The “Genius Loci”: Grigory Potanin on Artist Grigory Gurkin’s Manor in Altai.pdf Сибирский аспект изучения историко-культурного наследия России ныне активно развивается в проблемном поле «национальное, имперское, колониальное в русской литературе» [1]; в новейших сибиреведческих исследованиях «азиатская (восточная) компонента представляется... ценностно-эстетической реальностью анализируемого материала» [2. С. 6]. Развитие в искусстве образа Алтая2 - одной из типичных восточных окраин Российской империи (в Сибири этот регион «был в полном смысле слова окраиной Великой Окрайны» [7. С. 101]) - имеет свои особенности: в отличие от других окраин, в которых региональная литература выполняла репрезентирующую функцию - см. [8], т.е. представляла «свой народ, так сказать, внешнему наблюдателю» [9. С. 14], здесь эту функцию первоначально взяла на себя живопись. 1 Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ и Правительства Республики Алтай (грант № 18-412-040007 р_а). 2 В отличие от современного нам словоупотребления топонимом Алтай традиционно называли Русский Алтай, т.е. принадлежавшую России часть Алтайской горной страны к северу от реки Бухтармы. «Этот русский Алтай не есть собственно горная окраина, а могучая передовая горная группа, вдающаяся от Алтайской системы в Бара-бинскую и Киргизскую степи; кроме востока, он со всех сторон окружен равнинами» [3. С. 480]. Составители новейшей антологии «Образ Алтая в русской литературе» пространственно объединяют топонимом Алтай территории современного Алтайского края и Республики Алтай (Горного Алтая) [4]. И историческое и мифопоэтическое наполнение топонима Алтай не предполагает подобного объединения: работая над эпическими сказаниями алтайцев, Потанин обнаружил, что «. в сказках не один Алтай, а иногда упоминаются три и даже девять Алтаев; и есть белые Алтаи, и синие, и желтые, и черные» [5. С. 167-168]. См. объяснение этой особенности в фольклоре тюркомонгольских народов [6. С. 282-286]. «Гений местности» - Г.Н. Потанин об усадьбе художника Г.И. Гуркина на Алтае 277 Творчество художника Григория Ивановича Гуркина (Чорос-Гуркин, 1870-1937) было первой самостоятельной заявкой территории о самой себе в культурном пространстве России. Несмотря на то, что в 1937 г. художник был обвинен в сепаратизме и расстрелян, в русской литературе на протяжении всего ХХ в. образ первого профессионального художника Сибири из инородцев рассматривался как символ Русского (Горного) Алтая. Осмысление русской литературой (а в конце ХХ в. и региональным сообществом Республики Алтай) образа Гуркина как гения места1 происходило в Томской губернии в предреволюционный период под влиянием Г.Н. Потанина, идеолога сибирского областничества, поставившего вопрос о специфике сибирского искусства в общерусской культуре2. В первое десятилетие ХХ в. Томск3 полноправно начинает осознавать себя культурной столицей не только губернии (в состав которой входила тогда территория Русского Алтая), но и всей Сибири [13. С. 90-100, 337344]. Геополитические факторы4, сдерживавшие развитие культурной жизни в Сибири в предшествовавший период, Г.Н. Потанин называет «особенностями сибирской судьбы» и перечисляет их, готовя к изданию в Санкт-Петербурге книгу «Песни сибирячки» поэтессы из Барнаула М.Г. Васильевой. В частности, он пишет: «... Сибирь была и до сих пор остается большой тюрьмой. Печальная особенность этой области , отчуждающая её от метрополии и не позволяющая идти с последней одним темпом5 жизни.», вызывающая «желание куда-то бежать, под другое 1 Ныне имя Г.И. Гуркина играет значительную роль в позиционировании Республики Алтай как самодостаточного субъекта РФ, обладающего не только уникальной природой, но и богатыми культурными традициями (см. [10]). 2 О постановке Г.Н. Потаниным и Н.М. Ядринцевым проблем сибирского литературного регионализма см. в работе И. А. Айзиковой [11]. 3 См. обзор литературы вопроса и описание исследовательских подходов к осмыслению образа г. Томска в новейшей работе В.С. Киселева [12]. 4 Об изменении к концу первого десятилетия ХХ в. административносдерживающих развитие культуры Сибири факторов свидетельствуют письма Г.Н. Потанина. В частности, он пишет Т.М. Фарафонтовой (сент. - дек. 1908 г.), что Томск «.в нынешнем году вдруг превратился в настоящую умственную столицу Сибири. Только что кончилось удушие, созданное бароном Нолькеном (целых три года царил!) Теперь у нас новый губернатор Гондатти. После трехлетнего культурного голода город набросился на культурные удовольствия. Начались выставки садоводства, огородничества и художественные. Были три выставки картин: томских художников, барнаульского художника Никулина и приезжавшего художника Вучичевича. Потом пошли концерты (камерные, даже симфонические), юбилейные вечера (Толстого, Шевченко, Дарвина, Гоголя) и, наконец, лекции. В какой-то мере город повеселел.» [14. С. 95]. Позже в письме Л.Ф. Пантелееву от 6 февраля 1910 г.: «У нас теперь, благодаря Гондатти, такая оживленная деятельность, какой никогда в Томске не бывало. Сразу появилось до десятка новых обществ, и я во всех членом, а в некоторых и очень деятельным членом» [Там же. С. 101]. 5 Для выравнивая темпов «в Сибири должна возникнуть своя оригинальная школа в искусстве, своя литературная школа, своя школа живописи, своя музыка», - писал Потанин Васильевой из Петербурга в марте 1901 г. и делился планами: «.я все мечтаю Т.П. Шастина 278 небо. Ни одна область империи не страдает таким отливом своих лучших интеллигентных сил, как Сибирь» [15. С. II-III]. Этот традиционный для областнической литературы1 тезис, открывающий сборник лирики, воспринимается как прием остранения, указывающий столичному читателю на неординарность самого факта проявления поэтического дара в «забытой, заброшенной» колонии, жители которой носят на себе «невидимые оковы»2; как способ привлечения внимания к окраинной территории, откуда молодежь и интеллигенция бежит «как из тюрьмы». Звучит это в предисловии Потанина вариацией «исповеди абсентеиста», которую другой идеолог сибирского областничества, Н.М. Яд-ринцев, тоже адресовал столичному читателю (см. [18. С. 13-14]). Подобная риторика была лишь одной стороной самопрезентации сибиряков на столичном уровне, другую сторону формировали утверждения, позволяющие периферии чем-либо гордиться перед столицей: например, вопреки расхожему представлению о неизученности дикой Сибири, академик Д.Н. Анучин, авторитетнейший антрополог и этнограф, один из корреспондентов Г.Н. Потанина, писал в «Восточном обозрении», что «в некоторых отношениях, можно сказать, Сибирь исследована теперь лучше, чем Европейская Россия», что в Сибири достаточно много истинно интеллигентных людей даже в крестьянской среде [19. С. 8]. Последнее утверждение ярко иллюстрировал факт возвращения из столичной Академии художеств на Алтай художника из алтайских инородцев Г.И. Гуркина. Благодаря Г.Н. Потанину он становится едва ли не самой популярной личностью в Томской губернии. Развитие образа художника в губернской периодике до 1917 г. шло в имагологическом ключе (от «алтаец Гуркин» до «родной художник Гуркин» [20]). Этноним алтаец в газетных публикациях того времени может быть заменен юридическим термином имперского периода инородец (к таковым относились «племена нероссийского происхождения»)3. Фигура художника-алтайца была ответом на составить в Иркутске артистический кружок из местных литераторов, художников, музыкантов, актеров, мечтаю об объединении этих местных сил с целью положить начало местному творчеству» [5. С. 24]. 1 Н.В. Серебренников, создавший «Схему причинно-следственных связей в русской областнической литературе», пришел к выводу: «Отличие областнической литературы от собственно литературы Сибири - в основе своей идеологическое» [16. С. 275]. 2 Добавим, что и в начале второго десятилетия ХХ в. мотивный комплекс «Сибирь -проклятое Богом место» еще активно функционировал в рассуждениях о современных сибирских писателях, но уже с оговорками: «На таком чувстве к Сибири воспиталось не одно поколение русских поэтов, пока жизнь создала новое положение, когда Сибирь могла встать с иной стороны, так, что природа её и любовь к ней вызвали уже целое литературное течение, целую группу так-назыв. «сибирских писателей», В их творчестве живы еще прежние переживания, но уже в новой окраске: их душа уже наполнена горечью за то, что бесконечно-дорогое для них - людьми проклинается» [17]. 3 В инаковости (инородности) коренного населения Русского Алтая убеждают этнографическая информация, использовавшаяся еще при подготовке «Устава об управлении инородцами» 1822 г. (см. «Обычаи инородцев Бийского уезда: калмык и татар» [21. С. 1-3], «Гений местности» - Г.Н. Потанин об усадьбе художника Г.И. Гуркина на Алтае 27 9 вопрос, решаемый областниками - «вопрос о культурных способностях инородческих племен и способности воспринять общечеловеческую цивилизацию» [22. С. 156]. Талант Гуркина расценивался как естественный дар могучей природы Алтая1, а факт смерти на руках алтайского инородца его учителя - великого пейзажиста И.И. Шишкина обретал символическое значение передачи цивилизационного опыта. Потанин, познакомившийся в Гуркиным в 1897 г., в письме от 20 ноября 1902 г. впервые связывает имя художника с конкретным местом на Алтае: «Чемал пришел мне в голову раньше, чем Вы упомянули это имя в своем письме. Имя это я давно знаю; туда ежегодно ездил из Петербурга улалинский2 талантливый пейзажист Гуркин, чтобы писать этюды, и я видел чемальские виды и в альбоме Гуркина, и на академической выставке» [5. С. 46]. В нескольких верстах от Чемала, в селении Анос, Гуркин в 1903 г. начинает обустраивать усадьбу, возводить жилой дом и мастерскую. С этого года Потанин, окончательно поселившийся в Томске в 1902 г., целенаправленно формирует в газете «Сибирская жизнь» образ художника-алтайца, активного участника нарождающейся культурной жизни г. Томска и Томской губернии3. В скором времени тот круг общения, в который Г.Н. Потанин ввел художника в Томске4, начинает каждое лето перемещаться в это крошечное селение , создавая в нем новый - принципиально наблюдения и выкладки Н.М. Ядринцева [22. С. 92-109], статьи Г.Н. Потанина в «Живописной России» [23] и в базовой для губернского представления об Алтае книге В.В. Сапожникова «Пути по Русскому Алтаю» [24]). 1 Образ богатырской мощи Алтая появляется и в лирике Васильевой: Страны родной чудесный край Красою гордою пленяет... Могучий, царственный Алтай! Он раны сердца исцеляет. [25]. Неоднократно ей вторит Потанин в «Сибирской жизни» (СЖ), акцентируя свой излюбленный тезис о взаимодействии науки и искусства в познании Алтая: «Величественный образ Алтая хотя и медленно, но с каждым годом все более и более обрисовывается перед нами благодаря трудам и усилиям его друзей, представителей науки и искусства. Его имя за последнее время стало гораздо известнее за пределами Сибири. господствующий тон в картинах Алтая - богатырская мощь...» [26]; алтайские картины «заставляют работать мысль» [27]. 2 Улала - место рождения Г.И. Гуркина, селение Бийского уезда Томской губернии, ныне г. Горно-Алтайск. 3 Пропаганда Г.Н. Потаниным творчества Гуркина рассматривается современными сибиреведами как одна из форм «проникновения областничества» в сибирскую жизнь [28. С. 25]. 4 В полной мере этот круг можно очертить по автографам, оставленным на великолепно оформленном Гуркиным в духе алтайской этно-природной экзотики поздравительном адресе Потанину в связи с 80-летием от Томского общества изучения Сибири [29]. 5 В окружении Потанина складывается устойчивое представление о том, что он сам каждое лето бывает на Алтае. «Почти каждый год, преимущественно летом, Гр. Ник. с супругой выезжают на Алтай, где проводят лето на курорте Чемал или в селении Анос, в усадьбе художника-алтайца Гр. Ив. Гуркина, с которым Гр. Ник-ча связывает не только дружба, но и горячая любовь обоих к Алтаю и инородцам» [30]. Т.П. Шастина 280 светский - центр культуры на инородческой территории «во глубине России» (строки из стихотворения «В столицах шум, гремят витии...» Н. Некрасова были взяты Потаниным для эпиграфа к вышеуказанной статье об инородцах Алтая). Томская губерния до этого времени знала о существовании в диком Алтае только очагов православной культуры - миссионерских станов, информация о просветительской деятельности которых регулярно появлялась в «Томских епархиальных ведомостях»1. Отцы-миссионеры свой воображаемый Алтай представляли православному читателю в столичных изданиях через образ Афона [32, 33]2. Миссионерский стан - это своё в чужом. Усадьба же художника Гуркина в Аносе являла полную противоположность миссионерским отделениям: её по собственному замыслу с нуля возводит инородец на инородческой территории3; для него она - центр собственного мира, расположенный на границе своего и чужого пространств; из Аноса он отправляется в экспедиции вглубь Алтая и выезжает для организации персональных выставок в Томск и другие сибирские города. Судя по заметке Гуркина «Пасха в Аносе» [36], это весьма уютный мир, населенный крещеными инородцами. Селение Анос «ниже Чемала»4 как место пребывания Гуркина Потанин называет при первом публичном представлении томской публике алтайского самородка и его патриотических планов - «познакомить Россию с картинами Алтая» [38]. Об успешной реализации творческих планов художника свидетельствуют его персональные выставки (после экспонирования в Томске отправлявшиеся в Красноярск, Иркутск, Барнаул), подробнейшим образом освещавшиеся «Сибирской жизнью». В каталогах всех трех выставок Гуркина в Томске указывается аносский адрес художника: «Принимаются заказы на копии картин и этюдов по уменьшенным ценам. Адрес: Алтай, Улалинское почт. отд. Томской губ., Бийского уезд., село Анос. Гр. Ив. Гуркин» [39. Л. 122 а, об.]; «Постоянный адрес художника Гуркина: Алтай, с. Анос. Гр. Ив. Гуркину через Улалинское почт. отделение (Томск. губ. Бийского уезда собственный дом)» [40. Л. 94 а, об.]. Приложение «алтаец» 1 См. характерный образец такой информации [31]. 2 Представление же о реальном Алтае, окормляемом Алтайской духовной миссией, позволяет сформировать подборка архивных документов, опубликованная историком Алтайской духовной миссии прот. Георгием Крейдуном, дающая в том числе сведения и о географии структурных подразделений миссии [34]. 3 Это места кочевок 1-й алтайской дючины, дючина - административно-этническая единица, дючины, в отличие от волостей, «не имели определенной территории и объединяли аборигенов по родовому признаку»; в южном Алтае было 7 дючин и 2 Чуйские волости; жители 1-й дючины кочевали по правому берегу Катуни преимущественно в бассейне реки Маймы [35. С. 217]. 4 Уточнение «ниже Чемала» многое говорило томичам - село Чемал на нижней Катуни к тому времени уже было излюбленным курортным местечком жителей губернской столицы; например, летом 1903 г., с которого мы ведем отсчет, там проживало около 90 семейств дачников, в 1904 г. поток отдыхающих схлынул из-за волнений бур-ханистов [37]. «Гений местности» - Г.Н. Потанин об усадьбе художника Г.И. Гуркина на Алтае 281 к имени Гуркина на первых страницах каталогов выставок зимы 19071908 гг. и 1910 г. воспринимается как рекламный ход: слово это можно толковать и как этноним1, и как топографическую привязку - в любом случае подчеркивается экзотичность персоны художника. В каталоге же выставки 1915 г. этого уже не требуется - художник к тому времени хорошо известен сибирской публике как «певец Алтая». После первой персональной выставки Гуркина в Томске зимой 1907/08 г.2, подтвердившей, что «областная интеллигенция» действительно прибывает, а «зародыш, может быть, областного искусства», о котором Потанин писал в августе 1907 г. [5. С. 131], реально развивается, село Анос оказывается у всех на слуху. Названия более десятка работ в экспозиции содержали слово «Анос»: № 4 «Зимний вечер (р. Катунь близ Аноса), № 6 «Этюд Кама Бачияка, прожив. по реч. Анос», № 14 «Сосновый лес (речка Анос)»; № 29 «Юрта в Аносе»; № 51 «Село Анос зимою»; № 111 «Вечер в Аносе»; № 179 «Скала в Аносе» и др. Отточенная пейзажная техника в тттиттт-кинском стиле, эффектный выбор натуры, этнографизм - всё это вместе создавало представление о местоположении усадьбы Гуркина - настоящей усадьбы настоящего сибирского художника (хорошо известны были к тому времени именно как центры культуры усадьбы «Пенаты» И. Репина и «Терем» Б. Кустодиева)3, что само по себе для Сибири было ново. На второй выставке художника в Томске (1910 г.)число работ, в подписи к которым стоит слово «Анос», удваивается; некоторые из них в каталоге содержат помету «не прод.»4. На второй и третьей (1915 г., распорядитель В.Я. Шишков) выставках экспонируются работы, названия которых говорят о том, что продуманный еще на стадии проекта эстетический потенциал усадьбы активно осваивается художником («Утро. Садик в Аносе», «Уголок в саду», «Маральник у мастерской художника», «В саду художника»). Усадьба гостеприимного художника в Аносе часто именуется Потаниным резиденцией (т.е. местом нахождения высокопоставленного лица), что свидетельствует об оценке масштаба личности её хозяина. Для самого Потанина она становится комфортным местом научной работы, к которой ему удается привлечь инородческое население (в том числе и 1 «Алтайцы - те, кто живет к западу от Катуни... Живущие на левом берегу Катуни дают себе имя Алтай, на правом - Теленгит» [23. С. 253]. Современные идентификационные трактовки этнонима см. [41]. 2 Весть о которой как о значительном культурном событии дошла до столицы [42]. 3 Следует отметить, что заимка томского художника А.Э. Мако «Рыбнушка», расположенная совсем недалеко от Аноса, в селе Черга на Чуйском тракте, была частным владением, фермой; никакой информации о ней и о её владельце в прессу не проникало. Нам удалось обнаружить только объявление о её продаже (СЖ. 1904. № 192). 4 Экземпляр каталога этой выставки, хранящийся в ТОКМ, имеет карандашные пометы, свидетельствующие об интересе к аносским пейзажам друзей автора, например: № 9 «Р. Анос (сосновый лес)» - Боголепов; № 114 «В устье Аноса» - Анучин; № 154 «Юрта Сабанчихи (в Аносе)» - Вологодский [40. Л. 91, 93, 93 об.]. Т.П. Шастина 282 хозяина усадьбы, о чем свидетельствует, например, публикация в серьезном научном издании фольклорных записей Гуркина, сделанных в верховьях речки Аноса в 1912-1913 гг. [43]. В письме С.Ф. Ольденбургу от 24 апреля 1908 г. Потанин сообщает: «На это лето еду к алтайцам1 в д. Анос, в резиденцию художника, моего друга Гуркина, местного инородца. Тут у меня компания сотрудников, которые помогут мне собирать алтайские сказки. Одну уже сказку об Алтай-Буши мои друзья аносские записали как текст...» [14. С. 93]2. Крошечный, всего в 26 дворов, Анос постепенно становится своеобразным селом творчества (если можно так сказать по аналогии с домом творчества), куда едут писать с натуры художники из разных концов страны. Анос часто фигурирует в «Сибирской жизни» в заметках с характерным для этой темы названием «Художественные вести». Например, Потанин сообщает: «. в сел. Анос, где живет Гуркин, с успехом писала этюды акварелью и масляными красками Е.Г. Тюменцева, ученица художественной школы в Киеве. Культ, который она питает к Алтаю в одинаковой мере, как и Гуркин, позволяет ждать от неё в будущем значительного участия в пропаганде алтайских эффектов» [46]. Развитие аносской темы и процесс осмысления роли художника-алтайца в интеллектуальной и культурной жизни губернии позволяют проследить публикации Потанина в «Сибирской жизни». Уже в сезоне 1908 г. (после зимней выставки Гуркина в Томске) в сложившийся уклад дачной жизни в Чемале вносятся коррективы - художник начинает приглашать отдыхающих в свою мастерскую. Селение Анос вписывается Г.Н. Потаниным в пределы дачного пространства, названного им «чемальским тупиком». «К числу развлечений чемальских дачников принадлежит также посещение студии аносского художника, где они проверяют свои впечатления по произведениям красками» [47]. По наблюдениям Потанина, чемаль-ские дачники (воздушники, солнцепоклонники) принадлежат к «действительной, а не сомнительной интеллигенции»; в основном это учителя и 1 Следует добавить в качестве комментария к этой цитате потанинскую оценку алтайцев как этноса - самый кроткий в мире народ, «про который можно сказать, что он весь состоит из переодетых азиатами Мадонн и Аполлонов; это небольшое племя, населяющее долины Алтая, своими кроткими нравами напоминает тех мирных туземцев острова Гаити, которые очаровали спутников Колумба» [44]. 2 В этом письме интересны рассуждения о способах активизации сбора фольклора местными жителями. Книга, о которой идет речь в указанном письме (научно подготовленный фольклорный сборник, плод кропотливой совместной работы в Аносе Потанина и собирателя Никифорова над переводом с алтайского на русский), вышла в 37-м томе Записок Западно-Сибирского Отдела ИРГО [45]. Первоначально Потанин планировал поставить на обложке и имя Гуркина. Потанину-фольклористу работа над алтайскими сказками доставляла истинное удовольствие (см. в письме Васильевой из Онгудая от 3 июня 1909 г. «Стиль варварский. занимает меня иногда дикая и необузданная фантазия первобытного поэта. Картинки шокирующие, но забавные. мне еще ни разу не доводилось записывать сказок, столь богатых мифологическим материалом» [5. С. 168]). «Гений местности» - Г.Н. Потанин об усадьбе художника Г.И. Гуркина на Алтае 283 учительницы, «пожелтевшие за зиму от тесных и мрачных школьных по- ~ і мещении» . Приведем описания объектов усадьбы художника, которые можно рассматривать как потанинскую рекламу для томичей (рекламу весьма эффективную (см. в письме из Томска от 19 марта 1911 г.: «Одна учительница пишет мне, что из барнаульского уезда собирается группа учительниц и учениц поехать в Анос. А отсюда собирается туда же группа курсисток, которые намерены заниматься там гербаризированием» [5. С. 368]). Вслед за Потаниным эти объекты будут описывать в очерках многие гости алтайского художника, но это тема отдельного исследования. Мастерская - «это большая зала с обильным светом, который вливается в неё из трех окон; одно окно больше других; оно имеет четыре аршина ширины и около сажени высоты... По средине комнаты циклопическая постройка, небольшая печь с железной трубой, сложенная из дикого серого камня. Хотя ей придана симметрическая наружность, она обмазана глиной и на ней глубоко вырезаны цифры (год сооружения), но некоторые остряки, умышленно не стесанные строителем, т.е. Гуркиным, обличают материал, взятый для постройки, и указывают на намерение художника подражать не тому архитектору, который строил Троицкий собор в Томске, а тому, который созидал аносскую скалу Ит-Кая. На стенах висит дюжина рам, заготовленных для картин, - работа самого Григория Ивановича, как и печь; в качестве материала для орнамента художник воспользовался скульптурой сосновых шишек». В саду «нет расчищенных дорожек, нет клумб с цветами, родина которых или берега Средиземного моря, или южная Азия. Пространство, окруженное решеткой, чтоб не зашел на него скот и не помешал сурепице, журавельнику и другим диким полевым растениям роскошно развить свой рост. в этом саду есть одно посаженное растение, но это прозаический „2 репейник , которого, по мнению художника, недоставало этой компании, тот самый репейник, который служит неизбежным спутником наших томских тротуаров». Дом: «К стенам дома, обращенным в сад, пристроены небольшие террасы с перилами, поднявшись по ступеням любой из них, вы упретесь не в дверь, ведущую в дом, а в глухую стену и почувствуете сразу, что эти террасы возвышаются не с практической, а с какой-то эстетической, загадочной для вас целью. Вообще здесь во всем эстетик преобладает над практиком. Через изящные крылечки попасть внутрь дома нельзя, а к двери, ко- 1 Типы чемальских дачников художественно запечатлел Г. Вяткин. В примечании к своему сочинению, имеющему подзаголовок «Поэзия и проза курортной жизни» он пишет: «Курортная жизнь на Алтае, развивающаяся с каждым сезоном все больше и значительнее, до сих пор, насколько нам известно, не находила отражения в сибирской беллетристике. Предлагаемые вниманию читателя наброски представляют собою первую такого рода попытку, в которой все наиболее характерное срисовано с живой действительности» [48]. 2 Дифирамб Потанина «прозаическому репейнику» передает Г. Вяткин [49]. Т.П. Шастина 284 торая действительно служит входом в дом, через которую проникают все посетители мастерской, приходится идти по длинной доске, одним концом положенной на порог двери, а другим лежащей на земле». Окрестности: «Из окон мастерской вид на устье Аноса; вы смотрите сверху на овраг, в котором кончается течение Аноса; виден небольшой клочок Катуни. Вправо и влево от оврага обывательские домики, вокруг которых чередуются дворы задние, покрытые «культурным» слоем, и передние, парадные, с таким улыбающимся газоном, которого, мне кажется, нигде не встретите в крестьянских дворах на равнине. На заднем плане картины терраса правого берега Катуни с сосновым лесом на ней, а над ней гора Калтак-таш с двумя ущельями по бокам, слева ущелье речки Уснезю, справа речка Куима». Общая оценка: «Анос - это шалаш, поставленный в лесу. Вы тут даже не в деревне, а в тайге... Перелезли через прясла вашего двора, и сейчас же кусты маральника, смородины, крыжовника, на скале бадан и ревень. Тут не то культура вторгается в природу, не то природа в культуру» [47]. Собственные впечатления от пребывания в усадьбе Гуркина Потанин передает в письмах: «Два месяца на Алтае (в Аносе) я провел с большим удовольствием» [5. С. 136]. «Как тут хорошо! Как хотелось написать Вам, что я чувствую под действием природы окружающей! Это был бы дифирамб картине, которую вижу из окна.» [Там же. С. 284]. Схему усадьбы Потанин рисует в письме М.Г. Васильевой от 13 февраля 1910 г. Он сообщает адресату, что приехавший в Томск для обустройства выставки Гуркин предлагает на лето поселиться в его доме. По памяти Потанин воссоздает план усадьбы, помечая цифрами взаиморасположение студии, жилых помещений, кухонь, амбаров, «живописной хижины над прудом (фантазии художника)», не забывая про заросли конопли и канаву, снабжающую водой вырытый Гуркиным прудик [Там же. С. 253]. Второй очерк цикла Потанина о чемальском тупике («В Чемальском тупике. В аиле у шаманки Саатан». СЖ. 1910. № 141-142) посвящен описанию поездки, совершенной совместно с художницей Базановой1 и местным учителем-переводчиком Никифоровым из Аноса (со двора художника) к шаманке, жившей в верховьях Аноса2. В публикации подробно объ- 1 Л. Базанова выезжала на Алтай в 1907-1909 гг. Знаток местных условий и ценитель таланта художника-алтайца, она перед первой выставкой Гуркина в Томске опубликовала статью о его творчестве в «Сибирской жизни» [50]. 2 См. репродукцию картины А.А. Ворониной-Уткиной «Портрет Саатан» [51. С. 70]. В описании поездки к шаманке на камланье, сделанном по свежим следам, Потанин упоминает имя Ворониной вкупе с другими членами аносского общества (этнограф Анохин с помощниками, переводчик Никифоров, студент Котляров и еще человек двадцать дачников) и «неожиданно» появившимся в Аносе членом Государственной думы Н.В. Некрасовым [5. С. 282]. О том, что депутаты-сибиряки проявляют интерес к творчеству Гуркина, свидетельствует следующая заметка в хронике «Томская жизнь»: «Картины художника Алтая Г.И. Гуркина вызывают к себе значительный интерес публики, посещающей мастерскую художника. На днях, перед отъездом в Петроград, мастерскую посетил депутат С. В. Востриков, который приобрел большую картину, ис-«Гений местности» - Г.Н. Потанин об усадьбе художника Г.И. Гуркина на Алтае 285 ясняется «тупиковость» чемальского локуса, т.е. те природные особенности, которые обусловили сохранение здесь в нетронутом виде древнейших этнических традиций шаманистов. Этот текст можно использовать как дополнительную информацию к известной статье Потанина «Этнографическая часть выставки Гуркина» (СЖ. 1907. №198), комментирующей сюжеты картин и эскизов Гуркина из жизни алтайцев в экспозиции первой выставки. Этнограф, фольклорист, тонкий ценитель искусства, социолог дополняют друг друга в заключительной статье Потанина «Той» из цикла «В Чемальском тупике» (СЖ. 1912. № 135). Описание поездки на алтайский свадебный пир1, традиционно для аносского общества начинавшейся со двора художника, открывается рассуждением об особенностях горных пространств, объясняющим пристрастие Гуркина к изображению облаков; и по этому поводу Потаниным делаются прекрасные словесные картины горных окрестностей Аноса, не уступающие живописным пейзажам Гуркина. Нет сомнения в рекламном характере очерка - см. в письме Васильевой от 15 мая 1912 г.: «Я кончил описание поездки на алтайскую свадьбу и буду просить, чтоб поместили её до 1 июня, чтоб газета с этой статьей пришла в Чемал, когда там уже будут дачники» [5. С. 387]. «Сибирская жизнь» после второй выставки Гуркина в Томске (1910 г.) в хроникальных разделах «По Сибири» и «Томская жизнь» упоминает Чемал и Анос гораздо чаще, чем все другие периферийные места губернии, что позволяет сделать вывод о закреплении в общественном сознании их особого статуса: у первого - курортного2, у второго - культурного центра. Потанину важно было показать, что процессы художественного и научного изучения Сибири развиваются параллельно и Аносу в них принадлежит одно из ведущих мест. Читатели постоянно информируются о том, кто приезжает летом в Анос, кто и куда отправляется по Алтаю из Аноса, в этих заметках мелькают имена столичных и сибирских художников и ученых, и, конечно же, газета пристально следит за творчеством Гуркина. Характерный пример такой информации: «14 июля из Аноса художники гг. Никулин, Гуляев, ученики казанской рисовальной школы, и г. Кузнецов, ученик Гуркина, выехали в Онгудай, полненную по мотиву известной картины художника «Озеро горных духов», и сделал заказ на ряд этюдов. Депутат от имени сибирской группы в Г.Д. предложил Г. И. Гуркину всяческое содействие, если бы он решил устроить свою выставку в столицах» (СЖ. 1915. № 11). Последнее позволяет сделать вывод, что творчество художника-алтайца трактуется как культурная ценность, которой можно гордиться перед столицей; как неотъемлемая часть территориальной сибирской идентичности. 1 Репродукция с картины Л. Базановой «Со свадьбы», написанной по летним анос-ским впечатлениям, помещена на обложке каталога выставки, подготовленной к 90-летию Томского общества любителей художеств; там же см. биографическую справку об авторе [51. С. 14-15]. 2 В число алтайских курортов входили Белокуриха, Чемал, Тюдрала, Эликманар, Черный Ануй, Черга, Узнезя, Анос, Манжерок (см. подробнее [52]). Т.П. Шастина 286 откуда перевалят через Теректинский хребет и попытаются из Катанды подняться до Белухи. 19-го из Аноса выехал в Петербург геолог С. А. Яковлев, окончивший свои работы в долинах Чемала и Кадрина. Г. Анохин, объехав всех шаманов, живущих в системе Аноса, с вершин этой реки спустился на Катунь у дер. Апшийякту (30 верст выше д. Анос) и оттуда выехал в Анос. Его сотрудниками и им самим собран большой материал о шаманстве; г. Никифоровым записаны тексты шаманских молитв; художницей А.А. Ворониной вывезены многочисленные рисунки бубнов, шаманских мантий, курмежеков (идольчиков) и др. предметов» [53]. В этой алтайской деревне начинает развиваться не только пейзажная, но и давно ожидаемая Потаниным жанровая сибирская живопись. Томский художник Прохоров, писавший в Аносе в основном пейзажи и портреты местных жителей, выставил свои работы в доме, снятом на лето, получилась «вторая студия, после гуркинской, только уступающая первой по размерам и роду живописи. Гуркин пейзажист. Он пишет природу, среди которой лишь изредка фигурирует человек, тогда как Прохоров - жанрист, который окружающий фон зелени и леса пишет для того, чтобы рельефнее выделить в нем фигуру человека» [54]. В статьях и заметках из Аноса и об Аносе1 указывается на пространственное расширение притягательной силы усадьбы Гуркина, например: «...в конце июля посетил Анос петербургский художник Цириготи, совершив небольшую поездку на Каракол, оттуда вывез два этюда, отправился вьючным путем через Онгудай к подошве Белухи...» [Там же]; приезжие художники Ларионов, Чашечников, Курзин, Кузнецов, работая в Аносе главным образом над алтайским пейзажем, уделяют внимание алтайским жанру и быту (СЖ. 1913. № 171)2. У Потанина глубоко личное восприятие Аноса формируется под воздействием поэзии Г. Гейне - недаром популярный переводчик немецкого поэта М.Л. Михайлов утверждал, что «отголоски песен Гейне слышатся везде в современной лирике» [58. С. XIII]3. Лирика Гейне цитируется по- 1 Сам же хозяин аносской усадьбы очень редко берет слово в газете, можно указать на практически единственную заметку Г уркина как художника-профессионала, в которой он отмечает фактическую неточность в обозначении авторства картины «Лесная глушь» в богато изданном в Париже альбоме, что, по его мнению, особенно недопустимо «с точки зрения интересов широкой провинциальной публики, которой приходится знакомиться с сокровищами русской живописи по литографированным снимкам» [55]. Точности ради отметим, что в это время Гуркин живет в Томске. 2 Повышение интереса сибирских художников к Алтаю (и к Аносу в частности) можно проследить по каталогам периодических выставок картин томских художников начиная с первой (февраль - март 1909 г.) (см. работы Л.П. Базановой, А.С. Капустиной, Н.П. Ткаченко, Суховой [56]) и по девятую (см. также [57]). 3 В отличие от Н.М. Ядринцева, Потанин стихов об Алтае не писал, но и у него можно найти мысли о том, что Алтай позволяет «испытывать божеское, парнасское настроение», и тогда из-под пера выходят вполне поэтические строки: «Хвалю Алтая творческую мощь // Какие чудеса творит здесь теплый дощь» [5. С. 166-167]. «Гений местности» - Г.Н. Потанин об усадьбе художника Г.И. Гуркина на Алтае 287 русски в письмах Потанина и Васильевой с самого начала их эпистолярного романа [5. С. 45; 168]. В 1909 г. Потанин, отправляя ей письмо из Онгудая (на Чуйском тракте), для выражения переполняющих его чувств применяет к местным условиям образы стихотворения Гейне «Erklarung» (Herangedammert kam der Abend...»: «С каким бы удовольствием я сделал то же, что Гейне: вырвал бы сосну на Алтае, обмакнул её в лаву и огненными буквами написал на небе: Маня, я вас люблю» [Там же. С. 173-174] - ср.: Мощной рукою в норвежских лесах С корнем я вырву Самую гордую ель, и её обмокну В раскаленное Этны жерло, И этим огнем-напоенным Исполинским пером напишу На темном своде небесном: «Агнесса! Я люблю тебя [59. С. 116]. Васильева: «Знаю, как крепко любит меня мой поклонник, так сильно, как Гейне любил Агнессу» [5. С. 209]. Следует уточнить, что в Онгудае сосновых лесов нет, зато в Аносе был великолепный сосновый бор, тянувшийся вдоль берега Катуни, - излюбленное место художниковпейзажистов; сосны любил рисовать Гуркин. Тема Гейне в переписке могла возникнуть из факта знакомства Васильевой с переводчиком Гейне Петром Исаевичем Вейнбергом (отец Бориса Вейнберга, с 1909 г. преподававшего в Томском технологическом институте, активного сотрудника Общества изучения Сибири, поклонника таланта Гуркина), чей псевдоним говорил за себя - Гейне из Тамбова1; П.И. Вейнберг считал лучшим переводчиком Гейне на русский язык М.Л. Михайлова [61. С. 14]. Из университетского Геттингена, которому в книге-балагане Гейне «Путешествие по Гарцу» (Die Harzreise, 1826) отводится несколько весьма ироничных страниц, начинается маршрут автора-путешественника (прозаическая часть) и лирического героя (стихотворная часть книги). Гарц как горная область мог быть на слуху Потанина со времени заграничного путешествия Н.М. Ядринцева (1885 г). Алтай в «Письмах сибиряка из Европы» [62] Ядрин-цева - постоянный объект сравнения своего и чужого при описании географических и культурных особенностей посещаемых горных пространств; немецкая мифология положена в основу стихотворения Ядринцева «На Гарце» [63. С. 207]; в известном и Ядринцеву и Потанину Барнаульском горном музее хранилась коллекция горных пород Гарца; на Гарц указывает и образ брокенского призрака в очерке Ядринцева «Странник на золотом озере» [64]. Геттинген как объект сравнения появляется в письме Потанина М.Г. Васильевой от 20 июня 1910 г.: 1 О популярности творчества Г ейне в Сибири свидетельствует тот факт, что «один из фельетонистов «Сибирских отголосков» берет себе псевдоним «Гейне из Томска» [60. С. 16]. Т.П. Шастина 288 Анос превратился в какой-то Гельдерберг или Геттинген, тогда как Чемал - это наш Париж1. Там куча лже-интеллигенции, улица кишит дачниками; там даже есть ресторан или столовая, обеды в три блюда и газеты. Из села там выезжают кавалькады флиртующих, а здесь в Аносе вы

Скачать электронную версию публикации