The Pirate by Walter Scott in Ivan Turgenev’s Perception: From Reading to Explication (On Turgenev’s .pdf Роман «Пират» был написан В. Скоттом в 1821 г., хотя сбор материала для него относится к 1814 г. В это время писатель, совершив путешествие по восточным и северным берегам Шотландии, в составе экспедиции «особой комиссии службы северных маяков» [1. С. 7] посетил Оркнейские и Шетлендские острова. Время действия в романе относится к концу XVII столетия, когда коренное шетлендское население, ведущее свое родство от норвежцев, испытывало давление со стороны Шотландии и выражало недовольство растущим чувством национальной независимости. Историзм Скотта проявился во внутренней организации материала. Рассказ о событиях XVII в. пронизан идеями современности, связанными с событиями революции 1789 г. и наполеоновской эпохой. Характерно, что даты создания «Пирата» напрямую связаны с биографией Наполеона: 1814 г. - Бонапарт отрекся от престола в Фонтенбло и был заключен на о. Эльба близ Корсики, 1821 г. - смерть императора после его вторичного отречения от престола и шестилетней ссылки на о. Св. Елены в Атлантическом океане. Эти семь лет выявили мощные тенденции наполеоновской эпохи: Европа двигалась по пути буржуазного развития, ломая патриархальные традиции. В центре внимания оказался тип героя-индивидуалиста, порождение Нового времени. Роман Скотта посвящен исследованию этого типа, изучению его исторической силы и слабости, анализу характера взаимодействия с патриархальной средой. 2 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-012-00219 «И.С. Тургенев и проблемы западноевропейской литературы (по материалам родовой библиотеки писателя)». Роман В. Скотта «Пират» в творческом восприятии И. С. Тургенева 219 Появление «чужеземцев», «джентльменов удачи», таких как Клемент Кливленд, в среде мирного патриархального юдаллера Магнуса Тройла и его дочерей Минны и Бренды воспринималось поначалу как романтическая история о других народах и о битвах в далеких и неизведанных краях» [1. С. 125]. Кливленд говорит о Минне, которая «смешала роковую профессию пирата «с подвигами древних героев» [Там же. С. 563]: Она была воспитана в таком уединении и простоте, в таком совершенном незнании зла, что считает нас чем-то вроде тех древних норманов, что бороздили моря на своих победоносных галерах, заходили в чужие гавани, основывали колонии, завоевывали целые страны и назывались королями морей, или викингами [Там же. С. 444]. Сама Минна, настроенная на восстание против шотландцев, признается Кливленду: Мой отец - шетлендец - вернее даже норвежец, он сам принадлежит к угнетенному народу, и ему безразлично, сражались ли вы с испанцами, пиратами Нового Света, или с голландцами и англичанами, к которым перешли захваченные ими владения. Его собственные предки поддерживали и защищали свободу морей на славных судах, чьи флаги служили грозой для всей Европы [Там же. С. 319]. Но шетлендцев постигло разочарование в действиях пиратов: «Мне казалось, - говорила Минна, - что в войне против жестоких извергов испанцев есть что-то облагораживающее, что-то возвышающее то ужасное ремесло, которое вы только что назвали настоящим и странным огнем» [Там же. С. 331]. Это крушение иллюзий и сожаление оказались созвучными внутренним колебаниям Кливленда: Порой мне кажется, что во мне - два совершенно различных человека, и я с трудом могу поверить, что тот, кто шагает сейчас по пустынному побережью был когда-то дерзким предводителем бесстрашной шайки. [Там же. С. 323]. Исследование психологии двойственности героя-индивидуалиста поставило имя Скотта в ряд с писателями, занимавшимися изучением этого феномена. Английский романист проявил глубокий интерес к самой природе этого явления, приложил усилия к выяснению его причин и воссозданию исторической достоверности образа. Масштаб такой художественной разработки не мог не привлечь внимание И. С. Тургенева. Первоначальное знакомство русского писателя с художественным миром Скотта вообще и романом «Пират» в частности относится к 1840-м гг. Оно происходило по многотомному собранию сочинений английского писателя (из 23 книг) на языке оригинала3. На первых сорока страницах ро- 3 Это собрание в 1831-1838 гг. выпускал парижский книготорговец и издатель Клод Луи Бодри (Claude Louis Baudry, 1793-1853) в общей серии английской литературы, озаглавленной его именем. И. О. Волков, Э.М. Жилякова 220 мана «Пират» [2] Тургеневым сделаны отчеркивания ногтем в тексте и авторских подстрочных сносках. Пометы этого раннего чтения можно распределить на несколько групп. Первые из них [Ibid. P. 1, 3] обнаруживают описание острова, на котором будут происходить события. Тургенев отмечает отличительную черту о. Мейленд - утес (обрыв), которым завершаются его южные очертания, и «мощное и чрезвычайно стремительное морское течение, которое, возникая между оркнейскими и Шетлендскими островами, несется с силой, уступающей лишь течению в проливе Пентленд-ферт»4 [Ibid. P. 1]. Следующие пометы относятся к описанию деревушки Ярлсхоф, раскинувшейся на самом берегу моря, «где небольшая бухта образует нечто вроде естественной гавани - постоянного прибежища трех или четырех рыбачьих суденышек», около которых «примостилось несколько убогих коттеджей селения Ярлсхоф» [Ibid. P. 3]. «Простолюдины, - отмечает Тургенев в тексте, - в большинстве своем бывшие потомками древних норвежцев» [Ibidem]. Объединенные вместе, эти пометы ведут к теме, необычайно важной для русского писателя. Он подчеркивает в тексте и сносках мысль Скотта о единстве духовного и природного мира норвежцев - коренных обитателей острова. Две родственные стихии - мир суеверий, сказаний и мир суровой природы северных морей - определяют психологию рыбаков. В памяти народа сохранились «удивительные легенды о берсеркерах, викингах, гномах, великанах и чародеях», жизнь которых была связана с природой: Рыбаки часто указывали на бухту, куда они шли, как на место кровавого морского боя; едва заметная груда бесформенных камней на высоком мысе оказывалась домом-замком могучего в свое время ярла как знаменитого пирата; одиноко вздымавшийся на пустынном болоте серый камень отмечал могилу героя; мрачная пещера, в глубину которой море стремило свои тяжелые, длинные, непрерывно катящиеся волны, оказывалась жилищем прославленной колдуньи [Ibid. P. 17]. За этими подчеркнутыми словами следовала сноска, которая внимательно была прочитана Тургеневым. В ней Скотт передает рассказ Mr. Baikie, самого почтенного жителя Керкуола, о врожденной или долговечной памяти норвежцев, отклоняющих современные поэтические образы в пользу старых легенд: Священник, который недавно скончался, хорошо помнил, как некоторые остатки норвежцев еще говорили на острове, называемом Норт-Роналдин. Когда Ода Грея5, названная «Фатальные (роковые) сестры», была впервые опубликована и достигла отдаленного острова, уважаемый 4 Здесь и далее подчеркивания в тексте романа «Пират»принадлежат И.С. Тургеневу. 5 Томас Грей (1716-1775), английский поэт-сентименталист. Ода «Фатальные сестры» написана по мотивам скандинавского фольклора. Роман В. Скотта «Пират» в творческом восприятии И. С. Тургенева 221 джентльмен современник прочитал ее некоторым старым людям острова как поэму, в которой рассматриваются события, применимые к их собственной родине. Они слушали с большим вниманием предварительные стансы6: Now the storm begins to lour, Haste, the loom of Hell prepare. Iron sleet of arrowy shower Hurtles in the darken'd air7 [2. P. 20]. «Но услышав стихи во второй раз, старожилы острова прервали читающего и стали убеждать его, что хорошо знали песню еще на норвежском языке». Когда же «уважаемый джентльмен» спрашивал их о более древних песнях, они часто пели именно ее, «называя “Магической” или “Волшебной”»8 [Ibid. P. 20]. Отчеркивания, сделанные Тургеневым, свидетельствуют о его интересе как к мифологической поэзии скандинавов, так и к строю стиха самого Грея, близкого к суровому народному языку. Океан, омывающий своими водами архипелаг, в изображении Скотта имеет значение не только описания суровой и величественной обстановки событий, но полон мифологического смысла в качестве хранителя тайн: Его бездонные глубины и неведомые пещеры таили, по уверению Суэйна и прочих рыбаков, искушенных в преданиях старины, такие чудеса, которые с презрением отвергаются современными мореплавателями [Ibid. P. 17]. С интересом прочитав текст Скотта «об этих и о других не столь известных чудесах» [Ibid. P. 18], Тургенев делает помету в авторской сноске к нему, где говорилось о древних останках, принятых моряками за чудовище, морского змея. Писатель отчеркивает замечание автора: Часть костей была отправлена в Лондон, и сэр Джозеф Бэнкс объявил их костями гигантской акулы; тем не менее, кажется, что животное, столь известное, должно было быть немедленно опознано северными рыбаками9 [Ibid. P. 22]. Русский писатель разделяет восхищение Скотта народной «верой, такой фантастической и приятной», в чудеса, связанные с океаном, он продолжа- 6 Перевод английского текста, отсутствующий в русском издании, принадлежит нам. - И.В., Э.Ж. 7 Гром палящий ударяет! Адский стан у нас в руках; Дождь железный упадает, Брань восстала в облаках [3. С. 65]. 8 Перевод английского текста, отсутствующий в русском издании, принадлежит нам. - И.В., Э.Ж. 9 Перевод английского текста, отсутствующий в русском издании, принадлежит нам. - И.В., Э.Ж. И. О. Волков, Э.М. Жилякова 222 ет подчеркивать представленные в тексте описания морских чудовищ, входящих в арсенал норвежских саг: До сих пор еще полагали, что в подводных убежищах Северного океана скрывается кракен - величайший из всех живущих созданий [2. P. 18]. Порой, когда дымчатая гряда покрывала морскую даль, глаз искушенного моряка различал рога чудовищного левиафана, то исчезавшие, то вновь появлявшиеся в клубах тумана [Ibidem]. Рыбаки рассказывали и про морского змея: поднимаясь из глубины океана, он вытягивал до самого неба бесконечно длинную шею, покрытую гривой, как у боевого коня, и глядел вниз словно с вершины мачты, широко открытыми глазами, как будто выбирая себе добычу или жертву [Ibidem]. Обращаясь к диалогу Магнуса Тройла, представителя древнего норвежского рода, с чужеземцем Бэзилом Мертоном, который хочет поселиться вдали от людей в замке Ярлсхофа, Тургенев отчеркивает отдельные фрагменты в репликах шетлендского юдаллера. В ходе всего разговора вырисовывается обстановка этого сурового северного края и психология живущих здесь людей. Тройл убеждает Мертона, что в Ярлсхофе его ожидают лишь «одиночество и неудобства», а в поиске аргументов он обращается к природному миру: Соседей - ни души на много миль в окружности. Из съестного вы одну только соленую треску там и получите, а гостями вашими только и будут, что чайки да глупыши [Ibid. P. 7]. Вы, пожалуй, думаете, что там такая же удобная бухта, как здесь, и дом стоит на берегу закрытого воу, так что сельди к самому порогу подходят; В Ярлсхофе вы увидите только бурные волны, что бьются о голые скалы, да течение Руст-оф-Самборо, что несется со скоростью пятнадцать миль в час [Ibid. P. 8]. И услышите вы там одни только вопли и крики больших бакланов, буревестников да чаек, и так с самого рассвета и до заката [Ibid. P. 9]. При этом Магнус Тройл дорожит и гордится своим краем, выражая недовольство захватчиками-шотландцами, которых сравнивает с дикими гусями, что отмечает Тургенев: .только должен сказать, вас я как раз за то и люблю, что вы не шотландец, я просто уверен, что не шотландец. Налетели они к нам сюда, как дикие гуси. Каждый управитель притащил за собой целую стаю сородичей, да еще и свой собственный выводок в придачу [Ibid. P. 7]. Особую группу помет в романе составляют отчеркивания текста в главе II, где дана характеристика дочерей юдаллера - Минны и Бренды, двух прелестных сестер, которые были для старого отца «радостью сердца и светом очей» [1. С. 36]. Тургенева особенно занимает образ Минны, возвышенный и торжественный строй ее души: Роман В. Скотта «Пират» в творческом восприятии И.С. Тургенева 223 ... нельзя не признать, что в строгой красоте девушки, сдержанной и вместе с тем изящной свободе движений, в музыке ее голоса и невинной чистоте взгляда было нечто, говорившее, что Минна Тройл - существо иного, высшего и лучшего мира и лишь случайный гость на нашей не достойной ее земле [2. P. 24]. Далее Тургенев отчеркивает слова автора о страстной любви и знании Минны природы родного края: .бесчисленные пернатые племена, гнездящиеся на неприступных утесах, были так же хорошо знакомы Минне Тройл, как и самому опытному охотнику [Ibid. P. 25]. Отчеркиванием Тургенев выделяет двух героев-чужеземцев: Мордонта Мертона и Триптолемуса Йеллоули. Первый - молодой шотландец «глубокой и пылкой восторженности» с «веселыми и непосредственными порывами юности» [1. С. 42]. Он стал другом для дочерей Магнуса Тройла и хорошо вписался в быт шетлендцев, проникся любовью к их национальной культуре, а обитатели острова в ответ одарили его дружеским отношением, поведали «множество старинных норвежских баллад и страшных рассказов» [Там же. С. 27]. Тургенев отмечает ловкость и смелость Мордонта, когда он признается: «Тому, кто, как я, навострился лазать по скалам, не страшны ни огонь, ни вода, ни буря на море, ни трясина на суше» [2. P. 33]. Именно при описании Мертона Скотт использует цитату из «Короля Лира» У. Шекспира -слова, которые также подчеркивает Тургенев: Вместе с юношами ближнего поселка нередко занимался он тем опасным видом охоты, по сравнению с которым “страшное ремесло собирателей серпника” может быть названо приятной прогулкой по ровной местности [2. P. 16]. Как известно, несколько позже этот отрывок из шекспировской трагедии (фрагмент 6-й сцены IV акта - Эдгар и Глостер в поле близ Дувра) Тургенев переведет в статье о «Записках ружейного охотника.» С.Т. Аксакова (1853)10. Второй герой, заинтересовавший Тургенева, - шотландец-агроном, посланный «новым губернатором», чтобы «научить нас, шетлендских дикарей, всяким новшествам» [2. P. 31]. Его появление на острове с новым орудием для обработки земли было враждебно встречено шетлендцами. Тургенев отмечает слова Магнуса Тройла, выражавшие общее мнение жителей: «А хотел бы я знать, как это его новый плуг справится с нашими шетлендскими скалами!» [Ibidrm]. В написанной Скотом с юмором истории воспитания Триптолемуса Тургенев выделяет значимые моменты расхождения личного и эпохального ха- 10 См.: [4. С. 100-108]. И. О. Волков, Э.М. Жилякова 224 рактера, ставшие причиной того, что добрый по натуре человек превратился в никчемного и неприспособленного к жизни в реальных обстоятельствах. Его мать из рода Клинкскейлов, «славящегося шотландской заносчивостью и шотландской скупостью», она мечтала вырастить сына «для служения церкви» [1. C. 53], «воспитав последнего в духе, не допускающем и мысли о каких-то там лемехах, резаках, рукоятках, отвалах и всем прочем, связанном с презренной и тяжелой работой пахаря» [2. P. 37]. Тургенев отмечает особо текст, в котором рассказано о споре двух ее приятельниц, за которым стоят противоречия между пресвитерианством и епископальной церковью. Согласные с матерью в выборе назначения Трипто-лемуса, они непримиримы в конкретном приложении сил: Что он только говорит! - завопила старая деревенская ковенантка. - Что он говорит! Носится со своими быками ну прямо как язычник с вефильским тельцом! Но только не за земным плугом пойдет славный мальчик, - что новорожденный будет мальчиком, можете не сомневаться, - а за плугом Духа. И сама я надеюсь еще увидеть, как станет он проповедовать да качать головой с кафедры, а то, еще того лучше, прямо с высокого холма [Ibid. P. 36]. - К черту Ваши ковенантские штучки! - воскликнула престарелая леди Гленпрозинг. - Нет уж, он пойдет куда более верной дорогой и станет себе этаким хорошеньким приходским священником, а там, глядишь, достигнет и сана епископа [Ibidem]. Тургенев также отмечает слова об эмоциональной напряженности в споре «между пресвитерианством и епископальной церковью», который «разгорелся с такой яростью и сопровождался таким криком или, вернее, визгом» [Ibidem]. Отец же Триптолемуса, хитрый йоркширец Джаспер, «потихоньку посмеивался себе в кулак, видя, что яблочко, пожалуй, упадет недалеко от старой яблони» [Ibid. P. 37]. Следующие отчеркивания Тургенева касаются описания занятий Триптолемуса в колледже Сент-Эндрюса, куда его отправили для дальнейшего образования в лоне церкви. Останавливаясь на круге излюбленной литературы Триптолемуса, выдающей его пристрастие к сельскохозяйственной тематике и полное равнодушие к религиозной, а также светской, Тургенев отмечает, что он не оставил «без внимания и разглагольствований “Пастуха Солсберийской долины”11» [Ibid. 39]. «Что касается отечественной поэзии, то Триптолемуса с трудом можно было уговорить прочесть хоть одно английское двустишие; единственное исключение делал он для старика Тассера, чьи “Сто добрых советов по сельскому хозяйству”12 он выучил наизусть. Исключение герой сделал также для 11 «Пастух Солсберийской долины» - произведение английской писательницы Ханны Мор (1745-1833). Герой книги в течение года был пастухом. 12 «Сто добрых советов доброму земледельцу» - сочинение Томаса Тассера (15241580), переизданное в 1810 г. В. Скоттом. Роман В. Скотта «Пират» в творческом восприятии И.С. Тургенева 225 “Видения Петра-пахаря”13. Прельстясь заглавием, Триптолемус поспешил купить книжку у коробейника, но, прочитав первые две страницы, бросил ее в огонь как бесстыдный и обманчиво озаглавленный политический пасквиль» [Ibid. P. 40]. Тургенев отмечает иронически поданное В. Скоттом замечание ректора колледжа святого Леонарда, который «в общем был доволен своим спокойным, трудолюбивым и прилежным воспитанником Триптолемусом», однако «далеко не одобрял столь исключительного пристрастия к его любимым авторам» [1. C. 56]: Постоянно думать о земле все равно - удобренной или неудобренной, - это слишком уж пахнет черноземом, если не чем-нибудь еще того хуже [2. P. 40]. Наконец, отчеркивания Тургенева обнаруживают интерес писателя к собственно художественной стороне романа. Так, в IV главе, начиная с эпиграфа, Тургенев отмечает описание природы приближающейся бури. В эпиграфе он отчеркивает две поэтические строки: Туман одел холмы, поля и рощи, Как серый плат - недавнюю вдову [Ibid. P. 29]. В этих стихах передано печальное настроение («туман», «серый плат»), внезапно охватившее («недавняя вдова») и окутавшее огромное пространство («холмы, поля и рощи»). Этот мотив получает развитие в словах Минны: «О, утренний туман тяжелой пеленой накрыл ту гряду острова. Чувствуешь, как душен и зноен воздух, хотя еще весна, и так тихо, что ни одна былинка не дрогнет на вересковой пустоши» [Ibid. P. 30]. Здесь же Тургеневым отчеркнуты описания птиц, которые «держат путь к берегу, а утка-пеганка нынче кажется сквозь туман не меньше большого баклана. Посмотри, даже буревестники ищут убежища в скалах» [Ibidem]. Тургенев дорожит как поэтическим свойством в способах оформления пейзажа, умением создать настроение, так и достоверностью картины, достигаемой с помощью указаний самого автора. Так, писатель отчеркивает сделанную Вальтером Скоттом сноску: Часто можно видеть, как эти большие бакланы смело летают над бурными водами Шетлендского архипелага, но еще чаще - как они рядами сидят на каком-нибудь рифе или скале, подобно черным брауншвейгцам в 1815 году [Ibidem]. Таким образом, отчеркивания в романе «Пират», оставленные Тургеневым в начале 1840-х гг., позволяют сделать вывод, что заинтересовало русского писателя в эстетике и поэтике Вальтера Скотта. Прежде всего, это 13 «Видение Петра-Пахаря» - аллегорическая поэма средневекового английского поэта Уильяма Лэнгленда (1332-1400). Рассказывает о бедствиях крестьян под гнетом феодалов. И. О. Волков, Э.М. Жилякова 226 выбор романтического места действия - Шетлендские острова, а утес и море как визитная карточка сурового края. Отделенные морем от материковой Шотландии, жители архипелага сохранили особую патриархальную психологию, сильный характер, глубинную связь с норвежской мифологией, сознание обожествленной сущности северной природы. Тургенев усвоил историзм Скотта как изображение процесса начавшейся неизбежной ломки патриархальных нравов Шетлендии в результате внедрения в ее жизнь чужеземцев-шотландцев. Его заинтересовали взаимоотношения коренных романтических типов (Магнус Тройл, его дочери), дорожащих укладом и национальной независимостью, и поселившихся на острове чужеземцев: Мордонта Мертона, его отца и Триптолемуса, пытающегося в корне изменить быт шетлендцев. Внимание Тургенева к юмористическим и лирико-патетическим пластам текста как о коренных обитателях, так и о чужеземцах свидетельствует о понимании писателем вальтер-скоттовской концепции конфликта, в котором победы и поражения настигают оба лагеря. Жители архипелага -это народ с самобытной культурой, сложившимся укладом, четкими нравственными правилами, прямо влияющими на всех пришельцев. Шотландцы же вносят в жизнь северного народа новые этические ценности, идеи необходимости развития, которые на первый взгляд не всегда имеют осмысленную и справедливую форму. Новый интерес Тургенева к роману, по всей видимости, падает на 1860-й г., и связан он с возникновением и оформлением собственного замысла -«Отцов и детей». Роман, завершенный в 1861 г., оказался в центре общественной борьбы, развернувшейся между демократами и либеральноконсервативным лагерем. Тургенев вывел в произведении тип «нигилиста», поразившего общество новизной своих жизненных установок, необычностью поведения, нравственным превосходством здоровой натуры и глубиной душевных переживаний. Бурю вопросов и дискуссии вызвала авторская позиция: несомненная симпатия писателя к новому герою времени, духовно связанному с поколением людей герценовского типа, и пессимистическая оценка исторической перспективы героя. Масштаб противоречий в характере Базарова - между устойчивостью общественной позиции и колебаниями в сфере нравственно-философских вопросов возводил его к общечеловеческим основам личности, описанной в европейской литературе У. Шекспиром, И. В. Гете, Дж. Байроном и, конечно, В. Скоттом. В образе молодого нигилиста Тургенев на русском материале решал проблему, рожденную эпохой буржуазного развития, - проблему индивидуализма как сложнейшего общественного и нравственнопсихологического комплекса. Россия середины XIX в. оказалась в водовороте проблем, ранее вставших перед Европой, по которой прокатились революции. Исторически точно воспроизводя русскую действительность, Тургенев опирается на имеющийся опыт мировой литературы, в котором на первый план для него вышли В. Скотт и его роман «Пират». Роман В. Скотта «Пират» в творческом восприятии И. С. Тургенева 227 В статье «По поводу “Отцов и детей”» (1869) он писал: «Я брал морские ванны в Вентноре, маленьком городке на острове Уайте, - дело было в августе месяце 1860 года, когда мне пришла в голову первая мысль “Отцов и детей”» [5. Т. 11. С. 86]. Островная Англия как место авторского пребывания и живая атмосфера творчества, а также дата 1860 г., упомянутые в письмах из Вентнора, дают знаменательный повод к тому, чтобы выстроить пространство диалога Тургенева с традицией Скотта. Упомянутый остров Уайт находится на самом юге Англии, от которой он отделен проливом Солент, и омывается водами Ла-Манша, соединяющего Северное море и Атлантический океан. В письме от 1 (13) августа 1860 г. к М.А. Маркович Тургенев передает очарование морской стихии: «Со вчерашнего дня я здесь - и с сегодняшнего в прелестном домике над морем. Погода, как нарочно, чудная - и что за прелесть этот остров - этого пересказать нельзя!» [6. Т. 4. С. 114]. В письме от 6 (18) августа к Е.Е. Ламберт он сообщает уже контрастное изображение: «Погода только продолжается дурная - и именно сегодня такая буря, что невозможно купаться. Море перед моими окнами все темно и бело от пены. Ветер ужасный» [Там же. С. 116]. Описание бури и темного моря с «белой пеной» вызывает в памяти картины, нарисованные В. Скоттом в «Пирате». Например, изображение мей-лендского утеса Самборо-Хэда, который «образует крайнюю юговосточную оконечность острова и непрерывно подвергается воздействию мощного и чрезвычайно стремительного течения» [1. С. 13]. Возможно, именно реальность морского пейзажа, окружающая Англию в самой южной ее части, воскресила в памяти Тургенева северные ландшафты Скотта. Наблюдение штиля и бури могло обратить внимание писателя к роману, в котором два десятилетия назад его чрезвычайно впечатлил образ водной стихии, обладающий многогранностью и огромным символическим смыслом. В том же письме к Е. Е. Ламберт Тургенев продолжает: «Я начал понемногу работать; задумал новую большую повесть - что-то выйдет?» [6. Т. 4. С. 116]. Речь идет о романе «Отцы и дети». В упомянутой статье «По поводу “Отцов и детей”» Тургенев признавался: ...я никогда не покушался “создавать образ”, если не имел исходною точкою не идею, а живое лицо, к которому постепенно примешивались и прикладывались подходящие элементы. Не обладая большою долею свободной изобретательности, я всегда нуждался в данной почве, по которой я бы мог твердо ступать ногами. Точно так же произошло и с “Отцами и детьми”; в основании главной фигуры, Базарове, легла одна поразившая меня личность молодого провинциального врача. (Он умер задолго до 1860 года) В этом замечательном человеке воплотилось на моих глазах то едва народившееся, еще бродившее начало, которое потом получило название нигилизма. Впечатление, произведенное на меня этой личностью, было сильно и в то же время не совсем ясно меня смущал следующий факт: ни в одном произведении И. О. Волков, Э.М. Жилякова 228 нашей литературы я даже намека не встречал на то, что мне чудилось повсюду; поневоле возникло сомнение: уж не за призраком ли я гоняюсь? [5. Т. 11. С. 86]. В этом признании чрезвычайно важным является указание Тургенева на то, что «живое лицо», тип нигилиста к 1860 г. был им найден, и требовался только «намек» на развертывание подробного мотива, связанного с исследованием типа героя-индивидуалиста, порождения новых буржуазных отношений. В «Пирате» такой важный исторический образ получил развитие в истории Клемента Кливленда, душа которого стала полем сражения законов «черного пиратства» и «книгой природы», по которой протекала шетленд-ская жизнь. Именно этот аспект влияния Скотта на Тургенева имел в виду Д.С. Гутман, когда говорил о том, что «воплощение концепции действительности - истории - в структуре романа и функциональное назначение персонажей, в сущности, и есть самое главное для творческой технологии романиста» [7. С. 92]. Русский писатель в своем восприятии романа Вальтера Скотта, с одной стороны, шел по пути понимания переломных моментов культурно-исторического развития, уяснения их причин и следствий, а с другой - двигался к выявлению особенностей неординарной личности, которая становилась своеобразным «слепком» эпохальных перемен, носителем и выразителем кризиса национальной истории. Кливленд - «черный пират», овеянный морскими ветрами и разбойничьими подвигами, - своим появлением на шетлендских островах нарушает привычную жизнь их обитателей. Само пришествие героя необычно: его, тонущего во время кораблекрушения, спасает от неминуемой гибели сын Бэзила Мертона. В момент самого спасения Мордонт отмечает внешнюю привлекательность Кливленда: «...лицо его было молодо и красиво» [1. С. 112]. А во время новой встречи он заключает: его «энергичное, загорелое, красивое лицо говорило, что он побывал под различными широтами, а простое и открытое обращение отличало в нем моряка» [Там же. С. 125]. Неожиданным и необычным оказывается и появление Базарова в романе Тургенева. Эта фигура «высокого роста в длинном балахоне с кистями» [5. Т. 7. С. 11] внезапно вторгается в намеченную идиллию встречи отца и сына, приносит в нее неловкость. Тургенев не придает внешности своего героя откровенной приятности, но рисует портрет человека с примечательными и явно вызывающими чертами, внося в описание анатомический признак: «длинное и худое» лицо, «с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом, большими зеленоватыми глазами и висячими бакенбардами песочного цвету», «темно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа» [Там же. С. 116]. Как и шотландский пират, Базаров так же стремительно нарушает своим появлением спокойствие кирсановского дома. Устоявшийся, хотя и не слишком устойчивый, уклад размеренной жизни в Марьино1 терпит натиск 1 Атмосферу жизни в Марьино нельзя полностью назвать патриархальной, хотя ей присущи признаки постоянства, повторяемости, относительной тишины и общего по- Роман В. Скотта «Пират» в творческом восприятии И.С. Тургенева 229 натиск столь же решительного и энергичного героя, в результате чего каждый его обитатель испытывает на себе воздействие «чужестранца»: от братьев Кирсановых до Дуняши, Петра и Прокофьича. Влияние на окружающих вызывающего облика Базарова качественно продолжается в манерах его поведения. Подчеркнутые Тургеневым «самоуверенность и ум», которые выражало лицо героя, далее проявляют себя в бесцеремонности обращения и гордой небрежности высказывания. Эти особенности писатель вкладывает в детали базаровских движений уже на начальных страницах романа. Так, он «не сразу подал» Николаю Петровичу «обнаженную красную руку», отвечал «ленивым, но мужественным голосом», «потягиваясь опустился на диван» [5. Т. 7. С. 18]. Развязность и непосредственность, проявляемые Базаровым уже при знакомстве и первом вхождении в жизненное пространство Кирсановых, скоро получат большую дерзость и даже циничность, что увеличит их сходство с той безосновательной «нарочитой, вызывающей грубостью или резкостью» [1. С. 126], которую Мордонт изначально отметил в Кливленде и которая не раз возмутит его своей несправедливостью. В обоих случаях указания на гордую, самоуверенную и дерзкую натуру - это один из способов авторского воплощения индивидуализма личности. Тургенев, как и Вальтер Скотт, в дальнейшем идет по пути постепенного акцентирования в главном образе эгоистических черт и связанной с ними тайной зловещей силы. Неблагодарностью Кливленда по отношению к Мордонту и порожденная ею ревность делают последнего чутким относительно «истинного характера дерзкого и самоуверенного чужестранца» [Там же. С. 197]. Юноше начало даже казаться, что в этом человеке таится что-то отталкивающее. Мертон чувствует в пирате - несмотря на то, что для всех «он был красив, держался просто и обладал располагающими к себе манерами» - недобрую силу его «высокомерия и сознания собственного превосходства» [Там же. С. 132]. В «Пирате» ключевой в этом плане является сцена неудачной охоты на кита, во время которой совершается вторичное спасение из воды, и уже Кливленд помогает молодому Мордонту избежать опасности утопления. Оказавшись на берегу и придя в себя, Мертон заметил, что на лице соперника «было написано странное выражение». Ему бросились в глаза «пренебрежительная улыбка капитана и его надменный взгляд», которые, «казалось, говорили, что он сбросил тяготившую его прежде сдержанность», а лицо «выражало теперь нечто похожее на презрительное удовлетворение» [Там же. С. 249]. Избавившись от довлеющего над коя. Время здесь не остановилось, а повседневное существование движется по знакомой дороге, с которой его пытаются сбить новшества Николая Петровича, но безуспешно. Отец Аркадия стремится модернизировать хозяйство, однако каждая его попытка оборачивается против него и приносит убыток. Неудачи младшего из братьев Кирсановых в устройстве «фермы» параллельны провалам Триптолемуса при искреннем желании преобразовать хозяйственный быт шетлендцев. Тургенев и Скотт показывают, с одной стороны, безвременность этих нововведений, а с другой - отсутствие практического опыта. И. О. Волков, Э.М. Жилякова 230 ним чувства долга1 по отношению к Мертону, Кливленд словно снимает с себя навязанную ему маску любезности и учтивости («вежливой терпимости»), с которой встретил своего врага в доме Магнуса Тройла. В новом обращении пирата юному герою появляется отчетливый оттенок прямой враждебности и угрозы. Представляя свою жизнь в окружении опасностей и «тысячи еще более страшных приключений» [1. С. 344], Кливленд в последующем разговоре с Мордонтом недвусмысленно намекает последнему на возможность разрешить их разногласия поединком: «...что же до ружей, то у меня их имеется достаточно, и если хотите, то можно испытать, кто из нас лучше умеет владеть ими» [Там же. С. 250]. Здесь же автор замечает, что в тоне сказанных корсаром слов «звучало нечто, чрезвычайно глубоко задевшее Мордонта: они “таили зло”, как говорит Гамлет.» [Там же. С. 249-250]. Описание «странного выражения» на лице Кливленда, его позы, а затем тон речи, с указанием на Гамлета, - все это воссоздает романтическую идеализацию гордого человека-индивидуалиста, с которой Скотт вступает в диалог и которую переосмысливает. Предельным выражением надменной природы капитана могут служить слова Норны: «.ты смел, высокомерен, тебя не страшат и не сдерживают никакие нравственные основы, вместо них тобой руководит чувство неукротимой гордыни» [Там же. С. 537]. В русло диалога с традицией встраивает свой художественный образ и Тургенев. Лишая героя романтического ореола, писатель внутреннюю мощь его фигуры сосредоточивает именно в гордом сознании своего личного достоинства, не лишенном скрытого самолюбия и тщеславия. «Тайное зло», по-шекспировски отмечаемое Скоттом у Кливленда, находит пути явного проявления и в природе тургеневского героя. Не случайно Павел Петрович одним из чувств, руководящих Базаровым и подобными ему людьми, называет «гордость почти сатанинскую» [5. Т. 7. С. 52]. Показателен эпизод философского разговора «на сене, в такой идиллической обстановке» [Там же. С. 122] Евгения с Аркадием, в котором звучат гамлетовские рассуждения об антагонизме человека и вечности. Шуточная ссора, возникшая из-за того, что Базаров называет Павла Петровича «идиотом», перерастает в шуточную же драку, однако в самый момент несерьезной борьбы Аркадию лицо его друга внезапно показалось «таким зловещим, такая нешуточная угроза почудилась ему в кривой усмешке его губ, в загоревшихся глазах, что он почувствовал невольную робость...» [Там же. С. 122-123]. «Недобрая» сущность Базарова - это сильный и властный характер в отсутствие принципов, проявляющийся несколько раз и в разных формах на всем протяжении романа. Его проводниками или маркерами становятся глаза («сверкнули на мгновенье из-под темных его бровей», «вспыхнули» [Там же. С. 100, 140]), ощущения другого человека («Я боюсь этого человека», «Он хищный» [Там же. С. 100, 156]), изменения собственного со- 1 «Услуга, которой он связал меня, сдерживала мою неприязнь, словно узда, но она так раздражала меня, что я до крови на губах готов был грызть ее железо» [Там же. С. 318]. Роман В. Скотта «Пират» в творческом восприятии И.С. Тургенева 231 стояния («кровь его загоралась», «его гордость так и поднялась на дыбы», «возмущало всю его гордость» [Там же. С. 87, 142]) и др. Злобная мощь базаровской природы проявляет себя именно в тех случаях, когда его гордость подвергается своеобразной проверке, когда затрагивается самолюбие нигилиста - человека, который «сам себя воспитал» [Там же. С. 34]. То есть в момент испытания идейной, «теоретической» целостности и самодостаточности его мировоззрения реальностью жизни, что, в свою очередь, открывает глубину существующих в герое противоречий. Таким образом, изображение Базарова идет по пути расщепления -когда изначально цельная и крепкая натура под воздействием внешних и рядом возникающих внутренних обстоятельств раздваивается, оказываясь в ситуации сомнения и необходимости выбора. Такой способ моделирования образа Тургенев во многом наследует у Скотта, представившего подобное раскрытие противоречий в характере Кливленда. Сначала это происходит в романе извне - в споре сестер Минны и Бренды. Первая увлечена Кливлендом, она в его дерзости, в стремлении властвовать, в поисках опасностей, непостоянстве буйной натуры видит викинга: «Мой возлюбленный должен презирать те мнимые подвиги, в которых стремится проявить себя наше выродившееся поколение...» [1. С. 293]. Но тут же ей словами из «Дон Кихота» возражает сестра: «.разве умнее принять ветряную мельницу за великана, чем капитана какого-то жалкого каперского судна - за норвежского богатыря или викинга?» [Там же. С. 284]. Решающей для обрисовки характера Кливленда становится глава XXII, эпиграфом к которой Скотт взял строки из «Корсара» Байрона: Усмешка дьяв

Скачать электронную версию публикации