The food code of Greek phraseology: the phytonym "cucumber".pdf Фразеология имеет особую культурологическую ценность в системе любого языка [1. С. 67], являясь своеобразным хранилищем мировоззрения народа, его взглядов и идеалов. Фразеологические единицы (ФЕ) связывают язык с внеязыковой действительностью, что отражает и его аутентичность. Как пишет Ю.П. Солодуб, основу их семантики составляет фразеологический образ, в котором сохраняется национальная специфика ФЕ, так как он опирается на реалии, присущие только одной конкретной нации [2. С. 57]. С точки зрения антропоцентрического подхода к изучению языка такие образы и образные системы формируют так называемые коды культуры, которые представляют собой национально окрашенные «образные коды» [3. С. 83], выражающиеся при помощи совокупности языковых средств и регулярно воспроизводящиеся в речи. Образность в этом ключе понимается как «лексико-семантическая категория, обобщающая свойство единиц лексико-фразеологического уровня, проявляющаяся в их способности обозначить определенное явление внеязыковой деятельности (предмет, свойство, процесс, ситуацию) в ассоциативной связи с другим, нетождественным обозначаемому, явлением на основе их реального или мнимого сходства посредством метафорической внутренней формы языковой единицы» [4. 40]. В этом свете для каждой культуры типовыми выступают представления, выражаемые через образы, формируемые из первичного значения слова и его вторичной интерпретации на основании сходства обозначаемых образов, реальных или мнимых их характеристик. Например, в греческих словосочетаниях у^ико xoai (gliko tsai - сладкий чай) - у^ико vepo (gliko nero - пресная вода) - у!ико хацоуеХо (gliko khamoghelo - милая улыбка) в первом случае прилагательное уХико^ (glikos) употребляется в прямом значении, реализуя лексико-семантический вариант (ЛСВ) 'сладкий, содержащий сахар', во втором случае (пресный) передаёт семантику 'не содержащий соли', а в третьем употреблено в метафорическом значении, реализуя ЛСВ 'милый, вызывающий приятные ощущения'. Основа любого культурного кода - символ как «итог смыслового развития знака в культуре», который является знаком «для устойчивого и регулярного воплощения ценностного содержания культуры, ее основных категорий и смыслов» [5. С. 211]. ФЕ в лингвокультурологии играют важную роль, так как создают особую символику окружающего мира. «Этот не-сколькословный языковой знак способен не только образно описывать происходящее, но и воплощать в себе устойчивые смыслы, которые являются частью семантики данного знака и извлекаются из него при употреблении фразеологизма в речи» [Там же. С. 197]. Таким образом, ФЕ наряду с другими средствами образной номинации (ср., напр., различные тропеи-стические средства: метафоры, сравнения и пр.) берут на себя функции по отображению и выражению материальной, духовной и языковой картины мира человека и нации в целом. С историей человеческой цивилизации как таковой и каждого народа в отдельности неразрывно связана история еды: пищевые продукты - одна из основных движущих сил истории человечества, и вопрос питания появляется на самом раннем этапе его развития. Прием пищи неотъемлемо присутствует во всех областях межличностных и общественных отношений, с едой связаны важнейшие ритуалы и культы в человеческой жизни. «Еда - это важный фактор национального самосознания и основной элемент идентичности: этнической, религиозной, социальной» [6. С. 11]. В современном обществе еда и все связанное с ней складывается в единый концепт, метафору освоения окружающего мира, и процесс современной коммуникации все больше приобретает характер глюттонический [7], т.е. связанный с потреблением пищи и поддержанием жизни. Одним из наиболее распространенных культурных кодов является пищевой (или кулинарный) код: кулинария, гастрономия и еда в целом служат для обозначения целого комплекса различных образов (социальных, семейных, религиозных отношений, опосредованное восприятие природы и пр.), что дает возможность для подробного изучения лексико-фразеологического состава этого кода. В восприятии человека «пища выступает как посредник между природой (космосом) и человеком (социумом, культурой) и вместе с тем как мерило ценности, как средство социальной коммуникации» [8. С. 60]. При этом пищевой код «находится в тесном взаимодействии с другими культурными кодами» [9. С. 211], в том числе и с анималистическим, включающим фитонимический код. Одним из элементов формирования пищевого кода являются названия растений, или фитонимы, составляющие значительную часть греческого пищевого кода. В буквальном значении они представляют собой определенные ботанические реалии и уже в метафорическом смысле выступают в качестве воплощения какого-либо явления или свойства. Как пишет Н.Д. Петрова [10. С. 29], символика растений одна из самых древних и в основе ее формирования лежит распад мифологического мышления, тесно связанного с обожествлением природных реалий, и сравнение, которое человек проводит с предметами и явлениями окружающей действительности. В результате такого сравнения создается символический код природных явлений, что способствует формированию концептуальной картины мира, а символика растений приводит к появлению ботанических символов, или фитонимов. С точки зрения семантической символики фитонимы могут быть разделены на узуальные и окказиональные. Узуальные (или константные) образовались на ранней стадии формирования человеческого сознания и доступны пониманию разных народов и национальностей. Окказиональные представляют собой отражение свойств и качеств, которые приписывает фитонимам человек [Там же]. Узуальным символам присущи постоянство и стойкость признака, а окказиональные символы, обладая динамическим характером символики, сужают или расширяют сферу своего применения, постепенно теряя ассоциативные связи [Там же]. При этом у каждого народа может быть своя окказиональная символизация [11. С. 132], и это связано с различным восприятием окружающего мира и разнообразием культур. Различные фитонимы формируют так называемое образное лек-сико-фразеологическое поле, где каждая лексема фигурирует в различных значениях, которые объединяются на основании «единства исходного мотивирующего образа» [8. С. 208]. В греческой фразеологии фитонимическая тематика развита весьма широко, достаточно лишь упомянуть такие примеры, как fiapv nendvi (vari peponi) букв. «тяжелая дыня», метафорически (мтф.) «насупившийся (человек)»), то /л^Хо кёфте1 колю апо тц щХш (to milo pefti kato apo ti milia) (букв. «яблочко падает под яблоню», мтф. «они очень похожи, они родственники», ср. рус. «яблочко от яблони недалеко падает»), aпоv5а^а та k&xava (spoudea ta lakhana) (букв. «важная капуста», мтф. «что за чепуху ты несешь») и т.п. Фитонимы весьма разнообразны и отражают различные функции, используясь как константные или окказиональные символы, передают все богатство менталитета греческого народа. Обращаясь к такому элементу пищевого кода, как фитоним «огурец», следует отметить, что эта лексема существует в лексическом поле греческой нации с древних времен. При этом наименование огурца в древнегреческом языке архаической и классической эпохи первоначально не имеет ничего общего с современным его названием ayyovpi (angouri). В древнегреческих текстах этот овощ называется словом ткиод (sikios), которое употребляется в сочетании со словом nenrnv (pepon), что вполне могло означать любой овощ из разряда тыквенных - дыню, кабачок и пр. На основании сохранившихся упоминаний огурца в древнегреческих текстах (согласно анализу, проведенному по базе TLG [12]) этот фитоним сразу же воспринимается как продукт питания и встречается или в описаниях застолья (ср., напр., Аристофан, фрагменты комедий (4 упоминания) Афиней «Пир мудрецов» (19 упоминаний) и пр.) или же в трактатах медицинского содержания Галена, Эвсебия и пр. Весьма часто также подчеркивается качество этого овоща как содержащего семена: ср., напр., у Гесихия - jueyag ткио; (meghas sikios - большой огурец) - апер^атга; (spermatias - (огурец) с семенами) (Hesychius Lexicogr., Lexicon (П - Q) (4085: 003)) или же не содержащего семян («ткид; каг nenmv avev год алер/иато;» (sikios kai pepon anev tou spermatos) (огурец и дыня без семян), Phaenias Phil., Fragmenta 46, 2). Огурец в древнегреческих текстах (в частности, в текстах медицинского характера, ср., напр., трактат II в. н.э. «De rebus boni malique suci», написанный знаменитым римским врачом Галеном) воспринимается как освежающий овощ, который плохо переваривается и может вызвать расстройство желудка. Современное наименование огурца как ayyovpi (angouri) появляется в медицинских трактатах II в. н. э. и перечисляется среди овощей в различных рецептах (Anonymi Medici Med., De urinis in febribus 2, 323, 13: трощ Se абтф еатю пааа щура каг бура Ыапа тапер ypvaokaxova каг /лакауц каг awovpia каг китраууоира (trofi de auto esto pasa psikhra kai hygra diaita khris-olakhana kai malakhe kai angouria kai kitrangoura) (а питанием же ему следует любую холодную и влажную диету, как, например, лебеду, мальву, огурцы и цуккини26)). Псевдо-Гиппократ в медицинском трактате пишет: «...oi Se ornvoi tfyovv та ayyovpia та ц^ера Sio^p-nTi^ eioi кавалер oi nenove;, akk' ^vcawmi ёке^а^ ката tfv ovoiov каг Sia тодто paSim; Slафвe^povтаl ev уаатрг (oi de sikioi egoun ta angouria ta hemera diouretika eisi kathaper oi pepones all'hettontai ekeinon kata ten ousian kai dia touto radios diaftheirontai en gastri) (а огурцы, то есть окультуренные огурцы, являются мочегонными, как и дыня, но по сути более действенны, поэтому быстрее перевариваются в желудке)» (Pseudo-Hippocrates Med., Пер! 5шфора^ троф

Скачать электронную версию публикации