The development of the oeuvre of R. Burns in Russian literature of the second half of the 1850s - 1870s.pdf Вплоть до наших дней не существует исследования, которое с максимально возможной полнотой представило бы всё многообразие фактов русской рецепции Роберта Бернса, включающей литературно-критическое и литературоведческое осмысление его произведений в России, традиции творчества Бернса в текстах русских писателей, историю русских переводов сочинений шотландского поэта. Отдельные аспекты этой научной проблемы разработаны С.А. Орловым [1. C. 225-255], Е.С. Белашовой [2. C. 371-379; 3. C. 255-258; 4. C. 69-108], Ю.Д. Левиным [5. C. 535-558], чьи труды могут стать серьезным подспорьем для будущих исследователей. В 1994 г. опубликована первая часть составленного А.Н. Гиривенко и А.Р. Недачиной библиографического указателя «Английская литература в русской критике», в которой в числе других многообразных данных содержится относительно полная справочная информация о фактах русской литературно-критической рецепции бернсовского наследия [6. C. 149-161]. В прежние годы имеющиеся материалы осмысливались либо фрагментарно, либо в аспекте накопления фактических данных, либо под определенным идеологическим уклоном, не совсем оправданным с позиций сегодняшнего дня. Последние значительные труды о русском Бернсе, связанные с деятельностью Ю.Д. Левина, появились в 1980-е гг., т.е. около трех десятилетий назад [5. C. 535-558; 7. P. 36-71; 8. P. 14; 9. P. 65-74], в период, когда переводы С.Я. Маршака еще продолжали монополизировать «права» на русского Бернса. Глобальные изменения, произошедшие в последующие годы, а также выявление многочисленных материалов, неизвестных прежде исследователям русского Бернса, актуализируют появление новых работ по вопросам восприятия и осмысления творчества шотландского поэта в России. В истории русского освоения поэзии Роберта Бернса нами выделяются пять этапов: истоки, появление первых переводов и литературно-критических откликов (1800-1840-е гг.); осмысление творчества Р. Бернса писателями-демократами (1850-1870-е гг.); создание массовых переводов и публикация первых авторских книг Бернса на русском языке (1880-1910-е гг.); идеологизированный Бернс советской эпохи (1920-1980-е гг.); трактовки бернсовского наследия современными переводчиками (1990-2010-е гг.). В рамках данной статьи досконально рассматривается один из этапов русской бернсианы -1850-1870-е гг., характеризующийся преимущественным вниманием к произведениям шотландского поэта со стороны русских писателей-демократов. Во второй половине 1850-х гг. в России, пришедшей в движение благодаря реформам Александра II, демократически настроенные писатели, близкие некрасовскому «Современнику», увидели в шотландском поэте Роберте Бернсе выразителя чаяний простых людей, создателя подлинно народных произведений. В эти годы особенно значимыми стали параллели между Бернсом и русским поэтом А.В. Кольцовым. Хотя А.В. Кольцов и не обращался к переводам произведений Бернса, была справедливо отмечена внутренняя близость в творчестве двух поэтов, заключавшаяся в стремлении отойти от формы и интонации «образованной поэзии», активно использовать нерифмованные размеры, представить жизнь с «крестьянской» точки зрения. И Бёрнс и А.В. Кольцов были склонны к поэтическому лиризму, метафоричности в описаниях природы, персонификации и философизации окружающего мира; также можно видеть близость мотивов любовной лирики, стремление к реалистичности описаний, свободолюбие поэтов, их интерес к теме приключений (об этом подробнее см.: [10. С. 161-167]. Основой сопоставлений Бернса и А.В. Кольцова было стремление увидеть у поэтов социальную общность, о чем, например, писал в 1860 г. О Ф. Миллер: «Бернс, и по народному духу своей поэзии представляющий сходство с Кольцовым, был также, подобно нашему поэту, жертвою того положения, в котором пришлось ему провести всю жизнь» [11. С. 98]. Отдельные критики, продолжая сближать Бернса и А.В. Кольцова, считали творчество обоих поэтов явлением, имевшим ограниченное значение для развития общества; об этом, в частности, размышлял в написанной в Петропавловской крепости статье «Реалисты» (1864) Д.И. Писарев: « одной голой честности и великого самородного таланта еще недостаточно, чтобы быть мировым поэтом. Самородки, подобные Бернсу или Кольцову, остаются навсегда блестящими, но бесплодными явлениями. Истинный, "полезный" поэт должен знать и понимать всё, что в данную минуту интересует самых лучших, самых умных и самых просвещенных представителей его века и его народа» [12. С. 309]. В публицистике М.Л. Михайлова параллель Бернса и А.В. Кольцова получила новое дополнение - рядом с шотландским и русским поэтами в статье «"Кобзарь" Тараса Шевченко» (1860) возникла фигура великого украинского поэта: « мы окажем больше уважения к таланту г. Шевченко, если сравним его с такими замечательными народными поэтами, как наш Кольцов или шотландский Бернс. Силой поэтического чувства, глубоким, сердечным пониманием лишений и нужд, печалей и радостей народных, безыскусственным, прямым и ясным складом мысли и речи он не уступает ни тому, ни другому» [13. С. 106-107]19. В восприятии П.И. Вейнберга Бернс во многом был похож на А.В. Кольцова «с его Grublerei над многими отвлеченно-философскими вопросами», однако несомненно стоял выше его, «наивного, простодушного, ощупью блуждающего», благодаря «умению как-то инстинктивно проникать иногда в самую суть таких вещей, смысл которых вполне раскрывается только для людей, получивших серьезное научное образование» [19. С. 141]. Отметим, что сближения русского и шотландского поэтов встречались в литературной критике вплоть до начала XX в., так, например, анонимный рецензент «Русской мысли» в 1905 г. соотносил А.В. Кольцова с Бернсом как «поэтом-самородком, вышедшим из народной среды», однако при этом сознавал, что Бернс значительнее А. В. Кольцова, «превышает его глубиною, гибкостью и разносторонностью своего таланта и широтою своих общественных демократических идеалов» [20. С. 53]. Впрочем, такая параллель в начале XX в. смотрелась уже весьма архаически, - к тому времени господствующими стали представления об особой народности Бернса, обусловленной, по меткому замечанию П.О. Морозова, спецификой объективных обстоятельств его жизни: «Только случайные обстоятельства знакомят народ с его поэтами: для этого надо, чтобы поэт жил в народной среде, - чтобы народ его не то что читал, а слушал. Таким был Бернс» [21. С. 108]. Около 1846 г. замысел материала о Бернсе и А.В. Кольцове возник у И.С. Тургенева, о чем свидетельствует, в частности, указание на эту тургеневскую статью как на готовящуюся к опубликованию в 1847 г., содержавшееся в принадлежащем Н.А. Некрасову редакционном объявлении в «Современнике» (№11 за 1846 г.), где она названа «Кольцов и Бёрнс» [22. С. 48]. Статья анонсировалась в написанных Н.А. Некрасовым объявлениях о выходе в свет №2 и 3 «Современника» за 1847 г. [22. С. 52, 53], а также - годы спустя, под названием «Берн и Кольцов» - в третьем номере «Русского слова» за 1860 г.20 О том, что работа над анонсированной статьей так и не началась, можно узнать из письма И.С. Тургенева Е.М. Феоктистову от 19 (31) июля 1860 г.: «"Кольцов и Бернс" - даже не начат» [23. С. 222]21. Возможную причину этого С. А. Орлов [1. C. 235-236] видел в появлении в «Свистке» «Современника» статьи Н.А. Добролюбова (за подписью Кондратий Шелу-хин) «Два графа», в которой, в самый канун разрыва И.С. Тургенева с некрасовским журналом, была высмеяна «будущая знаменитая статья г. Тургенева "Бернс и Кольцов"», утверждающая начало «новой эры параллелей, так сказать возрождение Плутарха»: « так как появление этой статьи скрывается в тумане более или менее отдаленного грядущего, то мы намерены подготовить к ней публику несколькими этюдами, не имеющими такой капитальной важности, как будущее произведение г. Тургенева, но тем не менее долженствующими знакомить публику с плутарховою манерою. Так, наши даровитые сотрудники обещали нам параллели: "Вилльмен и А.Д. Галахов", "В.А. Кокорев и Лафит", "Жорж Занд и Евгения Тур", "Битва Горациев и Ку-риациев и бой 13 декабря 1859 года в петербургском пассаже", "Ламорисьер и Н.Ф. Павлов" и пр. и пр.» [26. С. 4]22. В качестве эпиграфа Н.А. Добролюбовым был использован искаженный афоризм 81 из цикла «Плоды раздумья. Мысли и афоризмы» Козьмы Пруткова «Ищи паче в разнообразии единства, нежели в единообразии разделения»23. П.В. Анненков 29 декабря 1860 г. (10 января 1861 г.) сообщил И.С. Тургеневу, что упоминание его имени «в безобразнейшем "Свистке" как будущего творца Плу-тарховой параллели между "Бернсом и Кольцовым"» вызвало неприятие значительной части общества («сия выходка Добролюбова оскорбила здесь многих») [31. С. 95]. В ответном письме от 7 (19) января 1861 г. И.С. Тургенев сдержанно отреагировал на происшедшее: «Потешание надо мною "Свистка" не удивляет меня, и могу прибавить, не обинуясь, - нисколько меня не оскорбляет. Всё это в порядке вещей» [23. С. 280]. О том, что же хотел написать И.С. Тургенев в своем очерке, можно отчасти судить благодаря событию, происшедшему несколько лет спустя. Прочитав «превосходную» статью У. Рольстона (W.R.S. Ralston) об А.В. Кольцове, напечатанную в № 6 «Двухнедельного обозрения» («Fortnightly Review») за 1866 г. и содержавшую сравнение русского поэта с Бернсом [32. P. 272-288], И.С. Тургенев сообщил ее автору 7 (19) октября 1866 г.: «Koltsoff a ete un vrai poete populaire, tel qu'on peut en voir dans le siecle oi nous sommes - et si c'est lui faire trop d'honneur que de le comparer a Burns, qui a une nature et une veine tres autrement riches et fortes - il ne manque pourtant pas de certains points de resemblance avec lui» [Кольцов был подлинно народным поэтом, в той мере как это возможно в наш век - и если для него слишком большая честь сравнение с Бернсом, натура и дарование которого значительно богаче и ярче, - то у них имеются все же и черты сходства] [33. C. 68, 242]. Намерение узнать творчество Бернса появилось у Н.А. Некрасова в середине 1850-х гг., о чем он сообщил в письме И.С. Тургеневу от 30 июня -1 июля 1855 г.: « у меня явилось какое-то болезненное желание познакомиться хоть немного с Бернсом, ты когда-то им занимался, даже хотел писать о нем: вероятно, тебе нетрудно будет перевесть для меня одну или две пьесы прозой (по своему выбору). Приложи и размер подлинника, означив его каким-нибудь русским стихом (ибо я далее ямба в размерах ничего не понимаю) - я, может быть, попробую переложить в стихи. Пожалуйста, потешь меня, хоть страничку пришли на первый раз» [34. C. 204-205]. В ответном письме, датированном 10 (22) июля 1855 г., И.С. Тургенев, находившийся в Спасском без сборника Бернса, оставшегося в Петербурге, просил Н. А. Некрасова прислать ему экземпляр книги стихов Р. Бернса («найти его весьма легко»)24, обещал сделать для Н.А. Некрасова «отличный выбор» и «метр приложить»: Я уверен наперед, что ты придешь в восторг от Бернса и с наслаждением будешь переводить его . Бернс - это чистый родник поэзии. Попробуй пока написать что-нибудь на следующий, любимый его метр: Я не могу тебе сказать, Кого ты должен воспевать -Но не могу теперь скрывать Перед тобой, Что начал сильно мне мешать Жестокий зной. Понимаешь? Этот размер идет к элегическим и задумчивым вещам. Таким размером написано знаменитое стихотворение Бернса к полевому цветку, срезанному им при пахании плугом [35. C. 45]. 6 августа 1855 г. Н.А. Некрасов сообщил А.В. Дружинину о работе И.С. Тургенева над переводами из Бернса («Тургенев, спасибо ему, взялся мне переводить из Бернса» [34. C. 210]), однако и этот проект, наряду с идеей статьи о Бернсе и А. В. Кольцове, остался неосуществленным. И.С. Тургенев знал Бернса много лучше писателей-современников, неоднократно упоминал в своих письмах его наиболее известные произведения. Так, в письме А. А. Фету от 16 (28) января 1859 г. И.С. Тургенев отмечал, что «Полонский смотрит полевым цветком, неделю тому назад подрезанным сохою» [23. C. 12], тем самым используя очевидную ироническую перефразировку названия бернсовского стихотворения «К полевой маргаритке.». В письме И.С. Тургенева В.П. Боткину от 18 (30) сентября 1864 г. названо еще одно произведение Бернса - «Auld lang syne», ставшее популярной новогодней песней: «Мне здесь было всё это время по-прежнему хорошо: здоровье удовлетворительное, охота и старинные, неизменные привязанности. "Auld lang syne". Работа еле-еле двигается» [37. C. 49]. В письме к П. Виардо от 23 ноября (5 декабря) 1870 г. И.С. Тургенев упоминал стихотворение Бернса «Джон Андерсон»: « j'ai tout mon beau et cher passe de 27 ans a garder - c'est aussi un tresor et cela m'inspire du pespect. Et cela sera ainsi comme pour "Joe Anderson my Joe" de Burns - nous descendrons la colline ensemble» [ ведь я должен хранить всё мое прекрасное и дорогое 27-летнее прошлое - это тоже сокровище, и оно внушает мне уважение. И с нами будет то же, что с «Joe Anderson, my Joe» Бернса, и мы вместе спустимся по склону холма] [38. C. 268, 350]. Чаще других И.С. Тургенев вспоминал о знаменитом бернсовском стихотворении «My heart's in the Highlands» («В горах мое сердце»), начальный стих которого можно видеть в письме писателя к П. Виардо от 20 сентября (2 октября) 1859 г., написанном на французском языке: «Il ne se passe guere une heure que je ne songe a Courtavenel et a tout ce qui s'ensuit. My heart is in the Highlands, comme dit la chanson» [Не проходит и часа, чтобы я не мечтал о Куртавнеле и обо всем, что с ним связано. «My heart is in the Highlands», как поется в песне] [23. C. 86, 418]. В отправленном пять лет спустя - 11 (23) ноября 1864 г. - письме тому же адресату слова «my heart is in the highlands» используются уже как крылатое выражение: «Je n'ai pas besoin de vous dire que "my heart is in the highlands" . Je ne serai content que quand j'aurai cet etouffant Paris derriere moi» [Мне не нужно говорить вам, что «my heart is in the highlands» . Я буду доволен лишь тогда, когда этот душный Париж окажется позади] [37. C. 63, 199]. Будучи приглашенным на охоту в Питлокри Эрнстом и Элизабет Бензен, И.С. Тургенев провел там несколько дней с 29 июля (10 августа) по 4 (16) августа 1871 г., о чем сообщил в письме А.А. Фету 16 (28) августа 1871 г.: «Потом я ездил в "Highlands" - и стрелял там "гроузов" - grouse - птицу, являющую нечто среднее между тетеревом и белой куропаткой» [39. C. 126]. Комментируя упоминание «Highlands», А.И. Батюто высказывает предположение о возможном «намеке на балладу Р. Бернса "My heart's in the Highlands"» [40. C. 464]. Бернс заинтересовал многих переводчиков, являвшихся активными участниками демократического движения «шестидесятников». М.Л. Михайлова, переведшего шесть стихотворений («Джон Андерсон, сердечный друг!..» («John Anderson my jo»), «К полевой мыши, разоренной моим плугом» («To a Mouse»), «К срезанной плугом маргаритке», «Пахарь» («Lines on a merry Ploughman»), «Джон Ячменное Зерно» и «Злая судьба» («Luckless Fortune»)) [41. C. 229-236]25 и В.С. Курочкина, создавшего с опорой на прославляющее личную свободу и независимость стихотворение «I ha'e a Wife o' my Ain» Бернса свою «Песню бедняка» [44. C. 320]26, прежде всего привлекали те произведения шотландского поэта, которые были насыщены социальной и остро критической проблематикой, проникнуты верой в возможность изменения жизни. В статье М.Л. Михайлова «Юмор и поэзия в Англии. Томас Гуд» (1861) был опубликован еще один перевод из Бернса, прозаический подстрочник стихотворения «I'm fading awa', Jean.» («Ухожу я, Джен.»), не упоминавшийся в работах по истории русской рецепции творчества шотландского поэта: Ухожу я, Джен, - таю, как снег в поле, Джен! Ухожу я - в страну правды! Но не плачь, моя Джен, - свет не стоит забот, Джен! Мы опять встретимся, и будет нам хорошо - в стране правды! [47. C. 389] (републикацию см.: [48. C. 201]27). Приводя в рецензии на «Пермский сборник» (1860) фрагмент народной русской песни о хмеле «Как во славном было городе Казани.», М.Л. Михайлов соотносил это произведение с «Джоном Ячменное Зерно»: «В песне этой нет, правда, той стройности, как в однородной с нею, старинной английской песне о богатыре Джоне Ячменном Зерне (John Barleycorn), которую художественно обработал Роберт Бернс; но мы думаем, судя по некоторым чертам, что наша песня про хмель дошла до нас не в полном составе. Хмель, ударивши мужика в тын головою, мстит (как и в английской песне) за то, что его в землю закопали, "в сердеченько тычинки вотыкали", а в варианте, записанном г. Роговым, между первым унижением и последующею силой хмеля нет почти никакого отношения» [49. C. 45-46]. Представляет интерес обращение к творчеству Бернса Д. Д. Минаева, который перевел стихотворение «Две собаки» («The Twa Dogs») [50. C. 134141] и создал переложение «на мотив» из Бернса «На чердаке» [51. C. 85], в основе которого известное стихотворение «I Ha'e A Wife O' My Ain»; нередко до неузнаваемости изменяя текст подлинника, трансформируя его интонационный рисунок, Д.Д. Минаев всё же в большинстве случаев мастерски сохранял основную идею бёрнсовских произведений. К кругу «шестидесятников» примыкал П. И. Вейнберг, человек сложной и одновременно яркой литературной судьбы (см. о нем: [52. C. 3-96]), выбравший из Бернса для перевода кантату «Веселые нищие» [53. C. 325-336], стихотворения «Лорд Грегори» («Lord Gregory») [54. C. 622] и «Джон Андерсон» [55. C. 183]28. После скандальной истории с «безобразным поступком "Века"» в 1861 г.29 от П.И. Вейн-берга, поддержанного М.Н. Катковым, отвернулись все его единомышленники, он фактически оказался в изоляции, однако его гражданские убеждения по-прежнему были демократическими, хотя и не радикальными; в те годы он активно переводил Г. Гейне, причем именно переводы помогали ему восстановить литературную репутацию. В целом придерживаясь традиций восприятия шотландского поэта, заложенных переводами М.Л. Михайлова и В.С. Курочкина, П.И. Вейнберг в данном случае не смог достичь их уровня, поскольку, во многом огрубляя и упрощая оригинал, не заботился о сохранении размера подлинника, подборе наиболее удачных лексических средств, адекватной передаче традиционных образов. В № 9 и 10 журнала «Русское богатство» за 1896 г. увидел свет очерк П.И. Вейнберга «Роберт Бернс», в котором отмечался наметившийся в конце XVIII в. упадок английской (а в особенности шотландской) литературы, для преодоления которого «нужна была очень крупная, истинно поэтическая сила», которая явилась «благодаря утверждению в народе чувства свободы и национальности, купленного долговременною и кровавой борьбой , эта сила - Роберт Бернс» [19. C. 33]30. В период наиболее сильных любовных потрясений Бернсом были созданы «прекрасные произведения с характером "мировой скорби" , такие удивительные и разнообразные вещи, как "Веселые нищие", "Субботний вечер поселянина", "Видение", "Маргаритка", "Две собаки" и много других, не говоря уже о маленьких песнях, этих чудесных жемчужинах песенной поэзии» [19. C. 48]. Постепенно, как отмечает П.И. Вейнберг, раскрылся и еще один дар Бернса - сатирический; он вступил в борьбу с местным духовенством, причем не столько с самим «беспощадно-суровым пуританским вероучением» [19. C. 49], сколько с его практическим применением, допускавшим постоянное вмешательство в частную жизнь, 2 поощрение шпионства и запугивания . Еще одна фигура, которую нельзя обойти стороной в контексте осмысления русской рецепции Бернса, - В. Д. Костомаров, который на рубеже 18501860-х гг. был близок революционно-демократическим кругам, но с лета 1861 г. снискал себе «славу» доносчика на процессах против М.Л. Михайлова и Н.Г. Чернышевского (подробнее см.: [63. C. 319-329]). Ему принадлежат пять переводов - «Тэм О'Шентер» (первая публ.: [64. C. 309-316]), «Субботний вечер поселянина» (первая публ.: [65. C. 391-396]), «Кто там стучит так поздно в дверь?..», «Никому» («У меня есть жена для себя самого.»), «Прежде всего» («Бедняк - будь честен и трудись.»), вошедшие в сборник «Поэты всех времен и народов» (сост. В.Д. Костомаров, Ф.Н. Берг) [66], увидевший свет в 1862 г., но подготовленный значительно раньше (цензурное разрешение на него получено 11 февраля 1861 г.)31, до начала событий, раскрывших сущность В. Д. Костомарова и приведших к его разрыву с демократическим лагерем. В советские годы переводы В. Д. Костомарова в основном оценивались негативно. В частности, Е.С. Белашова отмечала, что В.Д. Костомаров «открыто фальсифицировал остро критические произведения Бернса, изменил их идейную направленность согласно своим интересам» [4. C. 70]. Исследовательница усматривала ошибочность стремления переводчика представить стоящее особняком в творчестве Бернса стихотворение «The Cotter's Saturday Night» в качестве его наиболее значительного сочинения, отмечала чуждые Бернсу настроения примирения и терпимости в переводе «For a'That and a'That» (у В.Д. Костомарова - «Прежде всего»), смягчение остроты содержания небольшого стихотворения «I ha'e a wife o' my ain», но при этом видела несомненную удачу в трактовке поэмы «Tam O'Shanter»: «Здесь он в основном верно передает содержание подлинника и его своеобразный стиль, сохраняя тот оттенок юмора и ту непринужденность оборотов, которыми отличается поэма Бернса. Переводчик удачно использует разговорные выражения, подчеркивая этим близость подлинника к народным источникам: "давно уж нет и следу", "к заставе потянул", "А Тэм и в ус не дует", "как вкопанная стала", "хвоста и след простыл" и т. д. Эти выражения полностью соответствуют и по смыслу и по стилю подлиннику, передавая красочность и остроумие народной речи» [2. C. 375]. О стремлении В.Д. Костомарова «"приспособить" стихи Бернса для своих классовых целей» писал и С.А. Орлов, приводя в пример перевод фрагмента из «For a'That and a'That», «фальсифицирующий самый смысл стихотворения» [1. C. 235], в оригинале протестующего против социальной несправедливости и зла: «Молитесь все, чтоб Бог послал / Нам царствие Его; / Чтоб честный труд на свете стал - / Почетнее всего» [66. C. 72] (ср. у С.Я. Маршака: «Настанет день и час пробьет, / Когда уму и чести / На всей земле придет черед / Стоять на первом месте» [68. C. 188]). Публикацию своих переводов в сборнике «Поэты всех времен и народов» В.Д. Костомаров сопроводил вступительной статьей к разделу «Роберт Бернс», вызвавшей критическую оценку Д. И. Писарева, охарактеризовавшего ее в рецензии «"Поэты всех времен и народов". Издание Костомарова и Берга. 1862» как «плохую компиляцию» [69. C. 244] из очерка французского переводчика Бернса Леона де Вайи и статьи английского историка и публициста Т. Карлейля32. Интересно отметить, что из всех переводов В. Д. Костомарова из Бернса особое внимание Д. И. Писарева привлек и получил его одобрение раскритикованный впоследствии перевод «For a'That and a'That». Указав, что «первые четыре куплета превосходно выражают гордое сознание человеческого достоинства и спокойное презрение к искусственным понятиям знатности и светской чести», Д.И. Писарев в мягкой форме отметил излишний религиозный пафос последней строфы, которая «грешит пиетизмом», однако признал, что последние два стиха («Чтоб человеку человек / Был брат прежде всего») «спасают общее впечатление»: « спасибо г. Костомарову за то, что он перевел это стихотворение просто и изящно, сохраняя тот оттенок юмора и ту непринужденность оборотов, которыми отличается подлинник» [69. C. 247]. К эпохе осмысления наследия Бернса демократически настроенными «шестидесятниками» относится также перевод «Видения» («The Vision»), выполненный Д.Е. Мином, талантливым поэтом-переводчиком, медиком, профессором Московского университета, сумевшим остаться в сложные годы реформ Александра II вне идеологических группировок33. Вероятно, перевод был сделан по просьбе В.Д. Костомарова, подготавливавшего сборник «Поэты всех времен и народов», в котором он и был впервые напечатан (см.: [66. C. 66-70])34. В № 24 еженедельного «журнала романов и повестей» «Шехеразада» за 1858 г. был напечатан выполненный П. Дмитриевым перевод бернсовской «Молитвы», не упоминавшийся в работах исследователей «русского Бернса». Не обладая художественными достоинствами, этот перевод вряд ли заслуживал бы внимания, если бы не тот диссонанс, который возникает при его сравнении с другими переводами эпохи реформ, - если в последних неизменно проступает бурное время, то в «Молитве» царят благость, вера и вечность: Силы небесные, вы покровители Вечные добрых людей, Я уезжаю, вы будьте хранители Мери бесценной моей. Пусть зацветает она, вам подобная Образом чистым своим, Пусть укрепляется сердце незлобное Вашим дыханьем святым. Пусть ей ласкает грудь освежительно Тихий, прохладный зефир, В душу вливая успокоительно Нежный и сладостный мир. Ангелы светлые, в даль неизвестную Должен я скоро отплыть... О сохраните ей помощь небесную, Дайте меня не забыть. [77. c. 621]. Представления поколения «шестидесятников» о судьбе и творчестве Бернса были обобщены в напечатанной в № 5 и 6 журнала «Дело» за 1876 г. статье Н.И. Утиной (под псевдонимом Н. Ал-ева) «Роберт Бернс (Шотландский народный поэт)» [78], в которой не только раскрывалась в определенном ракурсе полная страданий и тягот судьба шотландского поэта, но и подчеркивалось его мастерство в изображении неприукрашенной повседневной народной жизни. В качестве иллюстраций к суждениям, высказанным в статье, Н.И. Утина привела собственные переводы стихотворений «Обращение к мыши» («Трусливый серенький зверек!..») [78. C. 276-278], «Горная Мери» («Вершины, берега потоков и ручьев.») [78. C. 290], «Горе покинутой» («Обольщена любви обетом.») [78. C. 195-196], «Кларинде» («Поцелуй заветный, страстный.») [78. C. 214], заключительного фрагмента «Субботнего вечера крестьянина» [78. C. 288], а также подстрочный прозаический перевод поэмы «Священная ярмарка» [78. C. 283-286]. Идеи революционного народничества стали основополагающими и при трактовке творческой индивидуальности Бернса М.К. Цебриковой, указывавшей, что поэты, подобные великому шотландцу, появлялись в период брожения народных сил, распространения мыслей о свободе и правах простых людей, и в конечном итоге соотносившей Бернса с идеями, подготовившими французскую революцию [79. C. 102-116]. Переводы М.Л. Михайлова, В.С. Курочкина, Д.Д. Минаева, П.И. Вейн-берга, В.Д. Костомарова, Д.Е. Мина, созданные в период общественного подъема, неоднократно републиковались в многочисленных литературно-художественных сборниках и антологиях последующих лет [сведения об этом см.: [67. Указ. имен], а затем (в 1890-1900-е гг.) составили основу первых авторских книг Бернса на русском языке. Заметным событием стало включение отдельных переводов М. Л. Михайлова35, В. С. Курочкина, П.И. Вейнберга, В.Д. Костомарова в подготовленную Н.В. Гербелем антологию «Английские поэты в биографиях и образцах» (1875) [80. С. 233-245], ставшую первым опытом систематизации переводов произведений многих английских авторов (в том числе и Бернса) на русский язык36. Как видим, во второй половине 1850-х - 1870-е гг. во многом в силу тенденций общественного развития творчество Бернса оказалось востребованным русской литературой: делались попытки соотнесения его произведений со стихами А. В. Кольцова, были осуществлены переводы, остававшиеся непревзойденными вплоть до 1930-х гг., появились литературно-критические материалы, осмысливавшие Бернса как певца простого народа и человека трудной судьбы. Бесспорно, с современных позиций многие литературно-критические высказывания тех лет представляются упрощенными; в значительной мере устарели и переводческие прочтения, замененные в последующих изданиях Бернса переводами С.Я. Маршака, Т.Л. Щепкиной-Куперник, С.В. Петрова, Е.Д. Фельдмана и др. Однако нельзя не признать, что в сравнении с эпохой раннего «русского Бернса» (1800-1840-е гг.), когда произведения шотландского поэта представали на русском языке в виде немногочисленных прозаических подстрочников, переложений, характеризовавшихся нарочитой русификацией, вольных романтических трактовок бернсовских оригиналов, а также неумелых попыток их прочтения второстепенными литераторами, именно во второй половине 1850-х - 1870-е гг. благодаря усилиям русских писателей, переводчиков, литературных критиков перед отечественным читателем возник целостный образ Роберта Бернса, односторонний, преломленный к современной российской действительности, но при этом неизменно притягательный, воплощающий в себе лучшие качества простых людей - одаренность, искренность, трудолюбие, умение приходить на помощь друг другу.

Скачать электронную версию публикации