Syncretsemy and onomatopoeic nomination.pdf Понятие «синкретизм» широко известно применительно к характеристике начальных стадий человеческой культуры и рассматривается как следствие нерасчлененности (синкретичности) чувственного созерцания и логической деятельности мышления человека (Афанасьев, 1865; Веселовский 1913; По-тебня, 1968; Леви-Брюль, 1994; Гуревич, 1990 и др.). В.Н. Веселовский, отмечая объективную природу нерасчлененности мировосприятия человека, писал: «... физиологическим синкретизмом и ассоциацией наших чувственных восприятий мы постоянно воспринимаем впечатления слитного характера, природа которых раскрывается нам случайно или при научном наблюдении» [1. С. 63-65]. Проблема семантической синкретичности, понимаемой как свойственная древним языковым периодам нерасчлененность значений, была актуализирована в 1970-е гг. в работах лингвистов ленинградской/петербургской школы -в трудах В.В. Колесова, его соратников и учеников (В.В. Колесов, 1976, 1984, 1986, 1992, 1995; В.Н. Калиновская, 1986; З.М. Петрова, 1986; О.А. Черепанова, 1993; М.В. Пименова, 1994 и др.). В.В. Колесов так определяет явление синкретизма: «Синкретизм, понимаемый как «нерасчлененность», свойствен мифологическому сознанию, представляющему «вещь» как целостность со всеми ее атрибутами и функциями, включая также и «имя» вещи как ее сущность» [2. С. 145]. Исследование явления синкретсемии, ее разрешения проводилось преимущественно на материале древнерусских текстов. В исторической перспективе семантический синкретизм находит свое разрешение (разрушение), с одной стороны, в многозначности слова и активизации образования синонимических средств, с другой стороны, в словообразовании - в расширении ряда производных лексических единиц, за которыми постепенно закрепляется тот или иной компонент первоначально диффузного значения (Л.П. Якубинский, 1953; Б.А. Ларин, 1975; Е.С. Кубрякова, 1978; В.В. Коле-сов, 1984, 1985 и др.). Так, например, исследование прилагательных, выражающих общую положительную и отрицательную оценку (Н.Г. Михайловская, 1980; М.В. Пименова, 1994, 1997), приводит к выводу, что начиная с XVII в. происходит расчленение синкретизма общеоценочного значения на уровне понятия, дифференциация частнооценочных значений (этической, эстетической, прагматической и др.) вследствие того, что начинает осознаваться ценностное различие разных сфер жизни человека. Относительно синкретсемии прилагательных общей положительной и отрицательной оценки хотелось бы отметить один момент: как показывает более глубокий диахронический анализ, в данном случае мы имеем дело не столько с исходной синкретсемией (на уровне этимона), сколько с обобщающей функцией общеоценочных прилагательных, выражающих понятие «хороший» и «плохой» [3. С. 113-117]. Нам ближе точка зрения О.Н. Трубачева, полагающего, что «явление семантического синкретизма должно изучаться не как нечто раз и навсегда преодоленное языком и предполагаемое по большей части для праязыковых эпох, да и то на уровне гипотезы, а как характерная особенность словаря» [4. С. 68]. В даной статье мы хотим поддержать наблюдения петербургских коллег относительно того, что особенностью эволюции синкретсемии является ее «нелинейный» характер, что она «не является чисто механическим процессом, при котором новый этап наступает только после абсолютного завершения предшествующего. В каждый период развития языка разнообразные семасиологические категории (сигнификативная синкретсемия - совр. энантио-семия, гиперонимия; полисемия, омонимия, моносемия; структурно-синтагматическая синкретсемия - совр. фразеология) сосуществуют» [5. С. 10]. Материалом для достижения данной цели выбрано разрешение син-кретсемии в ряде словообразовательных гнезд звукоподражательного происхождения. В русском литературном языке известно слово дрязги (разг.) в значении 'мелкие ссоры, пререкания' и дрязга (прост., устар.) 'сплетня, наговоры', в словарях также отмечается как «прост., обл.» грамматически отличающаяся лексема дрязг в значении 'мусор, отбросы; хлам' [6. С. 807; 7. С. 405]. Формально-семантические отношения этих единиц языка вопросов не вызывают. Диалекты русского языка не знают слова дрязги и дрязга в значении 'сплетня, наговоры', как в литературном языке, но в диалектах это может быть обозначением человека, склонного к дрязгам, черт его характера, действий: дрязга (перм., яросл., нижегор., тамб., пенз., волог.), дрезга (тамб.), дрязгуша, дрез-гуша, дрязгун, дрезгун (тамб., нижегор.) 'вздорный, сварливый человек, задира', дрязгий, дрязгливый (ср.-урал.) 'вздорный, сварливый, сплетник', дряз-жать (пошех. яросл.), дрезжать (пск.) 'брюзжать, придираться', дрязгунить (Даль) 'вздорить, придираться, ворчать, брюзжать'. Известно диалектам и слово дрязг в значениях 'сушняк, мелкий хворост, заглохший в чаще леса' (пенз.), 'мелкие хозяйственные домашние вещи' (ср.-урал.), 'мусор, отбросы' (яросл., волог., твер., свердл.) и т.п. [8. С. 228]. Употребление слова дрязг в диалектах характеризуется фонетической вариативностью, более широкой, чем вышеприведенное дрязга/дрезга: дрязг (яросл., вологод., тверск., свердл.), дрезг (забайк.) и друзг (сев.-зап., Даль) 'мусор'; дрязг (пенз., самар., казан., юго-зап.) и друзг (хакас.) 'хворост, валежник, сушняк; бурелом'; дрязга (пенз.) и друзга (смол.) 'сушняк, сухой лист' [8. С. 228]. Требуется специальное объяснение не только незакономерного чередования гласных в корне, но также неясные в семантическом отношении диалектные употребления слова дрязга/дрезга в значении 'песчаная, жидкая грязь', 'мокрый снег сверху' (Даль), дрязга 'лесистая болотистая местность' (яросл.), дрязга 'топь, трясина, болото' (влад., яросл.), 'песчаная жидкая грязь' (калуж.), 'мокрый снег, слякоть' [8. С. 228]. Что это: исконная омонимия или распавшаяся полисемия? Если распавшаяся полисемия, то чем объясняется такая разнонаправленность семантических изменений? Обращение к историческим словарям русского языка не помогает решить возникшие вопросы, поскольку в древнерусско-церковнославянских текстах представлен еще более широкий круг семантики в формально соответствующих современным лексемам образованиях: др#зга 'лес', 'туман, мгла' (XI-XIII вв.) и 'обломок, осколок' (XVII в.), дрязгъ 'чаща, заросли'(?), 'хворост, прутья, валежник' (XVII в.), дряждьный (дряжьний) (XII в.) 'лесистый, заросший лесом', дряжьняя 'непроходимые места' (XVI в.), дрязгнути 'мять, жевать; жадно есть' (XVI в. ~ XI в.) [9. С. 736; 10. С. 366-367]. Кроме того засвидетельствована лексема др#зда 'лес' и 'грязь, болото, трясина' [9. С. 737]. Картину формальных и семантических отношений в значительной части проясняют свидетельства других славянских языков. Рассматриваемые русские образования дрязг/дрегз и им подобные входят в этимологическое гнездо слав. *drezga и его назализированный вариант *dr^zga [11. С. 111, 113]. Имеющимся в семантической структуре рус. дрязг/дрезг, дрязга/дрезга значениям 'мусор, отбросы; мелкий хворост, валежник, сушняк' и другим близким им значениям соответствует семантика образований от *drezga в западнославянских языках - чеш. стар. drezha, диал. drizha 'щепка'; польск. drzazga, диал. drzezga - 'щепка, заноза, осколок', словин. drauzga 'щепка, заноза'. Для древнерусских дрязгъ, др#зга, др#зда в значении 'лес' имеются родственные лексемы в южнославянском ареале: болг.диал. дрезга 'густое мелколесье', макед. диал. дрезги 'низкие лесные заросли', с.-хорв. drezga, drijeska 'водяное растение' (

Скачать электронную версию публикации