No, I am not lying vs. No, I am lying: Traditional culture in the mirror of predicates of profane speech .pdf 1. Homo loquens. Человек, будучи существом говорящим8, сопровождает речью все акты интеракции, и вполне очевидно, что подлинное взаимодействие между людьми без речи вообще невозможно. Однако доля речевого компонента в структуре той или иной деятельности регулируется национально-культурными нормами. Впервые, видимо, внимание к этому привлек в 1952 г. К. Леви-Стросс: «Во время дискуссий ни разу не рассматривалась проблема конкретного отношения какой-либо культуры к ее языку. В качестве примера обратимся к нашей цивилизации, где речью пользуются, так сказать, неумеренно: мы говорим кстати и некстати, нам достаточно любого повода, чтобы выражать свои мысли, задавать вопросы, комментировать. Это злоупотребление языком совсем не универсально, оно встречается не так уж и часто. Большинство культур, называемых нами первобытными, часто пользуется языком весьма бережливо. Там не говорят где попало и о чем попало. Словесные выражения там часто ограничены предусмотренными обстоятельствами, вне которых к словам относятся экономно» [2. С. 64]. Глава структурализма, как видим, поставил вопрос в диахроническом ключе, сравнивая стадиально различающиеся культуры, но и на синхронном срезе подобные отличия оказываются существенными, о чем позже писал Д.Х. Хаймс [3]. Вместе с тем следует учитывать, что на национально-культурных нормах речевого поведения сказываются и конфессиональные постулаты. Т.И. Вендина [4] настаивает на том, что русская элитарная культура и народная традиция, т.е. отечественная культура, взятая как универсум, формировалась не просто под влиянием христианской этики Средневековья, но конкретно кирилло-мефодиевского наследия. На этом же основании B.Н. Топоров [5] отмечает «словоцентричность»9 славянского мира Средневековья, который, впрочем, не был абсолютно монолитным, и Н.Б. Мечковская [6] противопоставляет «словоцентричности» русских «недоверие или равнодушие к слову» белорусов. С другой стороны, в восточнославянском ареале столетиями ощущались отголоски исканий и учений раннехристианских гностиков и мистиков, была воспринята духовная практика исихазма. «Византийские, афонские и киеворусские исихасты отказом от говорения, речения, «слова будничного» аскетически и эстетически приближались к сакральному содержанию тишины, молчанию, внутреннему постижению Слова Божьего. Ведь произнесенное слово теряет свое метафизическое содержание, становится пустой звуковой оболочкой - мысль изреченная есть ложь» [7. C. 120]10. В послевизантийский период исихазм стал феноменом культуры как таковой - не только тех ее форм, которые принципиально не существуют без вербальной речи, как философия, литература, но и тех, которые опираются на несловесные коды, - живопись, архитектура [7]. Носители традиционной культуры в бесчисленных селах и деревнях России не были знакомы с догматами и принципами исихазма, разделяемыми в Оптиной Пустыни, Сарове, на Валааме, но основные конфессиональные тексты, бесспорно, были известны и неграмотным людям. Так, например, в повседневном исповедании грехов11 после общей формулы: ИсповЬдаю вся моя грЬхи, яже содЬяхъ во вся дни живота моего, и на всякий часъ, и въ настоящее время, и въ прешедшия дни и нощи, дЬломъ, словомъ, помышлениемъ... - перечисляются 23 вида прегрешений. Из них 5, трактуемы как грехи против ближнего и против себя самого, прямо связаны с речевым поведением. Это «празднословие», а также «прекословие», «оклеве-тание», «осуждение», «неправдоглаголание». Таким образом, под категорию греха подведены лживая, пустая и неуместная речи. Если исходить из аксиомы, что лексически типизируются в первую очередь отступления от всех норм и идеалов - от уровня телесного, плотского до уровня душевного и духовного, то показателен набор концептов русской лингвокультуры с именем «слово»: БЛАГОСЛОВЕНИЮ противостоят БАСНОСЛОВИЕ, ГОЛОСЛОВИЕ, ЗЛОСЛОВИЕ, МНОГОСЛОВИЕ12, ПРАЗДНОСЛОВИЕ, ПРЕКОСЛОВИЕ, ПУСТОСЛОВИЕ, СКВЕРНОСЛОВИЕ, СЛАВОСЛОВИЕ3, СРАМОСЛОВИЕ, СУЕСЛОВИЕ13, а также СЛОВОБЛУДИЕ14, СЛОВОИЗВЕРЖЕНИЕ, СЛОВОПРЕНИЕ и СЛОВЕСА2. (Ср. нейтральность не столь многочисленных научных понятий типа богословие, послесловие, предисловие, сословие, а также словоизменение, словообразование, словосочетание, словоупотребление, словоформа). «Это восприятие вошло в плоть и кровь русской культуры, превратилось в ее повседневный компонент, определяющий ее жизнь», - полагает Т.И. Вендина [4. С. 39]. Справедливость такого вывода не раз подтверждали «высокие тексты» национальной литературы. Например, оно преломилось в каждому известном из школьной программы пушкинском противопоставлении грешного языка, и празднословного, и лукавого, языку, предназначенному пророку, чтобы жечь глаголом сердца. Отзываются ли, отсвечивают ли эти этические постулаты в «низких текстах», порождаемых в повседневной жизни носителями традиционной [речевой] культуры, социальную базу которой всегда представляло крестьянство? 2. Коммуникативная этика. Речевые нормы, свойственные диалектным коллективам, или «языковым сообществам» (по Л. Вайсгерберу)15, описаны О.Ю. Крючковой, Р.Ф. Пауфошимой, С.Е. Никитиной, Е.В. Иванцовой, Р.Н. Порядиной и др. Однако прежде всего следует назвать работы В.Е. Гольдина, предложившего сам термин «традиционная сельская культура речевого общения» и обратившегося к «месту речи в составе деятельности и характеру рефлексии диалектоносителя над речью» [8]. Основные положения, развиваемые В. Е. Гольдиным, кратко можно передать следующим образом. «Злоупотребление языком» (в терминах К. Леви-Стросса) у носителей традиционной культуры ограничено рядом установок: (1) знания, сформированные непосредственной предметно-практической деятельностью, считаются более достоверными и важными, чем полученные в дискурсивной практике (исключая фольклорные и сакральные тексты)16; (2) плоды стереотипного жизненного опыта не требуют развернутого 1 речевого выражения ; (3) правдивость (искренность) нуждается в постоянной декларации, в специальных показателях данной речевой стратегии17 [10]. Вместе с тем представляется, что последний тезис требует некоторой оговорки. В русской традиционной культуре, конечно же, действует наднациональный общеэтический запрет на сознательное говорение неправды. Вместе с тем ее установки, дискурсивно развернутые в паремиях, амбивалентны, а иногда асимметричны (Было бы кому врать, а слушать станут; Не хочешь слушать, как люди врут, ври сам; Люди врут - только спотычка берет, а мы врем, что и не перелезешь; Что меньше врется, то спокойней живется; Вранье не введет в добро; И враньем люди живут да еще не ухвалятся). Нормативные ориентиры крестьянского сообщества далеко не во всех ситуациях приветствуют выражение, обнародование что называется «в глаза» своих сомнений в правдивости информации собеседника. Показательны записи, сделанные диалектологами задолго до работ Дж. Лича и Г.П. Грайса, в которых информанты фактически формулируют максиму согласия (Придакивать должны. Тот плохой человек, который не при-дакиват... Придакивай, хто и врёт (с. Трубачево Шегарского р-на Томской обл. в 1958 г.) и максиму качества и релевантности информации (Бу-робить лишно я не могу, а правду и по делу говорить люблю (с. Рыбало-во Кривошеинского р-на Томской обл., 1959 г.). Однако конвенции и нормы той или иной культуры относительно вербального поведения бытуют не только в дискурсивном развертывании18, они предсказуемо «закодированы» в глаголах, именах и сверхсловных единицах (перифразах), обозначающих речевую деятельность в целом и отдельные речевые акты, как, например, придакивать и болтать в приведенных выше примерах. Такие лексемы-дескрипции разных аспектов вербальной передачи информации группируются исследователями по нескольким основаниям ([12-14]; см. также (ТСРГ)). 3. Предикаты профанной речи. Данная статья сосредоточена на сегменте глагольной лексики, который представлен агентивными (поведенческими) предикатами речи, сопряженными с этическими моментами19. Н.Б. Мечковская встраивает их в очень широкое понятие «метаязыковые глаголы, обозначающие процессы устного общения» [12]. Для учета дея-тельностного фона в 1992 г. предложила свои термины Н.Д. Арутюнова -речеповеденческие предикаты, которые «характеризуют и содержание высказывания со стороны его истинности, и говорящее лицо со стороны совершенного им действия» [15. С. 588]. В более поздней ее работе добавлен важный для нас тезис: «Истинностная оценка выражается преимущественно грамматически (модальностью), этическая - лексически» [16. С. 572]. В древне- и старорусских памятниках, т.е. в «высоких текстах», речевые акты, обозначенные глаголами говорения20 по параметру истинности, могли маркироваться несколькими способами. На лексическом уровне «раздельнооформленно» данную характеристику эксплицировали существительные в В.п. в функции дополнения правда, истина, лжа / ложь, неправда, а также наречия право, неправо, истинно, лестно, по криву, хуль-но и т. д. Аналогично обозначались бессмысленность, пустота или же непотребность сказанного [18], вновь подпадающие под негативную этическую оценку. Кроме того, в этот период функционировали калькированные композиты с прозрачной внутренней формой, которые характеризовали содержательную сторону передаваемой информации и отчасти ее количество (велерЬчствовати, велерЬчевати, 'хулить, поносить', 'хвастаться', ве-лерЬчить 'говорить много и красиво', 'пустословить', великорЬчевати 'быть многоречивым', злорЬчити, злословити, злословесити, злословесо-вати, злоязычествовать 'злословить, клеветать' [18], пусторЬчити 'вести пустые разговоры', пустословити 'пустословить', пустошнословити 'говорить пустое, празднословить' [СРЯ]). К настоящему времени они, за исключением злословить, в русском языке устарели. Что касается профанной устной речевой коммуникации (за пределами фольклорного и обрядового дискурса), которая заполняет пространство повседневности, сопровождает обыденную жизнь, порождая «низкие» тексты, то ее веками обслуживали и отчасти продолжают обслуживать и сегодня бесчисленные говоры русского языка. Хотя для них характерны иные предикаты речи, вполне очевидно, что «речеповеденческие» глаголы находятся в зоне «актуального внимания», в «фокусе» традиционной культуры. Доказательством выступает высокая номинативная плотность этого участка лексической системы в любом говоре21. Выборка основного материала исследования сделана из 2-го (Б - Блаз-ниться) и 3-го (Блазнишка - Бяшутка) томов сводного СРНГ. Она дополнена данными Среднеобского диалектного архива и материалами, введенными в научный оборот указанной в статье литературой и рядом региональных словарей. Опираясь на тезис С.М. Толстой об «общей когнитивной (смысловой в широком понимании) основе диалектов одного языка»22[20. С. 115], мы получаем открытую лексическую группировку, образованную (а) общерусскими глаголами, (б) территориально ограниченными глагольными единицами русских народных говоров, а также (в) функционирующими в них диалектно-просторечными глаголами. Она представляет собой репрезентативный для решения поставленной задачи, хотя и искусственно ограниченный алфавитным порядком пласт предикатов, объединенных интегральной семой 'говорить', 'сообщать что-либо (сведения, мысли и т.д.) посредством речи' и семой адресативности [13] (подчеркнем, что для многих глаголов характерны и экспрессивно-оценочные семы). Дифференцированы данные единицы разноуровневыми семантическими компонентами, отражающими оцениваемое с точки зрения морали содержание и качество информации. Основания их классификации в целом можно свести к двум оппозициям: «соответствие / несоответствие сообщаемого действительности» и «содержательность / бессодержательность сообщаемого». Указанные параметры противопоставления выделены с опорой на дефиниции региональных диалектных словарей, фиксирующих состояние русских говоров преимущественно во второй половине прошлого столетия, и сводного СРНГ. Последний опирается на широкий круг источников сер. XIX-XX в. Часть помещенных в него материалов была уже осмыслена и описана лексикографами, другая выбрана из первичных записей живой диалектной речи, которые сделаны весьма различающимися по профессиональным навыкам собирателями. В результате авторский коллектив СРНГ признал, что «во многих случаях трудно определить, имеем ли мы дело с оттенками значения или же наблюдатели по-разному сформулировали одно и то же значение. Нередко также в источниках оттенки значения отделяются друг от друга неотчетливо нет уверенности в том, что за разными формулировками определения значений не скрываются реально существующие значения или их оттенки» [СРНГ. Т. 1. С. 13]. При этом способы семантизации лексем в СРНГ оказываются довольно разнородными, что будет показано дальше. 4. Оппозиты по достоверности. Итак, самую малочисленную из полученных нами групп создают глаголы, у которых в толковании эксплицирована только архисема речевой деятельности и не указаны компоненты, которые маркировали бы достоверность / недостоверность передаваемой информации. (Впрочем, в разных говорах современного русского диалектного континуума их семный состав может не совпадать.) Это диалектные и диалектно-просторечные единицы бавить, базлать, баить, байкать, ба-кать, бакудить, бакулить, балакать, балаять, бахорить, бачить, баю-нить, баять, бормотать, брехать, буровить, бякатъ. Они вербализуют немаркированный полюс первой оппозиции, т.е. сообщение «правды». Такое речевое поведение трактуется культурой как типичное, обыкновенное, рядовое, нормальное, привычное, ожидаемое. Перечисленные предикаты описывают профанную речь, передачу невысоко оцениваемого с точки зрения его важности содержания. Вчера сидим бормочем. Она пришла. Долго бормотали, потом сели ужинать (Пар. Гор. 1959). Аналогичные примеры употребления можно встретить в опубликованных записях практически любой диалектной системы: Ой, долго мы с тобой бормотали (амур.); Вечером баба на лавочке со старушками балакает (амур.); На вечёрках девки вяжут, а ребяты балакают с имя (амур.); Сидели, балякали до полночи (алт.); Мы, бывало, по всей ночи ба-талили (краснояр.); Байкали по деревне, что зямлю надо вновь делить (смол.); Садись, бахорь (киров.); Забегайте бахорить-то (перм.); Это так народ брехает (новг.); Ён, бавют, приде_ домой (псков.). Набаял ты дядя, мне диковинок-то три короба, да у тебя три дни слушать дак не переслушать (перм.). Как видим, данные диалектные глаголы речи оказываются семантическими аналогами функционирующих во всяком говоре наиболее частотных общерусских предикатов говорить23 и рассказывать, а также устаревшего в литературной подсистеме глагола сказывать. Выделенным оппозитом выступает говорение чего-либо неистиннного или лживого, т.е. отступление от этической и коммуникативной общечеловеческой нормы «правильной» коммуникации (П. Грайс, Д. Гордон и Дж. Лакофф, Дж. Лич, Н.Д. Арутюнова, Г.А. Копнина, Л.Е. Тумина и др.). Впрочем, ненамеренное24 искажение подлинного, настоящего положения дел, считаясь ошибкой, оплошностью, невольным заблуждением или неосведомленностью, незнанием, не подпадает под этическую регуляцию. Умысел же сказать неправду (мотивируемый самыми разными причинами: малодушием, страхом, опасениями или же более существенными в повседневной коммуникации тщеславием, завистью, неприязнью, жадностью, выгодой и т.д.) меняет все, и такое речевое действие мораль расценивает 2 как недостойное, порочное, гнусное, а религия - греховное . Полученное лексическое множество предикатов «сообщения неправды» оказывается более внушительным. Характеризуя его, отметим, что восходящий к и.-е. корню * faugh-, *lugh- глагол лгать с его довольно узким семантическим объемом в диалектном дискурсе остается практически невостребованным (красноречиво выглядит, например, его отсутствие в полных по типу среднеобских ВС и ПСДЯЛ). Зато общерусская лексема врать функционирует в нем активно. К.Г. Красухин [21] полагает, что исходным ее значением было 'колдовать словом, предсказывать', затем развивается 'болтать, говорить не то, что должно', а пейоративное значение 'лгать' имеет довольно позднее происхождение25. В словнике СДЯ глагола врати нет, СРЯ датирует помещенный контекст А онъ мужикъ очюнной вретъ и самъ себк не вЬдаетъ 1578 г. и формулирует лексическое значение глагола как 'говорить вздор, пусто-мелить'. САР фиксирует уже врать и вракать (снабжая последний вариант пометой «простонародное») в 3 ЛСВ: (1) 'суесловить, пустословить, болтать, говорить что на ум попадет'; (2) 'лгать, сказывать то, чего совсем не бывало'; (3) 'непристойное рассказывать о ком-либо'. В.И. Даль приводит самый широкий список предосудительных в разной мере коммуникативных целей, обозначаемых этим предикатом, и изменяет приоритетность лексических значений и их оттенков: 'лгать, обманывать словами, облыжничать, говорить неправду, вопреки истине; говорить вздор, небылицу, пустяки; пустословить, пустобаять, молоть языком, суесловить; хвастать, сказывать небывальщину за правду'26. То, что перечисленные значения могут до сих пор оставаться актуальными в некоторых говорах, показывает запись, сделанная в 1975 г. в селе Цыганово Зырянского р-на Томской обл. от Евдокии Ивановны Бабенко (1901 г.р.): Каж-ный дома прял, а молоденькими на посиденки бегали. Но прялки не таскали - тяжело. Больше [там] вышивали. Соберёмся, балясы точим, а не работам. Один врёт, другие слушают27. Откупали у кого-нить специально избу. Заплотим, тода уж кажный вечер ходим. Ср. ответы, полученные томскими диалектологами с интервалом в 20 лет: Я тверёзова ничё не напою. Надо выпить, тогда завруся не знаю чё (с. Кожевниково Кожев-никовского р-на Томской обл., 1963 г.); Ну чё вам наврать? Мне кажется, и до войны жись была неплохая (п. Нарга Молчановского р-на Томской обл., 1984 г.). Данные примеры вполне соотносимы с крыловским прецедентным текстом: И тот дурак, кто слушает людских всех врак (1815), где враками названы 'не внушающие доверия россказни, выдумки, небылицы', но никак не 'ложь'. Наконец, и МАС формулирует лексическое значение и его оттенок (употребление) врать1 'говорить неправду; лгать' || 'говорить вздор, пустяки; болтать'. (ЛСВ врать2 'фальшивить, ошибаться (в пении, музыке)' и врать3 'неверно показывать, быть неточным' не являются речеповеден-ческими глаголами.) В отличие от врать, глагол баяти сразу имел два исходных значения -'говорить' и 'выдумывать'28. Именно к баяти от *ba- или к праславянским звукоподражаниям *balbol / *balbal/ *bolbol, *bblt и др. А.Г. Преображенский и М. Фасмер возводят значительную долю русских предикатов неистинной, а также праздной и неуместной речи. Помимо этого, в говорах сформировались метафорические универбы и связанные сочетания. Например, базарничать 'торговать на базаре' ^ 'проводить время в пустых разговорах' (прииртыш.), балабонить 'звонить в колокола' ^ 'пустословить, говорить пустяки, вздор' (курск.), барабо-рить 'звонить (о колокольчике для лошадей и коров)'^ 'болтать, говорить вздор' (свердл.), блавостить (благовестить) 'оповещать колокольным звоном о начале церковной службы или о каком-л. важном событии' ^ 'сплетничать'29 (тюмен.), блеять 'издавать блеяние' ^ 'говорить неправду' (карел.); боронить 'рыхлить землю' ^ 'говорить вздор, глупости, пустяки' (волог., калуж., тул., перм., свердл.), 'лгать' (волог., сев.-двин.), 'сплетничать' (волог.), боронить всякую борону ^ 'вести пустые, ничего не значащие разговоры' (прииртыш.); ботать 'бить по воде, мутить, болтать воду' ^ 'лгать' (пенз., сев.-двин.), 'говорить вздор, чепуху' (краснояр.), 'напрасно тратя время, рассказывать' (амур.); булькать 'издавать характерные для жидкости звуки' ^ 'говорить пустяки, глупости' (перм., тюмен.) и т.д. органично дополняют просторечный слой сухих метафор типа городить, заливать, молоть, плести, собирать, травить, трепать(ся). Диалектные и диалектно-просторечные глаголы, в толкованиях которых авторы СРНГ эксплицируют дифференцирующие и уточняющие семантические компоненты 'ложь', 'неправда', 'обман', 'наговоры', 'клевета', условно распадаются на группы 'лгать' и 'сплетничать'. Второй рече-поведенческий акт подразумевает распространение (распускание) слуха, основанного на заведомо неточных или неверных, вымышленных сведениях, направленного на кого-л. в стремлении очернить. Некоторая условность разделения глаголов на данные группы объясняется тем, что их семантическое толкование в словарях не выдерживает какого-либо строгого формата. Например, первые согласно алфавитному порядку единицы из полученной нами группы 'лгать' описаны в СРНГ следующим образом: базлать 'врать'. Барнаул., Том., 1919; балабошить 'говорить пустяки, врать'. Калуж., 1905-1921; барахвостить 'врать, говорить вздор, небылицы'. Волог., Свердл. Помимо них, данная группа включает предикаты: баламутить, барандать, батить, батыжить, бахать, башить, ботать, брандахлыстить, брендить, брехать, брешить, брусить, брухать, бручить, брякать, брянчать, бузить, бузовить, буро-бить, буровить, бутить, буторить, бухать, бухвостить, бухорить, бух-терить, бухтить и сверхсловные связанные единицы басни распускать, барабару нести, балы точить, бухтину сказать. Сходным образом выстроены словарные дефиниции глаголов из группы 'сплетничать': балаболить 'сплетничать' Даль [без указ. места]; балаганить 'наговаривать на кого-л.'. Свердл., 1964; балухвостить 'пусто-словить, сплетничать'. Тамб., 1850. У формальных вариантов балентре-сить, балентрясить СРНГ фиксирует два значения: (1) 'говорить, болтать о пустяках, вести несерьезный разговор'. Вят., Перм., 1834, Свердл., Арх., Волог., Новг., Твер.; (2) 'сплетничать'. Арх., 1961, Свердл. Данную группу представляют также лексемы: бабничать, балаболить, балаганить, балагурить, балухвостить, барахвостить, баруздить, басни-чать, бахвостить, блавостить, благовестить, боронить, бран-дахлыстить, брехать, брешить, брязжать, бурохвостить, бурусить, бу-торить, бухвастить, бухвостить и ряд фразеологических оборотов, например: басни разводить. 5. Оппозиты по содержательности. Второй этический параметр оценки информации - это ее содержательность (МАС трактует данное понятие как 'большой внутренний смысл ). Положительный полюс оппозиции и здесь предсказуемо оказывается лексически не типизированным, противоположный же - отмеченным многочисленными специальными единицами. В зависимости от ядерных семантических компонентов здесь могут быть выделены группы 'говорить вздор, глупости' и 'пустословить'. Их близость и взаимосвязь в поле русского этического сознания ярко показана в СРНГ при семантизации предиката балабонить. Стоит привести ее полностью: 'пустословить, говорить вздор, пустяки, шутить, болтать'. Ряз., Тул., 1820, Курск., Калуж., Брян., Влад., Волог., Олон., Свердл. В целом, однако, пустословие и неумная, нелепая, абсурдная информация разнятся. Глаголы, которые обозначают передачу последней, имеют в лексическом значении семантические компоненты 'глупости', 'вздор', 'чепуха', 'ерунда', 'нелепица', 'небылица'. Полученная группа состоит из предикатов базарни-чать, балаболить, балабонить, балабосить, балабошить, балакать, бала-монить, баламотить, балантрысить, балботать, балентресить, балентрясить, балмошить, балобонить, балякать, балясничать, бакулить, бара-бонить, бараборить, барабошить, бармить, баруздить, барячить, баса-лаить, благолить, блекотать, болонить, боронить, боталить, ботать, бредить, бринчать, брусить, брякать, брякотать, бубнить, бузать, буз-гать, бузить, булюбенить, буровить, бурузнить, буторить, бухтеть, а также фразеологизмов барабару нести, бить языком, брякать языком. Наконец, бессодержательная, ничтожная, пустая, пустячная, несерьезная, не стоящая внимания (и в известной мере излишне многословная) информация «закодирована» русским языком наиболее последовательно. В его литературной подсистеме при этом нередки примеры частеречного параллелизма, что еще раз подтверждает значимость для русского лингво-культурного сообщества попираемой нормы: пустословить - пустословие, пустозвонить (разг.) - пустозвонство (разг.) - пустозвонный (разг.), празднословить - празднословие - празднословный, суесловить (устар.) -суесловие (устар.) - суесловный (устар.), суемудрие (устар.), болтать -болтовня, также нарушение нормы стоит за номинациями словоблудие (книжн., пренебр.), многоглаголание (устар. и ирон.) многословие, многоречивость. Группа собственно диалектных и диалектно-просторечных предикатов со значением 'пустословить' ('болтать') оказывается чрезвычайно многочисленной: базальничать, базюкать, байболить, байборить, бакулить, бакульничать, балаболить, балабонить, балабосить, балабошить, балаго-нить, баламотить, баламутить, баландать, баландить, баланить, ба-лантресить, балантресничать, балантрысить, баласить, балберить, балдыкать, балендрясить, балентресничать, балетрясить, балить, балы-хвостить, балякать, балянтрясить, балясить, балясничать, бамшить, барабать, барандить, басать, басить, белебелить, белебенить беленд-рясничать, белентрясить, белентрясничать, блебетать, блекотать, блюзгать, блюзнить, бляндать, болботать, болкать, болмотать, болто-словить, бормить, боронить, боталить, ботать, бренькать, брешить, бруснячить, брякать, буробить, буровить, бурохвостить, бухтить. Вновь встречаются фразеологизмы типа балясы вести, молоть балаболу, балы распускать (строить). Способ их семантизации в СРНГ по-прежнему варьирует от приведения нескольких синонимов до однословного толкования. Например: базанить 'болтать, говорить о пустяках, переливать из пустого в порожнее'. Волог., 1822, Твер., Перм., Сиб.; базгальничать 'пустословить'. Пенз., 1852. Нет сомнений в том, что древний синкретизм значений 'facere' и 'dicere' (см. работы К.Г. Красухина, Т.И. Вендиной, Н.Б. Мечковской и др.) в славянском мире постепенно сменился их жесткой оппозицией, которая многократно эксплицирована прецедентными текстами разного уровня - начиная с отточенной богословами устойчивой формулы дЬломъ, словомъ, помышлениемъ до бесчисленных вариантов фольклорных формулировок типа скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; либо дело делать, либо сказки сказывать; кто словом скор, тот в деле не спор; складно бает, да дела не знает; не по словам судят, а по делам; от слова до дела сто перегонов; не все то творится, что говорится; говорит прямо, а делает криво; на словах - что на гуслях, а на деле - что на балалайке. Интересно, что при семантическом толковании глагола балагурничать авторами СРНГ вслед за первоисточником середины XIX в. сохранено прямое противопоставление этих поведенческих актов: 'балагурить, заниматься болтовней, а не делом'. Орл., 1860. Концепт РАБОТА (ДЕЛО) предстает одним из центральных в крестьянской (народной) этической системе, и это, вероятно, вызвало обильное лексическое маркирование рече-поведенческих актов говорения вместо работы, осмысляемого как безделье, бесплодная трата времени30, а также стереотипность дискурсивного развертывания данной темы: Мастер он болтать, а работать - погоди да помешкай (прииртыш.); Ботать можешь, а на работе тебя нету (за-байк.); Он лясник, лясничать любит. Любит разговаривать. Он там про-лясничат и делать ничё не будет (татар.); Сидел да балясил, мало наробил (арх.); Приедешь куды на вечер да колотыришь там. Весь вечер проколо-тыришь, рушник не напрядёшь. Вот я вчера носок связала, а сёдни проко-лотырила (татар.); Языком балабонит, а толку мало (владимир.); Боронят всяку борону, а дела не видать (прииртыш.); Брякала бы с вами, даробить надо (тюмен.) Ну, мужики, поговорили, побалантрясили, и за работу (краснояр.); Да всего с час и балантрясили, а потом каждая по своим делам ушла (краснояр.); По целым дням за жизнь размаячивают, [как будто] других забот не стало (краснояр.); Пора рабочая, балы разводить недосуг (сарат.). Ср. помещенный в диалектном словаре контекст актуализации просторечного фразеологизма в речи носительницы говора: В электричке едешь сорок пять минут, так чем баланду травить, лучше вышивать (амур.). Истинностная оценка в семантике данных глаголов оказывается редуцированной, а актуальной становится квалификация самого акта говорения как непродуктивной, безрезультатной, бесполезной и потому недостойной деятельности. Несмотря на то, что ложь и пустословие - это разные зоны этического поля, МАС, не признавая в семантическом объеме единиц врать и болтать общую сему 'лгать', довольно последовательно постулирует наличие у них сегодня общего смыслового оттенка 'пустословить, говорить пустяки, вздор', подаваемого через знак «||»31. Указанное сходство семантики зафиксировано также для общерусских имен вруша, врун32 и болтуша, болтун; враки и болтовня в значениях 'результат' и нарушается только оппозицией 0 ^ болтливый: А он говорит, этот хромой-то: «Вот залезли воровать А у меня тамо-ка семь миллионов лежало». Неужели семь миллионов оставили здесь [в селе]? Врёт. Наверно, болтливый. В контекстах актуализации диалектных и просторечных лексем независимо от их частеречного статуса диффузия семантических компонентов 'лгать' и 'болтать' выражена сильнее: «Чё попало так болтают. Уже трактор [будто бы] пустили». - «Да, врут». - «Так, чё попало треплют, ёлки»33. Итак, анализируемые предикаты профанной речи отражают нравственный посыл традиционной культуры, обозначая аморальные отклонения от должной коммуникации с ее императивами достоверности, осмысленности и дозированности сообщаемого. 6. Стандартные коммуникативные цели (иллокутивные силы). В пределах относительно компактных, сплоченных коллективов, какими являются диалектные языковые сообщества, отчетливо распределяются социокоммуникативные роли типа «молчун», «балагур», «сквернослов», «сплетник» и т. п. Местные обманщики, лгуны, вруны, брехуны, хлопуши, несамостоятельные, а также пустомели, ботала и балабоны известны каждому: Да мужик не шибко самостоятельный, врёт, скажет, где огонь, а там вода; Врёт она. А я понимаю, что она така, несамостоятельна [способная лгать]; Чё-нибудь она может прибавить, то ли прихвастнуть, то ли как ли - ну, неправду сказать, может; Она соберёт с полок, с лавок, где чё и не было - наврёт; Этот балабола всегда и на себя и на людей наговорит (олон.); Прокоп Петрович - вруша здоровый; Баба-то у Васьки - чистое трёкало, рот-от не закрывается (перм.); Ты не верь Ольке, он такой ведь брехало, только слушай, наговорит, что и в три короба не сложишь (волог.); Не наша ли барахвостиха тётка Орина тебе это всё набаяла-то? (волог.); Экая врасья, эта Анютка! (волог.); Грех сказать и стыд утаить: она хлопат много (тюмен.); Девка-то ихна степенна, не любит болтать да врать, а брат - большой брякун. Братец-от сболтнёт и соврёт (тюмен.); Ты его не слушай, он барабошка известный (краснояр.); Балабон он у нас (смол.); Да балоболка он первосортный, болтать только и умеет (талиц.); Балаболка така ета баба, трепачиха, балаболит что попало (ленингр.). В приведенных выше текстах оценка человека, даваемая «за глаза», выносится именно с точки зрения его привычного, устойчивого коммуникативного поведения. Грамматически это выражается формами 3-го лица «настоящего постоянного» или будущего времени глаголов врать, болтать и их синонимов: Сегодня на сиверу медведя видал Ванька, говорил. Брешет чёрт (алт.); Славик, я не знаю, вчера, правда-неправда, рассказывает: «Я, гыт, не задевал его». Не задевал? А кто задел? Он чё-то врёт, так-то я думаю тоже; «Как неохота стариться! И мне уже за сорок и...» [сказал о себе односельчанин] Ага... А... бышно сказал, сорок пять [лет ему]. Как вроде бы с [19]53-го году - врёт он; Помню, как он врал нам про бредень; А я думаю, Сашка врёт, что они в кино пошли; А потом мне рассказыват: «Аксинья-то, гыт, врёт, что картошки уташшили»; Может, он врёт. А я не знаю. Актуальный же речеповеденческий акт (конкретное утверждение собеседника) чаще всего оценивается при помощи иных грамматических форм. При этом императивные жанры34, различаясь категоричностью волеизъявления, представлены эталонно краткими воплощениями: «Веление (требование)»: Не хлопай, бригадир уже пришёл (урал.); Да не ври ты, хлопуша, покос у тебя хороший (урал.); Не ври, всё любишь врать. Не ври, не ври! «Увещевание (с целью образумить)»: Будет собирать-то, собирай больше35 (урал.); Полно тебе балабошить! Будет бараборить-то! (свердл.); Да полно тебе барахвостить-то! (волог.); Полно городить, врать-то! (новг.); Будёт вам баландать-то! (ворон.); Будет тебе баран-дать, что не местная (селиг.) «Урезонивание»: Не хлупай хошь в глаза-те (урал.); Сиди уж, не собирай щё не надо (урал.); Не барузди, щё не надо (свердл.); Ну уж не баши, пожалуйста (арх.); Индикативные жанровые воплощения вновь оказываются короткими, видимо, сильная этическая позиция не требует многословия: «Обличение (обвинение, инвектива)»: А ето уж собирать, ничё боле -не приезжала она (тюмен.); А барабару несёшь, мил друг (алт.); Сама не знашь, что балабонишь (тюмен.); Люди счас злые, как пойдут брехать, что было и чего не было. Раньше говорили и счас так говорят [в подобных обстоятельствах]: «Вот брехня, ты брешешь»; Брешешь ты всё: не так это было (краснояр.) «Вопрос»: Ты вчера ломал черёмуху? Не врёшь?; Ты наврала мне поди про Ленку? «Риторический вопрос»: Что ж ты, хлопун этакой, врёшь-то! Я ведь видела тебя там (урал.); Что ты врёшь-то, вралина ты! (кольск.); Чё ты трёкашь, трёкало? (урал.); Хлопушка ты, хлопуша, врёшь, болташь, что же ты врёшь, обманывашь? (амур.); Чё буровишь всяку ерунду? (тюмен.); Межедворка-та, что брешешь? (брян.). Как видим, данные примеры укладываются в реализацию тактики разоблачения неправды с ее так называемой «прерогативой слушающего» [15]. Грамматически она связана с красноречивыми формами 2-го лица и незначительной по объему периферией, представленной глаголами прошедшего времени, как в первичных диалогах: «Уменя вот пять сынов». - «Чё врёшь-то, чё врёшь, откуда пять?» - «А как же: Василий, Константин, Николай, Пётр». - «Четыре!» - «Четыре и правда. Четыре сына». (Том. Верш. 1985); «Ну что врёшь?» - «Яне вру». - «Да как же, нагольно-то [точно] наврала» (Галич. Костром. 1975), - так и в диалогах, воспроизводимых нарратором: «Чё, Прокоша, медвежонка убил?» - «Убил, - говорю, - в бору». - «А матуху-то не видал?» - «Никого больше не видал... » - «Чё врёшь?» - «Да ничё не вру». (Шег. Кайт. 1966); Пришли два пулемётчика [колчаковских]: «Давай коня!» Старик говорит: «Конев у меня нету больше». - «Врёшь, старик, у тебя серый конь большой есь. Сусед сказал». (Том. Верш. 1972). Обратимся теперь к автореферентным конструкциям. Они возникают в пограничных между «присягой» и «характеристикой» текстах (конкретные реализации ближе то к одному жанровому образованию, то к другому), актуализуя отрицание в 1-м лице «собственно настоящего» времени индикатива, либо представляют собой риторический вопрос. Типичные примеры из Среднеобского диалектного архива снабжены нами указанием на время записи, что вскрывает устойчивость данных коммуникативных тактик: Ей-богу, не вру. Уж на моих памятях было (1955); Да разе я вру про ето? Ну скажи-ка? Всё я про ето честно сказал (1970); Мы все босиком бегали [раньше]. Ей-богу, не вру, а сейчас гляжу... (1972); Правда, правда, это я уж не вру, а по чистой совести говорю (1980); Я нисколько вам даже не вру. Ага. (1985); Мотю бьёт! От ей-богу, я не вру (1993); Чё, неправда я говорю? Я же не вру. Правда так было (1997); Вот уж мне-то поверь, я не вруша, никода не вру ничё (2002). Многочисленные диалектные и просторечные синонимы врать употребляются в диалектном дискурсе аналогично: Я ведь нисколь не хлопаю (среднеурал.); Вот ты ду-машь: брехня. А я не брешу, ты кого хошь спроси. Характерная (или даже единственно возможная?) самооценка говорящего при помощи оператора никогда сводится к декларации безусловной и неизменной правдивости. Постулатом традиционной речевой культуры выступает текст: Я не вру никогда, и не хвастаю, и ничё... (Том. Верш. 1995). 7. Диалектная специфика: уникальные иллокутивные силы ^ этос культуры. Казалось бы, невозможность прямого перформатива, т.е. знаменитое открытие З. Вендлером «причудливых глаголов говорения, которые нельзя употребить для говорения»36, иначе случится «иллокутивное самоубийство», не имеет национально-культурной специфики. Вместе с тем любая национальная культура, подобно национальному языку, - это всего лишь абстракция, реально воплощаемая рядом функциональных вариантов. И функциональная стратификация культуры может оказаться не мене

Скачать электронную версию публикации