40]. Семантическая основа соотнесённости компонентов лексической парадигмы на основе повтора и контраста соответствует характеристике таких типов связи в лексических полевых структурах, как связь-вхождение [10. С. 34-35] и связь-расхождение [10. С. 38-39]. В основе смысловых лексических парадигм, реализующих связь-вхождение, лежит явление изотопии, описанное А. Греймасом (1966). «Согласно А. Греймасу, изотопия присутствует там, где имеется "семная рекурренция", т.е. семный повтор. Другими словами, в разных частях текста (фрагмента текста) повторяются лексемы, несущие в себе одинаковые семы, в результате возникают изотопические цепочки, пронизывающие всю структуру текста (фрагмента текста)» - «изотопическая сеть» (Isotopienetz) [11. С. 260]. В процессе настоящего исследования выявлялись текстовые и межтекстовые смысловые лексические парадигмы - изотопические цепочки, актуализированные благодаря такому типу выдвижения, как повтор, и антитезы, актуализированные благодаря такому типу выдвижения, как контраст. В ходе исследования также уделялось внимание традиционно выделяемым стилистическим приёмам и роли онимов в медиатексте (ономастическая терминология приводится в соответствии со словарём Н.В. Подольской [12]). В семантико-стилистическом воплощении темы «Достоевский в Кузнецке» в городской газете наблюдаются, с одной стороны, неизменные базовые характеристики и, с другой стороны, акценты, появляющиеся в определённые периоды и позволяющие судить о динамике ценностной картины мира россиян. Связь Кузнецка с жизнью и творчеством писателя представлена в газетных материалах как чудо, которое можно попытаться объяснить везением или судьбой: Кузнецку повезло, ведь не каждому городу выпадает на долю, пусть короткое, счастье гения (А. Трухина, 08.12.1987); Так случилось, что Новокузнецк оказался хранителем уникального наследия, связанного с жизнью Федора Михайловича Достоевского. Ни один город в стране, за исключением разве что державного Санкт-Петербурга, не может похвастать столь пристальным вниманием, обращённым к нему в течение нескольких лет со стороны гениального писателя. Судьба это или нет, но рвущееся к Кузнецку сердце Достоевского, его венчание здесь с Марией Исаевой не только выделили Кузнецк из числа прочих заштатных городков Сибири, но и возложили на него огромную ответственность за сохранение памяти о столь значительном событии (В. Валиулин, 12.03.1992). Как видим, контекстуальные изотопическая цепочка «державный Санкт-Петербург - Кузнецк» и антитеза «Кузнецк - прочие заштатные городки Сибири» позволяют журналисту подчеркнуть, что прикосновение к судьбе Достоевского оставило на городе неизгладимую печать культурной памяти и ответственности. Связь Кузнецка с жизнью Ф.М. Достоевского рассматривается авторами публикаций в контексте размышлений о чести быть приобщённым к судьбе великого русского писателя и об уважении к истории малой родины, например: Вообще произведений, связанных с темой истории города, края, у нас ещё очень мало. Для того, чтобы появился интерес к своему прошлому, к своим истокам, нужен определённый уровень зрелости мироощущения и мастерства (из статьи искусствоведа В. Откидач о произведениях художни-ков-новокузнечан, посвящённых Ф.М. Достоевскому, 17.03.1981); Терпением, скрупулёзностью и точностью измерялось уважение к писателю, к реликвиям родного города (Ю. Некрич, 22.05.1980). Нравственной основой таких размышлений в публикациях разных лет является память, актуализируется этическая оценка (об этической и других разновидностях оценки см.: [13. С. 75-76]); межтекстовый статус приобретает антитеза памяти и беспамятства, забвения. Так, в статье журналиста Ю. Некрич об открытии музея Ф.М. Достоевского дом в пять окон охарактеризован как одно из замечательных и памятных мест нашего города, открытие дома-музея - как событие для города большое, волнующее: Новокузнецк дорожит памятью о Достоевском. Теперь эту память хранить дому по улице Достоевского, ставшему музеем (22.05.1980). Или: Новокузнечанам по-особому дорога память о великом русском писателе. Естественно, что творческое воображение художников-новокузнечан должна волновать память о писателе (В. Откидач, 17.03.1981); Дом этот то обрекался на полное забвение, а то и выйдя из этого забвения и даже став памятником республиканского значения, претерпевал унизительные муки современной реставрации, производимой неквалифицированными и малограмотными организациями (Малькова Н. Дом Достоевского: забвения быть не может, 02.06.1994); Но мне будет обидно, как жителю этого города, если мы обретём очередной дурацкий монумент, недостойный памяти того, чьим пребыванием здесь мы гордимся (В. Немиров, 14.07.2001). Для обозначения чтущих память (начиная с эпохи перестройки не меньшее внимание уделяется и обрекающим себя на беспамятство) важны активное включение в газетные материалы образа «мы» и употребление выражения наш город: Нам, сибирякам, особенно дороги страницы жизни писателя, связанные с его пребыванием на сибирской земле (Ю. Павлов, 06.11.81); История этой любви тесно связана с нашим городом, где М.Д. Исаева жила в 1855-1857 гг. и куда приезжал из Семипалатинска Ф.М. Достоевский в 1856-1857 гг. (Л. Никонова, 20.11.1986). Особой экспрессией употребление местоимения мы и глаголов с соответствующим значением наделяется в контекстах, погружающих в атмосферу музея, выставки. Они используются как в текстах нашего времени, так и в художественно-публицистических материалах советского периода. Например, Ю. Некрич, создавая эффект присутствия в музее, обращается к ресурсам художественной публицистики, средства которой помогают создать «монтажные приёмы» [14. С. 217-218] и эмоционально заражают адресата: На письменном столе - исписанный рукой Достоевского лист, мы не сразу увидим: копия. Мы поверим безоговорочно в немузейную подлинность комнаты по соседству, которая именуется в экспозиции «Гостиная М.Д. Исаевой». Поверим вдруг, что мы видели этот зелёного сукна ломберный столик - в «Игроке»? «Идиоте»? (22.05.1980). При осмыслении темы «Достоевский в Кузнецке» в период перестройки и в более поздних материалах 1990-х гг. сделан акцент на общечеловеческих духовных ценностях, тогда как в начале XXI в. внимание переносится на культурную жизнь города. Отметим, что слово ценность в конце XX - начале XXI в. постепенно становится более употребительным в публицистике, о чём свидетельствуют показатели частотности: 51,9 - публицистика 50-60-х гг. XX в., 77,8 - публицистика 70-80-х гг. XX в. 99,2 - публицистика 90-х гг. XX в. и 2000-х гг. [15]. Неоднократно употребляется слово ценность и в рассматриваемых материалах, например: Всё, что связано с именем великого русского писателя Ф.М. Достоевского, приобретает историческую ценность во времени, и, следовательно, огромное значение имеет малейший новый факт, неизвестная ранее подробность его биографии (А. Шадрина, 06.02.1993). В работах журналистов и представителей общественности ценностным ориентиром становится внимание к жизни и творчеству Ф. М. Достоевского, которое рассматривается как прикосновение к истории и к прекрасному, сохранение общечеловеческого культурного наследия (отметим, что слово наследие, в целом более частотное в публицистике, чем в художественной литературе, становится более употребительным в конце XX в.: показатель частотности в публицистике 1950-60-х гг. - 5,9, 1970-80-х - 13,9, 1990-2000-х -28,5 [15]). Это отражается как в названиях рубрик («Наше наследие», «Радение о культуре, о духовном наследии»), так и в самих газетных текстах: Здесь пересекаются пути людей самого разного возраста, разных занятий и профессий. Объединяет их интерес к личности Достоевского, любовь к его творчеству. Приходя в музей, посетители часто задаются вопросами, над которыми вечно задумывается человечество (Л. Никонова, 01.02.1986); предстоит привести в порядок главные достопримечательности города, являющиеся частью общечеловеческого культурного наследия (Н. Маль-ковец, 16.01.1990); Что ж, проблем названо много, решать их, конечно, надо и, по возможности, быстрее. Чем быстрее город восстановит историко-мемориальную зону, тем быстрее позволит своим жителям прикоснуться к истории, к прекрасному, без которого жизнь наша немыслима (В. Паничкин, 06.03.1991); Особое внимание в ходе разговора было уделено состоянию комплексной реставрации ул. Достоевского, в частности усадьбы № 29, где жил великий писатель. Торопиться с работами надо, так как 10 ноября текущего года всё цивилизованное человечество будет отмечать 170-летие со дня рождения писателя (В. Паничкин, 06.03.1991). Ключевая для публикаций 1990-х гг. тема, связанная с темой сохранения культурного наследия, - финансовое неблагополучие. В конце XX в. частотность слова деньги возрастает как в художественной литературе, так и в публицистике; словарь приводит следующие показатели частотности в публицистике: 1950-60-е гг. - 206,1, 1970-80-е гг. - 314, 1990-2000-е гг. - 663,6 [15]. Например, тема финансового неблагополучия сосуществует с темой ценностей в аналитической корреспонденции Л. Савицкой: Грандиозным обещает быть празднование 175-летия со дня рождения Ф.М. Достоевского. Если, конечно, город найдёт соответствующие средства. Где взять деньги? Ко времени ли такое дорогое торжество? Такой вопрос прозвучал. Резонный вроде вопрос. Но есть, есть ценности, ради которых стоит презреть свою нищету, заставляющую думать только о хлебе насущном (05.03.1996). В контексте с возвышенной лексикой актуализирована антитеза хлеба насущного (фразеологизм-библеизм передаёт метонимический образ материальных потребностей человека: перен. «то, что необходимо для пропитания, существования» [16. С. 359]) и особых ценностей, одна из которых - память о пребывании Достоевского в нашем городе. Как уже говорилось, в период перестройки актуализируется пейоративная оценка беспамятных потомков, в которой доминирует этическое начало. Так, в статье искусствоведа и краеведа А. С. Шадриной эмотивный смысл глубокого возмущения помогают передать антитезы «старинное кузнецкое кладбище - сад алюминщиков» и «бульдозер - кресты и надгробия»: Е.И. Тюмен-цев [священник, венчавший Ф.М. Достоевского и М.Д. Исаеву] скончался в 1898 году, место захоронения его неизвестно. Можно только предполагать, что это могло быть у стен Одигитриевской церкви, Преображенского собора или на старинном кузнецком кладбище, которое неблагодарные потомки превратили в сад алюминщиков, пройдясь бульдозером по крестам и надгробиям своих предков (А. Шадрина, 07.06.1990). В актуализации второй антитезы проявляется важная роль в публицистическом тексте образа, выраженного конкретным именем существительным, которое несёт в контексте одновременно прямое значение и богатую коннотативную информацию. Употребляя такие образы, публицист не только создаёт фактографичность, значимую для «летописи современности», но и усиливает воздействие на адресата, поскольку наряду с предметным смысловым уровнем актуализируются образный и концептуальный. Журналист В. Валиулин, раскрывая тему беспамятства, объединяет куз-нечан и новокузнечан и с помощью прямой речи создаёт обобщённый образ обывателя: Нельзя сказать, что жители Кузнецка, а после своего нового рождения - Новокузнецка, слишком гордились этим обстоятельством. Возможно, судили так: «Ну, обвенчался бывший каторжный и обвенчался. Мало ли их, горемычных, тут прошло. Всех не пересчитаешь» (12.03.1992). В данном эмоционально-экспрессивном контексте, как и в материале А. С. Шадриной, используется противопоставление, причём в него включены не отдельные элементы, образующие смысловые оппозиции, а изотопические цепочки, которые отражают оценочную позицию автора, тревогу о псевдонаполении души. Противопоставлены ряд, связанный с духовностью, Богом («церковь -освятившая - страдальческие»), и ряд, передающий смыслы революционно-советского попрания и разрушения, - «угар всеобщего очищения - строительно-промышленный пафос - снесли»: Тем более, что саму церковь, освятившую брак двух страдальческих сердец, в угаре всеобщего очищения снесли, а души наполнились новым, строительно-промышленным пафосом, не оставлявшим места для идейных исканий. Так и прошло более века без имени Достоевского (В. Валиулин, 12.03.1992). Прагматическую роль в контексте играет метафора угара, передающая безумное, болезненное, опасное для жизни, для души состояние. Соотнесение темы беспамятства не только с современниками, но и с жителями дореволюционного Кузнецка происходит и в статье, где А. С. Шадрина рассматривает образы Кузнецка и кузнечан в газете «Сибирская жизнь». Автором приводится фрагмент публикации от 21 мая 1899 г.: Со временем, когда где-то там заговорят о Достоевском и память о нём будет праздноваться, тогда и мы вспомним, что он посещал г. Кузнецк и даже здесь венчался с первой своей женой в Богородицкой церкви. Удивительно, право, как мало мы умеем понимать значение наших деятелей и сохранять воспоминания о них. Когда я ехал в Кузнецк, то надеялся собрать много сведений о Ф.М. Достоевском, и каково же было моё удивление, когда на мои расспросы о нём старожилы предлагали мне вопрос: "Чьи они будут этот г. Достоевский..." Обидно стало на душе после таких курьёзов, тем более обидно, что за границей я был очевидцем совершенно иного отношения к знаменитым людям. Там чтут и сохраняют в памяти каждую мелочь, раз она касается знаменитости, не только своей, но и чужой... Вытекает это из уважения к личности, из привычки держать чистым колодезь, из которого пьём...» (А. Шадрина, 20.02.1993). Краевед эмоционально выражает своё полное согласие с изложенной концепцией: Можно ли сказать лучше, чем это сделал томский корреспондент?! Этическое основание оценки, как видим, связано с уважением к личности. Отметим сохранившуюся и в современных публикациях роль оценочных антитез, сопоставляющих несовершенное своё с другим, могущим стать образцом для подражания. С. Анциферова в статье «Благоустройство улиц и душ», заголовок которой актуализирует этическую оценку с помощью силлепсиса, повторяет курьёзную историю, рассказанную корреспондентом «Сибирской жизни»: Около ста лет назад в газете «Сибирская жизнь» была опубликована статья о городе Кузнецке. Её автор сообщил читателям: даже городские старожилы не знают, «чьи они будут, этот господин Достоевский» (14.06.2001). Композиционную роль в материале играет изотопическая цепочка «около ста лет назад - нынче, в преддверии 180-летнего юбилея писателя», которая позволяет автору перейти к ироничному изложению грустной истории о беспамятстве некоторых современных новокузнечан: Но и сегодня не все из новокузнечан, по-видимому, знают, «чьи они будут, этот господин.». Так уж сложилась история мемориальной улицы - те, кто живёт сегодня на близлежащей территории, на Форштадте, в большинстве своём особой любви к классической литературе не питают. Посему и проблемы сохранения памяти и культурного наследия знаменитого писателя им совершенно мимо жизни. Трое из пятерых прохожих, у которых мы в качестве эксперимента спрашивали дорогу к музею Достоевского, стоя в двух шагах от дома номер сорок на улице его имени, недоумевающе пожали плечами. Затем автор актуализирует антитезу, противопоставляющую беспамятных новокузнечан и жителей других стран, чтущих память о писателе, при этом важную регулятивную роль играют соответствующие хоронимы и антропонимы: О том, где расположен этот дом, гораздо лучше осведомлены некоторые граждане во Франции, Америке и даже в Японии. Вот пример: по словам сотрудников музея, одного из самых преданных поклонников и исследователей таланта Достоевского, не раз приезжавшего к нам, зовут Коити Итокава. И этого экзотического для Сибири гостя, и многих других, постоянно сотрудничающих с новокузнецкими литературоведами, в доме-музее ждут на научную конференцию «Достоевский: проблемы, жанры, интерпретации», которая будет приурочена ко дню рождения писателя. В материалах, выражающих пейоративное отношение к беспамятным потомкам, важна также телеологическая оценка, синкретично существующая с доминирующей этической, как в рассмотренных примерах, или выходящая на первый план, например: Только в 1980 г. в Новокузнецке открывается литературно-мемориальный музей Ф.М. Достоевского. Было упущено время, которое должно было способствовать розыскам экспонатов, сведений от старожилов о кузнецком периоде жизни писателя (А. Шадрина, 23.03.1989). Отметим, что в материалах XX в. создан более яркий образ Кузнецка эпохи Достоевского, большее внимание уделяется образу музея, тогда как в материалах XXI в. акцент перенесён на роль «кузнецкого периода» в жизни и творчестве писателя, на создание образа «грозного чувства». С одной стороны, такой отклик газетных текстов связан с фактами и событиями: 17 мая 1980 г. в городе открыт Литературно-мемориальный музей Ф.М. Достоевского, ведутся споры о его экспозиции и сохранении материальных объектов, активизировавшиеся в эпоху перемен. С другой стороны, именно с периодом перестройки связаны более активное обращение медиатекстов к дореволюционной истории Кузнецка, расширение круга тем, представляющих малую родину: Почти 400-летняя история нашего города насчитывает немало светлых страниц. Новокузнечанам можно гордиться не только Кузнецкстроем и трудовыми подвигами во время войны, но и историей города Кузнецка прошлых веков (Е. Цибизова, 16.11.1996). В эпоху перемен, связанную с расшатыванием системы ценностных координат, с аномией, укрепление новой системы начинается с поиска истоков, с интереса к корням, питающим крону: Мы все были одинаковы, однолики, мы и семьи своей кровной не знали, и генеалогического древа не помнили. И только-только почувствовали вдруг, что ничего хорошего в таком беспамятстве нет, что порождает такое беспамятство недобрых, агрессивных людей, с ограниченным кругозором и глухим ко всему, кроме своего, личного и корыстного интереса, внутренним миром (Т. Михайлова, 02.02.1990). Именно с этой особенностью системы ценностей периода перестройки и 90-х гг. связана, на наш взгляд, ключевая роль слова возрождение, вошедшего в «Словарь перестройки» [17. С. 36]. Например, отчёт В. Паничкина о встрече в краеведческом музее специалистов, занятых созданием историко-мемориальной зоны, с членами постоянной комиссии горсовета по культуре озаглавлен «На пути к возрождению» (06.03.1991). «Ключевое слово текущего момента» (понятие Т.В. Шмелёвой: [18]) мы встречаем и в размышлениях журналиста, завершающих интервью с директором музея: надо побывать здесь, заразиться верой и энтузиазмом директора в возрождение культурной зоны, в создание очага культурной истории (В. Валиулин, 12.03.1992). Разнообразны стилистические средства и приёмы воплощения образа Кузнецка. Он соотносится с идеонимами-библионимами - названиями произведений, в которых создаётся образ провинциального сибирского города, тем самым подчёркивается несомненная связь 22 дней Достоевского в Кузнецке с его творчеством. Цитируются «Записки из Мёртвого дома»: «В отдалённых краях Сибири, среди степей, гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие города с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные...» Это «Записки из Мёртвого дома». Мы поверим: это - о Кузнецке (Ю. Некрич, 22.05.1980); этот фрагмент «Записок...», сопровождаемый комментарием автора, находим мы и в художественно-публицистическом материале писателя Л. Сербина: Эти первые строки «Записок из Мёртвого дома» появились потом спустя несколько месяцев после посещения Кузнецка (28.01.1995); упоминается «Дядюшкин сон»: Какой именно город стал прототипом Мордасова, - достаточно праздный вопрос. Скорее всего, провинция явилась Достоевскому в чём-то одинаковой, типичной и в Семипалатинске, и в Кузнецке, и в Барнауле (Е. Цибизова, 16.11.1996). Таким образом, актуализированы как изотопические цепочки, основанные на связи пересечения, так и гиперогипонимические ряды, где родовому понятию провинциального города соответствуют несколько гипонимов-астионимов, среди которых находится и оним Кузнецк. В стилистическом воплощении образа Кузнецка отметим две тенденции: обобщение, которое используется в текстах конца XX в. и будет преобладать в материалах XXI в., и конкретизация, более ярко представленная в материалах конца XX в., открывающих и разрабатывающих тему. (Первые публикации «Кузнецкого рабочего» по рассматриваемой теме относятся к 60-м гг. XX в. и созданы Е. Дмитриевым [19. С. 10], но такие публикации достаточно редки, и именно с 80-х гг., особенно со второй половины, начинается непрерывная и последовательная разработка темы.) Обобщённая характеристика Кузнецка создаётся с помощью подбора характеризующих гиперонимов, эпитетов, в том числе имеющих межтекстовый статус. Регулятивная роль эпитетов неоднократно актуализируются, например, с помощью инверсии, смысловой плотности контекста, в том числе создаваемой рядами однородных членов: Узнаем город той поры и в фотографиях, документах - захолустный, приземистый (Некрич, 22.05.1980). Кузнецк в газетных материалах - сибирская глубинка (В. Волчек, В. Тогулев, 13.02.1992); заштатный городок Сибири (В. Валиулин, 12.03.1992); глухая провинция (Т. Михайлова, 12.11.1996); использовано предложение, в котором астионим Кузнецк выступает в роли подлежащего, охарактеризованного с помощью составного именного сказуемого: Кузнецк 19-го века - уездный город с тихой провинциальной жизнью (Е. Цибизова, 16.11.1996). Поэтесса Л. А. Никонова в одной из статей включает три различные номинации-характеристики Кузнецка: в глухом сибирском городке; в заштатный сибирский городок; от деревянного захолустного городка Кузнецка (Л. Никонова, 01.02.1986). Представить город помогает также антитеза «деревянный захолустный городок Кузнецк - наш молодой индустриальный Новокузнецк» (Л. Никонова, 01.02.1986). В другом материале автор характеризует Кузнецк как уездный городок Томской губернии (Л. Никонова, 31.10.1991). Конкретизация образа города связана с его пространственным представлением и созданием образов горожан. В формировании пространственного образа города важны изотопические цепочки с партитивной связью и разнообразные топонимы. Партитивные ряды фокусируют внимание адресата на отдельных объектах, среди которых в материалах разных лет особенно важна церковь, где венчался писатель, названная с помощью экклезионима. Образ церкви преимущественно включён в осмысление «грозного чувства». Неоднократно, как и в материалах XXI в., используется приём параллельного изображения прошлого и настоящего: Одигитриевская церковь стояла до 1918 г. на нынешней Советской площади, справа от въезда на неё со стороны Томи (В. Откидач, 17.03.1981); Сохранился деревянный дом портного Дмитриева, который в 1855-1857 гг. снималаМ.Д. Исаева по ул. Полицейской (с 1901 г. -улица Достоевского) (Л. Никонова, 01.02.1986). Л.А. Никонова создаёт гипе-рогипонимический ряд «небольшие островки старины - деревянный дом портного Дмитриева (Л. Никонова, 01.02.1986). Характеризующая роль данной изотопической цепочки связана со смысловой нагрузкой метафорического гиперонима островки, свидетельствующего как о неизбежной потере материальных следов прошлого, так и о значимости сохранения памяти. Такой подход сохраняется и в материалах начала XXI в. В материалах советского времени важен образ лиственницы, которая до осени 1980 г. была живым свидетелем событий прошлого. Ю. Некрич использует эпитет для создания образа лиственницы и включает его в контекст, где актуализированы эмотивные смыслы: узнаём ту вековую лиственницу, которую успел полюбить Достоевский (Ю. Некрич, 22.05.1980). Роль образа лиственницы в городской газете начала 80-х гг. связана со спецификой газетного текста, откликающегося на недавно случившееся и соотносящего факты и события с социальной оценкой: журналисты и представители общественности обсуждают гибель лиственницы по вине дорожного управления. Искусствовед В. Откидач обращается к приёму авансирования: ещё до прямого называния лиственницы появляются характеризующие её образ эпитет и перифраз: До 1980 года был ещё цел единственный «живой свидетель» венчания Достоевского с Исаевой - это лиственница, стоявшая некогда во дворе церкви (17.03.1981). В дальнейшем развёртывании текста обозначенные смыслы поддерживаются другим перифразом - достоверный свидетель прошлого: В проекте художники предполагали рядом с лиственницей поставить ажурный силуэт церкви из металлических стержней, который символизировал бы память о событии прошлого. Соединение достоверного свидетеля прошлого с памятником-символом создавало выразительный и волнующий художественный образ. Третья оценочная характеристика - реликвия - включена в обличительный контекст с антитезой «сиюминутная нужда - всякие реликвии»: Но осенью прошлого года лиственницы не стало. Она была срублена, поскольку рядом прокладывается дорога. Сиюминутная нужда дорожного управления оказалась дороже всяких реликвий -пример, к сожалению, не единственный. И хотя нет лиственницы, вопрос о том, как увековечить память о важном событии из жизни Ф.М. Достоевского, должен быть как-то продуман и решён (В. Откидач, 17.03.1981). Как видим, злободневные аналитические материалы критической направленности, связанные с темой сохранения памяти о пребывании Достоевского в Кузнецке, публикуются и в советское время, однако позже таких материалов становится значительно больше. Эмпирическая детализация пространственного образа города наблюдается в материалах как журналистов, так и специалистов: Молчат часы. Из низкого окна открываются высокие сумрачные тополя над старым прудом. Когда шли часы, тополей ещё не было, на месте пруда шумела речка Иванцевка (Ю. Некрич, 22.05.1980); Небольшой посад, возникший после пожара 1658 года в Кузнецке, развивался вдоль полноводной Иванцовской протоки. Улица, стоявшая на её берегу, определившаяся в XIX веке как Полицейская, вероятно, одна из старейших в городе. Застраивалась она в основном деревянными одноэтажными домами, и только в XIX веке на ней появилось несколько двухэтажных зданий (А. Шадрина, 23.03.1989). Параллельное включение топонимов прошлых и современных гармонирует с идеей сохранения памяти, бережного, скрупулёзного отношения к каждой детали пребывания писателя в Кузнецке: В первые два приезда он останавливался на Подгорье в доме Вагина (угол пер. Блиновского и ул. Зелёной, теперь Полосухина) (А. Шадрина, 06.06.1992). О важной роли онимов свидетельствует включение в газетные тексты ме-таязыковой рефлексии: В 1901 году одна из улиц Кузнецка - Полицейская, по просьбе горожан была переименована в ул. Достоевского. Это был первый шаг кузнечан в стремлении приобщить историю города к судьбе великого писателя (А. Шадрина, 23.03.1989); Улица названа в честь событий, происходивших в этом доме: здесь бывал, страдал, любил великий русский писатель Фёдор Достоевский (Н. Малькова, 02.06.1994). Позже, в начале XXI в., авторы публикаций апеллируют к пресуппозиции адресата, которая должна включать такие важные сведения, например: Сто лет назад - в 1901 году -улица Полицейская, до этого называвшаяся Большой, была переименована в Достоевского. Именно здесь располагался дом портного Дмитриева, который снимала чета чиновника Исаева, вдова которого, - вы, конечно, помните, - Мария Дмитриевна - стала первой женой Достоевского. Сюда Фёдор Михайлович приезжал трижды в 1856-1857 годах. В кузнецкой Одигитриевской церкви, стоявшей где-то на взгорке у Базарной площади примерно на месте нынешнего расположения тюрьмы и практически в начале улицы собственного в будущем имени, вы знаете, Достоевский с Исаевой венчались. Сегодня в доме номер сорок располагается музей Фёдора Михайловича Достоевского (В. Немиров, 03.02.2001). Апелляция к адресату свойственна материалам В. А. Немирова, отличающегося диалогичной манерой письма, и содержится уже в заглавии городского репортажа, фрагмент которого был приведён, -«Пройдём по Достоевского». Контексты с метаязыковой рефлексией включаются и в материалы с пейоративной оценкой, передающие эмотивный смысл возмущения, который связан с пренебрежительным отношением к культурной памяти. Так, в материале сотрудника музея Е.Д. Трухан актуализируются антитезы «чудовищная местность - имя гения мировой литературы», «чудовищная местность, богом забытый угол, филиал петербургских трущоб - красивые улицы, площади, музеи», изотопические цепочки «стыдно - больно», «бытовое бескультурье - неуважение к великим именам», концентрируются риторические вопросы: И просто парадоксально, что такая чудовищная местность носит имя гения мировой литературы, юбилей которого, кстати, город планирует пышно отметить в 1996 году. Пригласим гостей, будем водить по красивым улицам, площадям, музеям. А если кто заглянет в богом забытый угол, в филиал петербургских трущоб - на платформу имени Достоевского? Стыдно и больно за наше бытовое бескультурье, за неуважение к великим именам. Неужели Достоевский заслужил такую память? (09.11.1995). Внимание к ониму возникает уже благодаря заголовку-перифразу, основанному на метонимии, - «Классическая остановка». Креолизованный текст, размещённый в рубрике «Фотофакт» накануне дня рождения Ф.М. Достоевского, передаёт горькую иронию: на фотографии представлено удручающее состояние остановочной платформы имени Достоевского. Текст насыщен пейоративами: Несколько лет, проезжая по маршруту «Запсиб - город», становлюсь невольным свидетелем безобразия, творящегося на остановочной платформе имени Достоевского. Станция разбита, что называется, до кирпичей, нет стёкол, крыши. Местные аборигены, занимающиеся наскальной живописью, оставили на её стенах массу загадочных надписей и рисунков. Оригинально дополнил эту картину канализационный пейзаж: чуть только дожди - из близлежащих колодцев хлещет чёрная вонючая жидкость, а рядом - Томь, из которой мы пьём. Дубитация подчёркивает проблемный характер размышлений сотрудника музея: Кто ответит за это преступление? Железная дорого? Служба коммунального хозяйства? Администрация города? Как видим, с помощью комплекса различных изобразительно-выразительных средств материал представляет актуализированную в эпоху перестройки тему культурного беспамятства. Особой выразительностью в создании образа Кузнецка обладают эмоционально-экспрессивные контексты, построенные по законам художественной публицистики. Городская газета конца XX в. может гордиться такими тонкими стилистами, создавшими яркий образ Кузнецка, как Ю. Некрич, Л.А. Никонова, А.С. Шадрина, Л.Г. Сербин, Е.Д. Трухан. Приведём примеры художественно-публицистических контекстов с субъективацией изложения ([20. С. 185-205], [14. С. 204-224]). Это могут быть впечатления автора публикации от экспоната музея, выставки: Изображение погружено в серебристо-голубой искрящийся фон. На этом фоне панорамно возникают домики, собор провинциального Кузнецка, по одной из улиц несётся нарядный свадебный поезд. Мы словно бы видим это событие сквозь даль времени, а эта лёгкая мгла, мерцающая, переменчивая, кажется почти материализованной романтической дымкой времени. Кружащийся, изменчивый фон может показаться и снежным вихрем, в котором тонет маленький захолустный городок, затерянный в бескрайних сибирских просторах (о картине новокузнецкой художницы Л. Ковтун-Статных «Венчание Фёдора Достоевского»; В. Откидач, 17.03.1981). Несколько раз отражён момент первых впечатлений приехавшего в Кузнецк: Первые впечатления от знакомства с городом были отрадными. С высокой крепостной горы открывался вид на тихие уютные улочки, утопающие в снегу. Силуэты двух каменных храмов поражали воображение величественностью и изяществом (о приезде в Кузнецк Е.И. Тюменцева; А. Шадрина, 07.06.1990); Внезапно открывшийся с Крепостной горы ландшафт приятно удивил унтер-офицера Ф.М. Достоевского. Городок, окутанный утренней дымкой, был как на ладони. Слева вдоль горы, в зелёном массиве, пряталось городское кладбище с небольшой белокаменной церквушкой. Справа извилистая лента реки уходила до горизонта. Среди уютных деревянных домиков обывателей возвышались два каменных храма. Спустившись на Базарную площадь, ямщик направил лошадей в сторону Большой улицы. Здесь в небольшом деревянном домике жила М.Д. Исаева, к которой так спешил Достоевский (А. Шадрина, 06.06.1992); ...Сразу за Томью дорога круто пошла вверх, и лошадь, уставшая за столь долгий путь, вынесла кошовку на крепостную гору. Внизу в закатном мареве лежал Кузнецк. Залитые потемневшей зеленью палисады, пристань, аккуратные ряды домишек, золотые купола собора и чуть в отдалении церквей. Вот он, городок, название которого я повторяю почти два года, подумал писатель и улыбнулся (Л. Сербин, 28.01.1995); Как уже отмечалось, другое направление конкретизации образа Кузнецка - рассказ о кузнечанах. Опять же используется как обобщённая характеристика, так и конкретизированное представление горожан, так или иначе имеющих отношение к «кузнецкой коллизии» писателя. А. С. Шадрина определяет в газетных материалах конца 80-х - начала 90-х гг. особое направление конкретизации образа Кузнецка - изучение духовной жизни кузнечан: Раскрытие многообразных аспектов нашей «малой истории» через человеческую личность, её подвижническую духовную деятельность позволяет более объективно судить о культуре Кузнецка второй половины XIX века (А. Шадрина, 07.06.1990). Причём краевед не ограничивается выражением концепции, а бережно, скрупулёзно собирает факты. Так, приводится фрагмент письма Е.И. Тюменцева, характеризующий круг чтения кузнечан: Для углублённого понимания личности священника Тюменцева и характеристики духовной жизни Кузнецка второй половины XIX века обратимся ещё раз к письму: «В то время литературная деятельность Фёдора Михайловича только ещё начиналась, и я в это время был знаком только с его "Бедными людьми ", затем вскоре с "Записками из Мёртвого дома ". Прочие его произведения в Кузнецкой училищной библиотеке были почти все и нашей интеллигенцией читались с большой охотой. » (А. Шадрина, 07.06.1990). Или даётся обзор губернской газеты «Сибирская жизнь», выполненный для определения особенностей духовной жизни кузнечан:

Скачать электронную версию публикации