Siberia as an object of scientific, philosophical and artistic comprehension in the works of Nil (Nikolay Isakovich, 177.pdf Дореволюционное православное духовенство, сыгравшее существенную роль в освоении и развитии Сибири, оставило значительное количество письменных высказываний о ней - в богословских, церковно-исторических трудах, а также в публицистике и мемуарах. В силу объективных исторических причин этому наследию, как и в целом православной духовной литературе Нового времени, не было уделено до сих пор должного научного и читательского внимания. Вместе с тем взгляд на Сибирь православного духовенства, в сопоставлении с мнением по этому поводу светской общественности, может представлять большой интерес для понимания особенностей исторического и духовного развития региона. Данный вопрос уже поднимался автором настоящей публикации в статье «Пространство «духовного глада» и апостольского подвига: образ Сибири в мемуарах дореволюционного православного духовенства» [1]. Был сделан вывод, что уже в сочинениях (письмах, челобитных) первых Тобольских митрополитов Нектария, Герасима, Симеона, Филофея сложилось определенное представление о Сибири, ключевым для которого стал мотив духовной, пространственной и материальной пустоты, объясняющий желание владык покинуть этот край навсегда. В дальнейшем восприятие назначения в Сибирь как ссылки - даже на высшие церковные должности - только обострялось, о чем представители духовенства, в частности архиеп. Иркутский Вениамин (Благонравов), открыто заявляли в своих сочинениях. Пессимистический сценарий собственной судьбы выстраивался на фоне общей, часто безрадостной картины: бедственного положения коренных народов и тщетности усилий по их христианизации; развращенности русского населения и его вредного влияния на туземцев; нерационального, а иногда и варварского отношения к природе; несовершенства структур управления; общей культурной отсталости и проч. Таким образом, восприятие Сибири православным духовенством вполне укладывалось в рамки распространенного в общественном сознании того времени ее негативного хронотопа - «царства вечного холода и мрака» и «тюрьмы без решеток». Однако этот хронотоп имел и противоположную сторону - страны свободы и неограниченных возможностей, что создавало условия для положительной жизненной программы. Для духовенства ключевым моментом в ее построении являлось понимание своего пребывания в Сибири не только и не столько как следствия неблагоприятного стечения обстоятельств, но особого Божьего промысла. Через испытания и лишения должна была состояться духовная инициация. Смыслом же служения на окраинах России становился миссионерский, апостольский по своей сути, подвиг, направленный на просвещение местных народов и сакрализацию пространства. Именно такой вариант развития биографического сюжета - от пессимистического взгляда на Сибирь до осознания связанного с нею предназначения - и нашел отражение в сочинениях целого ряда православных священников и миссионеров: инока Парфения (Агеева), еп. Дионисия (Хитрова), свящ. А. Аргентова и др. Настоящая статья написана в продолжение данной темы, однако в ней представлен материал, способный составить объект самостоятельного исследования. Предлагается рассмотреть сочинения двух православных владык и духовных писателей XIX столетия - архиепископа Иркутского и Нерчинского Нила (Н.Ф. Исакович, 1796/99-1874) и епископа Якутского и Вилюйского Иакова (И.П. Домский, 1823-1889). Сибирь является не просто одним из мотивов, но центральной темой всего их творчества. Очевидно, что подробный сравнительный анализ их сочинений позволит проверить и, возможно, углубить сделанные ранее выводы. Оба будущих сибирских иерарха происходили из духовного сословия. Николай Федорович Исакович20 родился в 1796 (по другим сведениям, в 1799 г.) в Могилевской губернии, Иероним Петрович Домский21 - в 1823 г. в Подольской губернии. Исакович окончил Могилевскую духовную семинарию, Домский обучался в Каменец-Подольской, затем Санкт-Петербургской семинарии. Оба были студентами Санкт-Петербургской духовной академии: Исакович окончил ее в 1825 г., Домский - в 1849 г. По выходе из академии Исакович принял монашеский постриг с именем Нил. В дальнейшем духовная карьера обоих выпускников академии складывалась сходным образом, типичным для так называемого «ученого монашества»: начинаясь на духовно-педагогическом поприще, она, как правило, быстро приводила к занятию высших (настоятельских и архиерейских) должностей в церковной иерархии. Иеромонах Нил начал службу инспектором в Черниговской семинарии, затем в Киевской духовной академии, в 1830 г. стал ректором Ярославской семинарии. В 1835 г., еще совсем молодым человеком, был хиротонисан во епископа Вятского и Слободского. Но уже через три года, в 1838 г., переведен в Восточную Сибирь, будучи поставлен епископом (с 1841 г. - архиепископом) Иркутским и Нерчинским. Иркутской епархией владыка Нил управлял 16 лет, вплоть до нового перевода в 1854 г. на Ярославскую кафедру. Скончался архиеп. Нил (Исакович) 21 июня 1874 г. в Ярославле и был погребен в Спасо-Преображенском монастыре. Церковная служба Домского изначально была связана с Сибирью: по окончании академии в 1849 г. он был назначен преподавателем в Иркутскую семинарию, в 1858 г. переведен в Томскую семинарию. Преподавал словесность, классические языки, а также всеобщую гражданскую и русскую историю. В Томске в 1860 г. принял монашеский постриг с именем Иаков. В 1870 г. архим. Иаков стал первым ректором Благовещенской духовной семинарии, с 1878 г. возглавлял старейшую на Урале Пермскую семинарию. В 1884 г. был хиротонисан во епископа Якутского и Вилюй-ского. Срок его епископского управления составил 5 лет, 27 мая 1889 г. епископ Иаков (Домский) умер в Якутске и был погребен в деревянной церкви Спасского монастыря. В 1917 г. эта церковь сгорела до основания, но гроб с телом владыки, находившийся под полом, остался нетронутым, а мощи нетленными. Обретенные в 1999 г. мощи находятся в Никольском храме г. Якутска, открытым остается вопрос о канонизации. Таким образом, жизнь обоих архиереев была тесно связана с Восточной Сибирью. Архиепископ Нил провел в ней 16 лет, епископ Иаков - более 30, из них последние пять лет в самом суровом ее краю - Якутской области. За время своего управления епархиями владыки совершили большое количество поездок по их обозрению, что позволило им хорошо ознакомиться с краем и накопить богатый фактический материал для дальнейших обобщений. Нил (Исакович) достаточно хорошо известен не только как церковный деятель и миссионер, но и как ученый - один из первых исследователей буддизма, переводчик с монгольского языка, а также геолог, чья коллекция минералов занимает достойное место в музее Санкт-Петербургского университета. Основная его научная работа - знаменитая книга «Буддизм, рассматриваемый в отношении к последователям его, обитающим в Сибири» [12] - имеет не только религиоведческое, но и историческое значение: история Прибайкалья рассматривается в ней на большом временном промежутке и в контексте глобальных не только религиозных, но и геополитических вопросов. Обладая широким взглядом историка и стремясь к максимально объективному научному анализу, Нил (Исакович) не мог отрицать цивилизующей роли буддизма в Восточной Сибири. Такая его позиция и в целом глубокие познания в буддизме показались неуместными для православного иерарха и вызвали критику со стороны высшей духовной власти в лице митрополита Филарета (Дроздова) [13]. В период своего управления Иркутской епархией архиепископ Нил составил обширное собрание, куда вошли многие редкие документы из архивов духовной консистории и храмов епархии. Будучи назначен на Ярославскую кафедру, владыка увез с собой и архив (более 2,5 тыс. листов), который ныне хранится в Государственном архиве Ярославской области и частично Ярославском историко-архитектурном музее-заповеднике [14]. Уже сам состав документов свидетельствует об особом интересе Нила именно к вопросам сибирской истории. В частности, в собрание входит рукописный сборник «Записки, относящиеся до Сибири», включающий «Летопись губернского города Иркутска. 1652-1778 гг.»; «Краткий очерк истории Иркутской иерархии от начала учреждения оной до 1835 года»; «Историческое обозрение ссылки в Сибирь на поселение» и прочие документы. Материалы этого сборника, очевидно, были использованы Нилом в собственных исторических исследованиях. В первые годы существования основанных архиепископом Нилом «Ярославских епархиальных ведомостей» на страницах газеты публиковался очень интересный цикл очерков по истории Сибири. Статьи выходили без подписи, однако есть основания атрибутировать их самому ярославскому владыке22. Опираясь как на широко известные труды (Г.Ф. Миллера, П.А. Словцова), так и на доступные, очевидно, только ему архивные материалы, автор цикла прослеживает историю Сибири от начала ее освоения русскими до середины XIX столетия. Лейтмотивом исторического повествования становится рассказ о религиозном просвещении края и распространении в нем православия, сыгравшего ключевую роль во включении Сибири в состав Русского государства. Эта идея последовательно раскрывается в таких статьях, как «Общий взгляд на покорение Сибири под Российскую державу» [6. 1860. № 22. С. 194-196], «Религия сибирских племен» [Там же. № 23. С. 208-210], «Время и обстоятельства застроения городов Сибири» [Там же. № 24. C. 224-227], «Управление в Сибири» [Там же. № 25. С. 236-238]. В центре - история Иркутской епархии, ключевым моментом которой автор считает канонизацию святителя Иннокентия (Кульчицкого) и развитие Вознесенского монастыря, означавшие обретение Восточной Сибирью собственных святынь и духовного центра. Эта идея последовательно проводится в статьях: «Краткое сказание о святителе Иннокентии чудотворце, первом иркутском епископе» [Там же. № 44. С. 359-362], «Начало и возрастание Иркутска» [Там же. 1861. № 43. С. 426-431], «Учреждение Иркутской епархии» [Там же. № 46. С. 472477], «Иркутские иерархи» [Там же. № 50. С. 537-540; № 51. С. 554-559; № 52. С. 571-580]. В совокупности статьи составляют фундаментальный исторический труд, и если авторство действительно принадлежит Нилу (Исаковичу), его имя заслуживает упоминания в ряду самых известных историков-иссле-дователей Сибири. Иаков (Домский), в отличие от Нила (Исаковича), подходит к теме Сибири не как историк, но как публицист, философ и проповедник, что, очевидно, соответствовало его научным интересам. В 1872 г. в С.-Петербургской духовной академии он защитил магистерскую диссертацию, опубликованную под заглавием «Исторический очерк русского проповедничества и взгляд на современное его направление» [17]. Основную исследовательскую задачу Иаков формулировал как попытку представить первый опыт «в уяснении характера русского проповедничества, обнимающий судьбу русской проповеди за 1000 лет» и показать влияние христианской проповеди на «нравственную и гражданскую жизнь народа» [Там же. C. 2]. В 1880 г. в С.-Петербурге вышла его книга «Пастырь в отношении к себе и пастве» [18], посвященная размышлениям об историческом и нравственном значении христианской проповеди и личности проповедника. В дальнейшем проблема народной нравственности и влияющих на нее факторов будет раскрываться Иаковом (Домским) преимущественно на сибирском материале. Впервые сибирская тематика была поднята им в обширном историко-публицистическом очерке «Сибирь и Пермь», опубликованном в «Прибавлениях» к «Пермским епархиальным ведомостям» за 1880-1881 гг. [19]. Воссоздавая исторический и географический образ края (на максимально обширной территории - от Камчатки до Перми), основное внимание Иаков (Домский) уделил его культурно-нравственному «ландшафту»: «...нравственность Сибири, как и всякой страны, подчинена историческим условиям... На нее имеют влияние и географические особенности, и разнохарактерность населения, и скудная промышленность и торговля, соединенная с жертвами, и не богатое просвещение. Под влиянием неблагоприятных условий жизни нельзя требовать особенных доблестей и нравственного процветания Сибири. На первых ступенях ее гражданского развития необходимо довольствоваться малыми нравственными успехами и быть справедливыми в оценке их. Нравы возвышаются веками и добродетели зреют медленно» [Там же. 1880. № 34. С. 327-328]. Автор разграничивает внешнюю (обрядовую религиозность) и внутреннюю (ценности, нормы поведения, жизненные цели) нравственность: «Рассматриваемая с внешней стороны нравственность Сибири представляет много утешительного. Сибиряки преданы уставам церкви и соблюдают обрядовые постановления. Рассматриваемая с внутренней стороны нравственность Сибири представляет много недостатков и слабостей. Внешнее благочестие усваивается механически, почти бессознательно. Внутренне - сознательно, требует борьбы и самообладания. Там навыки, здесь подвиг. На подвиги охотников мало. К тому же суровая обстановка жизни, личные выгоды и страсти ослабляют нравственное чувство. Главный недостаток сибиряков - корыстолюбие, склонность к легкой наживе. Отсюда вытекают другие страсти - криводушие в исполнении обязанностей, нарушение чужих прав и вообще недостаток правоты, сознания долга.» [Там же. С. 328-329]. Для Иакова (Домского) актуален архетип Сибири как «тюрьмы без решеток», ссыльные же и каторжане - наиболее морально уязвленная и уязвимая, с точки зрения автора, категория сибиряков: «Положительною безнравственностью, впрочем не чуждою обрядовой религиозности, отличаются ссыльные, процент которых с каждым годом увеличивается. [ссыльный], оторванный от общества и семьи, лишенный прав и чести, брошенный на жертву нищете, он не имеет побуждений исправиться. В борьбе за существование еще больше ожесточается, идет наперекор общественным законам и требованиям совести» [Там же. № 36. С. 343]. Улучшить положение должно усовершенствование административного и церковного управления, открытие новых школ, библиотек, большее внимание к удаленным территориям, по возможности, ограничение числа ссыльных. Однако по-настоящему действенным, оказывающим преображающее влияние на личность и только через нее на социум в жестких условиях Сибири, по мнению Иакова, мог быть пример личного благочестия и даже святости, каковым явился св. Даниил Ачинский. Рассказ о святом позволяет поднять важную тему сакрализации Сибири, появления в ней собственных святынь, столь необходимых для духовного воспитания сибиряков. Все сибирские темы, намеченные Нилом (Исаковичем) и Иаковом (Домским) в их научных и публицистических трудах, свое продолжение и развитие получат уже на мемуарном материале - в путевых записках, рассказывающих о поездках авторов по Восточной Сибири с целью обозрения епархий и миссионерской проповеди среди инородцев. Действие «Путевых записок» архиепископа Нила [20] относится к концу 1830 - началу 1840-х гг., но впервые они были опубликованы в 1869 г. и переизданы в 1874 г. в Ярославле. «Путешествие по Лене» епископа Иакова было написано им в Якутске и сразу же напечатано в «Якутских епархиальных ведомостях» в нескольких номерах за 1887-1888 гг. [9. 1887. № 12. С. 187-192; № 13. С. 199-205; № 14. С. 219-223; № 15. С. 236-239; № 17. С. 263-266; 1888. № 1. С. 7-8; № 2. С. 25-28; № 4. С. 53-58; № 5. С. 69-76; № 6. С. 87-95; № 7. С. 103-106; № 8. С. 123-128; № 10. С. 153-157; № 11. С. 169-172; № 14. С. 218-224; № 18. С. 283-288; № 19. С. 295-304]. Написанные прекрасным литературным языком, обладающие идейно-композиционной целостностью, сочетающие в себе поэтическое описание приленской природы с историософскими размышлениями о судьбе края и его научным исследованием, записки Нила (Исаковича) могут быть отнесены к лучшим образцам жанра литературного путешествия. Не случайно они, как и в целом научное и литературное наследие архиепископа, неоднократно обращали на себя внимание исследователей [14, 21, 22]. Писала о них как о шедевре восточносибирской путевой литературы и автор настоящей статьи [23, 24]. «Путешествие по Лене» Иакова (Домского), напротив, еще никогда не становилось объектом специального исторического или литературоведческого анализа. Вместе с тем путевые записки владык имеют много общего. Иногда совпадение не только мыслей, но и создаваемых образов (прежде всего, образа Лены) выглядит просто удивительным. Однако мы не располагаем сведениями о каком-либо факте заимствования (хотя теоретически Иаков мог быть знаком с опубликованным много ранее сочинением Нила). Причиной такого сходства, скорее всего, являются общность фактического материала (владыки проходят практически одним и тем же миссионерским маршрутом по Лене), а также жанровая стратегия миссионерских путевых записок, о которой к концу XIX столетия можно говорить как об уже оформившейся. Практика ведения путевых записок, журналов, дневников была распространена среди местного православного духовенства, будучи продиктована исполнением служебных обязанностей. Так, владыки регулярно обозревали свои епархии, что законодательно было закреплено еще в Духовном регламенте Петра Великого: «.подобает епископу в год или в два единожды обойти и посетить епархию свою. И есть сего, кроме многих иных (причин), великий образ Павла Апостола, яко же является в деяниях.» [25]. Предписание неукоснительно соблюдалось и в дальнейшем. Ввиду строгих требований к документообороту в церковной среде обстоятельства поездок обязательно фиксировались в письменной форме - либо самими владыками, либо кем-то из сопровождавших их лиц. В таком же порядке составлялись отчеты не только о владычных, но и обо всех миссионерских поездках, которые затем передавались на рассмотрение к начальникам миссий и епархиальным архиереям, а от них - в Синод. Писались отчеты, как правило, в форме путевых дневников или журналов. Помимо необходимой официальной информации (описание посещаемых приходов и церквей, совершаемых служб и треб, изложение содержания проповедей и катехизаторских бесед, сведений о крещеных инородцах), не возбранялись и сведения иного характера: рассказы о примечательных дорожных происшествиях и встречах, научные наблюдения, описания природы, авторские размышления и т.п. Более того, практика показывает, что именно такие, богатые научным или публицистическим содержанием, миссионерские дневники и журналы избирались для публикации в епархиальных ведомостях и других церковных изданиях. И записки архиепископа Нила, и путешествие епископа Иакова совершенно очевидно представляют собой не спонтанные дневниковые записи, а литературно обработанные тексты, обладающие внутренним сюжетом и ведущие читателя от первых, непосредственных дорожных впечатлений авторов до сделанных ими концептуальных исторических обобщений. Исходным для обоих писателей (несмотря на то, что Иаков большую часть своей жизни провел в крае) является восприятие сибирского пространства как чужого, отличного от остальной России и вызывающего щемящее чувство пустоты и одиночества. «От Обской переправы до Томска слишком 150 верст. Но, проехав это протяжение, оставляешь в памяти лишь то, что не видел ничего. Ибо ни один предмет не делает впечатления, могущего занять мысль или чувство», - пишет Нил (Исакович) [20. C. 43]. Иаков (Домский) отмечает, что «проезжающего из центральной России в Сибирь одолевает чувство сиротства и одиночества. Места пустынные, встречи с людьми неожиданные. Села и города редки и представляются взору сразу, как говорится, без предисловий, без загородных домов и построек.» [9. 1887. № 12. C.189]. Нил дает весьма нелестную характеристику сибирских городов, сравнивая их с большими деревнями («.город Колыван хуже порядочного русского села. По мнению моему, городам таким сто раз лучше не быть, дабы проезжие, особенно иностранцы, не имели повода вносить их в путевые свои журналы и распространяться в описании ничтожества их») [20. C. 41]. Иаков как будто вторит ему: «Олёкма город по имени; по существу - большая деревня.»; «Якутск. город, хотя и старинный, но не лучше деревни; только храмы каменные и монастырь, обведенный стенами, напоминают о городе областном в далекой Сибири» [9. 1887. № 14. C. 221]. Но особенно поражает владык бедственное положение коренного населения. По характеристике Нила, сибирская природа - «великан», но «сам человек, витающий здесь среди терния и волчцев, носит образ тени, готовой явиться к Харону не сегодня, так завтра» [20. C. 288]. Наблюдая во время своего путешествия чрезвычайную нищету, голод и болезни, распространенные среди коренного населения, Нил, по сути, приходит к выводу, что многие племена находятся на грани физического вымирания. Такие же неутешительные наблюдения делает почти полвека спустя и Иаков: «...из подходивших ко мне на благословение некоторые были слепы, другие хромы, на костылях, третьи прокаженные. У многих тунгусов от крайнего неряшества на головах парши, струпья и волосы вылезли. Все они живут в юртах и шалашах, питаются рыбой без соли, одеты нищенски, оспы не прививают и носят отпечаток скорби, лишений и страданий; к тому же, за отсутствием священников, многие умирают без крещения и напутствия, о чем весьма сожалеют родственники умерших» [9. 1888. № 7. C. 104]. Таким образом, «. племя, значительно умалившееся, чрез несколько десятилетий исчезнет от эпидемий, лишений и сурового климата» [Там же. C. 105]. Проблема отношения к другой культуре является одной из центральных не только в записках епископа Иакова и архиепископа Нила, но и в сочинениях практически всех сибирских миссионеров, причем отношение это далеко не всегда позитивно. Следует признать, что Иаков рассматривает якутов и другие коренные народы с цивилизаторских позиций, исключающих признание их культурной самобытности. Свое представление об их отсталости он выводит на основе якобы объективных наблюдений над физиологией: «У якутов, как и у монголов, лицевые кости очень развиты, а череп сплющен. Это физиологический признак веками развивавшегося инстинкта в преобладание над высшими силами души» [Там же. 1887. № 12. С. 190]. Язык якутов, с его точки зрения, довольно примитивен: «. Вместе с тем услышал якутскую речь, благозвучную, при быстром произношении, и поражающую грубыми словами при медленном говоре. Язык нехитрый в филологическом отношении; ему выучиваются в год приезжающие из России центральной» [Там же. № 12. С. 190-191]. Поражают Иакова и грубые нравы местных, проявляющиеся, в частности, в отношении к животным: «К крайнему удивлению и доказательству варварства якутов, я заметил жестокое обращение их с животными. Лошади всю зиму остаются на подножном корму. Волам продевают сквозь ноздри кольцо. и что должно чувствовать бедное животное, особенно на морозе в 52°. Ужели нет здесь книг и проповедников, которые научили бы этих дикарей чувству сострадания и милосердия христианского?..» [Там же. № 13. C. 199] При этом коренное население, что удивительно для автора, не стремится перенимать более цивилизованный и практичный бытовой уклад русских: «.мы и живем, как предки, и думаем, что ладно». - «Да как же ладно. Вы видите у русских столы в аршин высоты, а у вас столы низкие, наравне с нарами, так что пред ними надо нагибаться, чуть не на колени ставать! И многое у вас так непрактично и крайне неудобно». - «Что же делать? мы не умеем иначе; а сами дорасти умом до всего этого не можем» [9. 1887. № 12. С. 192]. Все эти темы, только намеченные в «Путешествии по Лене», будут развиты Иаковом (Домским) в его продолжении - путевых записках (без заглавия), опубликованных в «Якутских епархиальных ведомостях» в 18881889 гг. [Там же. 1888. № 19. С. 301-304; № 20. С. 308-313; № 21. С. 326336; № 22. С. 340-341; 1889. № 1. С. 3-9; № 2. С. 22-26; № 3. С. 37-43; № 4. С. 50-54; № 5. С. 68-75; № 7. С. 98-105; № 8. С. 114-126; № 10. С. 151-159; № 11. С. 167-172; № 12. С. 181-190] и посвященных описанию быта, традиций и нравственного состояния якутов. Это уже не мемуарное, а собственно научное, этнографическое сочинение, в котором автор стремится к максимально объективному изложению материала в виде отдельных рубрик: «Якутский мир», «Обстановка юрты, костюм и пища якутов, езда на оленях», «Домашний быт», «Семейная жизнь якутов», «Суеверие и нравственная косность якутов», «Предрассудки, развращающие нравственность», «Предрассудки, наносящие ущерб хозяйству» и проч. Единственным выходом из этого бедственного положения владыке Иакову видится изменение традиционного бытового уклада и фактическая русификация местного населения: «Главною бедою простого народа я признал невежество, следовало его вывести из юрты - хлева скотского и образовать умственно и нравственно» [Там же. 1887. № 13. C. 200]. Это утверждение звучит рефреном к высказанному ранее архиепископом Нилом: «... пора номадам нашим начать исход, как из некоего Египта, из облежа-щего их мрака и идти во след народов, а паче Православной Руси, к нравственному, умственному и материальному преспеянию» [20. C. 296]. В «Путешествии по Лене» Иаков (Домский) возвращается и к теме сибирской ссылки и каторги, поднятой им в очерках «Сибирь и Пермь». В Якутии, где сложно найти образованных людей, политические ссыльные в качестве писарей, врачей и проч. становятся непосредственным окружением епископа и входят в его свиту. Подобное сближение заставляет его более пристально взглянуть на нравственное состояние этих людей и сделать о нем неутешительные выводы. Образованность в них сочетается с полной безрелигиозностью, практически не встречающейся среди простолюдинов, что только усугубляет их преступные наклонности: «Образование и знание законов расходуется на обманы и сутяжничество! Остроумие и дар слова - на пасквильные стихотворения и ядовитые сатиры! Художество и живопись - на бесстыдные карикатуры и подделывание - ассигнаций!.. Пусть из этих уроков научатся пренебрегающие правилами религии, что всегдашнее нарушение их весьма опасно. Обращаясь в привычку, оно ведет к оскудению нравственных чувств и отупению самого острого и восприимчивого разума...» [9. 1887. № 17. С. 263-264]. Продвигаясь вглубь Сибири, владыки не только критически оценивают существующее положение, но и думают о мерах к его улучшению. Развитие цивилизации невозможно без развития науки, и записки архиепископа Нила содержат прямую критику современного ему состояния изучения Сибири: «Заводить речь о путешественниках, посетителях стран чуждых для России, не имеем ни причины, ни надобности. Но не тяжко ли слышать, что и русские ученые, начавшие, с 1638 г., по обязанностям своего звания посещать дальние окраины Сибири, не написали о них почти ничего дельного» [20. С. 442]. Пытаясь восполнить этот пробел, Нил сам активно занимается геологическими наблюдениями, о которых подробно пишет в записках. Установка на научное наблюдение читается и в тексте Иакова (Домско-го): «.я запасся и разными книгами, как для развлечения, так и для объяснения непонятных явлений природы. Меня по-прежнему занимали геология, минералогия и вопросы, какою силою поставлены горы и утесы по р. Лене?» [9. 1888. № 6. С. 94]. Само путешествие интересно для него возможностью «приятного» сочетания впечатлений, наблюдений и размышлений: «.я искал развлечения в книгах и объяснения виданных мною явлений природы. Так проведено время путешествия в смене приятных впечатлений, наблюдений опытных и теоретических!» [Там же. № 5. С. 75]. Основной научный интерес, как и у Нила, составляет геология: геологическим вопросам автор посвящает целые главы («Какою силой поставлены берега реки и соседние горы» [Там же. № 8. С.126-128]; «Возрасты коры земной, обитаемой нами, и произведения ее» [Там же. № 11. С. 169-172]). Не пытаясь оценить научный вклад архиереев в развитие геологии, отметим само стремление к исследовательской деятельности, характерное не только для сибирских иерархов, но и рядового духовенства, активно сотрудничавшего с СОИРГО, а также зачастую ведущего самостоятельные исследования в области истории, географии, этнографии. От научных наблюдений над Сибирью авторы движутся к созданию ее поэтического образа. Записки Нила, обладавшего несомненным литературным даром, который позволяет говорить о нем как о выдающемся духовном писателе, насыщены поэтическими обобщениями и лирико-медитативными моментами. Вот лишь два примера: «Полночь. Стоим у Туруцкой деревни. На берегу под утесом пылает костер. В кораблике моем горит свеча; на столе лист бумаги, готовый к принятию ощущений моих. Каковы же в эту пору ощущения? Думаю, они не далеки от тех, которые водили пером Юнга, когда писал он ночи свои; или же от тех, воодушевленный которыми Овидий сказал о человеке: Mente Deos adiit, et quare natura negavit / Visibus humanis, oculis ea pectoris hausit. Он к Богу мыслию восходит, / А сердцем ощущает, / Чего не досязает / Очей его взор бренный» [20. С. 129-130]. Или: «.пред Синским же хребет сей является в дивном величии своем. Под влиянием такого света охристые скалы казались багряновидными. Фантастические их формы, обыкновенно скрывающиеся в густоте атмосферы, стояли перед нами будто на картине, изменяя постоянно светотени свои. Напрасно пытался я привести к началу единства зримые мною формы. С каждою переменой со стороны зрителя позиции видоизменяется перспектива, представляя новые и новые виды» [20. С. 253]. Тексты Иакова (Домского), на наш взгляд, поэтически менее выразительны, но и в них встречаются образные, картинные описания, удивительно напоминающие стиль его предшественника: «.был вечер весьма жаркий и тихий. По обе стороны широкой реки подымались к небу высокие утесы, изжелта-красные и заросшие густым лесом. Они отражались по всей реке, извиваясь в глубине ее желтыми и длинными полосами. На краю далекого горизонта протянулся мыс зеленым полем; за ним разлилась река и расстилалась синею пеленой; далее едва приметна была темная черта соснового леса. Эта длинная черта, наподобие рамки, ограничила и резко очертила все разноцветные полосы и линии громадной картины. потухающие лучи, как бы намеренно, по правилам живописи и перспективы, распределяли колорит, изменяясь в своем цвете, окрашивая весь горизонт розовым блеском, фиолетовым, багровым, желтым и ярко золотым. Удивляясь этой панораме величественной реки, я вспомнил изречение Горация: "натура есть сама поэзия!" и Платона, назвавшего солнце "учителем живописи"» [9. 1888. № 5. C. 73-74]. Основой эстетической целостности «Путевых записок» архиепископа Нила являются пронизывающая все повествование мысль о необходимости установления гармонии между природой и цивилизацией и наличие внутреннего сюжета постепенного одухотворения, сакрализации и принятия изначально чуждого для автора сибирского пространства: «Не могу не сознаться, что, оставляя Якутскую область, чувствовал я непонятную для меня самого грусть. Не заключалась ли таинственная причина в безмерности ее пространства. Ибо известно, что все абсолютно великое, начиная от мира звездного до океана и пустынь Ливийских, безотчетно влечет к себе взор и внимание человека и никогда собой не наскучивает» [20. C. 430]. «Путешествие по Лене» епископа Иакова также обладает целостностью, но, в отличие от текста архиепископа Нила, более лиричного и интровертиро-ванного по своей сути, текст Иакова больше направлен вовне, на предполагаемого читателя, к которому автор обращается с проповедью. Будучи историком русского проповедничества, Домский, очевидно, сам прекрасно владел его искусством, в основе которого - способность в непосредственных впечатлениях и образах действительности обнаруживать духовные параллели и символы, необходимые для нравственного поучения: «Вода - подвижная стихия и непостоянная. Своею подвижностью она изображает непостоянство жизни. Широкими видами в розовом цвете и спокойствием она отображает привлекательные стороны жизни, с ее надеждами и обольщениями, а бурею и грозой во тьме - ее опасности и тревоги, и дает урок не забываться в счастье.» [9. 1888. № 8. С. 124-125]; «Это описание бури и рассказ о весле, удержанном восьмью человеками, эта картинность в борьбе разумной силы с яростью и волнением бессознательной стихии оживили в памяти когда-то сделанные наблюдения над обществом, волнуемым страстями, в борьбе со властью и законом.» [Там же. № 6. С. 87-88]. При этом сам автор поясняет сущность своего метода: «...психологические наблюдения, вызванные текущей жизнью, смутно предносились в теории, ускользающей из памяти и готовой улетучиться. В случайном рассказе о водной буре и наглядном образе весла, противодействующего волнам, они нашли себе приличный образ и воплощение и вновь предстали в уме олицетворенными, с силой убеждения, которое действует неотразимо на чувства и волю» [9. 1888. № 6. С. 90]. Подобные поэтические параллели позволяют Иакову (Домскому) выйти на уровень историософского обобщения о взаимосвязи природных и исторических процессов в их духовно-нравственном смысле: «В раскрытии своих намерений и целей природа идет медленным путем, для нас пока недоступным... Эти цели - извлечение даров, сокрытых в воде и земле, извлечение умственных сил в борьбе с природою и благоденствием человечества. Для достижения этих целей природа, по данным ей законам, периодически изменяет климаты, очертание морей и суши, а вместе с тем направление торговли и просвещения. Не станем же судить о будущем состоянии нашей страны по теперешнему ее виду» [Там же. № 19. С. 295-296]. Несмотря на все критическое отношение, прогноз епископа Иакова относительно будущего Якутии как самой отсталой и дикой части Сибири выглядит довольно оптимистично: «Под влиянием столь благоприятных условий к возрождению страны, угнетенной суеверием и нравственным нестроением, начат второй период общежития, который можно назвать периодом школы и просвещения народа. Ему предшествовал долгий период жизни дикой и неряшливой, который уместно назвать периодом юрты и неразлучного хотона (скотского хлева), унижающих человеческую природу. Будущим векам предстоит задача раскрыть положенные нами семена просвещения и осчастливить наш темный и бедный край» [Там же. С. 299-300]. Подводя итоги, следует отметить разнообразие тех жанрово-стилистических форм, в которых раскрывается образ Сибири в сочинениях двух церковных деятелей XIX столетия, что свидетельствует не только о содержательном потенциале самой темы, но прежде всего о высокой образованности, широте мышления, разносторонних интересах и несомненном литературном таланте самих авторов, что позволяет причислять их к кругу выдающихся духовных писателей и ученых своего времени. Изучение их жизни и творчества ведется в рамках проекта Иркутской областной универсальной научной библиотеки им. И.И. Молчанова-Сибирского по подготовке биобиблиографического словаря «Православные духовные писатели Восточной Сибири XVIII - начала XX века» [26]. Основная цель словаря - выявление и описание сочинений сибирского православного духовенства, рассматриваемых как неотъемлемая часть дореволюционного регионального историко-литературного процесса.

Скачать электронную версию публикации