The Ambiguity of Speech: A Stylistic Aspect.pdf Введение Категорию двусмысленности принято ставить в таксономическое соотношение прежде всего с такими понятиями, как однозначность, многозначность, полисемия и неоднозначность. Рассматривая данные понятия в рамках дихотомии «язык / речь», Анна А. Зализняк [1. С. 20] относит полисемию к области языковых противопоставлений, неоднозначность и двусмысленность - к речевой сфере, многозначность же расценивает как более широкое по сравнению с предыдущими тремя1. Трактовка многозначности как понятия, принадлежащего не только языку, но и речи, адекватно отражает: 1. Терминологический узус, однако те (немногие) авторы, которые применяют понятие ‘контекстуальная многозначность’, зачастую подразумевают, судя по приводимым примерам, иные феномены, в частности: 1.1. Взаимодействие: а) значения и коннотации; б) значения и внутренней формы, ср.: «Многозначно также название пьесы - “Крошка Алиса”. Первоначально оно ассоциируется с именем героини пьесы - мисс Алисы, но затем эта связь оказывается ложной, поверхностной». Далее следуют интерпретации: а) «Более глубокой представляется попытка критиков провести параллель между названием пьесы Олби и названиями произведений Льюиса Кэрролла “Алиса в стране чудес” и “Алиса в Зазеркалье”»; б) «Г о- 1 Применительно к случаям двусмысленности Анна А. Зализняк предпочитает использовать оценочно не отмеченный термин неоднозначность, указывая на обсценную сторону выражений двусмысленная шутка, говорить двусмысленности: «...“второй смысл” часто бывает в той или иной степени “неприличным”» [1. С. 25]. Двусмысленность речи: стилистический аспект 91 раздо более правомочным представляется, однако, толкование названия, исходя из этимологии имени “Алиса”, которое по-древнегречески означает “истина”1» [2. С. 66-67]. Интерпретация (а) связана с интертекстуальной коннотацией, (б) - с этимологической внутренней формой слова. 1.2. Взаимодействие двух смыслов, т. е. двусмысленность: (1) Какую выдержку надо иметь, чтобы сфотографировать тебя! («Выдержка. 1. Терпение. 2. Время экспонирования в фотографии. Актуализированы сразу оба значения») [3. С. 137]. 1.3. Лексическую полисемию [4], etc. Такое несоответствие примеров термину или дефиниции встречаем и в литературе прошлых лет. Так, в Лексиконе Суды (X в.) читаем: «АцфіРоМа. Хё£ц 5ш л каі яХжюѵа прауцата орца^оиоа Хектікйд каі киршд, йоѲ’ аца яігшѵа ёк5ё£аоѲаі ката трѵ айтрѵ ХёДѵ oiov айХртрід пёптюке. 5рХоитаі уар 5і’ айтрс, каі оті оМа тріс пёптюке каі оті р кіѲарюбос р айХойоа» ‘Амфиболия - выражение, два предмета И ДАЖЕ БОЛЕЕ обозначающее, красноречиво и подлинно, так что одновременно НЕСКОЛЬКО подразумевается в одном и том же выражении. Напр.: аиХцтрід кектюке. Означает сие “флейтистка упала” [1] и (если читать со сдвигом: аѵХц трід кектюке. - В.М.) “дом трижды рухнул” [2]’ [5. Р. 297 / s. v. АцффоМа]. 2. Речевые реалии. Необходимо отметить, что речевая единица редко бывает способна нести в одном и том же контексте одновременно более двух смыслов2. Видимо, в силу этого обстоятельства применительно к речи принято, начиная с Античности, говорить именно о двусмысленности, ср. греч. ёlXоy^а3, apфlXоy^а, букв. ‘двоесловие’, арффоИа ‘двусмысленность’, лат. sermonis ambiguitas ‘двусмысленность речи’, sensus dubius ‘двойной смысл’, греч. ё^Xоyоg, ё^yXюaaоg, лат. bilinguis ‘двуличный’, букв. ‘двоеречивый’: (2) quippe domum timet ambiguam Tyriosque bilingues ‘всех ведь страшит финикийцев двуличных двусловье’ [Virg., Aen. I: 661 (I в. до н. э.)]. Данный факт издавна получает отражение в дефинициях указанных терминов, cf.: а) «пар’ ацфіРоМаѵ 5е, отаѵ пар’ айтоѵ тоѵ Хоуоѵ ёѵ айтй біттоѵ р» ‘ на амфиболии, при которой речь сама по себе ДВОЙСТВЕННА’ [8. Р. 583 / De soph. I]; б) «..^уХюооо^, bilinguis, qui duplex et inconstans est in dictis, alia ore promit et alia pectore premit...» ‘ ё^yXюaaоg, bilinguis - двуличный и переменчивый в речи: 1 Здесь можно говорить лишь о приблизительном созвучии, ср. греч. аХцѲеіа ‘истина’, в эразмовом произношении: [ale:t(h)eja]. Этимология имени Алиса, как известно, спорна. 2 Так, из всех фигур, описанных ниже, многозначной бывает лишь незамкнутая метафора (см. раздел 1.3). 3 В античных текстах слово ёіХоуіа применялось также в значении ‘повтор’ [6. Р. 464]; позже, как термин риторики, - и в более узком значении ‘антанаклаза’ (vide, e.g.: [7. Р. 584]). В.П. Москвин 92 ОДНО устами льстиво вещает, ИНОЕ в груди скрывает’1 [6. Р. 464 / s. v. ДіХоуо^]. Сходные трактовки находим в современных словарях: «Двусмысленный . 1. Имеющий ДВОЯКИЙ смысл, допускающий ДВОЯКОЕ толкование» [9. C. 80]. При определении числа контекстуально взаимодействующих смыслов целесообразно различать понятия ‘авторский смысл / замысел’ (1) и ‘вариант интерпретации’ (2); ясно, что интерпретаций речевой единицы, в частности более или менее вольных, может быть практически необозримое множество. В монографии У. Эмпсона сближение понятий (1) и (2) дает такое понимание двусмысленности, при котором «.любое прозаическое утверждение может быть названо двусмысленным» (как пример приводится фраза The cat sat on the mat ‘Кот сидел на ковре’); при этом «[и]нтерпретация может проводиться в любом направлении, в котором пожелает интерпретатор...» [10. Р. 1]2. Данная трактовка представляется неоправданно широкой. М. Блэк, указывая на приверженность У. Эмпсона принципу, согласно которому слова имеют лишь смысл, придаваемый интерпретатором («adherence to the Humpty-Dumpty principle»3), отмечает, что благодаря его книге понятие двусмысленности стало популярным, но вместе с тем «...претерпело девальвацию до точки бесполезности» [12. Р. 90]. Как качество речи двусмысленность соотносится со сферой линейноречевой, а значит, контекстуально релевантной. Считается, что контекст нарочито двусмысленной единицы, в частности каламбурной, должен поддерживать неоднозначность ее интерпретации: «Контекст каламбура, вместо того, чтобы быть нацеленным на подавление потенциальной двусмысленности, сознательно строится таким образом, чтобы усилить двусмысленность, с тем чтобы сделать невозможным выбор между значениями и тем самым оставить читателя или слушателя В БЕСКОНЕЧНОМ МЕРЦАНИИ семантического пространства» [13. Р. 190]; ср.: а) «Мы называем двусмысленным - или содержащим двусмысленность - любой речевой образец, который может быть обоснованно переупорядочен двумя (или более) способами, представленными в виде различных прозаических утверждений, НИ ОДНО ИЗ КОТОРЫХ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОЛНОСТЬЮ ПОДТВЕРЖДЕНО ИЛИ ПОЛНОСТЬЮ СНЯТО синтаксисом или контекстом» [14. Р. 40]; б) «.для создания двусмысленности необходим специфический контекст.» [15. С. 25]. Как именно строится такой контекст, не уточняется. Если полагать, что средствами контекста может быть устранен любой тип двусмысленности, то основной ее причиной следует считать выявленную римским ритором Фортунацианом (IV-V в.) «ambiguitas per 1 Обратим внимание на бинарное противопоставление выраженного и подразумеваемого смыслов, остроумно подчеркнутое созвучием (ore / pectore) и парехезой: promit / premit. 2 Этот же подход находим в работе А. Осса-Ричардсона [11. Р. 1-2]. 3 Ср.: - Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, -сказал Шалтай (= Humpty-Dumpty. - В.М.) презрительно [Л. Кэрролл. Алиса в Зазеркалье, гл. VI. Пер. Н.М. Демуровой]. Двусмысленность речи: стилистический аспект 93 deficientiam» - двусмысленность, источником которой выступает неполнота контекста [16. Р. 100 / Art. rhet. I, 24]. В таком случае под ДВУСМЫСЛЕННОСТЬЮ необходимо понимать подразумевание адресантом единицы А2 (Аз, ...) под речевой единицей Аі при невозможности уверенного выбора «Ах V А2 (А3, ,„)»1 для адресата ввиду дефектности контекста, напр.: мост1 ‘сооружение, возведённое над водным препятствием’ V мост2 ‘сон’ V мост3 ‘память’ V мост4 ‘мечта’? (см. пример 22), три1 ‘числительное’ V три2 ‘повел. от тереть’? (см. пример 31), кутерьма1 ‘суматоха’ V кутеръ-ма2 ‘тюрьма ? (см. пример 40)2 и т.д. Двусмысленность, т.е. возможность инотолкования речи, затрудненность выбора между единицами «А1 V А2 V ...», предполагает не только отсутствие опорного контекста, но и ассоциативную связь между Ах и А2 (поскольку А1 имплицирует А2). Такая связь возникает, если данные единицы находятся в отношениях: 1) семантической производности «А2 < А1» (см. раздел 1); 2) полного тождества формы «А1 = А2» (см. раздел 2); 3) неполного тождества формы, т.е. созвучия или близкозвучия «А1 ~ А2» (см. раздел 3). Предложенному определению не будут соответствовать, в частности, следующие средства, трактуемые в научной литературе как двусмысленные: 1. Любой перенос, поддержанный контекстом, например замкнутая метафора. Так, У. Эмпсон [10. Р. 25] среди средств выражения двусмысленности называет метафору (без уточнения контекстуального типа) и как пример приводит глагол devour в следующем контексте: (3) Beauty is but a flower // Which WRINKLES will devour (Th. Nash. Adieu, farewell earth’s bliss.) ‘Красота - не более чем цветок, // Который МОРЩИНЫ съедят’ [Т. Нэш. Прости, прощай, земное счастье. (XVI в.)]. Здесь, однако, возможность инотолкования (А1 ‘употребить в пищу’ вм. А2 ‘уничтожить’) снимается контекстом. В этой связи кажется слишком широким предложенное У. Эмпсоном определение двусмысленности как «.любого словесного нюанса, даже незначительного, который дает пространство для альтернативных реакций на одну языковую единицу» [10. Р. 1]. Данное определение не дает возможности развести: 1) реакции на взаимодействие, с одной стороны, двух смыслов, с другой - смысла и внутренней формы; 2) языковую полисемию и речевую однозначность номинативной единицы. 2. АНТАНАКЛАЗА [греч. аѵгаѵакХатд ‘отражение’] - повтор слова в разных значениях. Ее основой служат: а) многозначное слово (см. пример 4а); б) омонимы (пример 4б): 1 Здесь и далее используется принятый в логике символ дизъюнкции V ‘или’ (от лат. vel ‘или’). 2 Сфера действия основанных на дефектном контексте выражений ограничена: так, они неуместны в публичном дискурсе; еще Квинтилиан порицал неясность речений, имеющих два смысла, ‘очевидного и скрывающегося за ним тайного’: «Pessima vero sunt абшѵбцта, hoc est, quae verbis aperta occultos sensus habent.» [17. Р. 50 / Inst. orat. VIII, 2: 20], ср. греч. plur. nom. аёшѵоцт, букв. ‘неясности’. В.П. Москвин 94 (4) а. Наполняются до края те края, что без // краев [А. Радашкевич. Памяти Жени (2014)]. б. Уходит Даль куда-то в даль... //Не затеряться бы в дали. //Немаловажная деталь: // вы все же Даль, а не Дали [В. Гафт. О. Далю (1981)]. Полисемант (4а) либо слово, имеющее омонимы (4б), в каждом случае речевого предъявления получает опорный контекст, обеспечивающий однозначную интерпретацию и исключающий возможность инотолкования (в противном случае прием не будет успешен): Наполняются до края [Аі ‘верха’] те края [А2 ‘места’], что без // краев [А3 ‘границ’]1. С учетом данного факта не выглядят обоснованными: а) отнесение антанаклазы к числу средств выражения двусмысленности [20. Р. 29, 30; 21. Р. 19-20; 22. Р. 168; 15. C. 87-90]; б) следующая трактовка двусмысленности, вступающая в конфликт с традицией определения этой категории: «...двусмысленность - это лингвистический феномен, заключающийся в наличии у высказывания или его фрагмента нескольких смыслов, проявляющихся одновременно или последовательно, обусловленное сочетанием языковых/речевых механизмов порождения двусмысленности с особым контекстом» [15. Р. 26]. Применительно к двусмысленности представляется более точным говорить о «мерцании семантического пространства» [13. C. 190], об «одновременном употреблении слова в двух разных смыслах» [23. Р. 134], т.е. о дизъюнкции «А1 V А2», но не конъюнкции «А1 Л А2». 3. ЗЕВГМА [греч. Zebyg.a ‘мост, связь’] - прием объединения речевых единиц общим компонентом. Специфика зевгмы проясняется в сравнении с гипозевксисом, который еще античные ученые считали фигурой, противоположной зевгме2 [24. Р. 301], и трактовали как лексико-синтаксический параллелизм. Грамматик IV в. Диомед [25. Р. 111], рассматривая эти фигуры, приводит такой пример гипозевксиса: (5) Regem adit, et regi memorat nomenque genusque ‘Пред царем он предстал, и царю он назвал имя и род свой’ [Virg., Aen. X: 149]. Сопоставление данных приемов приводит к следующим выводам: а) зевгма устраняет лексико-синтаксический параллелизм, представляя собой «экономию параллелизма» [26. Р. 177], если же мы «.распространим зевгму, то получим параллельные конструкции, изоколон» [27. C. 68]; б) обе фигуры объединены отношениями взаимной обра- 1 Подразумевание / инотолкование предполагают выбор, между тем выбора между несовместимыми (incompatible) смыслами «А1 V А2 V А3...?» (cf. [18. Р. 182]), т.е. «семантического мерцания», здесь нет. В логике недооценка данного факта приводит к двум типовым трактовкам эквивокации: а) как подмены тезиса при повторе слова со сменой его контекстуальных значений (т.е. как коррелята антанаклазы); б) как двусмысленности. Так, по определению Д. Уолтона эквивокация представляет собой: а) «...смену значения слова при переходе от одной посылки к другой...; б) «...двусмысленность значения слова или выражения при аргументации...». Отсюда следуют: а) вывод: «Двусмысленность сходна с эквивокацией...»; б) использование терминов эквивокация и двусмысленность как дублетных: «equivocation (or amphiboly)» [19. Р. 5, 6, 25]. 2 Cf.: «.zeugma et hipozeuxis, ecce ista duo contraria est...». Двусмысленность речи: стилистический аспект 95 тимости по формуле «аЬ + ас... ^ а (b + c...)», где «b» и «с» - однородные члены, «а» - компонент, который в гипозевксисе повторяется, в зевгме же сокращается до одной единицы, становящейся ее общим, связующим звеном [28. Р. 349], ср.: (6) Пред царем он предстал, и царю он назвал имя и род свой. ^ ПРЕД ЦАРЕМ ОН предстал, и назвал имя и род свой. Употребление зевгмы регулируется правилом, принадлежащим константинопольскому грамматику Флавию Харисию (ГѴ в.): общий ее компонент должен иметь только один смысл1 [29. Р. 280 / Art. gram. ГѴ, 4]. Зевгму, подчиняющуюся данному правилу, именуют СЕМАНТИЧЕСКИ ПРОСТОЙ, нарушающую его - СЕМАНТИЧЕСКИ СЛОЖНОЙ [28. Р. 349]. Общий компонент последней объединяет несовместимо разнородные контекстуальные смыслы слова, имеющего омонимы (см. пример 7а), либо полисеманта (7б): (7) а. МАРК Шагал, верней, ЛЕТЕЛ [Н. Виноградова. Марк Шагал, верней, летел (2006)]. б. Каждый вечер, когда НАД ГОРАМИ и В СЕРДЦЕ туман... [М. Цветаева. Наши души, не правда ль, еще не привыкли к разлуке. (1910)]. Обратим внимание на два факта: 1) Условием успешной реализации семантически сложной зевгмы является наличие ряда опорных контекстов, роль которых становится очевид- 2 ной при ее замене гипозевксисом : (8) НАД ГОРАМИ и В СЕРДЦЕ туман (а) ^ туман НАД ГОРАМИ и В СЕРДЦЕ туман (б). И в случае (8а), и в случае (8б) опорный контекст над горами недвусмысленно поддерживает прямое значение А1 туман ‘непрозрачное состояние воздуха вследствие скопления в нем водяных паров’, контекст в сердце - переносное А2 туман ‘грусть’. Между тем в ситуации двусмысленной речи опорные контексты ex definitione отсутствуют, что отдаляет как зевгму, так и трансформационно связанную с ней антанаклазу от категории двусмысленности. «Мерцания» смыслов «А1 V А2» здесь нет, но есть смена смыслов «Аі, 2...», соответствующая смене контекстов «b, с .». 2) Семантически сложная зевгма рассчитана на эффект абсурда, гротес- 3 ка, но не двусмысленности, т.е. «уравновешивания» одного смысла дру- 1 Cf.: «Zeugma est verbum quod in duplici multiplicive sententia aptatur, sed quod omnibus communiter redditur, ut Troiugena, interpres divum, qui numina Phoebi, qui tripodas, Clarii Laurus verbum enim sentis singulis quibisque debetur» ‘Зевгма объединяет два речения или более одним словом, напр.: Трои сын, глашатай богов, кто Фебову волю // Видит в движенье светил, в треножниках, в лаврах кларий-ских[Aen. III: 359-360], слово это, однако, должно иметь один смысл’. 2 Напомним: семантически простая зевгма коррелирует с гипозевксисом, основанным на простом лексическом повторе, сложная - с гипозевксисом, основанным на ан-танаклазе. 3 В ситуации двусмысленной речи её адресат должен решить, какое из двух содержаний является её основным смыслом, а какое - «формальным противовесом смысла» [30. С. 276]. В.П. Москвин 96 гим («Аі V А2»); в этом плане такая зевгма ближе к оксюморону и реализации метафоры, чем к фигурам двусмысленной речи. Указанные два факта не позволяют: а) отнести семантически сложную зевгму к числу фигур двусмысленной речи; б) принять мнение исследователей, относящих зевгму к этому разряду фигур [31. Р. 7-11; 32. Р. 343349; 33. Р. 145; 15. C. 95-100]. 4. Буквализация, или буквализация метафоры1 - употребление номинативной единицы, возрождающее ее исходный смысл, вид актуализации внутренней формы. Известно, что «комический эффект возникает, как только мы пытаемся принять буквально выражение, которое использовалось как фигуральное», в частности в тех случаях, когда абстрактному (moral) выражению возвращается предметный смысл [34. Р. 57]: (9) АНАЛИЗ КРОВИ сделан мне. // Он, правда, высосан из пальца, // Но убедителен вполне [В. Берестов. Диагностика (1983)]. Буквализация номинативной единицы (в нашем случае: А1 высосать из пальца ‘извлечь’) обязательно предполагает наличие опорного контекста (анализ крови); узуальное, более привычное переносное значение (А2 ‘утверждать что-либо без всяких оснований’) снимется контекстом и присутствует лишь на правах коннотации. С этой точки зрения трактовка буквализации как фигуры двусмысленной речи [15. C. 90-92] не выглядит оправданной. Начиная с Античности элокутивный потенциал категории двусмысленности является традиционным предметом исследовательского внимания ученых, среди которых могут быть указаны Аристотель, Деметрий Фалерский, Квинтилиан, Гермоген Тарсский, Клавдий Гален и др., однако полного и достаточно непротиворечивого описания фигур двусмысленной речи мы не имеем. В трудах названных ученых содержатся лишь отдельные моменты, представляющие интерес с этой точки зрения, тем не менее уже в этот период определился основной состав фигур, выражающих нарочитую двусмысленность: а) антифразис (ирония), в частности хариентизм и его противоположность -астеизм (см. раздел 1.1); б) аллегория, в частности энигма (см. раздел 1.3.1); в) некоторые тактики, связанные с омонимией и сдвигом, а также амфиболией в узком значении термина (см. раздел 2). Немногочисленные монографические исследования, принадлежащие, в частности, поэту и литературному критику У. Эмпсону [10], философу Д. Уолтону [19], литературоведу-медиевисту А. Осса-Ричардсону [11], удалены от методов лингвистического анализа и лингвистической понятийно-терминологической системы, которая в этих работах представлена фрагментарно. Так, в монографии А. Осса-Ричардсона, написанной под влиянием идей У. Эмпсона, отмечены: 1) ирония (без необходимой детализации); 2) метафора (без указания контекстуального типа); 3) аллегория (безотносительно к метафоре и без релевантного для анализа античной и средневе- 1 Имеется в виду метафора in genere, т.е. метафора в широком, античном смысле, ср. греч. juempepEiv ‘переносить’ (см. раздел 1.3.1). Двусмысленность речи: стилистический аспект 97 ковой научной литературы противопоставления аллегории in genere и аллегории ex simili); 4) энигма (безотносительно к аллегории); 5) дилогия (в античном значении ‘двусмысленность’); 6) каламбур («pun»); 7) эквивока-ция, трактуемая как «mendacious ambiguity» ‘лживая двусмысленность’, «witty ambiguity» ‘остроумная двусмысленность’ [11]; попытки систематизации отсутствуют. В диссертации М.А. Южанниковой в разделе «Разновидности приемов двусмысленности и критерии их выделения» [15. C. 77-102] значатся: 1) антифразис и астеизм; 2) амфиболия; 3) антанаклаза; 4) буквализация метафоры; 5) дилогия; 6) зевгма; 7) каламбур. Однако: а) как показано нами выше, антанаклазу, зевгму и буквализацию метафоры относить к числу фигур двусмысленной речи нецелесообразно; б) каламбур представлен рядом приемов, ср.: «...каламбур является родовым понятием по отношению к дилогии, антанаклазе, амфиболии, буквализации метафоры, а также к некоторым другим (использование паронимии, различных сдвигов и т.д.)» [15. C. 101], причем многие из этих приемов с двусмысленностью не связаны. Не только каламбур, но и двусмысленность (amphiboly) в широком, исходном смысле термина нередко трактуется как прием, «deceptive device» ‘уловка’, без указания и анализа конкретных разновидностей [35. Р. 21-25]. Причастность ряда средств (таксономических переносов, метонимии, незамкнутой метафоры, фонетической аллюзии, параграммы и т.д.) к анализируемой сфере практически не отмечена1, дефиниции некоторых (аллегории, энигмы, дилогии и др.) требуют уточнения; общая логически непротиворечивая классификация приемов двусмысленной речи отсутствует. Рассмотрим и систематизируем приемы, соответствующие представленным выше критериям двусмысленности. 1. Семантическая производность как основа двусмысленности. Нарочитая двусмысленность, намек могут быть созданы за счет контекстуально дефектного применения практически любых переносов: таксономических, метонимического или метафорического2. Рассмотрим эти средства в указанной последовательности. 1.1. Таксономические переносы. В 1867 г. шотландский языковед А. Бэн (1818-1903) предложил ассоциативно-психологическую классификацию фигур, в частности переносов, на основе «трех фундаментальных 1 Недостаточное внимание специалистов к незамкнутой метафоре (одной из наиболее заметных примет символизма) и аллегории, в частности энигме, приводит к ограничению нарочитой двусмысленности сферой языковой игры: «Если говорящий прибегает к двусмысленности сознательно, это является провокацией, языковой игрой или флиртом» [36. Р. 263] (ср., в частности: [37. С. 81]). 2 О подходах к систематизации переносов см.: [38]. Переносы трактуются здесь как приемы образования номинативных единиц (с. 11). Как известно, термин прием соответствует терминам фигура (лат. figura ‘форма, прием’) и схема (греч. ox^ga ‘форма, прием’), ср. у Квинтилиана: «...ad figuras, quae ox^gam Graece vocantur...» ‘к фигурам, кои схемами греки именуют’ [17: 86 / Inst. orat. IX, 1: 2]. В.П. Москвин 98 законов мышления»: сходства (similarity), смежности (contiguity) и контраста (contrast), причем с последним типом соотнес «фигуры контраста», прежде всего антитезу [39. Р. 20-21]. К таксономическим переносам (таким, как перенос с рода на вид, с вида на вид, с вида на род) представляется целесообразным применить два типа ассоциаций: по сходству и по контрасту. Логично полагать, что сходство объединяет вид с родом, виды же внутри рода противопоставлены присущими им специфическими различиями (differentiae specificae) по контрасту1. Таксономические переносы могут использоваться для создания подтекста. Так, следующие образцы переносов с вида на род (см. пример 10а) и с рода на вид (см. 10б) содержат обидные, а зачастую и не всегда политкорректные намеки: (10) а. И не повернув / головы кочан // и чувств / никаких / не изведав, // берут, / не моргнув, / паспорта ДАТЧАН // И РАЗНЫХ / ПРОЧИХ / шведов [В. Маяковский. Стихи о советском паспорте (1929)]. б. У оппонента вместо головы совсем другая часть тела [41. С. 140]. ПЕРЕНОС С ВИДА НА вид [лат. species pro specie, греч. ётуора апо тоѵ eiSovg ёкі eiSog] известен как прием номинации, ср.: «patricida matris quoque aut fratris» ‘отцеубийство матери или брата’ [17. Р. 80 / Inst. orat. VIII, 6: 35], «ut patricidam dicimus qui occiderit fratrem suum vocabulum non haberent» ‘так, мы называем отцеубийцей и того, кто убил своего брата, ибо слова братоубийца не существует’ [42. Р. 400 / De art. gram. III, 6: 1-2]; «И с рода на род: Я похоронил моего МЕРТВОГО3 (Бытие, 23: 8), где мужской род употреблен вместо женского» [43. Р. 441-442]. Этот тип переноса способен служить и как более или менее прозрачный, в зависимости от наличия / отсутствия опорного контекста, намек на некий иной вид внутри того же рода, ср. шутл. инженер по укладке ГРУЗОВ, пригласить на РЮМКУ чая и: (11) Долго еще, во время даже самых прибыточных сделок, купцы, отправляясь в трактир запивать их чаем, поговаривали об антихристе [Н.В. Гоголь. Мертвые души (1842)]. Использование данного переноса связано также с известным приемом эзопова языка - перенесением действия в иные страны и времена: (12) Пока безумный наш султан // дорогу нам сулит к острогу, // возьмемся за руки, друзья, // возьмемся за руки, ей-богу [Б. Окуджава. Союз друзей (Старинная студенческая песня) (1967)]. Как перенос с вида на противоположный вид целесообразно рассматривать АНТИФРАЗИС [греч. аѵтіфраДіѵ ‘говорить противоположное’], состоящий в «номинации по противоположности (Sr’ ёѵаѵтюо)» [44. Р. 180]: 1 С этой точки зрения трудно принять мнение А. Бланка о том, что переносы данного типа основаны только на «сходстве понятий» [40. Р. 42, 46]. 2 Судя по контексту, имеются в виду представители малых государств, не достойные, по мнению «учтивого чиновника», уважения (ср. в предтексте: «К другим - / отношение плевое». 3 Cf.: «Sepeliui mortuum meum»; речь идет о Сарре. Двусмысленность речи: стилистический аспект 99 (13) Люблю я критиков моих. // На шее одного из них, // благоуханна и гола, //сияет антиголова!.. [А. Вознесенский. Антимиры (1961)]. К числу тактик, реализующих технику антифразиса, отнесем следующие: 1. ХАРИЕНТИЗМ (греч. харіеѵтіауод ‘остроумие’) - выражение отрицательной оценки под видом положительной, «колкость под личиною приятности (festiva dictio, cum amoenitate mordax)» [45. Р. 39 / De fig. sent., 3]: (14) На Павелецкой-радиальной // Средь ионических колонн // Стоял мужчина идеальный // И ПИЛ ТРОЙНОЙ ОДЕКОЛОН [И. Иртеньев. На Павелецкой-радиальной... (1991)]. Хариентизм лежит в основе тактики ЭЛЕВАЦИИ (лат. elevatio ‘поднятие’), выражающей иронию под видом энкомия (cf., e.g.: [46. Р. 195-196 / De fig. sent., 15])1: (15) А я, неведомый Пиита, // В восторге новом воспою // Во след Пиита знаменита // Правдиву похвалу свою [А.С. Пушкин. Ода его сиятельству графу Д.И. Хвостову (1825)]. Хариентизм может сопровождаться и усиливаться АПОФАЗИЕЙ (греч. ало ‘вопреки’ + фаогд ‘сказанное’), состоящей в косвенном, как бы нечаянном опровержении собственной только что высказанной точки зрения (что влечет нарушение логического закона непротиворечия), например с целью иронии: (16) Сотрудник по математике нашел, что знания у Маши есть. Но их немного, и все они НЕПРАВИЛЬНЫЕ [Э. Успенский. 25 профессий Маши Филипенко (1988)]. 2. АСТЕИЗМ (греч. аотеі'ауод ‘острота’ < аотеюд ‘городской’) - выражение положительной оценки под видом отрицательной: (17) Ой, Вань, какие акробатики! // Смотри, как вертится, нахал! [В. Высоцкий. Диалог у телевизора (1973)]. Первоначально термин астеизм применялся в более широком смысле и трактовался как фигура изящной, «городской речи», которая противопоставлялась грубой «деревенской». В трактате Сервия Доната (IV в.) читаем: «[A]stismos est tropus multiplex numerosaeque virtutis. namque a putatur quidquid simplicitate rustica caret et faceta satis urbanitate litum est...» ‘Асте-изм - троп многих и разнообразных достоинств, ибо все, что освобождено от деревенской простоты и в достаточной степени обработано городским умом, считается астеизмом’ [42. Р. 402 / De art. gram. III, 6: 16-18]. 3. ЭПИТРОП (греч. ёттролц ‘намек’) - притворное поощрение действия: (18) а. Ешь ананасы, / рябчиков жуй, // День твой последний / приходит, буржуй [В. Маяковский. Владимир Ильич Ленин (1924)]. б. Веселись, юноша, в юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд [Экклезиаст, 11: 9]. 1 В качестве примера Аквила Романус указывает на те места речи Цицерона в защиту Луция Мурены, которые содержат внешне хвалебные характеристики, данные Цицероном Сульпицию Руфу. В.П. Москвин 100 Цель данной тактики - «...отвратить нас от бесчинства, внушить нам ужас и раскаяние путем мнимого позволения перейти границу дозволенного» [47. Р. 148]. На эпитропе основан жанр «вредных советов» Г. Остера. К числу таксономических переносов следует отнести ГЕТЕРОЗИС (греч. етероштд ‘изменение’), состоящий в использовании одной грамматической категории, например времени, рода, числа, лица, в значении другой. Грамматические значения формируют таксономические микроиерархии, например: ‘ЧИСЛО’ (родовое понятие) ~ ‘ед. ч.’, ‘двойственное число’, ‘мн. ч.’ (видовые понятия); ‘ЛИЦО’ (родовое понятие) ~ ‘1-е лицо’, ‘2-е лицо’, ‘3-е лицо’ (видовые понятия); ‘РОД’ (родовое понятие) ~ ‘жен. род’ и ‘муж. род’ (видовые понятия) и др.; ещё Л. Валла (1407-1457) отметил, что «значение времени относится к значению прошедшего времени так же, как род к виду» [48. Р. 270]. С этой точки зрения гетерозис (эналлагу, грамматическую метафору) логично рассматривать как перенос с вида на вид. По наблюдениям Н.Ю. Осокиной и С.Б. Дектерева [49], грамматическая метафора способна выражать намек: Не ОЧЕНЬ-то он женат! (здесь наблюдаем осмысление относительного прилагательного как качественного, а значит, поддающегося градуальной оценке). 1.2. Метонимия. Понятие смежности ввел А. Бэн, описавший на этом основании «фигуры смежности (figures of contiguity)», к которым он отнес виды метонимии, включая синекдоху и смещение эпитета [39. Р. 41-45]. Термин регтѵѵща не используют ни Аристотель, ни Деметрий Фалерский; данный термин впервые встречается в перечне Трифона (I в. до н. э.), здесь же находим первое описание метонимической формулы: «Метюѵпща eon ало топ бцюѵицоп то опѵюѵпцоѵ 5цХопоа, оіоѵ олХаухуа 5’ ар’ ацлараѵте^ пларехоѵ 'Нфаштош- "Нфаюто

Скачать электронную версию публикации