Transformation of Siberian food tradition in the discourse of a dialect language personality: drinks.pdf Значимость понятийной сферы «Пища» для каждой национальной культуры определяет внимание к ней исследователей гуманитарного направления: этнографов, культурологов, историков, лингвистов. Актуальность обращения ученых к пищевой традиции обусловлена тем, что пища выполняет роль культурной константы и дает богатый материал для постижения своеобразия материальной и духовной культуры каждого этноса. Для лингвистики разработка данной проблематики важна при изучении развития лексической системы, исследовании национальной концептосферы и способов ее представления в языке, реконструкции языковой картины мира и выделения ее ценностных доминант. Ученые рассматривают состав и функционирование лексико-семантического поля «Пища (Еда)» [1-3], его этнолингвистические характеристики [4-5], национальную специфику в русской языковой картине мира [6-7] и при сравнении картин мира в разных языках [8-9], в том числе через анализ метафорических моделей номинаций, связанных с пищевой сферой, в лингвокультурологическом, когнитивном и лексикографическом аспектах [10-12]. В большинстве работ наименования еды и напитков описываются недифференцированно; отдельные исследования посвящены наиболее значимым для культуры этноса продуктам, среди них особенно выделяются хлеб [13] и спиртное [14-15]. Изучаются прежде всего данные литературной речи. Территориальные диалекты обследованы менее детально [16-19], хотя они наиболее ярко отражают традиции культуры этноса, являясь материнской основой всех форм национального языка. В томской диалектологической школе наряду с описанием языковых способов выражения традиционной крестьянской культуры с опорой на речь сибирских старожилов Среднего Приобья в целом развивается принципиально иной лингвоперсонологический подход, предполагающий выявление своеобразия этой культуры через изучение речевой практики ее типичного носителя. В качестве такого носителя выступает языковая личность сибирской крестьянки В.П. Вершининой (1909-2004), малограмотной, уроженки с. Верши-нино Томской области. Анализ сибирской пищевой традиции исследуемой языковой личности был начат в работе [20], где описывались продукты питания и блюда. Данная статья продолжает эту тему и посвящена описанию напитков. Разумеется, изменение традиции осуществляется в реальной действительности, однако в лингвистическом исследовании реконструкция культурных трансформаций возможна только с опорой на дискурс и лексикон, которые отражают их. Источниками исследования послужили записи спонтанной речи информанта (в расшифровке - около 10 000 страниц), которые велись авторами работы в течение 24 лет методом включения в языковое существование говорящего, и материалы «Полного словаря диалектной языковой личности» [21], созданного на их основе. В идиолексиконе диалектоносителя можно выделить две группы названий напитков. В первую входят те, которые человек получает в готовом виде, во вторую - требующие приготовления. Первая группа представлена единичными номинациями: - вода. Это единственная жидкость, которая потребляется как естественное вещество, составляющее часть неживой природы; - молоко. Его роднит с водой природное происхождение, но отличает отнесенность к живой природе. Использование этой жидкости невозможно без целенаправленных усилий со стороны человека. В эту же группу можно отнести и единицы пристоква'ша/простокваша как обозначения естественных производных от молока. Вторая группа гораздо многочисленнее. В ее состав входят: - безалкогольные напитки: газировка, какао, квас, кисель, ком-пот/конпо'т, кофе/ко'фий/ко'фия, сок, чай, яблочный сок; в том числе заменители чая из местных растений - белоголовника, душички, зверобоя; - алкогольные напитки. Кроме общих номинаций спиртных напитков выпивка, спиртное, магары 'ч, зелье, в их составе выделяются напитки домашнего (брага/бражка, квасок «брага», самогон/самогонка, перего'н «крепкий спиртной напиток») и заводского производства (бела(я)/бело(е) «водка», зубровка, кагор, кра'сно(е)/кра'сно вино, ликёр, ма'рочно(е) вино, порт-вейн/портфе'йн, рябиновка, спирт, сухое вино, шанпа'нска(я)/шанпа'нско(е), в том числе названия торговых марок вина, пива, настоек и водки: «Агдам», «Жигулёвско(е)», «Зверобой», «Лимо'нно(е)», «Люби'тельска(я)», «Пашени'чна(я)», «Ру'сска(я)», «Столи'чна(я)/Столи'чно(е)», «Таёжно(е)». Отдельные лексемы используются для обозначения как группы спиртных напитков, так и их частных разновидностей: вино имеет ЛСВ «любой заводской спиртной напиток», «спиртной напиток заводского производства, получаемый в результате брожения винограда» и «водка»; водка - «любой крепкий заводской спиртной напиток», «крепкий бесцветный алкогольный напиток заводского производства». Номинации пиво и настойка могут обозначать как самодельный, так и покупной напиток. В составе и домашних, и заводских есть крепкие и слабоалкогольные напитки. Все отмеченные лексические единицы составляют семантическое макрополе обозначений напитков, не имеющее своего имени в лексиконе языковой личности2. В рамках макрополя можно выделить поля, отличающиеся количественным составом и характером системных отношений между компонентами. Наиболее разработанным является поле обозначений алкогольных напитков. Оно единственное из всех имеет обобщающие названия (спиртное, выпивка и др.). Членение этого поля отличается диалектной спецификой. В нем выстраивается семантическая оппозиция белое/красное, в которой белое обозначает не белое виноградное вино, а водку, а красное - любое из красных вин3. Регулярно проявляются все виды системных отношений: гиперонимия (в качестве гиперонимов по отношению к соответствующим видовым названиям выступают вино, водка, зелье, магары 'ч, настойка, перего 'н), гипонимия (например, кагор, «Агдам», портвейн/портфе'йн и другие названия вин, «Пашени'чна(я)», «Ру'сска(я)» и другие марки водки), синонимия (спиртное = выпивка = магары'ч = зелье; кра'сно(е) вино = кра'сно(е), водка = бе'ла(я)/бе'ло(е)), формальное варьирование (брага/бражка, самогон/самогонка, шанпа'нска(я)/шанпа'нско(е)) и семантическое варьирование (для слов вино и водка). В отличие от остальных полей, в него входят не только имена нарицательные, но и собственные. Прочие составляющие макрополе объединения характеризуются значительно меньшей наполненностью (не более 7 компонентов) и слабым проявлением системных отношений. Большинство наименований однословные. От многих из них имеются диминутивные образования (водичка, конпо'тик, молочко, спиртик, чаёк и др.). Особняком стоит входящая в поле «безалкогольные напитки» группа единиц, обозначающих заменители чая из местного растительного сырья. Специальные названия таких напитков фактически отсутствуют; их роль выполняют номинации самих растений (белоголовник, душичка и под.). Перечисленные составляющие макрополя обозначений напитков отмечены в различных фрагментах дискурса сибирской крестьянки. Преобладают в их составе тексты, отражающие спонтанное бытовое общение с лицами из круга постоянной коммуникации - родственниками, односельчанами, собирателями. Встречаются единичные метатексты, порожденные, как правило, расспросами диалектологов о старине. Отметим, что тема напитков в непринужденной речи языковой личности занимает значительно меньшее место, чем тема продуктов и блюд. Можно предположить, что питье в сравнении с едой представляется диалектоносителю второстепенным: еда выходит на первый план, поскольку играет решающую роль в восполнении энергозатрат при тяжелом физическом труде крестьянина. Реконструкция традиции употребления напитков и ее видоизменения, как и в предыдущей публикации, осуществляется через сравнение двух отраженных в дискурсе языковой личности периодов ее жизни. Ранний из них описан в первой части статьи: он представляет жизнь сибирского старожильческого села в 10-20-е гг. ХХ в. и реконструируется на основе текстов воспоминаний информанта. Позднему периоду посвящена вторая часть статьи; он охватывает временной отрезок с 1981 по 2004 г. в текстах, фиксирующих языковое существование социума и входящей в него личности при непосредственном наблюдении собирателей. В зону сравнения помещены также сферы бытового и надбытового - воспринимаемого как более значимое и ценное, отличное от обыденного бытия (религиозные и нерелигиозные праздники, обряды и ритуалы). I. Первые десятилетия ХХ в. - это годы начала жизни информанта, совпавшие с переломными событиями в истории страны. В 10-е гг. прошлого столетия сибирские крестьяне еще вели единоличное хозяйство. Каждая семья имела свои земельные наделы, покосы, домашний скот; река, озёра и сосновый бор позволяли заниматься охотой, рыболовством, сбором грибов, ягод, орехов и трав. Несмотря на территориальную близость города, деревня жила обособленно от него; основным родом занятий была работа на земле, крестьянский быт был более архаичен, чем городской, а уровень доходов жителя села значительно ниже. В этот период состав используемых и изготовлявшихся в сибирской деревне напитков, так же как и ее пищевая база в целом, определялся природными и социальными факторами, обеспечивался постоянным трудом всех членов большой крестьянской семьи, связанным с земледелием (в том числе выращиванием зерновых), животноводством (в том числе содержанием дойных коров) и собирательством. В 20-е гг. с установлением советской власти и появлением коммун, а чуть позже колхозов уклад жизни начал меняться, но его основы еще долго сохраняли свою традиционность. Контексты, включающие наименования наиболее употребительных в начале ХХ столетия в повседневном быту напитков, связаны прежде всего с чаем и молоком. Чай в это время завозился в Россию через Сибирь из Китая и был покупным, однако широко распространенным напитком у представителей разных сословий. В воспоминаниях диалектоносителя встречаются обозначения двух его разновидностей: фамильный и кирпишный чай. Первый из них продавался оптом какими-либо китайскими фирмами через посредников или представителей, второй представлял собой прессованные брикеты из отходов чайного листа и веточек. Не слишком качественные, но достаточно крепкие и недорогие чаи были доступны даже небогатым крестьянам. Тем не менее в рассказах языковой личности о хозяйстве ее родителей описывается способ заготовки сырья для напитка, основу которого составлял собранный членами семьи и высушенный в русской печи белоголовник, перед сушкой обливаемый настоем покупной заварки - очевидно, в целях экономии: [Под тягу?] накладёт [мама], и такой чай, кирпишный ли фамильный чай, обольёт его мале 'нько, а потом сушит - по мешку насушивала. Белоголовник. Белый, жёлтый, кремовый такой. Рвали. Ну, он далёко. В Култуке' его много;4 Чай рвали ездили специально, белъголовник . Так... рвёшь его, в мешок скла'дывашь. А потом... его заваривают... Ну, видно, не было [покупного чая], ли чё ли? Моло'деньки мы были. А нам мама... его в печку ставит, чай напарит, чаем обольёт и в печку ставит туды', закроет. Он попре'т, она на листы опе'ть да и в мешки. Сушит да в мешки. По целому мешку чаю было. Пойдём заваривать - из мешка берём. Второй из контекстов отражает употребление слова чай в значении «высушенные ароматные травы, используемые для приготовления заварки». Вместо заварки также заготавливалась сушеная морковь: И помню, морковь делали. Морковь... тоже кусо'чкими нарежут, в печку поста'вют, испа'рют её, в чугуне или там... в горшке, потом укла'дыват [мама] на лис, и сушит. Дочерна-а така', ну не сгорит, а чёрна, кори'чнева. Потом морковный чай пили. Пили, заварка была, я помню. Из рассказов о чае следует, что сырьем для приготовления напитков чаще были собираемые в лесу травы или выращиваемые на собственном огороде овощи, а не покупные продукты. Важную роль в заготовке этого сырья впрок играла русская печь. Жизнь многодетной крестьянской семьи не обходилась без большого нагреваемого углями самовара для общего чаепития: Помню, а самовар был у нас, ну он не так большой был, ну, наверно, полведра было. Чай пили несладким. Покупной сахар в виде голов кололи и ели вприкуску: Сахар комковой был, каки'-то головы назывались. Комок такой большой. Вероятно, это породило формулу речевого этикета чай с сахаром!, которой пришедшие приветствовали хозяев, застав их за трапезой. Потчевание чаем подруг и родственников являлось обязательным этикетным действием. Показательны отрывки из воспоминаний языковой личности о матери, отражающие процесс потчевания. Он включает уговаривание гостя, ритуально отказывающегося от приглашения сесть за стол, но потом его принимающего, расхваливание хозяйкой свежего чая и другие действия, демонстрирующие добросердечное отношение к пришедшему: Ведёрный, Катя, самовар... ведёрный, - никто без чая не уходил! Кто пойдёт, дак она [мама] до ворот догоня'т: «Да идите, да я там заварку све'жу заварила да всё да.»; «Тётка Лукерья, садись чай пить!» - «Спасибо. Поела недавно». -«Ну-у, садись, чашку чая выпей!» - она садится; У ей [матери] кума была Вот они другой раз посидят да пойдут: «Да кума Секлетинья, да посиди, посиди, я же и чай я свежий заварила, да всё да.». В качестве угощения при чаепитии использовались сваренные в самоваре яйца из своего хозяйства: Она [мама] - самовар от такой большо-ой, ведёрный, на ведро воды, туды'угли зама'чиват, угреба'т из печки всё, зама'чиват, угли заливает, да покрывает их. А потом в самовар кладут, они греются, горят угли-то... труба така'надева'тся, на это, вот какой, на самовар-то, на весь-то. И вот это, ставят туды' и... полотенце положит, я'ица намоет... намоет, намоет я'ица... Чашки больши' гли'няны, намоет-намоет, я'ица накладёт туды', полотенце це'ло это, и закроет, и кипит там, сколько покипят. Ута'скыват - опе'ть в эту чашку... вылива'т эту-то воду, а в холо'дну воду. [Яйцами угощала?] Ну, яйца варила ши'бко. Свои были, чё. Хоро'ши. Пе'рво угошшенье было - яйца. На тарелку накладут прям стогом! В рассказах о работе крестьян за пределами деревни также фигурируют чай и заменяющие его травы: Я всё вот думаю: на полях рабо'ташь кода', чай скипятят в ведра'х, потом ве'дра стоят с чаем это, - ну не ши'бко горячий, и не тёплый, тёплый я не любила, а впро'горачь. Пойдёшь, попьёшь -прямо ой! Ну, кода' нету чаю, каку'-нибудь траву нарвут, белоголовник там... [А где чай брали?] А чай из дома возили [заварку]. Хороший... так попил бы счас, да так побы 'л бы такой, как работал. Поскольку каждая крестьянская семья держала коров, свежее молоко и молочные продукты были важной составляющей крестьянского стола. Значимость высоких надоев молока отражена в этикетной формуле море под кормилицей, которой приветствовали доившую корову хозяйку: Чтобы море молока было, кормилица дала - «море под кормилицей»; Море под кормилицей!. Кака' хоро'ша пословица. Этот компонент пищевого рациона отражен в воспоминаниях языковой личности об играх деревенских девочек «в дом» («клетку»), где из подручных средств имитировались продукты питания для угощения кукол: Бе'лу глину разведём - это у нас молоко было, погушше сметана, тво'рог там потчуем. Ку'колков этих тоже унесём в клеточку тоже потчуем. В рассказах о работе на полях или покосах наряду с чаем упоминается и молоко: Уедут [на покос] - жнут кода', ко'сют. Ну, тя'тя ездил домой [за продуктами] возил. Приедет домой, наберёт хлеба, молока - чцетьверти были, четьверть молока . И вот привозил нам всё. Огурцов привезёт солёных, малосольных, свежих - ну, питанье. В зимнее время излишки молока для его сохранения замораживали. Мороженое молоко возили на базар в город, доходами от продажи пополняя семейный бюджет: А вот это-то продавали, помню, молоко-то всегда: наморозят да в корзинку таки' двухру'шны таки' большу'чи, корзинки, на бочок так, кли'нушком - не только чтобы кружок был кругленькый ба, - а кругленький, клинышком... Поставишь вот так от, вот так наскосо'к, так и замёрзнет. А потом их складывают в корзину, двухру'шну, и покрывают чем белым - мама всё скатертью белой покрывала, и повезут это на базар. Ну, приедешь на базар, продаёшь. Какой из напитков - чай или молоко - был главенствующим, однозначно сказать трудно. Очевидно, они дополняли друг друга, выполняя разные функции: чай утолял жажду, а сытное молоко - голод. Высказываний о питьевой воде как напитке в прошлом не сохранилось. Ничего не говорится о ее вкусе и качестве; не отмечено словосочетание пили воду, вода упоминается только в связи с поливом огорода, уходом за скотом, стиркой и другими хозяйственными нуждами. Тема спиртных напитков в воспоминаниях информанта о быте начала прошлого века находится на периферии: центром повседневной жизни крестьян был труд, и употребление алкоголя для большинства из них занимало достаточно ограниченное место. Имеются единичные упоминания о существовании в селе винной лавки, где торговали покупным спиртным: Ну, вино продавали, винопо'лка была. Там сколько вина-то было? [Там только продавали, не делали вино?] Продавали только, привозили. Ликёры вся'ки, и четвертя'ми, и буты'лкими, и литровыми, и шкалики, и каки'-то ма'леньки таки', четушки и вся'ки... Каки' только не было. Конкретные номинации видов спиртного, за исключением ликера, не называются; слово вино, очевидно, имеет в данном контексте родовое значение. Косвенно на выпивку в будни указывают прецедентные тексты - пословицы, поговорки, присказки, фрагмент песни, в которых встречаются лексемы пиво, квасок, вино и водка. В них затрагиваются темы приема алкоголя (наме'сто кваску заманить тоску), опьянения (пиво, чтоб с ног сбило; «Мне сказали, милый водочку не пьёт, а из кабаку пьяной-пьянёшенький идёт) и пьянства (не бей кнутом, напо'й вином; нет такого молодца, чтоб поборол винцо, а всё винцо сборет; умирай, а зелье хватай). Эти тексты позволяют судить о семантике перечисленных лексем (квасок - слабоалкогольный напиток, а пиво - крепкий; вино, винцо, зелье выступают в обобщенном значении любого опьяняющего питья). Приведенные паремии отражают также представление о функциях алкоголя (его прием призван заманить тоску - развеять грусть) и нормах использования спиртного (в умеренных дозах, не приводящих к пьянству). В надбытовой сфере употребление многих напитков было приурочено к определенным периодам и событиям. В рассказах о многочисленных периодах постов, предписываемых установлениями христианской веры, постоянно подчеркивается запрет на моло'сно, куда входят молоко и все молочные продукты: Пос, посты же были, не ели, никода' не ели. Мясо не ели и молоко не ели. Среда, пятница - вот сколь, мало ли тут, пройдёт сколько... ну чё тут? Ну, например, пятница: суббота, воскресенье, понедельник, вторьник - четыре дня, [а] тут среда, посный день. Опе'ть пройдёт четве'рик - пятница опе'ть посный день. Не ели; И вот они [родители матери] по'стовали. Боже спаси, чтобы моло'сно пои'сь; Ну я уже вза'мужем была, не ела моло'сно никода', кода' пос. К пище, заменяющей «молосное», относились в том числе квас (как основа для окрошки) и кисель: В пос не ели моло'сно. Кисели от эти варили да па'ренки парили да, похлёбку по'сну варили, всё масло... Ну, раньше крупа-то была така' перло'ва, да хоро'ша така'. Грыбо'вницу варили. Хоро'ше, всё равно было питанье. Квас делали всё время. Окрошку, всё делали. Обычно упоминается красный кисель, который готовился из ржаной муки с добавлением дающих красно-желтый цвет ягод - калины и смородины, а также изюма и урюка. Из всех этих компонентов только последние два были покупными: рожь выращивалась в своем хозяйстве, ягоды собирались в лесу. Важным в приготовлении киселя был процесс соложения: [Раньше кисель как делали?] Ну, делали таки, кра'сны. Рассоложда'ют аржану'муку. Калины ягоду поло'жут, или смородину туды'. От одной-то ягоды не будет [цвет]. Иузю'м клали, и урюк клали, и всё тоже. С чем изде'лашь, каку' ягоду положишь. Тако' моло'сно всё равно не ели. Редьку, капусту там, кисели варили ра'зны - кра'сны кисели, из аржано'й муки варили, делали, ну, по'сна пишша была. И вот семь недель [в Великий пост] нихто' не ели. Как и при заготовке самодельной заварки на основе высушенных трав, для изготовления киселей и кваса использовалась русская печь. В теме строгого поста упоминается вода как единственно допускаемый в это время напиток при запрете любой пищи: Старухи раньше... у нас тётка была - она ничё не ела [в Сочельник]. Ничё не ела. Водички попьёт, целый день ничё не ела. В сёдняшний день, в Сочельник. Значимыми событиями в жизни деревни на фоне повседневного быта были не слишком частые праздники, в первую очередь связанные с религией, -Рождество, Пасха, Троица и др. В Вершинино в Петров день и Введеньё отмечались также престольные (съезжие) праздники, во время которых сельчане принимали гостей из окрестных деревень. Празднование предполагало обязательное угощение, в том числе спиртным. Следование традиции обязывало участников гулянья выпить даже вопреки желанию: А я не любила всю жись упива'ть, не люблю. Ну и пила я, всё равно. Ну, где гуля'шь, и вы'пешь та'мо-ка. Всё равно, пила. Контексты указывают на умеренное употребление алкоголя в праздничные дни: Раньше гуляли, мы всё поминали: гуляли раньше - ну, вы'пют мале'нько та'мо-ка, по стопочке ибнесу'т, по маленькой... И мужики так же, и бражонку пьют. Контекст косвенно указывает на употребление небольших доз крепкого спиртного (очевидно, покупной водки) и самодельной браги. Наряду с брагой в праздник делали домашнее пиво. В его изготовлении применялись томление в печи, выгонка сусла и добавление изюма; одним из составляющих пива был хмель: Съе'зжи [праздники] - Введеньё и Петров день. Боцьки узю'ма накупят. Хмеля положат туды'. Корчага, туды' сена накладут и в пецьку пихают. Он уж солоде'т. Кадочка така' была. Спускают сусло. Тянется. Разбавляют, разбавляют его. Единственный метатекстовый комментарий сцяс брагой зовут, а тогда «пиво» позволяет предположить, что способы изготовления пива и браги были близки. В рассказах о свадьбе - семейном, нерелигиозном празднике - фигурирует вино. Обычай предполагает как потчевание им гостей, так и включенность этого напитка в обрядовые действия: Свадьбы-то больши' были. А гуляли-то по неделе. [Дружка] порядок ведёт, а поддру'жье уж угошша'т там, наливает вино да.; Ну продавали пироги, так от, например, стряпка. Стря'пат, кото'ра стряпка, она пойдёт, это, ку'рьник возьмёт, и там - ну, ешо кто-нибудь с ей: и вино подают, и пирог этот продавали. Ну, и продают: одна вино налива'т, друга' это, колобочек, например, кусочек ли мяска' - закусывают. Сведений об употреблении во время праздников других алкогольных напитков, в том числе самогона, в текстах языковой личности не встретилось. При описании свадебного обряда упоминается кислое молоко -пристоки'ша. Этот напиток выполнял символическую функцию порицания свахи и родителей невесты, не сохранившей девственности до свадьбы: Лежат [молодые после свадебной ночи], ждут сваху, дружку. Ну, они лежат, до каких пор лежат там-ка, пока'месь их не подо'ймут. Они подымают. Если хорошо, значит, вышло, дак благодарят, маха'ют там [свадебными простынями], если худо, дак и сваху чем-нибудь обольют, пристоки'шей... Родители, гыт, пристоки'шей обливали раньше, гыт. Напитки являются обязательным элементом похоронного обряда. В нем участвует вода: Ой, хватилась: «ба'ушка, ба'ушка». А она прямо умира'т уж. И вижу уж, потянулась, умерла. Ну, я побежала к Коле, там закрыто, ни спичек нету, да, как говорят, воду надо, да свечку, да всё. Я хотела всё поставить по-доброму. Ну, когда умира'т, то, говорят, надо свечку зажечь и воду поставить, стакан с водой. Просто воду почерпнуть и поставить. М. Менцей рассматривает народные представления славян и других народов Европы, согласно которым душа умершего до сорокового дня пьёт поставленную около покойника воду или купается в ней, очищаясь от грехов [23. С. 90]. Исследователь предполагает, что «в обычаях, связанных со смертью, отражается реликт древнего верования, т.е. мифологического представления о том, что душа после смерти переходит на "тот" свет через воду как границу» [Там же. С. 93]. В качестве поминального напитка использовался кисель. При этом наряду с красным киселем встречается единичное упоминание белого киселя: Раньше было принято в пе'рву очередь - кисели варили [на поминки]. Кра'сны, это из аржано'й муки так, кисель, ягода калина, смородина там... Белый кисель, и красный кисель, пирог с рыбой... Очевидно, необходимым компонентом похорон и поминок также являлось спиртное [24. С. 7-8; 25. Т. 1. С. 373]. Однако в материале, отражающем начало ХХ в., такие воспоминания отсутствуют. В текстах рассматриваемого периода выявлены связанные с напитками следы языческих верований. Существуют сведения о том, что на Руси молоком (в том числе кислым, от чёрной коровы и т. д.) тушили пожар от молнии; у всех славян этот напиток связан с небом и атмосферными явлениями: «. по древнейшим индоевропейским представлениям, сохраняющимся в славянской народной традиции, дождь - это молоко от небесных коров-туч» [25. Т. 3. С. 284]. Вопрос диалектолога о тушении пожара таким образом порождает лаконичный ответ: Говорят, что молоком [тушили пожар], это я слыхала, а не знаю. Надо молоком, гыт, только. [Кислым или нет?] Кислым, пристоква'шей. Реплика крестьянки свидетельствует, с одной стороны, о знании существования данной традиции, с другой - о неприсвоенности этого знания в личном опыте. II. Рубеж ХХ-ХХ1 вв. - это последние десятилетия жизни информанта, совпавшие с еще одним резким изменением общественного строя в стране. При советской власти, когда основными формами хозяйствования в селе стали колхозы и совхозы, доля производимого на личном подворье сокращается, усиливаются связи с городом, уровень благосостояния крестьянства становится выше. Конец ХХ в. характеризуется значительными изменениями в государственном устройстве России, которые отразились и на жизни деревни. В связи с развитием крупного промышленного производства ухудшилась экологическая ситуация, сказавшаяся на состоянии рек и лесов. Перестройка привела к распаду коллективных форм собственности, значительному уменьшению поголовья скота как на фермах, так и в своем хозяйстве, перебоям в снабжении продуктами. Впоследствии положение дел изменилось в лучшую сторону, однако возврата к существовавшему долгие годы укладу не произошло. Многие сельчане теряют работу, увеличивается отток молодежи в город, снижаются доходы населения. Все это привело к изменениям и в сфере употребления напитков. Бытовой дискурс свидетельствует о том, что чай по-прежнему входит в ряд самых распространенных напитков повседневного употребления. В то же время исчезают старые разновидности чаев (номинации фамильный и кирпичный чай уходят в пассивный запас), перестает использоваться заварка из сушеной моркови и высушенных трав в комбинации с покупным чаем. В большинстве случаев чай теперь готовится на основе покупного чайного листа. При приготовлении чая иногда используются как дополнение к покупной заварке душистые травы (Татьяна Васильевна каку'-то мяту накладёт да... душицу вся'ку-ра'зну... И так всё... Гутя этот, зверобои), но такие напитки не слишком распространены, в том числе в связи с изменением природной среды: Кака' тут душичка тебе! Ну, раньше рвали, где вот, напро'ти ко'нплекса, где столо'ва. Вот тут вот дополна' было, а теперь кого там. Чай уже не пьют вприкуску с кусковым сахаром (сахарный песок добавляют в сам напиток), архаизируется пожелание чай с сахаром! Чаепитие при потчевании сопровождается не вареными яйцами, а широким набором сладостей - варенья, меда, конфет, пряников и др.: Ну дак неужели не попьёшь чай-то? Попей! Чай-то! С сахаром, с мёдом попей, вон вареньице есь и всё; Придёт [мальчик], я его попотчую, чайку дам, конфе'точкими. Уходит в прошлое традиция пить чай из самовара: Так а тапе'рь чё? Чайник. [В]он самовар стоит - никого! Два раз согрела, так, Катя, стоит, третий год. На день рожденья мне купили. Я уж не ставила. Чайник грела. Молоко как напиток сохраняет свою значимость для жителя деревни, однако в силу социальных причин становится менее доступным. Число коров на личном подворье начало сокращаться в период хрущевских реформ; впоследствии целый ряд факторов (отток молодежи в город и старение населения села, трудности с заготовкой сена, дороговизна кормов) привел к тому, что крупный рогатый скот сохранился лишь в немногих семьях. Деревенские жители, не имеющие коров, покупают молоко у односельчан, для которых продажа весьма востребованного продукта становится дополнительным источником дохода: Молоко до'рого у нас тоже. Я-то как попало: кода' пятнадцать рублей за банку двухлитро'ву отдам, кода' десятку отдам Ане [родственнице], как попало. А она загиба'т по тридцать рублей с людей. Можно предположить, что в перечень производимых в домашних условиях напитков во второй половине ХХ в. входит компот. Он варится из фруктов, ягод или сухофруктов с добавлением сахара: Давайте, конпо'тику. Варенья даже бросила [в него]. Яблоки эти они жёстки. Я их поела - после'дни зуби'шки отбила; Он же [сахар] убыва'т. Да и так сама беру, то то, то другое. То кисель, то компот; Как-то плохо ес [маленький ребёнок], молоко. Конпо'т ва'рют, куриный ему, суп куриный ва'рют, ка'жный день, всё отдельно... Появляется также консервированный компот из местных ягод как разновидность заготовок на зиму: У меня варенья-то есь там, стоят в подпо'льяв, плохи' уж стали. Конпо'ты тоже. Виктория, смородина, крыжовник однако есь. Состав безалкогольных напитков расширяется за счет покупных соков и газированной воды. Сок обычно упоминается в качестве гостинца или подарка, газировка - как напиток для детей: Накупит [бывший муж] - сок всякый-разный, рыбу кода' добудет, принесёт конфет накупит всяких-разных принесёт... [больному сыну]; Мне подарок привезли, с этого, с райсобе'су. Это какой-то сыр, называют его. Ешо-то чё? Ой, сок! Ешо сок стоит де'-то. Баночка от така' соку; Она [родственница, работающая продавцом] всё равно выберет [под зарплату], всё вы'таскат так. Так всё... И газировку там... там то и друго', и конфеты вся'ки, шарики и всё... Всё Женечке таска'т, таска'т, а всё, наверно, запи'сыват, а получать нечего будет. Новыми для деревни напитками являются кофе и какао, почти не употребляемые старшим поколением. Заимствованная номинация ко-фе/ко'фий/ко'фия не вполне освоена языковой личностью: наблюдается варьирование и звуковой оболочки, и грамматической категории рода: Принесла [односельчанка в подарок] ко'фию баночку, баночку сметаны. Не кофе, а... какао; А я легла, да не могу уснуть - ко'фию у наших выпила бокал. Ну не могу уснуть!; Вы-то пьёте ко'фию? Она-то ко'фию пьёт. Единичные упоминания о воде отражают ее низкое качество: Заросло всё в чайнике грязью. Ржавчина - ржа'ва вода-то, ши'бко плохо. Это связано с загрязнением реки отходами производства и заменой источника водоснабжения на подземные скважины, вода из которых отличается большим содержанием железа. Ряд напитков начинает употребляться сельчанами как в быту, так и в праздник, размывая тем самым границу между бытовым и надбытовым. К числу таких напитков среди безалкогольных можно отнести кисель. Он варится теперь и для поминального стола, и в праздники, и в будни: Ну недавно двадцать шестого она [соседка] собирала [поминки в годовщину смерти брата]. Она пришла: «Приходи, приходи!» Потом Кея эта пришла... Пошла, я кисельку мале'нько поела. Так посидела мале'нько; На день рожде'нье думала я кисель сварить. Я говорю: эти [родня] поедят хыть, они любят сла'дко всё ись; Да чё-то я ела-то вчара'? А-а, кисель сварила. Крахмальный. Ну от сварю кисель там чё-нибудь мале'нько, кашу сварю... сварю... Суп я редко варю. Поскольку ржаная мука перестает производиться (А счас не делают ничё [кисель на солоде]. Муки-то нету аржано'й. [Рожь не сеют?] Её сеют, дак не мелют. Может, скотине там в конбико'рм идёт, а так-то не мелют), меняется технология приготовления киселя, для которого используются те же продукты, что и для компота, но с добавлением картофельного крахмала: Сахару посыпала много [в компот], да урюк да... Картошки тёрла, ведро, картошек истёрла - говорю, на крахмал. А наварила-то много. И отбавила этот урюк. Белый и красный кисели выходят из употребления; архаизируются и их номинации, замещаемые родовой лексемой кисель. Стирание граней между бытовым и надбытовым ярче всего демонстрируют алкогольные напитки, которые широко входят в сферу быта вследствие обозначенных ранее социальных причин. Дискурсивные данные свидетельствуют о том, что потребление спиртного резко возрастает в сравнении с началом века. Главное место среди слабоалкогольных напитков занимает брага/бражка в связи с относительной дешевизной и быстротой ее изготовления. Она вытесняет домашнее пиво, в рецептуре которого был хмель. Брага производится в наши дни с добавлением дрожжей и сахара (Сахар и дрожжи, ага, и всё), а в их отсутствие - любых подручных заменителей этих продуктов - забродившего варенья или компота, дешевой карамели, покупного джема, сладкого сока: Брагу изде'лала - два килограмма [сахару], да эту, как её, варенья поло'жила, да конфет было с килограмм у меня я всё туды' [в брагу], думаю, хто придёт, мале'нечко угостить надо. Она используется в повседневном быту многими сельчанами: Тут в отпуск ему он флягами брагу делал да попивал; Волошины пьют, гыт, там браги наделают и попивают. Из местных ягод (чаще всего рябины и смородины) делаются домашние настойки: Настоек наделала. Мешок сахару где-то достала; А у Гути была настойка, так нева'жненька... ху'денька так... смородина как закрашена - не пья'нка нисколько. Сла'тенько да закрашено мале'нько. В отличие от текстов, отражающих жизнь деревни начала ХХ столетия, в дискурсе перестроечного и постперестроечного периода встречаются неоднократные упоминания о самогоноварении: Хоть бы себе делали, а то продают ешо, варят самогон продают; Ну Гутя, она спиртом мало [торгует], она самогонку гонит; Привёз десять килограмм сахару, банку трёхлитро'ву - нагнал пятилитро'ву. Вот сколько! Тут можно обпиться! Пять литров - это же десять бутылок. Да там шесть бутылок - чуть не яшшык! Белого, если заменить крепко. А он берёт, только пока горит. Самодельные алкогольные напитки активно дополняются покупными заводского производства - пивом, водкой, крепкими настойками, крепленым дешевым вином: Гена зво'нит, и просит, чтобы Коля пива купил. А Коля на работе. Я думаю: ну, пиво привезли [в магазин], дак я пойду - ну, я не яшшык, а, думаю, хоть буты'лочков пять возьму, сколь-нибудь; «Тётя Вера, так ничё не осталось хорошенького, а...» какой? «Агдам», ли чё ли... купила, бутылку; Забыла, то ли перцовка, то ли зубровка - чё-то кра'сно тако' [вино]. И сорок три градуса; Она бутылку кагору купила, бутылку портвейна. Новыми для деревенских жителей видами алкоголя становятся ма'рочно(е) вино, сухо'(е) вино, «Рябиновка», портвейн/портфе'йн и др. Обозначающие заводские торговые марки имена собственные пополняют словарный запас диалектоносителей; в их числе «Агдам», «Зверобой», «Лимо'нно(е)», «Люби'тельска(я)», «Пашени'чна(я)», «Ру'сска(я)», «Столи'чна(я)/Столи'чно(е)», «Таёжно(е). Существование лексемы вино как общего названия любого алкоголя определяет колебания в грамматическом оформлении называемых марок. Контексты отражают отождествление того или иного вида крепкого напитка то с вином, то с водкой. В некоторых случаях родовая принадлежность названия обусловлена сочетаемостью со словом бутылка: Вот эта была «Столи'чна» у меня бутылка, распечатала - я ему тоже дала; Я говорю: «Дак это в магазине есь вино. «Столи'чно». Я говорю, по тысяче во'семьдесять; Гляжу, он назавтра утром прибега'т: «Выручай давай!» А мне жа-алко было, вино у меня было како'-то «Таёжно» - хоро'ше, кре'пко, водка. Кре'пко, сорок градусов. Я ему итдала'. В дискурсе проявляется также вариативность у диалектных обозначений водки и красного вина. В первом случае варьируется грамматический род номинации бе'ла(я)/бе'ло(е), во втором однословное обозначение кра'сно(е) употребляется наряду с двусловным красное вино: Валя купила мне ли'тру белой, «Пашени'чна»; «У тебя нету, гыт

Скачать электронную версию публикации