Fixed Phrase Schemes “Khorosh + N1!¹” and “Khorosh + Ni!²” in the Contemporary Russian Language.pdf Основной сферой функционирования синтаксических фразеологических единиц (далее - СФЕ) является разговорная речь, которая занимает большую часть коммуникативной практики человека: «...разговорный синтаксис характеризуется своими специфическими синтаксическими моделями, коренным образом отличающимися от общелитературных и письменно-литературных синтаксических моделей» [1. С. 271]. При этом языковое сознание в типизированных речевых условиях стремится использовать готовые (стереотипные) языковые формы. Это детерминировано тем, что стереотип облегчает коммуникацию, позволяя экономить время, языковые и физические ресурсы, а также обеспечивает высокий уровень эффективности общения. При этом «стереотипы. исчислимы. “Стереотипно” - не значит плохо. “Стереотипно” означает быстро. Цель реализации стереотипов - затратив минимум языковых и поведенческих усилий, достигнуть нужного коммуникативного эффекта» [2. С. 5]. Устойчивые (стереотипные, стандартизированные) предложения весьма динамичны и экспрессивны. Устойчивость синтаксической конструкции, как правило, связана с её фразеологизацией. Изучение СФЕ, составляющих мощный ресурс живой разговорной речи, имеет особую значимость для любого языка. По мнению В.Г. Белинского, фразеологический фонд или фразеологический состав языка - это «неисчерпаемое богатство идиомов», которые составляют «народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство» [3. С. 151]. В современном языке наблюдается тенденция к увеличению количества СФЕ, что свидетельствует о стремлении языка к конвенциализации, устойчивости, системности, регулярности и объясняется такими наиболее харак- В.Ю. Меликян 130 терными их свойствами, как экономность, эмоциональность и высокой степени экспрессивность. Они выступают в качестве одного из наиболее ярких средств эмоционально-экспрессивного выражения коммуникативного смысла. Их изучение всегда остается актуальной задачей современного языкознания [4. С. 223]. Грамматика-80 дефинирует СФЕ следующим образом: «Фразеологизи-рованными называются предложения с индивидуальными отношениями компонентов и с индивидуальной семантикой. В этих предложениях словоформы связываются друг с другом идиоматически, не по действующим синтаксическим правилам функционируют служебные и местоименные слова, частицы и междометия» [5. С. 382]. Подобные построения, по мнению Л.П. Якубинского, «... становятся как бы окаменелыми, превращаются в своего рода сложные синтаксические шаблоны; членение фразы в значительной мере стирается и говорящий почти не разлагает её на элементы. Воспроизведение, мобилизация такой фразы есть воспроизведение привычного шаблона или “речения”...» [6. С. 175]. В Грамматике-80 СФЕ рассматриваются в системе простого предложения (раздел «Простое предложение») в качестве его самостоятельной структурно-семантической разновидности (подраздел «Предложения фра-зеологизированной структуры»). Таким образом, разграничиваются предложения, строящиеся по свободным структурным схемам, и предложения фразеологизированной структуры. Кроме того, отмечается особая роль последних как средств формирования и выражения субъективномодальных значений (раздел «Субъективно-модальные значения»): «К числу синтаксических конструкций, специально предназначенных для выражения субъективно-модальных значений, относятся, во-первых, разнообразные синтаксические фразеологизмы, т.е. такие построения, в которых связи и отношения компонентов с точки зрения живых грамматических правил оказываются необъяснимыми...» [5. С. 216]. Однако на данном этапе развития грамматической науки еще отсутствует дифференциация синтаксических фразеологизмов по классам, по степени структурносемантической слитности компонентов, а также по характеру синтаксической структуры предложения (сложная или простая) и т. д. Всё это связано с попыткой использования «старого» инструментария, разработанного в рамках теории предложения нефразеологизированного типа. СФЕ многочисленны и специфичны. В современном языкознании принято различать четыре класса СФЕ: коммуникемы (слова-предложения), фра-зеосинтаксические схемы (фразеосхемы), устойчивые модели и устойчивые обороты. Данная статья посвящена исследованию фразеосхем [7]. Фразеологическая наука в России и за рубежом имеет различные традиции. Методология исследования фразеосхем (как и фразеологии в целом) была разработана в отечественном языкознании во второй половине XX в. Оно развивалось по пути обособления фразеологических единиц как особого объекта, существенно отличающегося от так называемых «обычных», Фразеосинтаксические схемы «Хорош + N1!1» И «Хорош + Nil2» 131 «традиционных», «правильных», «нормальных» языковых единиц: «Фразеология - это общее название для всех отступлений от правил интеграции значимых единиц в одну более сложную. Фразеологическая единица, или фразеологизм, - это такая структурная единица, строение которой не соответствует правилам интеграции значимых единиц того или иного уровня; иначе говоря, она является немоделируемым образованием» [8. С. 431]. Выделение признака «нарушение правил интеграции» между компонентами, входящими в структуру фразеологических единиц, позволяет некоторым исследователям (см., например: [9-11] и некот. др.) характеризовать их как «аграмматичные» или «незавершенные» единицы языка, «языковые излишки», которые не представляют собой системного материала языка [12], «аномалии речевой деятельности», которые «нарушают какие-либо сформулированные правила или интуитивно ощущаемые закономерности» [10. С. 437]. Данный подход вполне оправданно раскритиковал ещё И.Ф. Вардуль: «Если обнаруживаются предложения, не поддающиеся истолкованию как грамматические (т.е. необъяснимые в рамках теории), это должно рассматриваться как свидетельство неадекватности теории. Такая теория не удовлетворяет требованию объяснительности» [13. С. 316]. Таким образом, признаётся, что фразеологические единицы организованы по правилам, отличным от тех, которые распространяются на основной массив языковых единиц. Данный факт, однако, не означает, что фразеологические единицы составляют какое-либо асистемное явление в языке. Они системны. По справедливому утверждению Ю.М. Скребнева, характер этой системности несколько иной, своеобразный. Это обусловлено, с одной стороны, спонтанным неофициальным устным общением, которое более чем другие виды языкового общения подвержено деформирующему воздействию экстралингвистических факторов. С другой стороны, разговорная речь нерегла-ментируема и лишь до известных пределов контролируема сознанием. Она представляет собой совокупность автоматизированных коммуникационных актов. Именно поэтому собственно языковые законы действуют в ней наиболее непосредственно, «без помех», не подвергаясь противодействиям социального регулирования [14. С. 8]. Большинство современных исследователей, в том числе зарубежных, также не склонны квалифицировать данный пласт языковых единиц в качестве «маргинальных»: There are vast numbers of such memorized fixed expressions; these extremely crude estimates suggest that their number is about the same order of magnitude as the single words in the vocabulary. They are hardly a marginal component in our use of language [15. Р. 136] («Существует огромное количество таких содержащихся в памяти фиксированных выражений; эти весьма приблизительные оценки предполагают, что их количество составляет примерно тот же порядок величины, что и отдельных слов в словаре. Они едва ли являются маргинальным компонентом в нашем использовании языка»; перевод автора). Таким образом, отечественное языкознание исходит из того, что при исследовании ФЕ следует использовать нестандартный, нетрадиционный, В.Ю. Меликян 132 специфический инструментарий. Такой подход обусловил бурный рост теории фразеологии в России во второй половине XX в. В начале XXI в. идея о дифференциации ФЕ на лексические и синтаксические получила подтверждение в целом ряде научных исследований, была разработана классификация СФЕ, что способствовало формированию частной теории фразеологии - теории синтаксической фразеологии. В зарубежном языкознании проблемы ФЕ рассматривались в связи с решением других задач, например стилистики, риторики, стереолингвистики и других аспектов устройства и функционирования СФЕ. При этом неудовлетворительность теории генеративной лингвистики Н. Хомского, которая оказалась неспособной объяснить правила формирования большого количества языковых единиц, которые не вписывались в «традиционные» правила грамматики, привела к рождению так называемой «грамматики конструкций». Такие единицы языка долгое время игнорировались лингвистической наукой. Ch. Fillmore, P. Kay и C. O’Connor [16] обратили внимание на то, что «формальные идиомы» характеризуются определённой внутренней организацией и продуктивностью и могут выступать носителями семантической информации (правда, 30 лет спустя после того как это сделали Н.Ю. Шведова [17] и Д.Н. Шмелев [18]). В рамках грамматики конструкций анализируются также семантические правила и ограничения, детерминирующие функционирование фразеологизированной конструкции того или иного типа. Конструкция предстаёт в совокупности своего синтаксического значения и частичной лексикализации (сравните с классическим определением фразеосхемы в работах Н.Ю. Шведовой [17] и Д.Н. Шмелева [19]. Главным стимулом к появлению грамматики конструкций послужила необходимость разработки системы грамматического описания, в которой синтаксические конструкции фразеологизированного типа (в той или иной степени идиоматичные) были бы представлены в той же формальной системе, что «регулярные» («свободные», нефразеологизированные) модели и правила [20. Р. 1]. Таким образом, в грамматике конструкций отсутствует дихотомия «фразеологический - нефразеологический», так как любая синтаксическая конструкция, независимо от степени ее формальной или семантической специфичности, рассматривается как уникальное сочетание формы и значения [16]. В этой связи в рамках традиционного трансформационного синтаксиса возникло особое направление лексико-грамматических исследований, которое во главу угла ставило исследование специфики синтаксических конструкций, детерминированной их лексическим наполнением, что впоследствии и оформилось в грамматику конструкций, в которой конструкция трактуется как структурная единица языка со своей собственной семантикой и которая характеризуется определёнными лексико-семантическими ограничениями, связанными с заполнением всех возможных «мест» в такой конструкции [21]. Фразеосинтаксические схемы «Хорош + N1!1» И «Хорош + Nil2» 133 Таким образом, в зарубежном языкознании пошли по пути не дифференциации лингвистического инструментария исследования свободных и фразеологизированных синтаксических конструкций, а полного отказа от использования существующего набора абстрактных принципов описания грамматики и разработки новых, применимых к абсолютно всем типам языковых фактов. Идеологи грамматики конструкций считают, что если разработать принципы описания «нерегулярных» конструкций (прежде всего фразеологических, «аграмматичных», например: «лексически открытые фраземы» («lexically open idioms» или «formal idioms» [16], «схематические фраземы» («schematic idioms») [22. Р. 248], «формальные конструкции» [21]), то данный методологический аппарат будет автоматически экстраполирован и на конструкции, формирующиеся по «традиционным» правилам [16, 23]. Однако, несмотря на все эти установки и попытки разработать единую методологию исследования «тривиальных» (т. е. соответствующих нормам грамматики) и «нетривиальных» (т.е. не соответствующих нормам грамматики) синтаксических конструкций, грамматика конструкций и теория фразеологии достаточно далеки друг от друга: «Довольно часто приходится слышать мнение, что грамматика конструкций (Construction Grammar, сокращенно СхѲ) и теория фразеологии - это, по сути, одно и то же. Это не так, хотя между этими двумя областями лингвистики существует немало точек пересечения» [24. С. 8]. К серьёзным недостаткам грамматики конструкций следует отнести прежде всего её ключевой принцип - унификацию методологии исследования разнородных феноменов языка. При этом данная методология разрабатывается с опорой на разнородные лингвистические направления и теории. И здесь доминирующее влияние на грамматику конструкций со стороны когнитивной лингвистики оказалось определяющим (например, единицы языка - это «когнитивные шаблоны» [25. Р. 11]). Но если в сфере когнитивной лингвистики возможны и уже разработаны единые правила описания языковых единиц различных уровней и языков (несмотря на наличие различных направлений в рамках самой когнитивной лингвистики), то в грамматике дело обстоит иначе. При этом логический и синтаксический уровни анализа синтаксической структуры имеют свою специфику и характеризуются различными подходами к описанию. Кроме того, существенно отличаются своей лингвистической природой не только фразеоло-гизированные и нефразеологизированные единицы языка, но и сами фразеологические единицы, которые предполагают деление на лексические и синтаксические, а синтаксические, в свою очередь, на коммуникемы, фра-зеосхемы, устойчивые модели и устойчивые обороты. Таким образом, первый недостаток грамматики конструкций - опора на различную методологию (когнитивная лингвистика, психолингвистика, грамматика, семасиология, прагмалингвистика, теория дискурса, функциональная лингвистика в сочетании с корпусной лингвистикой), каждая из которых характеризуется специфическим объектом, предметом и инструментарием исследования. В.Ю. Меликян 134 Во-вторых, функциональная теория хороша применительно к тем феноменам языка, которые уже получили адекватное описание в структурном и семантическом аспектах. Поэтому отказ от классической грамматики и семасиологии лишает новую теорию фундамента. В-третьих, конструктивная грамматика игнорирует категориальные признаки СФЕ, которые доминируют в них. Она пытается описать языковой феномен, по сути, с точки зрения традиционной грамматики и семантики, лишь несколько иначе расставляя исследовательские акценты, во вторую очередь обращая внимание на те или иные лексико-семантические «ограничения», игнорируя «ограничения» грамматические. СФЕ - это языковые единицы, строящиеся с «нарушением правил интеграции». Степень и типы этих нарушений различны, что и приводит к необходимости дифференциации СФЕ на классы (типы) и фразеологические разряды. Данные нарушения детерминированы полной или частичной деактуализацией семантического и / или грамматического значений (в том числе частеречной принадлежности, а также синтаксической функции) отдельных лексических компонентов, которые превращаются в компоненты синтаксической модели. Результатом этого является полная или частичная деактуализация синтаксических отношений в составе такой конструкции и многое другое. Рассмотрение феномена фразеологизации («ограничений») исключительно в семантической плоскости было предложено в начале 60-х гг. XX в. (см., например, [26] и [27]): «Фразеологизацию следует понимать прежде всего как семантическое явление, заключающееся в слиянии (объединении) нескольких лексических значений в одно» [27. С. 169]. В дальнейшем же учёными ([28-32] и др.) было установлено, что фразеологиза-ция СФЕ представляет собой явление более масштабное и имеет место одновременно на синтаксическом, морфологическом, лексическом и семантическом уровнях: «Если понимать явление фразеологизации как образование воспроизводимых единиц речи, то на первый план выдвигается другая сторона фразеологических явлений - функциональная, которая корнями своими связана не только с семантическими, но и с логическими, стилистическими и грамматическими явлениями» [33. С. 9]. Таким образом, специфика процесса фразеологизации заключается в том, что он осуществляется в нескольких измерениях: семантическом, грамматическом и функциональном. Отсюда очевидна односторонность подхода грамматики конструкций. Всё это обусловливает необходимость разработки специальной методологии исследования фразеологического фонда языка с применением специфического инструментария. В этом смысле отечественному языкознанию повезло больше. Фразеология давно и активно разрабатывается в рамках различных научных школ и подходов. Возникающие частные проблемы (например, неразграничение фразеологических единиц, построенных по модели словосочетания и предложения, а также фразеосхем, построенных по модели простого и сложного предложения, и т. п.) в связи с посто- Фразеосинтаксические схемы «Хорош + N1!1» И «Хорош + Nil2» 135 янным накоплением исследовательских результатов разрешались естественным образом, без революций и отказа от своих «корней». О недостатках грамматики конструкций можно судить и по тем незначительным результатам исследования СФЕ в зарубежном языкознании, о которых, на наш взгляд, вполне справедливо упоминает Д.О. Добровольский: «...подобные единицы до сих пор изучены хуже, чем «классические» фразеологизмы типа сыграть в ящик или на воре шапка горит, при том что они довольно многочисленны, встречаются в самых разных языках и отличаются достаточно высокой употребительностью» [24. С. 15]. Самая оптимистическая оценка роли грамматики конструкций в изучении СФЕ принадлежит также Д.О. Добровольскому: «.фразеология и СхѲ (по крайней мере, в той ее части, которая занимается нерегулярными феноменами языка) - это два разных и, видимо, взаимодополняющих подхода к изучению некомпозиционных структур: от лексикона к синтаксису и от синтаксиса к лексикону» [Там же. C. 18]. По мнению же других учёных (например: Л.Л. Иомдин, Я.Г. Тестелец и др.), которого придерживается и автор настоящей статьи, грамматика конструкций не имеет никаких перспектив в рассматриваемых аспектах. Это подтверждается и теми, на наш взгляд, не очень удачными попытками применить инструментарий грамматики конструкций к описанию СФЕ на материале русского языка, которые предпринимаются отдельными учёными (например, [34-36]). Данные исследования не являются плохими, они вносят определённый вклад в разработку методологии исследования синтаксической фразеологии. Однако они представляются односторонними, имеют констатирующий характер, не отвечают на вопрос «почему?» (то или иное явление имеет место) в силу специфичности ключевых принципов самой грамматики конструкций: стирание граней между грамматикой и словарём, а также доминирование исключительно функциональносемантического подхода. В результате становится возможным, к примеру, вывод о том, что более раннее появление в национальном корпусе какого-нибудь языка того или иного языкового феномена свидетельствует о глобальном и всеопределяющем влиянии данного языка на русский язык; отсутствует чёткая формализация синтаксической схемы; фиксируется примерное время появления конструкции, но не устанавливается модель построения СФЕ; отмечается большое количество оттенков значения СФЕ, но не определяется его константное значение в силу неразграничения дихотомии «язык - речь»; осуществляется поиск характеристик, которые присущи и «свободным» синтаксическим конструкциям, при этом игнорируются уникальные свойства СФЕ и т.д. Всё вышеизложенное и обусловило опору в настоящей работе на отечественный опыт описания фразеосхем. Более детальный анализ роли грамматики конструкций в изучении СФЕ требует отдельного рассмотрения. Таким образом, методологические принципы исследования фразеосхем были заложена в начале второй половины XX в. в работах В. Л. Архангельского, В.И. Кодухова, Л.И. Ройзензона, Н.М. Шанского, Н.Ю. Шведовой, В.Ю. Меликян 136 Д.Н. Шмелева и др. В дальнейшем теория синтаксической фразеологии развивалась в трудах С.В. Андреевой, В.В. Бабайцевой, А.В. Величко, М.В. Всеволодовой, Л.Б. Матевосян, А.В. Меликян, Л.А. Пиотровской, О.Б. Сиротининой и др. «Фразеосинтаксическая схема - это коммуникативная предикативная единица синтаксиса, представляющая собой определяемую и воспроизводимую несвободную синтаксическую схему, характеризующаяся наличием диктумной и модусной пропозиций (значений), выражающая суждение или побуждение, обладающая грамматической и лексической частичной не-членимостью, ограниченной проницаемостью и распространяемостью и выполняющая в речи экспрессивную функцию» [37. С. 161-162]. По мнению Д.Н. Шмелёва, фразеосхемы «обладают фиксированной и неизменной схемой построения, включая сюда обязательный порядок слов и наличие строго определённых, сильно ограниченных в варьировании грамматических форм, а иногда и определённых служебных слов...» [19. С. 327]. «Фразеологизированные предложения всегда неоднокомпонентны» [5. С. 383]. Структура фразеосхемы формируется двумя обязательными компонентами: неизменяемым (опорным) и изменяемым. Опорный компонент представлен лексемой (сочетанием лексем), означаемое которой полностью или частично деактуализировано: «К синтаксическим фразеологизмам относятся также построения с утраченными или ослабленными грамматическими или прямыми лексическими значениями тех компонентов, с которыми связано выражение тех или иных субъективно-модальных значений» [Там же. С. 217]. Опорный компонент фразеосхемы может быть выражен: 1) наречием (вопросительным или невопросительным); 2) местоименным словом; 3) частицей; 4) междометием; 5) союзом; 6) предлогом; 7) полнознаменательным словом [37. С. 166-167]. Обязательный изменяемый компонент фразеосхемы репрезентирован полнознаменательной лексемой (или сочетанием таких лексем), обладающей нулевой, частичной или полной лексико-грамматической и морфологической парадигмой, а также, как правило, полной лексической парадигмой. Наличие таких характеристик обеспечивает постоянство значения и синтаксической модели фразеосхемы [38. С. 11]. Это позволяет квалифицировать ее значение как «синтаксическое», а сами модели - как «лексикосинтаксические» [39. С. 202]. «...Включая в себя и разные формы имён, и формы глаголов, эти построения имеют одно и то же синтаксическое значение» [40. С. 12]. В связи с тем, что такое синтаксическое значение присуще самой модели предложения, выражается всей синтаксической конструкцией в целом, является устойчивым, инвариантным, не зависит от конкретно-лексического её наполнения, формируется в результате имплементации процесса фразеологизации, данный компонент значения фразео-схемы целесообразно называть фразеосинтаксическим. В силу своего фразеологического статуса фразеосхемы совмещают в означаемом рациональное и иррациональное, объективное и субъективное начала; в терминологии Ш. Балли [41. С. 44] - фактическое содержание Фразеосинтаксические схемы «Хорош + N1!1» И «Хорош + Nil2» 137 (диктум) и индивидуальную оценку излагаемых фактов (модус). Диктум -это «основное сообщение, референтом которого является некоторое положение дел в той реальности, которая отображается в речи... Объективная реальность противопоставляется связанному с нею психическому переживанию, языковое выражение которого понимается как модус...» [42. С. 34]. Модус - это «фрагменты высказывания, содержащие модальную интерпретацию диктума...» [Там же. С. 35]. «Модусное событие (как семиотическое содержание, а не экстралингвистический факт) есть отражение «несубстанциональной» действительности, психической реальности, рефлексии говорящего по поводу другого события» [Там же. С. 36]. «...Модусная часть представляет специфическую пропозицию» [Там же. С. 35]. Такая интерпретация диктумной и модусной пропозиции представляется более системной с точки зрения лингвистической теории, так как коррелирует с подходом к определению структуры лексического значения: сигнификат + коннотат. Диктум и сигнификат соотнесены с единицами логики (логемой и понятием соответственно) и являются основным и обязательным компонентом значения, а модус и коннотат - факультативным (точнее - дополнительным, так как модус является обязательным компонентом значения фразеосхемы). Таким образом, содержание слова и предложения в самом широком смысле имеет статус факта - простого (предмет и т.п.) либо сложного (событие), репрезентация которого может сопровождаться выражением отношения говорящего к нему. Противопоставление по признаку «утверждение - отрицание» имеет непосредственное отношение к диктуму. В диктум также входит фразео-синтаксическое значение в статусе его категориального значения. При этом у фразеосхем «... экспрессивно-оценочные компоненты значения заметно преобладают над информативной семантикой, употребление этих конструкций связано с определенными речевыми актами, поэтому ведущей для большинства из них является функция воздействия на адресата, проявление которой связано с выражением волеизъявления или эмоциональных оценок говорящего: «Нет чтобы помолчать!»; «Чем не жених!»; «Звери, а не люди!» [43. С. 52]. Настоящее исследование строится на основе описания двух омонимичных фразеосхем «Хорош + Ni!1» и «Хорош + Ni!2». В качестве материала выступают фразеосхемы русского языка с опорным компонентом, репрезентированным полнознаменательным словом хорош. Материал для анализа извлечён методом сплошной выборки из произведений художественной литературы XIX-XXI вв., а также «Словаря экспрессивных устойчивых фраз: фразеосхемы и устойчивые модели» [44]. Весь иллюстративный материал репрезентирован в условиях разговорной речи. Лексико-грамматический поиск в Национальном корпусе русского языка [45] (условия поиска: по словоформе хорош, которая представляет собой прилагательное в краткой или полной форме, единственном или множественном числе, располагается в инициальном положении и контактно сочетается с личным местоимением или именем существительным в имени- В.Ю. Меликян 138 тельном падеже) не дал ни одного вхождения. Это связано с тем, что грамматика СФЕ значительно отличается от грамматики «свободных» синтаксических конструкций и правила работы с первыми не подходят для работы со вторыми в НКРЯ. Выводы, которые формулируются в настоящей статье, более подробно объясняют причины этого. В частности, лексикограмматический поиск предполагает поиск по словоформе, что не соответствует статусу лексемы хорош, лексико-грамматическое значение которой при вхождении во фразеосхему подвергается полной или частичной деактуализации, что приводит к частичной лексикализации синтаксической модели, а потому речь идёт о поиске уже не словоформы, а лексемы, сходной с данной словоформой. СФЕ, в частности фразеосхемы, можно искать в НКРЯ. Такой поиск достаточно продуктивен для тех фразеосхем, опорный компонент которых выражен неполнознаменательной лексемой или сочетанием таких лексем. Во фразеосхемах «Хорош + N1!1» и «Хорош + N1!2» опорный компонент сформирован на основе полнознаменательной лексемы хорош, что формально делает данные фразеосхемы сходными с синтаксическими конструкциями нефразеологизированного типа, а потому частичная лексика-лизация синтаксической модели не оказывает должного содействия в таком поиске. В качестве предмета избраны структурные, семантические, этимологические, парадигматические, синтагматические и фразеологические характеристики фразеосхем. Фразеосхемы с опорным компонентом, выраженным полнознаменательным словом, были описаны ранее О.Г. Даллакян [46], однако представленные в настоящем исследовании фразеосхемы в указанной работе представлены не были. Кроме того, новизна настоящего исследования заключается и в том, что фразеосхемы «Хорош + N1!1» и «Хорош + N1!2» впервые рассматриваются в качестве омонимичных на основе выявления совокупности интегральных и дифференциальных признаков. Рассматриваемые здесь фразеосхемы ранее попадали в поле зрения отдельных учёных, однако их описание носило фрагментарный характер. Например, в работе Н.Ю. Шведовой [17] имеются указания лишь на стилистический (отнесённость к разговорной речи) и семантический аспекты фразеосхемы с опорным компонентом хорош: «Построения типа Хорош жених! обозначают отсутствие у того, кому (чему) приписывается предикативный признак, свойств, качеств, характерных для называемого; это значение обычно сочетается с иронической оценкой. В прилагательном происходит ослабление конкретного лексического значения. [1-я девушка] Стало-быть, вы барышень на голубей хотите променять! Хорош кавалер! (Горбунов. Самодур)» [Там же. С. 279]. Д.Н. Шмелёв при обращении к данной фразеосхеме акцентирует внимание на появлении «особого» значения высказывания в специфическом синтаксическом контексте: «Проиллюстрировать, как на основе частого экспрессивно-иронического употребления отдельных слов в определённых Фразеосинтаксические схемы «Хорош + N1!1» И «Хорош + Nil2» 139 синтаксических условиях формируется их особое значение, может также прилагательное хороший (в краткой форме). Находясь в препозиции к имени, оно нередко употребляется для отрицательной оценки. При этом, однако, оно получает не только «обратное значение» («плохой, нехороший»), но и служит вообще для отрицания значения последующего существительного (или субстантивированного прилагательного)» [18. С. 68]. Итак, перейдём к системному описанию объекта исследования. В системе русского языка функционируют две сходные синтаксические конструкции фразеологизированного типа «Хорош + Ni!». Данные СФЕ обладают целым рядом интегральных и дифференциальных признаков и соотносятся как омонимичные. Настоящая статья посвящена изучению их языковых и речевых свойств, а также установлению их языкового статуса и характера взаимоотношений в системе языка. В результате проведённого исследования было установлено, что обе синтаксические конструкции относятся к классу фразеосхем. Фразеосхема «Хорош + Ni!1» в системе языка имеет два значения: 1) «выражает негативную оценку предмета, который формально оценивается положительно; в сочетании с неодобрением, порицанием, возмущением, иронией и т.п.», например: - Хорош друг! - говорил Тарантьев. - Я слышал, он и невесту у тебя поддел; благодетель, нечего сказать! (1) фразеосинтаксическое значение: «негативная оценка предмета»; 2) диктум: «Плохой друг»; 3) модус: «выражение иронии, неодобрения, порицания и т.п. в отношении друга») (И. Гончаров. Обломов); 2) «выражает высокую степень проявления качества предмета в сочетании с разнообразными эмоциями», например: - Так ты говоришь, полиция за восемь тысяч дом-то продала? - переспросила она. - Так точно. - Это родительское-то благословение! Хорош... мерзавец! (М. Салтыков-Щедрин. Господа Головлевы). Фразеосхема «Хорош + N1!1» производна. Она сформирована на основе простого предложения с прямым порядком слов: «подлежащее + сказуемое». Например: Книга хороша потому, что учит редактора быть художником (А. Мильчин. В лаборатории редактора Лидии Чуковской). На первом этапе формирования фразеосхемы происходит переосмысление лексемы с оценочной семантикой (имени прилагательного в полной или краткой форме) на противоположное. Такое явление называется энан-тиосемией. Условием переосмысления выступает «специфическое» контекстуальное окружение преимущественно лексико-семантического плана. При этом высказывание в целом приобретает иронический, разговорный характер. Например: - Ты-то хорош, - нахмурился Васька. - Сам убежал, а меня оставил. (А. Гайдар. Дальние страны). Однако чаще всего переосмысление энантиосемического характера происходит под влиянием дополнительных контекстуальных факторов, В.Ю. Меликян 140 имеющих системный характер, облегчающих такую трансформацию и предрасполагающих к ней. В роли такого контекстуального актуализатора энантиосемического значения выступает какой-либо грамматический показатель, в частности изменение нейтрального словопорядка в предложении: «... изменением нейтрального словорасположения могут выражаться те или иные субъективно-модальные значения. Это чаще всего значения отрицательного отношения, недоверия, иронии. В начальную позицию в предложении при этом выносится предикативно значимый член предложения; такие выносы всегда выделяются центром ИК-2. Предложение часто имеет форму прош. или буд. вр.: Поймет (понял) он тебя! ((конечно, не поймет)); Поедет (поехала) она с тобой (как же)!; Дадут (дали) тебе премию (дожидайся)!; Охота ему (была) ехать в такую погоду!; Друг он тебе (прямо уж)!; Хорош мальчик! ...Конситуативно обусловленное значение так вынесенных слов оказывается обратным их прямому значению...» [5. C. 223]. Например: - Хорош друг, - брезгливо сказал Один. - А я тебе верил (В. Токарева. Глубокие родственники). По мнению Д.Н. Шмелёва, «.именно данный порядок слов, закрепляя их ироническое значение, как это ни покажется с первого взгляда парадоксальным, в значительной мере освобождает их от иронической (в узком смысле этого слова) интонации» [18. С. 67]. С другой стороны, для придания фразе типа Стану я читать! утвердительного значения требуется какое-то большее напряжение интонации, какой-то «особый» контекст, а вот отрицательное значение является более естественным [Там же. С. 64], так как оно синтаксически обусловлено: «. экспрессивно-ироническое переосмысление утвердительных по лексическому составу конструкций. связано с. более или менее устойчивой моделью соответствующих конструкций...» [Там же. С. 75]. «Субъективный» порядок слов в высказывании позволяет говорящему акцентировать внимание адресата на предмете речи и придаёт высказыванию экспрессивность. Таким образом, формирование синтаксической модели предложения, специализирующейся на выражении энантиосемического значения, можно рассматривать в качестве второго этапа образования фразеосхемы «Хорош + Ni!1». «Специализация» синтаксической модели означает появление у синтаксической конструкции первых признаков фразеологизации. Изменению её языкового статуса способствует также специфика значения лексемы хороший, которая заключается в высокой степени обобщённости значения признака: «1. Обладающий положительными качествами, свойствами, вполне отвечающий своему назначению» [47. Т. 4. С. 620]. Таким образом, дейктический характер семантики слова хороший (самое общее значение «положительной оценки») выступает в качестве дополнительного фактора, способствующего формированию фразеосхемы. Можно сказать, что значение данной лексемы уже в системе языка частично деак-туализировано, лишено конкретно-лексического характера. Дело в том, что Фразеосинтаксические схемы «Хорош + N1!1» И «Хорош + Nil2» 141 при исследовании фразеосхем различных групп, структурируемых по лексико-грамматическому статусу опорного компонента, было установлено, что лексемы с максимально обобщённым, абстрактным (частицы, междометия и союзы) или дейктическим (местоимения) значением более активно и продуктивно участвуют в процессе фразеологизации свободных синтаксических конструкций и их трансформации в синтаксические фразеологические единицы, в частности во фразеосхемы. Например: - ...Всё-таки перегибает, значит, Воропаев, не знает вашего дела? А? Вот и угоди на вас! (П. Павленко. Чья-то жизнь); - А мой отец подвернулся под горячую руку. - Да почему? - Специально дождался меня у магазина. Ну не подхалим! (В. Шукшин. Обида). Именно данная специфика значения лексемы хороший способствовала тому, что на следующем этапе фразеологизации данной синтаксической конструкции лексическое значение данного слова было полностью деакту-ализировано, в результате чего была сформирована фразеосхема «Хорош + Nt!2» (об этом см. ниже). При фразеологизации свободных синтаксических конструкций часто отмечаются элиминации различного типа. Таким образом, переход от полной к краткой форме лексемы хорош также сопутствует фразеологической трансформации рассматриваемой синтаксической конструкции. К слову сказать, другие имена прилагательные в таких грамматических условиях практически не функционируют. В процессе фразеологизации исследуемой синтаксической конструкции лексема хорош утрачивает категориальное значение краткой формы прилагательного, которая призвана обозначать «временный признак предмета». В анализируемых речевых реализациях фразеосхемы данная сема не обнаружена, что свидетельствует о частичной деактуализации грамматического значения опорного компонента фразеосхемы. Например: - А намедни обращается ко мне и спрашивает: «В чем это у тебя рыло? Пойди к Макару, пусть он тебе шваброй вымоет!» Хороши шутки! («Это плохие шутки (всегда) + негативное отношение к собеседнику и т.п.») (А. Чехов. Депутат, или повесть о том, как у Дездемонов

Скачать электронную версию публикации