The Anthropocentric Paradigm of Modern Liberal Arts: A Metadisciplinary “House of Knowledge”.pdf Наметившаяся еще в последние десятилетия ХХ в., после трудов Э. Бенвениста, Ю.С. Степанова, Ю.Н. Караулова, В.З. Демьянкова, Н.Д. Арутюновой, Е.С. Кубряковой и др. (см., например, работы [1-6]), актуализация антропоцентрического понимания лингвистической реальности привела к уже равноправному положению антропоцентрической парадигмы лингвистики среди прочих. Если «структуралисту язык виделся как естественно-научный объект, вне культуры и в отвлечении от людей, говорящих на нем» [3. С. 242], то в настоящее время инструментальность, системность и структурность языка становятся лишь частью многомерной лингвистической реальности в новом прочтении (модернизации) традиции: «Язык, по Гумбольдту, есть и форма выражения содержания мысли, и само это обретенное и сохраняемое духовное содержание и, наконец, инструмент для такого содержания» [7. С. 78]. Становление антропоцентрической парадигмы - процесс глобальный и многоплановый, восстанавливающий (ибо язык «принадлежит самому определению человека» [1. С. 293]) глубинные философские интуиции лингвистики - и в то же время выводящий ее к новому прочтению многих сторон человеческого бытия. Не случайно уже к концу ХХ в. оформилось несколько взаимосвязанных направлений в рамках лингвистической антропологической ориентации: «^ лингвогносеология (когнитология), лингвосоциология, лингвопсихоло-гия, лингвоэтнология, лингвопалеонтология и, наконец, лингвокультуро-логия, направленная на изучение взаимоотношений языка и культуры» [8. С. 29-30]. Антропоцентрическая парадигма современного знания 169 Опираясь на уже сложившуюся традицию словоупотребления, мы тем не менее не настаиваем на абсолютной корректности термина «антропоцентрическая парадигма» - здесь сейчас достаточно сложная ситуация. С одной стороны, как замечает В.З. Демьянков, само «использование термина научная парадигма - одно из первых проявлений антропоцентричной философии науки» [9. С. 16]. С другой стороны, согласно обобщению Т.Н. Хомутовой, лингвистическое научное сообщество использует этот термин по большей части в суженном варианте «дисциплинарной матрицы» [10. С. 143]. Когнитивисты по-своему расставляют «парадигмальные» акценты: антропологизм предстает скорее методологическим принципом глобальной когнитивно-дискурсивной парадигмы (как органичного синтеза когниции и коммуникации), в русле которой действуют различные направления современной лингвистики, отвечающие общим теоретическим и методологическим установкам: экспансионизму (выход лингвистики в междисциплинарное пространство); антропоцентризму (по-разному трактуемый учет человеческого, субъектного фактора в языке и мышлении); функционализму (в рамках противопоставления «формальное -функциональное» в лингвистических теориях); экспланаторности (стремление найти то или иное объяснение «и внутренней организации языка, и его отдельным модулям, и архитектонике текстов, и реальному осуществлению дискурса, и порождению и пониманию речи, и т.п.») [6. С. 208-223]. Думается, в ситуации актуальной многодисциплинарности «парадигматический» сдвиг в лингвоориентированном гуманитарном познании может варьировать обличья в зависимости от дисциплинарного ракурса или профильной специализации той или иной части научного сообщества, и важнее здесь общие положения: «Язык настолько сложен и многоэлементен, что практически неисчерпаем в выборе различных параметров и сечений при его описании и характеристике» [11. С. 54]; «Когнитивисты обречены на междисциплинарность Только общими усилиями можно ответить на вопросы о природе разума, об осмыслении опыта, об организации концептуальных систем» [3. С. 307]. «Общие усилия» означают и гибкость применяемых методик - соответствующих «гибкости и подвижности разных языковых форм, возможностей их динамических преобразований, способности приспосабливаться к нуждам коммуникации и условиям ее произведения» [12. С. 18]. Многомерность лингвистической реальности приводит к осознанию недостаточности «одномерного» подхода: «^ изучать каждое языковое явление надо в его использовании - в тексте и дискурсе, а когнитивный подход должен быть дополнен дискурсивным анализом и наблюдениями за функционированием существующих форм и созданием новых» [Там же]. Антропоцентризм, как бы его ни постулировать, в применении к целостности и «текучести» языковых (речевых) явлений (аспектно сопряженных с глобальной философской проблемой субъекта) оказывается неразрывно связан с «интегральным» теоретическим подходом, который на уровне методологии и методики неизбежно должен приводить к появ- 170 Д.И. Иванов, Д.Л. Лакербай лению комплексных (и глубже - синтетических) инструментов научной дескрипции. По этому пути идет лингвокультурология, объектом которой выступают конкретные факты культурного сознания, «взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в процессе его функционирования и изучение интерпретации этого взаимодействия в единой системной целостности» [13. С. 38]. Общий принцип этого взаимодействия прекрасно сформулирован В.Н. Телия: «_ языковой знак, когда он выполняет роль «тела» для «концептов» языка культуры, выступает как знаковая их презентация в целом, но при этом языковой знак в пространстве системы языка не утрачивает своих «первоприродных» функций языковой номинации и коммуникации» [14. С. 93]. Язык становится полноправным участником культурного творчества, а «вершинной» категорией культурных и языковых процессов предстает человеческая личность. Принципиальными оказались введение и разработка понятия «языковая личность» как «совокупности способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов)» [15. С. 3]. Несводимость феномена языка (в его неразрывной связи со структурами сознания, с культурой, с реальной действительностью) к естественнонаучной модели приводит - и это уже общее мнение - к полипарадигмаль-ности исследовательских подходов, многообразию прочтений и интерпретаций объектов познания. Потребность в «интегральном» познании ставит вопрос о том, что естественно идущий процесс односторонней спецификации должен компенсироваться не просто интегративными связками, но «сквозными» теориями, способными работать не в меж-, а в метадисци-плинарности, т.е. соответствовать критериям метаязыка для отдельных дисциплин. Метадисциплинарность - не «отмена», а видовое уточнение междисциплинарности в тех аспектах, где возможно более глубокое качественное обоснование последней (учитывая ее проблемный эпистемологический статус за пределами прикладной области и слабо разработанную эпистемологию (см.: [16. С. 6-14])). Выражаясь метафорически, между крайностями - Сциллой прикладных исследований «по смежности» и Харибдой «большой» универсализирующей теории (каковой был, например, структурализм) - существует зона таких обобщений, которые максимально учитывают ключевые сопоставимые характеристики объектов. Соответственно, главным принципом мета-дисциплинарной теории должен быть не логизированный универсализм (универсальная схема безразлична к специфичности, оригинальности и органичности феномена), а характеристика потенциала универсализации в самих разнородных объектах - как их собственного неотчуждаемого плана, их эссенциальной характеристики. Это умеряет универсалистские претензии теории, позволяет варьировать конкретные методы и методики из ее совокупного арсенала сообразно изучаемому объекту, ставит акцент на эвристичности моделей (близость к вероятностному, «мягкому» интерпретативному типу), увеличивает возможности корректной научной дескрипции. Антропоцентризм является фундаментом эссенциальности для фено- Антропоцентрическая парадигма современного знания 171 менов культуры и языка, а значит, новые «синтетические» научные направления на такой основе не только эвристичны в плане спецификации объекта, но и обладают значительным метадисциплинарным потенциалом. Осознание этого крепнет: так, И.В. Зыкова прямо говорит о двух возможностях понимания статуса лингвокультурологии - как автономной научной дисциплины со своей историей, структурой, проблематикой и как «метана-учного» («метагуманитарного») направления, объединяющего своей проблематикой науки гуманитарного цикла [17. С. 137-138]. Метадисциплинарный план, объединяющий предлагаемый ниже комплекс теорий, основан, однако, не на актуализации интересов самой линг-вокультурологии, а на неустранимой кроссграничности внутри меж- и ме-тадисциплинарного объекта - языка в его глобальном культурологическом измерении. Одновременное признание известной автономности научных дисциплин и огромного метадисциплинарного потенциала побуждает рассматривать результаты конкретных научных исследований в обоих аспектах, второй из которых требует осмыслить саму конфигурацию научного знания. Именно таким естественным путем возникла исследовательская стратегия, этапы которой можно представ ить в виде последовательности ключевых терминов: антропоцентрическая парадигма (АП) - синтетический текст (СТ; поначалу в изучении отечественной рок-культуры) - синтетическая языковая личность (СЯЛ; поначалу там же) - когнитивнопрагматическая программа (КПП СЯЛ, терминология Д.И. Иванова). Понятие синтетический текст - подлинное коллективное открытие, потенциал которого стал ясен далеко не сразу. Оно возникло как результат попыток «роковедов» предложить научное описание синтетического феномена рок-произведения, не укладывающегося в узкие дисциплинарные рамки, разделив его по различным основаниям на составляющие, или «субтексты» (например, вербальный, музыкальный, пластический, визуальный [Там же. С. 19-20]; субтекстуальный, пограничный, метатекстуальный [18. С. 175176]; аудиальные (музыкальный, шумовой, артикуляционный, вербальный) и визуальные субтексты (пластика тела, имиджевый, сюжетноперформативный, сценографический и пр. [19. С. 78]). Так оформилась новая точка зрения на сложный объект: это текст с четкой внешней маркировкой своей гетерогенности и процессуальности, результат смешанного семио-зиса. Сам термин имеет несколько аналогов (креолизованный, полисемиоти-ческий, интермедиальный, синкретический и пр.), однако складывается научная традиция (см. [18-21]) использования термина синтетический текст как наиболее корректного и эвристичного (ср.: «Характерная особенность рока - это изначальный синкретизм выразительных средств, нерасчле-нимость музыкального и поэтического, вокального и инструментального, композиторского и исполнительского» [22. С. 94] - словосочетание «изначальный синкретизм» некорректно, поскольку в рок-музыке мы имеем дело не с синкретизмом, а с программным синтезом). В нашем понимании синтетический рок-текст - это целостная полисе-миотическая система, стержнем которой является СЯЛ, структурно и се- 172 Д.И. Иванов, Д.Л. Лакербай мантически организующая входящие в СТ субтексты как свои компоненты («горизонтальная» развертка СЯЛ). Если использовать терминологию М. Бахтина, различавшего внешний, композиционный порядок произведения как организованности материала и внутренний, архитектонический строй эстетического объекта [23], - субтекстуальная структура СТ отражает в основном его «внешний порядок», компонентный (материальный) состав и при самом подробном описании не дает нам ответа на главные вопросы. Литературоведение, даже подкрепленное культурологически, оказалось недостаточно эффективным при определении глубинных параметров СТ (междисциплинарность в силу своей многоракурсной описательно-сти сама по себе не позволяет построить адекватную теоретическую модель пограничного объекта). Эта задача была решена в рамках созданной Д.И. Ивановым - на стыке литературоведения, лингвокультурологии и семиотики культуры - метадисциплинарной теории синтетической языковой личности, позволившей в деталях рассмотреть механизмы порождения синтетического рок-текста, специфику его субтекстуальной структуры и функционирования, предложить перспективную методику анализа СЯЛ и СТ [24, 25]. Рассмотрим кратко опорные положения теории СЯЛ. Состоявшийся (обладающий полноценным эстетическим единством, воплощающий интенциональность художника) синтетический художественный текст (в рок-культуре - композиция, альбом, концертное выступление) возникает (реализуется) из своих субтекстов в исполнении, интерпретируется в диалоговом режиме (субъект-источник - субъект-интерпретатор). Поскольку рок-текст изначально, генетически рассчитан на аудиторию, субъект-интерпретатор должен моделироваться в его составе, однако «филологически» или в рамках внешнего, субтекстуального, порядка это сделать невозможно. Семиотическое понимание СТ позволяет рассматривать различные субтексты как произведения определенного «языка» (семиотической системы, вернее, «системы систем»); лингвокуль-турология, в свою очередь, дает возможность постулировать решающую роль единой языковой личности художника как опорной (внутренней) структуры всего, внешне «разноязыкого», произведения. Однако мы сталкиваемся сразу с несколькими концептуальными затруднениями. Во-первых, опорная семиотическая модель Соссюра, предполагающая разграничение кода и сообщения, первичность языка (кода) как системы по отношению к речи, наличие бинарных оппозиций как основание значения, нуждается в корректировке с позиций современной антропо- и культуроцентричной лингвистики, так как культура - это не просто совокупность или система дешифруемых артефактов, но процесс и результат социокультурного семиозиса: «^культурология как наука, основанная на междисциплинарном, системно-комплексном анализе сложного, саморазвивающего-ся целого - человеческой культуры, должна в своем семиотическом аспекте связать по крайней мере три научно-исследовательских подхода: собственно семиотический, социокультурный (с учетом теоретической социологии), когнитивный» [26. С. 214-215]. Антропоцентрическая парадигма современного знания 173 Во-вторых, центральное для лингвокультурологии (и вызвавшее к жизни целое направление - лингвоперсонологию) понятие языковой личности детально разработано в системе язык - речь - вербальный текст (последний пусть и главный, но все же лишь один из субтекстов СТ). В-третьих, несомненная, манифестируемая процессуальность СТ в роке (это текст, как правило, имеющий «бумажный след», но по сути текст-исполнение) выводит обе вышеназванные проблемы (семиозиса СТ и языковой личности творца СТ) в план дискурсивности. Проблематика языковой личности (ЯЛ) в последние десятилетия развивалась во многих направлениях различными научными школами; в силу данного обстоятельства и многочисленных пересечений эти подходы могут получать несовпадающие наименования. Так, В.И. Карасик выделяет психологический, социологический, культурологический, лингвистический типы анализа языковой личности [27. С. 78-79]. Д.В. Аникин различает психолингвистический, социолингвистический, лингводидактический, социально-психологический, лингвокультурологический подходы (к примеру, лингводидактика и лингвокультурология различаются путями описания ЯЛ: в центре внимания первой находится «индивид как совокупность речевых способностей»; для второй предметом исследования становятся «национально-культурный прототип носителя определенного языка если в первом случае ЯЛ представляется совокупностью ипостасей, в которых индивид воплощается в языке, то во втором - совокупность индивидов составляет образ ЯЛ» [28. С. 14-15]. Л.А. Хуранова группирует уже сами подходы: «1) реализуемые с точки зрения референции самой личности, то есть ее психологических, этнокультурологических, социологических показателей; 2) реализуемые с позиции особенностей языковой / речевой деятельности личности. К первой группе относятся лингвокультурологический, этнолингвистический, психолингвистический и социолингвистический подходы. Ко второй - лингводидактический, когнитивный, лингвокогнитивный и лингвопрагматический аспекты изучения ЯЛ» [29. С. 76]. Развивая и обобщая идеи предшественников, Н.Д. Голев соотносит «устройство» языковой личности со структурой самого языка: «^ принцип^! устройства ментально-психологического персонологического пространства и принципы системного устройства языка коррелятивны между собой»; лингвоперсонологическое пространство создается прежде всего «разнообразием ментально-языковых типов личностей и тем непрерывным спектром, который это разнообразие формирует» [30. С. 20]. Соответственно, и сама «типология языковых личностей может строиться на различных основаниях» [31. С. 9], однако для нас важно другое: ЯЛ «теоретически открыта» за пределы языковой системности как «многослойная и многокомпонентная парадигма речевых личностей Именно на уровне речевой личности проявляется как национально-культурная специфика ЯЛ, так и национально-культурная специфика самого общения» [32. С. 119]. Антропоцентризм и речевой план с необходимостью вводят проблематику языковой личности и проблематику дискурса в единое поле 174 Д.И. Иванов, Д.Л. Лакербай исследований. По словам К.Ф. Седова, «срастание дискурсивной и антропоцентрической лингвистик, а точнее, вхождение дискурсивной лингвистики в состав антропоцентрического языкознания не случайно, ибо Homo loquens реализует себя прежде всего в создании речевых произведений, текстовой деятельности _» [33. С. 5]. Поэтому, например, В.И. Карасик в дополнение к уже названным подходам предлагает «анализ человека в языке с позиций того или иного дискурса, в котором человек участвует» [27. С. 79]. Понятие дискурса, представляющее собой рациональный синтез когнитивной и коммуникативной парадигм, выросло из многократно и по-разному осмысленного разграничения языка (системы) и речи (деятельности). Как писал В. А. Звегинцев, «единицы языка - абстрактные единицы речь в противоположность языку всегда целенаправленна и ситуативно привязана. Ситуация в речи есть обязательный компонент самой речи, придающий ей совершенно особый характер» [34. С. 218]. Поскольку языковая личность на деле оказывается речевой, крепнет мнение, что научный концепт языковая личность «потерял свой эвристический заряд в свете накопившихся разысканий в области анализа дискурса» [35. С. 30]. Определений дискурса множество, что связано и с «мультидисципли-нарностью» понятия (использование в разных научных дисциплинах и научных школах), и с несовпадающими стратегиями исследователей. Так, многократно и с разной степенью успешности по различным оппозитив-ным критериям (или их комбинациям) сопоставлялись текст и дискурс: письменный / устный, монолог / диалог, продукт / процесс, структурный / функциональный, статика / динамика и пр. (см., например, [36, 37, 38]). Но влиятельна и аргументация в пользу «всеохватывающего» понимания дискурса (как любого сообщения), в связи с чем «текст остался словом обыденного языка, а дискурс стал специальным термином наук о человеческой духовности» [39. С. 50]. Не вдаваясь в эти споры, укажем лишь, что уже классическое простое определение дискурса Н.Д. Арутюновой («речь, погруженная в жизнь» [36. С. 137]) содержит не просто социокультурное измерение, но и возможность понимания дискурса как некоей отличной от языка (промежуточной) системности, организующей высказывание (текст) и представляющей своеобразный социальный «язык в языке»: «Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, - в конечном счете, - особый мир» [40. С. 42]. Для нас же принципиально важны, при всей разнице школ и стратегий, области их пересечения, позволяющие использовать термин в широком смысле. Такими областями являются, например, понимание зоны дискурса как совокупности лингвистических и экстралингвистических факторов (установки, цели, мнения, оценки и т.п.); интерес к механизму порождения высказываний и производства текстов; системный план дис- Антропоцентрическая парадигма современного знания 175 курса; многоплановая соотнесенность дискурса не только с категорией речи, но и с категорией знания: «По самой своей сути дискурс - явление когнитивное, то есть имеющее дело с передачей знаний, с оперированием знаниями особого рода и, главное, с созданием новых знаний» [41. С. 30]. В широком (неспециализированном) смысле термин может быть использован для характеристики как индивидуального (в пределе - авторского, писательского) коммуникативного акта, раскрытия его креативного потенциала, так и для описания «социального языка» в его ограниченности. В свете дискурсивного подхода понятие языковой личности претерпевает в рамках теории СЯЛ двойную трансформацию. Во-первых, используется уже признанное в науке понятие дискурсивной личности, которая «представляет собой языковую личность, порождающую определенный дискурс в виде непрерывно возобновляемого или законченного, фрагментарного или цельного, устного или письменного сообщения. Эта личность действует в сфере производства сообщений и несет ответственность за их содержание» [42. С. 40]. Важно также, что язык в дискурсе функционирует как «когнитивная система, в которой человек участвует как языковая личность, трансформирующаяся в дискурсивную личность» [43. С. 456-457]. Потенциал понятия хорошо виден в разработке сразу двумя научными школами - волгоградской (В. И. Карасик) и воронежской (И. А. Стернин) -концепции лингвокультурных типажей (функционально обусловленных типов языковых личностей). Как указывает Л.Н. Синельникова, данная концепция представляет собой «развитие теории языковой личности в рамках культурологии, психологии, социологии, социолингвистики и синтезирует достижения этих наук. Факт синтезирования - весомый аргумент в пользу легимитизации научного концепта “дискурсивная личность”» [Там же. С. 459]. Однако есть и «но», из которого следует вторая трансформация - как базового понятия, так и его производного (дискурсивной личности). Поскольку дискурсивная личность - «многопараметральный феномен», «гибкий конструкт, постоянно трансформируемый в ходе социального взаимодействия» [Там же. С. 462], то для полноценного ее описания требуется большой корпус текстов / массив данных мониторинга дискурсивных практик, и если в случае стандартизованных лингвокультурных типажей данные поставляют сами «социальные языки», то при обращении к субъекту художественного СТ мы сталкиваемся с многоаспектной проблемой: единицы современной когнитивно-антропоцентрической парадигмы - типажи, концепты, лингвокультуремы, фреймы, сценарии -объясняют прежде всего организацию «типового», а не индивидуальнонеповторимого (распространенный термин «художественный концепт» указывает на индивидуально-субъектное, но косвенно, с точки зрения «поэтики культуры», а не «поэтики субъекта», т. е. не характеризуя саму структуру языковой / дискурсивной личности); авторитетная трехуровневая модель языковой личности (Ю.Н. Караулова) применима к художественному тексту, но недостаточно адаптирована к дискурсивности, осо- 176 Д. И. Иванов, Д. Л. Лакербай бенно в случае СТ (модельно не представлены субъект-интерпретатор и невербальные субтексты). Культурная (языковая) личность художника слова в лингвокультуроло-гии обычно рассматривается сквозь призму концептов, поскольку эмоционально и интеллектуально переживаемый концепт - «основная ячейка культуры в ментальном мире человека» [44. С. 43]. Однако все ли «концепты языка культуры» вербальны в самом становлении и функционировании культурного феномена? Поскольку концепт - феномен когнитивный, находящий выражение в языке, а не живущий только в нем, ответ очевиден - нет. Они могут быть вербализованы, но могут продуцироваться и развиваться в иных, невербальных семиотических зонах. Современная когнитивистика позволяет изначально развести когнитивное и языковое: «Сознание в онтогенезе и филогенезе формируется при участии языка, знаки которого служат материальными опорами обобщения в процессе образования концептов в сознании, однако само сознание в языке для функционирования не нуждается, осуществляется на универсальном предметном коде...» [45. С. 47]. Соответственно, личностное культуротворче-ство способно «продолжать» себя за пределы вербальности - таким образом, возникает принципиальная возможность воплощения по-новому понимаемой языковой личности в нелингвистических дискурсивных зонах. База такого понимания - антропоцентрическое измерение языка в единстве семиотического, когнитивного, дискурсивного. Эффективный способ адаптации к СТ термина языковая личность и конкретизации понятия дискурсивная личность - сегментирование по конкретным зонам использования языка, т.е. выделение в структуре дискурсивной личности частных когнитивно-прагматических дискурсивных единиц. Такая единица и представляет собой синтетическую языковую личность (СЯЛ), поскольку реализуется не исключительно в пространстве естественного языка, но в определенном локусе культуры и гетерогенна по своей природе. Так, языковая личность рок-поэта реализуется в пространстве сразу нескольких культурных субтекстов - вербального, артикуляционного, музыкального, имиджевого и др. СЯЛ - самостоятельная когнитивно-прагматическая единица, обладающая специфической внешней (компонентной на основе субтекстов) и внутренней (уровневой) структурой и набором ключевых компетенций. Устойчивая внутренняя структура СЯЛ состоит из трех уровней: а) лингвосемиотического (на этом уровне обозначается комплекс семиотических зон, попадающих в структуру синтетического текста, и определяются качественные особенности внешней - компонентной - структуры СЯЛ); б) когнитивно-прагмати-ческого (он включает в себя систему концептуально-когнитивных кодов, которые последовательно распределяются по семиотическим зонам синтетического текста и, соответственно, по компонентам внешней структуры; в) ассоциативно-интерпретационного (на этом уровне происходит вовлечение в структуру СЯЛ воспринимающего субъекта, который является конститутивным компонентом дискурсивного сознания СЯЛ). Антропоцентрическая парадигма современного знания 177 Сочетание компонентного («горизонтального») и поуровневого (вертикального») описания структуры СЯЛ в функциональной специфике каждого уровня и компонента дает нам ответ на главные вопросы анализа. Реализация СЯЛ в пространстве синтетического рок-текста позволяет увидеть и описать не механический набор, но генетическое сращение и динамическое взаимодействие вербального, музыкального, артикуляционного и имиджевого компонентов, только в таком, «слитном», виде составляющих релевантную единицу «текста» рок-культуры. Понимание любого значимого элемента синтетического рок-текста как проявления моделирующей деятельности СЯЛ означает возможность программной семиотической интерпретации места и функции этого элемента, будь то закатанные рукава на концерте, «черный» грим (имеющий, к примеру, совершенно разный смысл внутри СЯЛ В. Цоя и К. Кинчева), ключевая фраза песни или деталь оформления обложки рок-альбома. Результаты применения теории СЯЛ, наглядно показавшей, как именно возникает и работает авторский художественный синтетический текст, методологически оказались намного шире исходного объекта анализа. Так, пространство литературы изобилует нестандартными дискурсивными ситуациями, связанными с текстом или автором («уличный», «политический», «квартирный» или «стадионный» формат поэтического слова, феномен «потаенного» писателя и т.д.), однако привычные социология литературы и семиотика культуры, при всей своей разработанности, ориентированы все же больше на типичное, а не на индивидуально-стилевое. Например, проблемой для анализа (и поводом для полярных оценок) является модернистское жизнетворчество, если оно протекает не в исходнотипичном (символистском) варианте, а формирует уникальную поведенческую стратегию Сергея Есенина (в чьей судьбе, по точнейшему замечанию Б. Пастернака, «самоистребительно просящейся и уходящей в сказки», есть нечто «непреходящее» [46. С. 226]). Механическое отделение «стихов» от «легенды», «приемов» от «литературной личности», как это сделал Ю.Н. Тынянов в «Промежутке», проведя показательное «научное уничтожение» Есенина (см. [47]), есть теоретическое насилие над синтетическим текстом поэтической личности, субтекстами которого являются не только печатные стихотворения, но и судьба поэта, и драматизм воплощаемого им «хорового» лирического переживания слома эпох, и реализованный Есениным вариант национального поведения / антиповедения, и т.д. «Синтетична» по определению авангардная традиция. В целом же «мера синтетичности» языковой личности художника и оформленность его «синтетического текста» - новое пространство исследования (например, художник-«мифотворец» - а таковы многие гении и классики - по определению «синтетичен»), однако, чтобы в рамках статьи выпукло обрисовать оригинальность и эвристичность подхода по сравнению с традиционными «текстом жизни», «автобиографическим мифом» и пр., необходимо обратиться к главному звену - «ядерной» теории КПП, играющей в нашем «доме теорий» роль несущей опоры, каркаса. 178 Д.И. Иванов, Д.Л. Лакербай Поскольку ядром структуры СЯЛ является когнитивно-прагматический уровень, эту структуру, обеспечивая целостность СЯЛ, выстраивает единая когнитивно-прагматическая программа (КПП) - своеобразная концептуальная матрица. Предварительный очерк теории КПП изложен в совместной монографии Д.И. Иванова и Д.Л. Лакербая «Теория субъектности текста и русская поэзия ХХ века» [48]. КПП - это особая система когнитивнопрагматических установок (КПУ), формирующихся в пространстве когнитивного сознания отдельной личности / определенной социального группы / нации / народа. Согласно современным представлениям когнитивное сознание - наиболее корректный термин для характеристики сознания вообще в его сущности: оно «формируется в результате познания (отражения) субъектом окружающей действительности, а содержание сознания представляет собой знания о мире, полученные в результате познавательной деятельности (когниции) субъекта» [45. С. 46]. КПП 1) выступает в качестве ментально-когнитивной связки (т.е. в единстве ментального - национально-культурного типа мироощущения - и собственно когниции) между сознанием (как свойством мозга), мышлением (как деятельностью мозга, наделенного сознанием) и интеллектом человека (способностью рационального познания); 2) позволяет проводить системный анализ языкового и коммуникативного (индивидуального / коллективного (массового)) сознания; 3) дает возможность глубокого понимания процессов когнитивного взаимодействия субъектов разных типов (субъекта-источника - генератора КПП и субъекта-интерпретатора - воспринимающего и интерпретирующего сознания); 4) позволяет охватить все сферы актуализации когнитивно-прагматических интенций. Полный цикл моделирования КПП (т.е. системно-типологического представления о характере когнитивных процессов, связанных с КПП) включает в себя пять основных этапов (в реальности количество этапов может варьироваться за счет их дублирования или перезапуска). Каждый этап воплощается на определенном уровне когнитивного сознания и реализуется последовательно, что обеспечивает целостность и устойчивость всей КПП. Первый этап («подготовительный») реализуется на уровне «доязыкового», «доструктурного» чистого сознания, наличие которого связано с тем, что субстратом (нейрофизиологическим) мышления является не язык, а универсальный предметный код, уникально отражающий неповторимый чувственный опыт человека. Единицами этого кода являются «предметные чувственные образы, которые кодируют знания» [49. С. 39-40]. Здесь КПП предстает в предельно обобщенной, неперсонифицированной, абстрактной форме (ментальный доструктурный прототип КПП, «растворенный» в стихийном информационном потоке когнитивно-ментальных информационных кодов). На втором этапе в когнитивно-смысловой зоне языкового сознания происходит первичная персонификация и перекодировка (оформление) ментально-когнитивных первообразов, хотя по-прежнему сохраняется вы- Антропоцентрическая парадигма современного знания 179 сокая степень абстрактности когнитивных единиц и сам субъект-источник еще не ощущает себя таковым. Однако уже здесь происходят процессы первичной дифференциации концептов и закладывается фундамент энергетической направленности КПП, определяя общий вектор ее развития: а) конструктивный; б) деструктивный; в) смешанный (синтетический) -конструктивно-деструктивный. На третьем этапе, реализующемся в лексико-семантической когнитивной зоне языкового сознания, процессы персонификации, освоения и перекодировки множественных конфигураций смыслов концептуальных единиц условно (в модели) завершаются; все концептуально-смысловые единицы, воплощенные в вербальной или в любой другой знаковой оболочке, отождествляются с личностью субъекта-источника. Они становятся частью его когнитивного арсенала, используемого для моделирования когнитивнопрагматической программы, вторично перераспределяются в пространстве КПП (формирования центрального и периферического уровней КПП). Здесь же завершается процесс формирования системы когнитивнопрагматических установок СЯЛ. Четвертый этап формирования КПП реализуется в коммуникативной зоне когнитивного сознания. Здесь активизируется процесс многоканальной трансляции, когнитивной передачи КПП от субъекта-источника (порождающего сознания) к одиночному / коллективному (групповому) субъекту-интерпретатору (воспринимающему сознанию). Процесс передачи КПП имеет двухступенчатую структуру (задействованы сразу обе когнитивные зоны языкового сознания субъекта-источника: концептуальносмысловая и лексико-семантическая, или, иными словами, целостносмысловая и собственно-вербальная), поэтому, воспринимая конкретное значение той или иной группы знаковых (вербальных, музыкальных, артикуляционных, имиджевых) единиц, субъект-интерпретатор автоматически соприкасается с более сложным (абстрактным) концептуально-смысловым уровнем КПП субъекта-источника. Возможен эффект когнитивного полного / частичного замещения «своей» КПП на «чужую», т.е. субъект-интерпретатор может начать воспринимать ее как свою собственную (распространенная ситуация среди рок-фанатов). В этот момент активизируется пятый этап формирования КПП, в рамках которого происходит смена статуса субъекта-интерпретатора, который отчасти сам становится субъектом-источником, продолжая процесс передачи (трансляции) КПП далее по субъектной цепочке - в трансформированной форме, модернизированной в рамках когнитивных интенций своей личности. Количество субъектов-источников-интерпретаторов не ограничено. В полидискурсивном, полисемиотическом пространстве культуры последовательно складываются две взаимосвязанные подсистемы когнитивно-прагматических программ. К первой подсистеме относятся метанар-ративные (универсальные) КПП - базовые концепции, программы-источники, когнитивные образцы, «претендующие на универсальность, 180 Д.И. Иванов, Д.Л. Лакербай доминирование в культуре и легитимирующие знание, различные социальные институты, определенный образ мышления и т.д.» [50. С. 459]. Ко второй - «производные» КПП. Они формируются в пространстве сознания субъекта-интерпретатора на базе метанарративных программ и представляют собой совокупность интерпретационных / реинтерпретационных версий КПП субъекта-источника. На базе одной метанарративной программы может образовываться как одна, так и несколько «производных» КПП, причем любая из них при определенных условиях может потенциально / реально изменять свое положение и приобретать статус метанарративной (универсальной). К таким условиям можно отнести: а) доступность для восприятия субъектом-интерпретатором; б) актуальность; в) масштабность (глубина содержания); г) эффективные комплексные (аудиальные, визуальные) способы трансляции (передачи субъекту-интерпретатору); д) магнетизм («заразительный» потенциал), способствующий глубокому проникновению в сознание субъекта-интерпретатора; ж) апелляция к архаическим, архетипическим, мифологическим первообразам, укоренненным в сознании человека; з) благоприятные социально-политические и социокультурные характери

Скачать электронную версию публикации