About Some Content-Centric Trends in Modern Russian Linguistics.pdf В последние годы исследователями (например, [1-13] и др.) неоднократно предпринимались попытки выделить в развитии отечественной и зарубежной лингвистики тенденции общего характера - как более глобальные, так и более частные. Иногда данные тенденции понимались как в чем-то противопоставленные или противоречащие друг другу, и тогда их пересечения и противопоставления относились к значимым характеристикам конкретных направлений лингвистики. Это может быть релевантно также при сравнении отечественной и зарубежной лингвистики: соотношение разных тенденций может составлять специфику каждой из них. Так, В.М. Алпатов отмечает, что их противопоставление, как и взаимонепонимание ученых, в последние годы усиливается: «После 1991 г. при значительном расширении личных контактов между российскими и зарубежными учеными в плане научных концепций скорее происходит увеличение разрыва. Российским исследователям оказывается нелегко вписаться в традиции, преобладающие в других странах» [4. С. 155]. Одной из главных характеристик многих направлений лингвистических исследований, включая преобладающие на том или ином этапе направления таких исследований (их можно понимать как общую характеристику этапа в целом), является преимущественное внимание к форме или содержанию языковых явлений. В настоящей статье мы пытаемся показать, что для современной отечественной лингвистики характерно отчетливо выраженное стремление изу- О некоторых содержательноцентричных тенденциях 43 чать содержание языковых явлений - «содержательноцентризм» (Сц), что отличает ее, с одной стороны, от преобладающих направлений современной зарубежной (точнее, западной) лингвистики, с другой - направлений отечественной лингвистики предшествующих периодов. Своеобразие данного этапа современной отечественной лингвистики будет показано через ряд конкретных, как представляется, значимых направлений и школ. Для более точной характеристики современного этапа полезно охарактеризовать направления, научные центры и этапы лингвистики прошлых периодов, даже если они сегодня представляют собой только факты истории науки. В частности, нельзя не сказать хотя бы несколько слов о структурализме, как и о развившихся сначала внутри него, а впоследствии - как преодоление его постструктуралистских / антиструктуралистских тенденций (среди них многие можно с уверенностью охарактеризовать как содержа-тельноцентричные). Важными в этом отношении представляются идеи В.Н. Волошинова (М.М. Бахтина) (противопоставление двух тенденций в лингвистике рубежа XIX-XX вв., несправедливо редко применяемое к характеристике современной лингвистики) и В.И. Абаева, которые также будут рассмотрены ниже. В целом тенденции и направления современной отечественной лингвистики, конечно, более разнообразны, чем объединяемые нами в понятии Сц (как и четкое разделение на две группы: содержательноцентрические и непосредственно противопоставленные им). Нельзя не учитывать присутствующие в составе отечественной лингвистики несомненно значимые формацентрические научные направления, такие как изучение неиндоевропейских языков в целом ряде научных центров, например группой под руководством Е.В. Рахилиной, а также научные направления и центры, придерживающиеся преимущественно западных традиций и подходов, например дискурсивные исследования под руководством А.А. Кибрика, прагмалингвистическое направление, сформировавшееся в РУДН под руководством Т.В. Лариной, и др. - их оценка и критика нами, полагаем, была бы неуместна (хотя краткая характеристика нужна и будет дана). Однако и наиболее распространенными, и наиболее оригинальными, и наиболее представительными, и наиболее значительными в отечественной лингвистике являются именно содержательноцентрические исследования. Противопоставление «содержания» и «формы» в лингвистике и их относительность Отношения содержательноцентризма и формацентризма нельзя обсуждать без хотя бы краткого рассмотрения «вечной» лингвистической проблемы формы и содержания и их как взаимной противопоставленности, так и взаимной обусловленности, каковая проблема имела много разных решений в истории лингвистической науки. В. фон Гумбольдт, который ввел понятие «форма языка», вкладывал в него далеко не только «соб- В.В. Дементьев 44 ственно форму» в современном значении, т.е. структуру, но и все идеи, которые были, будут или могут быть выражены на данном языке ([14. С. 74, 81] и далее). Ср. также положение последователя Гумбольдта А.А. Потебни, что грамматическая форма семантична, это способ организации семантики: «...грамматическая форма есть элемент значения слова и однородна с его вещественным содержанием» [15. С. 29]. Грамматику Пор-Рояль (по В.Н. Волошину, представляющую наиболее яркий пример «абстрактного объективизма» - см. ниже) тоже нельзя понимать как изучение только одной формы, поскольку в центре внимания были содержательные категории (такие как падеж). Мы исходим из традиционного семиотического понимания формы и содержания и их соотношения: к содержанию относятся значения элементов системы (значения языковых единиц - прежде всего лексические значения слов, но не только они), к форме - их взаимные отношения [16. Р. 17-36]. С этой точки зрения противопоставление лингвистических направлений, характеризующихся преимущественным форма- и содержа-ниецентризмом, может быть проиллюстрировано противопоставлением структурализма, изучающего фактически только второе, и постструктурализма, исправляющего ограничения и издержки структурализма, сосредоточивающегося на первом. (Это самый яркий и самый свежий пример, но далеко не единственный в истории науки.) При этом структурализм не исключал вовсе содержания - но только с точки зрения формы и в подчинении ей (форма плана содержания, по Л. Ельмслеву [17. С. 310]): во-первых, важной (по Ф. де Соссюру - важнейшей [18. С. 146-147]) составляющей означаемого считалась значимость, порождаемая взаимными отношениями языковых единиц и их значений; во-вторых, не менее, а более важными, чем лексические значения, считались и активно изучались (например, в американском дескриптивизме) значения нелексических, прежде всего служебных, языковых единиц: морфем, конструкций (словосочетаний, предложений). По Л. Ельмслеву, обсуждаемый нами Сц, вероятно, может быть понят как изучение субстанции плана содержания, которая противопоставлялась (изучаемой в структурализме) форме плана содержания и ввод в рассмотрение которой ознаменовал переход к постструктурализму. Ср. также мнение В.И. Абаева, который был одним из наиболее серьезных критиков структурализма: «... в языке переплетаются две системы: познавательная и знаковая. Элементы первой соотносимы с элементами объективной действительности и отражают в конечном счете структуру последней. Вторая (знаковая) система определяется внутриязыковыми корреляциями. В первой системе элементами структуры являются значения, во второй - чистые отношения. Лексика есть преимущественная сфера первых, фонетика - вторых. Промежуточное положение между этими двумя полюсами занимают морфология и синтаксис» [19. С. 103]. Структурные методы, согласно этой точке зрения, пригодны лишь для изучения знаковой системы; поэтому их применение достигло успеха в фонологии, дало О некоторых содержательноцентричных тенденциях 45 лишь частичные результаты в морфологии и синтаксисе и потерпело неудачу в семантике. В.И. Абаев также подверг критике математизацию науки о языке. Признавая статистические методы исследования, он видел в выделении математической лингвистики как особой дисциплины «скрещение псевдолингвистики с псевдоматематикой» и, главное, «бегство от человеческого фактора» [19. С. 119, 122; 13. С. 181-182]. Активное привнесение в исследовательский аппарат содержания как преодоление ограничений структурализма означало возвращение к лексическим значениям, а также ко всему, что можно понимать как, с одной стороны, способы их прояснения и уточнения (референция, концепты, психические состояния человека), с другой - продолжение и отражение (состояние общества, языковая картина мира). Следует отметить, что попытка характеристики (весьма условная) современной парадигмы в лингвистике как когнитивной (ср.: «Когнитивная лингвистика - активно развивающееся лингвистическое направление, во многом определяющее лицо современной мировой лингвистической науки» [20. С. 3]) во многом есть попытка объединить эти два направления: с одной стороны, показать когнитивную, т.е. ментальную, реальность значений слов и ассоциированных с ними многочисленных содержательных ассоциаций и коннотаций, с другой - такую же реальность грамматических элементов и моделей, однако в действительности то, что З.Д. Попова и И.А. Стернин считают когнитивной лингвистикой, распадается на два довольно трудно совместимых направления - когнитивную грамматику (Р. Лангакер [21]) и когнитивную семантику (Дж. Лакофф [22]), причем доля последней в общем объеме когнитивных исследований в сегодняшней лингвистике преобладающая - в этом отношении когнитивная лингвистика тоже может быть отнесена к Сц, хотя и не полностью. Таким образом, граница между формой и содержанием иногда относительна, и сами принципы противопоставления формы и содержания на разных этапах были разные (всё это тоже можно относить к важнейшим характеристикам того или иного этапа), однако в целом противопоставление формы и содержания остается одной из главных констант лингвистической теории. Тенденции развития современной лингвистики: попытки систематизации Кроме уже упомянутого противопоставления структурализма и постструктурализма, оппозицию реализуют другие, менее известные, но не менее значимые для характеристики современного этапа отечественной лингвистики направления. Характеризуя тенденции развития современной лингвистики (прежде всего отечественной), используют следующие определения: семантизация; функционализация; лингвистический антропоцентризм и когнитивизм; индивидуалистический субъективизм; сближение с «неточными науками». В.В. Дементьев 46 Семантизация, которая противопоставляется формальному описанию языковой структуры / «формацентризму» (частные случаи семантизации -большее внимание к лексике по сравнению с грамматикой, активное составление словарей, «словоцентризм» как одна из тенденций современной лингвосемиотики). «Нынешняя эпоха развития лингвистики - это, бесспорно, эпоха семантики, центральное положение которой в кругу лингвистических дисциплин непосредственно вытекает из того факта, что человеческий язык в своей основной функции есть средство общения, средство кодирования и декодирования определенной информации», - писал Ю.Д. Апресян в книге «Лексическая семантика (синонимические средства языка)» в 1970 г.у (то, что книга была закончена к 1970 г., Апресян сообщает в переиздании 1995 г.). Апресян (как и Бахтин) охарактеризовал состояние в равной мере зарубежной и отечественной лингвистики. Хронологически данная тенденция стоит на втором месте после противопоставления абстрактного объективизма и индивидуалистического субъективизма: она получила распространение в последнюю треть ХХ в. (хотя отдельные проявления были гораздо раньше - см. идеи Дж. Лакоффа и др.). Семантизация распространяется на направления, изучающие план содержания языковых и речевых единиц и их комбинаций (включая диалогическое общение и художественные тексты), шире - содержательные аспекты коммуникативных ситуаций, в том числе состояния участвующих в них языковых личностей. При этом противопоставляются значения лексических и грамматических языковых единиц и более масштабные содержательные феномены, такие как, с одной стороны, концептосферы, с другой - коммуникативные (ситуативные, диалогические) речевые феномены, где можно говорить не столько о значениях, сколько о смыслах. Конечно, граница между ними нечеткая (как в целом между лексикой и грамматикой): большое количество идей выражаются и языковыми / речевыми единицами, и моделями -словообразовательными, синтаксическими, прагматическими и т.д. (ср., например, традицию привлекать при описании концептов данные словообразования [23]). В лингвистике также иногда различают «идеологию, выраженную в самом языке (как идеологической системе)», и «идеологию, выраженную с помощью языка (как коммуникативной системы)» [19], т.е. в более привычных сейчас терминах, «надо различать отражённую в языке картину мира и то или иное мировоззрение, выраженное средствами этого языка» [3. С. 8]. В этой связи следует вспомнить, что Гумбольдт, который, видимо, первым из лингвистов начал различать данные феномены, не противопоставлял их жестко, а, наоборот, объединял в понятии sprachliche Weltansicht [14], в котором сочетались «языковое мировоззрение» и «мировидение». Причем последователи Гумбольдта иногда трактовали его концепцию однобоко (отсюда и ошибки перевода: переводили sprachliche Weltansicht то О некоторых содержательноцентричных тенденциях 47 как «языковое мировоззрение», то как «мировидение»): «Предлагается говорить о мировоззрении для философских, политических и пр., а также социально-психологических («житейских») взглядов и о мировидении для взглядов, обусловленных языком. Можно сопоставить мировоззрение с идеологией, выраженной с помощью языка, а мировидение с идеологией, выраженной в языке» (см.: [24. S. 7-18]). В целом Гумбольдт, заложивший основы ИС, о котором говорит Бахтин, заложил и основы Сц, связывая воедино понятия формы языка и духа народа, причем, в понимании последнего, взгляды Гумбольдта продолжали традиции романтизма в Германии (Гердер, Гёте, Винкельман), где и была впервые высказана идея «национального духа» (Volksgeist), выражающегося в языке и искусстве: вводя понятия духа, национального духа и духа времени, которые рассматривались как формы коллективной идентичности, немецкие романтики признали язык выражением этого духа. Этот дух проявляется также как органичное выражение автора в конкретных произведениях искусства, представляющих единство мысли и языка [24. S. 7-18]. Таким образом, в язык, форму языка у Гумбольдта входили и мировоззрение, и мировидение, а разница между разными языками / формами языков в этом смысле заключается в том, что на одних языках в принципе можно / более удобно / можно будет / когда-нибудь обязательно будет (!) (при этом не важно, в сколь отдаленном будущем) выразить ... нечто, на других - «другое нечто». Нередко высказывается мнение, что современной лингвосемиотике присущ словоцентризм, проявляющийся в том, что естественный человеческий язык (или «главное в нем») определяется через слово. Ср. точку зрения одного из видных представителей данного направления А.Б. Соломоника: «Язык - это знаковая система, в которой базисным знаком выступает слово. Любая знаковая система, где слово играет ведущую роль, является для меня языком: жестовый язык немых, барабанные языки некоторых африканских племен, флажковая сигнализация на флоте, где каждый знак представляет то или иное понятие. Все это для меня языки, созданные для коммуникации между людьми и практически применяющиеся для этой цели. С другой стороны, часто используемые словосочетания “язык тела”, “язык музыки”, “язык танца” являются для меня лишь фигуральным обозначением соответствующего явления, поскольку в нем используются иные, а не слова, знаки - телодвижения, звуки или танцевальные па. Слово как знак выражает значение, приданное ему в соответствующем языке и известное общающимся на нем людям. Ни телодвижение, ни звук, ни танцевальное па не выражают жестко связанные с ними значения и поэтому не могут составить связную речь» [25. С. 14]. Отметим, что если полностью согласиться с А.Б. Соломоником, то, например, словарь - самый настоящий естественный человеческий язык, и ассоциативный эксперимент, и даже буриме. Кроме того, при таком подходе остаются «вечные сложности» (сложности и для лингвистов, и для всех людей) типа: «на столе» - два слова или одно? Или: как быть со сверхдлинными словами, которые, как известно, есть во всех языках: не В.В. Дементьев 48 только чукотском, эскимосском и немецком, но и русском, и английском (hippopotomonstrosesquippedaliophobia). В этой связи примечательно, что именно американские дескриптиви-сты, которых есть все основания считать предшественниками современного «западного» формацентризма, исключали слово и из определения языка, и из своего исследовательского аппарата. Дело, как известно, не только и не столько в исключении из этого самого исследовательского аппарата лексической информации, носителем которой является слово, сколько в отсутствии привычной для европейской лингвистической традиции, носителями которой были американские лингвисты ХХ в., границы между морфемой, словом и предложением во многих американских языках - основном объекте их рассмотрения. • Функционализация, к которой относят, прежде всего, изучение различных аспектов речевой коммуникации: структуры коммуникативной ситуации, распределения коммуникативных ролей, специфических речевых, а не языковых единиц (речевые акты, жанры, стратегии, тактики). Данная тенденция характерна для современных дискурсивных, риторических, стилистических (функциональная стилистика) и (отчасти) социолингвистических исследований. Поскольку данная тенденция уже очень подробно освещена в современной лингвистике (см., например, серию статей В.М. Алпатова [1-4, 13] и др.), не будем рассматривать ее подробно, отметим лишь, что ученый считает оппозицию формальной и функциональной лингвистики даже важнее, чем противопоставление семантизации и формацентризма, и именно через нее объясняет специфику отечественной лингвистики: «На Западе очень велика роль формальной лингвистики а в России в целом преобладают функциональные подходы к языку» [4. С. 155]. • Лингвистический антропоцентризм и когнитивизм в широком смысле, где внимание переносится с языковых (более или менее четких и непротиворечивых) моделей на (во многом «нелогичные») модели человеческого мышления, а также биосемиотика, конкурирующая с лингвосемиотикой (доминантные и ризоматические модели при объяснении языковых и речевых явлений и т.п.) [26-27]. Многие идеи, впоследствии составившие основу этого направления, изложены в статье А.Е. Кибрика «Лингвистические постулаты» (1983/1992), например: «Адекватная модель языка должна объяснять, как он устроен «на самом деле» [28. С. 19]; «Всё, что имеет отношение к существованию и функционированию языка, входит в компетенцию лингвистики» [28. С. 20]; «Как содержательные, так и формальные свойства синтаксиса в значительной степени предопределены семантическим уровнем» [28. С. 21]; «Исходными объектами лингвистического описания следует считать значения» [28. С. 24]; «Устройство грамматической формы отражает тем или иным образом суть смысла» [28. С. 25]. Ср. положение, сформулированное спустя три десятилетия А. А. Кибриком: «В основе современного когнитивного подхода к языку лежит идея О некоторых содержательноцентричных тенденциях 49 целенаправленной реконструкции когнитивных структур по данным внешней языковой формы. Реконструкция опирается на постулат об исходной мотивированности языковой формы: в той мере, в какой языковая форма мотивирована, она «отражает» стоящую за ней когнитивную структуру» [29. С. 32]. • Индивидуалистический субъективизм, точнее, оппозиция абстрактного объективизма и индивидуалистического субъективизма (АО ~ ИС): эту оппозицию ввел М.М. Бахтин / В.Н. Волошинов в работе «Марксизм и философия языка» по отношению к лингвистике XIX - начала XX в. (противопоставление «условного Соссюра» и «условного Гумбольдта») [30]: В АО язык понимается как устойчивая система (langage, по Ф. де Соссюру), в ИС естественный язык, с одной стороны, есть деятельность, проявляющаяся в речевых действиях, с другой - регулярный творческий процесс говорящего индивидуума (В. фон Гумбольдт). Характеризуя современную ему лингвистику начала ХХ в., Бахтин говорил о господстве в ней АО, что он считал ее недостатком, который необходимо было «исправлять» - привнесением ИС. Такими «исправлениями», которые должны пойти на пользу лингвистике будущего, Бахтин считал, с одной стороны, концепцию речевых жанров (и был безусловно прав), с другой - филологическую и стилистическую концепцию К. Фосслера (тут, пожалуй, ошибался). Важно, что Бахтин так охарактеризовал состояние в равной мере зарубежной и отечественной лингвистики, принципиальной разницы между ними в тот период в этом отношении он не видел (в историческом плане по Бахтину, были противопоставлены скорее немецкая и французская: АО он считал французской традицией, ИС - немецкой). Конечно, сейчас, в начале XXI в., мы имеем другую картину, которую едва ли можно адекватно описать через оппозицию АО ~ ИС. • Сближение с «неточными науками», использование их методов, с подчеркиванием того, что традиционные (структурные) лингвистические методы не справляются с описанием реального («слишком большого», «слишком сложного», «противоречивого», «хаотичного» и т. п.) материала. Ср., например, такие направления, как лингвокультурологическое и жан-роведческое: и то и другое периодически обвиняют в отсутствии четкой методики (это обвинение со стороны формацентризма), в порочном (так!) сближении с «неточными науками», прежде всего литературоведением. Не принимая некритично и полностью ни одного из этих определений, мы видим между ними нечто общее - довольно трудно эксплицируемое, но существенное, даже относящееся к наиболее значительным характеристикам лингвистических направлений. Полагаем, было бы ошибкой распространить какую-то одну из приведенных дефиниций (семантизация, функционализм, постструктурализм, индивидуалистический субъективизм и т. п.) на все направления современной отечественной лингвистики: в раз- В.В. Дементьев 50 ных конкретных направлениях данные тенденции могут проявляться по-разному, не полностью и в сочетании друг с другом в разных пропорциях. Полагаем, можно выделить ряд признаков, наиболее релевантных для данных направлений и наиболее частотно проявляющихся в них: перенесение внимания с языка-системы вовне (это «вовне» может пониматься и как внеязыковая действительность, и как функционирование языка)' активное взаимодействие с культурологией и концептологией (изучение языковой картины мира и национальных ЯКМ, концептосфер), персонологией (изучение языковых личностей), литературоведением. Для многих направлений характерно также стремление исследователей (явное или неявное или даже бессознательное) активно привлекать материал особого рода - наиболее яркие, а следовательно, редкие и даже единичные примеры, при этом скорее большие, чем традиционные для лингвистики единицы «слово-предложение», - большие тексты, что действительно характерно скорее для литературоведения. Ср., например, тенденцию опираться при изучении коммуникации на художественные диалоги, для многих из которых характерна стилизация вместо типизации (привлечение для этой цели в последние годы материала корпусов только усиливает данную тенденцию). Все это также способствует описательности в лингвистических исследованиях. Эту тенденцию мы и называем условно содержательноцентризм (Сц) - противопоставляя формацентризму (Фц), который был характерен для мировой лингвистики первых двух третей ХХ в. и в значительной степени - для современной зарубежной / западной лингвистики, хотя понимаем недостатки, внутреннюю противоречивость данного термина. Подчеркнем, что главными характеристиками Сц являются особенности методики. Ни объект (например, изучение конкретных концептов, речевых жанров, речевое портретирование конкретных людей), ни предмет исследования (перенесение внимания с грамматики на лексику, с системы языка на ее функционирование) сами по себе не означают Сц, более того, могут противоречить ему. Так, преобладание тенденции к Сц над Фц в современной отечественной лингвистике не означает замену изучения грамматики на изучение лексики, хотя некоторые отдельные проявления названной тенденции имеют выраженно лексический характер (ср., например, лексическую направленность типологических штудий Е.В. Рахилиной и ее школы [11]). Формацентризму, формализации в целом не противоречили также активизировавшиеся в последнюю треть ХХ века словарное дело и та семанти-зация, о которой говорит Ю.Д. Апресян (см. выше): например, словарь И.А. Мельчука, главной задачей которого по определению было описание смысла («Смысл ^ Текст»), не просто естественно сочетался с формализацией, но и в современной парадигме, безусловно, должен быть понят как один из самых ярких примеров Фц. Напомним, что у И. А. Мельчука в его подходе к естественному языку как к преобразователю «Смысл ^ Текст», с одной стороны, основополагающим, с О некоторых содержательноцентричных тенденциях 51 другой - лишним, т.е. не интересующим лингвиста, понятием было заимствованное из кибернетики понятие черного ящика: модель естественного языка должна была обеспечивать нужный результат, а задача поиска адекватных реальности путей к нему не ставилась: «Поскольку лингвист как таковой не занимается и - по крайней мере в настоящее время - не должен заниматься нейрофизиологическим (нейрофизическим, нейрохимическим и т.п.) исследованием того, что в точности происходит в мозгу при говорении или понимании, постольку язык-преобразователь выступает для лингвистики в роли широко известного «черного ящика» [31. С. 13]; «Язык моделируется сугубо функционально, без попыток связать нашу модель с психологической (нейрофизиологической и т.п.) реальностью речевого поведения» [31. С. 27]. То, что происходит в процессе речи «на самом деле», И. А. Мельчука и его коллег не интересовало. Этим занимались либо лингвисты, специализировавшиеся в дисциплинах, тогда казавшихся маргинальными (экспериментальная фонетика), либо ученые, чья деятельность проходила вне тогдашних рамок лингвистики (А.Р. Лурия и его ученики в психологии) (см.: [13]). По нашему мнению, ни составление словарей, ни разработка семантических метаязыков, ни описание плана содержания языковых единиц сами по себе также не составляют специфику современной отечественной лингвистики. Полагаем, не случайно опыт И. А. Мельчука более востребован в западной лингвистике, чем в отечественной; тогда как, например, пишущая и публикующаяся на английском языке А. Вежбицкая с ее семантическими примитивами и культурными сценариями - более в отечественной, чем в западной. Данный процесс - преобладание Сц над Фц - также не означает преимущественного исследования функционального аспекта языка, а исследование функционального аспекта языка не предполагает отрицание строгих методов (как и сосредоточение на структуре языка само по себе не предполагает их наличия, тем более - адекватного и плодотворного использования). Так, изучение речевых актов, относящееся, естественно, к функциональному направлению, в том виде, в каком создавалось и разрабатывалось прежде всего западными прагмалингвистами - с тенденциями к атомизму, формализации и формулизации (ср. сильно тяготеющий к формулам метаязык ТРА, стремящийся так передать различия между разными типами РА, особенности их структуры, последовательности), относится к Фц - и в этом отношении противопоставляется «филологической» теории речевых жанров - это убедительно показала Вежбицкая еще в 1983 г. [32]. Таким образом, то, что Фц может быть присущ не только собственно структурному, но и функциональному направлению, совершенно естественно. Однако при изучении реальной живой речи (не говоря уже о художественной речи) удачных и адекватных материалу формальных моделей и конкретных исследований было на порядок-два меньше, чем содержательных. Не менее естественным и логичным кажется отсутствие прямых соответствий между выбором конкретного объекта / предмета исследования и Сц и Фц, однако менее прямые соответствия есть - и довольно часто приводят к их сближению. В.В. Дементьев 52 Основные содержательноцентричные тенденции Рассмотрим кратко тенденции отечественной лингвистики - прежде всего современные, но отчасти и предыдущих периодов, находящиеся (в соответствии с нашей логикой) преимущественно под влиянием Сц, и с точки зрения Сц: с чем были связаны трудности (что «пришлось преодолевать»), какие были самые большие достижения (а их наличие не подлежит сомнению). • Изучение концептов, по популярности у современных лингвистов явно стремящееся в «научный топ»: выраженный содержательноцентрич-ный характер данных исследований нет необходимости специально подчеркивать (они охватывают самые разные содержательные компоненты: узуальные, коннотативные, потенциальные, ассоциативные); отметим лишь несколько, на наш взгляд, особенно показательных качеств, присущих концептологическим исследованиям последних лет. Прежде всего, это касается двух наиболее актуальных направлений концептологических исследований: изучения национально специфических концептов (часто в связи с культурными сценариями, «национальными характерами», в сравнении с другими национальными культурами) и художественных концептов, при этом в обоих случаях, естественно, искались закономерности, но на первый план часто выходила индивидуальность. Если обобщить - анализировались наиболее тонкие, неочевидные, потенциальные и скрытые оттенки смыслов, вернее, значений, концептуализированных в языковых (а все чаще - речевых) единицах и, важно, их устойчивых, распространенных, продуктивных - и менее продуктивных, вплоть до аномальных - сочетаниях. Большое внимание уделялось потенциальным, ассоциативным, дополнительным, невербальным источникам данных смыслов - включая культурно и авторски обусловленные, национально и персонологически специфичные источники, т.е. тексты. Для обнаружения и изучения данных оттенков смысла обращались к все более обширным и - важно - все более ярким и оригинальным (не имеющим аналогов, а следовательно, затрудняющим или даже делающих невозможным выявление настоящих закономерностей) контекстам (в конечном счете такие всегда оказываются необходимы, во-первых, в силу их самой большой яркости; во-вторых, обнаружения потенциальных возможностей, «еще и так тоже может быть», конечно, важных для полного уяснения того или иного значения и его структуры), в результате с неизбежностью имело место именно изучение индивидуальных текстов, ситуаций, смыслов. (См. выше о взглядах Гумбольдта: в форму языка он включал и лучшие сформулированные идеи (от научных, философских, общественно политических до эстетических, включая художественную литературу), и тексты на данном языке.) Крайностями данного подхода были, с одной стороны, преувеличение, даже абсолютизация национально-специфического начала (отсюда и не- О некоторых содержательноцентричных тенденциях 53 огумбольдтианство, и «лингвонарциссизм»), с другой - то, что, несмотря на поиск закономерностей, в центр внимания помещаются «самые лучшие», т.е. принципиально индивидуальные, тексты. Добавим, что ценностный компонент концепта (важнейший, по мнению многих ученых) принципиально не поддается формализации (в отличие, например, от понятийного компонента) и может быть выявлен только опосредованно, через разнообразные текстовые проявления. (О Сц в изучении ценностей см.: [2, 6, 7, 33].) Пожалуй, еще в большей степени Сц-ориентированным является изучение образного компонента: иллюстрации данного компонента тем лучше, тем «более образные», чем они более яркие и нестандартные, метафоры -авторские, а не стертые, и т.д. (см.: [34]). • Это хорошо иллюстрируется современными исследованиями по дискурсу в России. Данное направление, за относительно короткий промежуток времени - с 1980-х гг. - ставшее одним из наиболее авторитетных в лингвистике речи (по мнению многих ученых, появление и развитие дискурсивного анализа привело к переосмыслению многих (или даже всех) основополагающих положений лингвистики: распространенной является точка зрения, что сегодняшняя лингвистика не может выполнять даже свои традиционные задачи - изучать язык и речь - так, как будто бы не было дискурсивного анализа [8, 35, 36]), насчитывающее, без преувеличения, тысячи работ, характеризуется большим разнообразием подходов (ср. фундаментальные исследования по научному дискурсу [37], публицистическому [38], религиозному [39], политическому [40], педагогическому [41], медицинскому [42], судебному [43], разговорному [44], интернет-дискурсу [45]), при этом для абсолютного большинства исследований по дискурсу в России характерен выраженный Сц. Так, дискурс анализируется с позиций лингвокультурологии (исследуются отраженные в дискурсе культурные доминанты, концепты, ценности и другие содержательные категории и единицы); нарратологии, т.е. с точки зрения нарративных типов, сюжетов, ролей и т.п.; наконец, дискурс идентифицируется, классифицируется и членится через сферы человеческой культуры и коммуникации, в связи с социальными структурами, идеологическими установками, а также психическими состояниями ведущих дискурс языковых личностей, их целеполаганием и другими особенностями (ср. гедонистический, охотничий, банный дискурс). (Исключение составляют работы, ориентированные на западные традиции, например на подходы Т. Гивона, Т. Лангакера и др.) • Отдельно следует рассмотреть активно развивающуюся в России теорию речевых жанров, иногда понимаемую как одно из центральных направлений теории дискурса (некоторые ученые считают теорию речевых жанров главным направлением теории дискурса, а РЖ - главной единицей дискурса [8, 46]). Сц-ориентированность данного направления несомненна: хотя Бахтин понимал РЖ как стандартные формы высказываний (РЖ являются «типи- В.В. Дементьев 54 ческой формой высказываний, но не самими высказываниями» [47. С. 192]) и, по логике, в центре внимания должны быть описание и систематизация стандартных речевых форм, в реальности (по крайней мере, сегодняшней) данные исследования более тяготеют к Сц, чем Фц: просто сегодня лингвистика не готова дать аргументированный ответ на наиболее принципиальные вопросы ТРЖ, например: какие именно механизмы позволяют носителю языка идентифицировать речевые жанры в тех случаях, когда ни конкретная языковая форма реплик, ни их последовательность не имеют ничего общего с теми, с которыми он уже сталкивался в своей речевой практике? Часто высказываемая исследователями идея «ключевых» слов, опорных реплик или типических интенций не может быть эффективно применена во многих случаях, поскольку известные заранее «ключевые» конструкции и речевые фигуры могут вообще не встретиться во вполне гладко протекающем речевом общении. Известнейшая формальная модель при изучении живой речи - упомянутая (западная) ТРА, как известно, забуксовывает, как только дело доходит до описания более или менее объемных фрагментов и целых разговоров: насколько нам известно, дальше «сценариев» Т.А. ван Дейка (тоже достаточно локальных) дело в целом не пошло. Показательно, что ТРЖ, изначально претендующая на описание и систематизацию принципиально более объемных единиц - РЖ (и многими исследователями понимается поэтому как более удачная альтернатива ТРА - ср., что об этом говорит А. Вежбицкая в 1983 г.), с одной стороны, скорее российская, чем западная, с другой - более содержательноцентрич-ная, чем ТРА. Отсюда становятся востребованными соответствующие методы, напоминающие литературоведческие. Таким - сближающимся с литературоведческим - является анализ почти всех реальных художественных и нехудожественных текстов, а также устных разговоров через призму ТРЖ (такими были уже первые опыты да и исследовательский стиль Бахтина-лингвиста) (изначально, напомним, Бахтин был литературоведом). Зато этой литературоведоцентричности, как известно, полностью лишена ТРА, начиная от первых моделей Остина, Серля, Грайса. «Исследователю, просматривающему списки “речевых актов”, обсуждаемых в лингвистической литературе, - пишет А. Вежбицкая в 1983 г., - трудно не вынести впечатления, что “речевой акт” является понятием не только никогда и нигде не определенным, но и не поддающимся определению, что это по сути гетерогенное понятие, мнимый продукт высвобождения прагматики из жестких рамок “мертвого” грамматического описания, а по сути пересечение чисто грамматического понятия - “предложения” - с нерешительно и непоследовательно популяризируемым понятием вербальной интеракции людей - носителей языка. Какие же “речевые акты” обычн

Скачать электронную версию публикации