An Observer in Poetic Narrative (In the Poems of Pavel Vasiliev).pdf Антропоцентричность гуманитарного знания определяет повышенное внимание исследователей к категории субъективности в разных ее проявлениях. «Сфера субъективности огромна, и расширяется по мере оттачивания инструментов ее исследования» [1. С. 2]. Е.В. Падучева отмечает, что первостепенную важность для изучения субъективности в нарративе имеют два понятия: наблюдатель и режим интерпретации (речевой и нарративный) [1. С. 2]. Субъектность нарратива, роль повествователя-нарратора, персонажей, субъекта восприятия и оценки, наблюдателя в воплощении художественной идеи произведения исследовались в трудах M. Maртинеса, M. Шеффе-ля [2], Яна Линтвельта [3], В.А. Андреевой [4] и мн. др. Два режима интерпретации - речевой и нарративный - отличаются по ряду существенных параметров, в том числе по характеристикам субъекта речи, восприятия, по способам временного и пространственного дейксиса и т.д.1 Роль, позиция, типология наблюдателя анализировались преимущественно в прозаическом нарративе, а специфике его функционирования и репрезентации в поэтических текстах уделялось гораздо меньше внимания. Это связано с общей малоизученностью поэтического нарратива [6, 7]. Американский нарратолог Б. Макхейл объясняет этот факт также отсутствием в современной теории литературы четкого представления о том, что такое поэзия, каковы ее специфические черты [8]. В нарратологии существует точка зрения о принципиальной ненарра-тивности поэзии. Так, Б. Хейден говорит о неприменимости абстрактных схем нарратологии к поэтическому повествованию, так как практика поэ- 1 О речевом и нарративном режимах интерпретации более подробно см. работу Е.В. Падучевой [5. С. 265-271]. Наблюдатель в поэтическом нарративе 291 тического повествования всегда конкретна и не поддается генерализациям [9]. Мы, как и другие исследователи (В.А. Галанова [6], Л.В. Татару [7], П. Хюн [10], С.В. Бессмертнова [11], В.В. Чаркин [12], З.К. Темиргазина [13]), придерживаемся точки зрения о нарративном характере поэзии. Нар-ративность в лирике предполагает наличие истории [12]. Согласно трактовке Вольфа Шмида, известного теоретика нарратологии, понятие истории подразумевает событие, т.е. «...некое изменение исходной ситуации: или внешней ситуации в повествуемом мире, или внутренней ситуации того или другого персонажа (ментальные события)» [14. С. 15]. Таким образом, широкое понимание событийности, включающее ментальные события, позволяет отнести к нарративу практически все поэтические жанры, не только эпические и лироэпические произведения, построенные на развитии события, имеющие сюжет и фабулу, но и лирические. Цель нашей работы - выявление специфики функционирования наблюдателя в соотношении с субъектными формами авторского сознания и восприятия в поэтическом нарративе на материале произведений Павла Васильева, определение места и роли наблюдателя как субъекта пространственного дейксиса. Мы рассмотрим также некоторые художественные методы и приемы субъектной организации поэтических текстов. Поэзия отличается тем, что в ней на первый план выступают индивидуальные состояния человеческого сознания: эмоционально окрашенные размышления, волевые устремления, впечатления, внерациональные чувственные ощущения. Они не зависят от избранной темы. В лирическом произведении так или иначе всегда раскрывается определенное состояние авторского сознания, его изменение, т.е. ментальное событие. Даже если описывается природа, она передается не сама по себе, а в восприятии определенного субъекта. Важность категории субъекта поэзии подчеркивают Х. Шталь и Е. Евграшкина, «поскольку, являясь фундаментальным понятием, он позволяет исследовать общее поле современной поэзии и функциональность ее отношения к миру и обществу, снова ставшую особо значимой начиная с рубежа веков» [15. С. 6]. Сегодня категория субъекта в поэзии опять вызывает повышенный интерес исследователей, которые после отрицания субъекта и субъектности в постмодернизме (см. [16]) вновь возвращаются к этой фундаментальной проблеме поэзии. В 2019 г. в Берне был издан сборник «Субъект в новейшей русскоязычной поэзии - теория и практика» [15], в который вошли доклады двух международных конференций: «Основы: теория лирического субъекта в контексте новейшей поэзии» (2015 г., Трирский университет) и «Типы субъекта и способы его репрезентации в новейшей поэзии (1990- 2015 гг.)» (2016 г., Институт языкознания и Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН). Исследуя трансформацию субъекта в поэзии начала ХХІ в., авторы сборника отмечают метасубъектность и транссубъ-ектность новейшей поэзии, предлагают различные модели анализа субъектного начала поэтического текста, анализируют модусы анонимности и фиктивности. Для нашего исследования значим вывод, к которому прихо- З.К. Темиргазина, Ж.Б. Ибраева 292 дят редакторы издания в предисловии: «Развивается множество форм субъ-ектности, для описания которых традиционное литературоведение, а также языкознание не предоставляют достаточно развитого и тонкого инструментария анализа» [15. C. 26]. Предлагаемая в статье методика анализа субъектного плана поэтического нарратива, построенная на выявлении корреляции и взаимодействия различных форм субъекта в соответствии с концепцией Б.О. Кор-мана и наблюдателя как субъекта дейксиса и перцепции с учетом вида восприятия, в определенной степени восполнит недостаточность инструментария анализа субъекта поэзии. Автор лирического произведения, состояние сознания которого представлено в стихотворении, не отождествляется с реальным лицом, а ментальные события, описанные переживания не являются прямым воспроизведением эмпирики внутренней жизни этого реального человека. Б.О. Корман разработал «теорию автора», или «системно-субъектный метод» [17, 18], на который мы опираемся далее при анализе поэтического нарратива. Под субъектной организацией произведения понимается соотнесенность текста с субъектами речи. Согласно системно-субъектному методу Кормана выделяются следующие основные субъектные формы выражения авторского сознания: собственно автор, повествователь, лирический герой и герой «ролевой лирики». Собственно автор выступает как субъект, который видит пейзаж, изображает обстоятельства, размышляет над ситуацией, т.е. сосредоточивает внимание читателя на объекте, на том, о чем говорится. «Спрятанность» собственно автора, однако, не означает, что он читателю недоступен: «...мы не увидим его внешности, не узнаем, каков особенный склад его характера, но его общая жизненная позиция, представления о добре и зле, социальные симпатии и антипатии, нравственный пафос, смысл его отношения к миру - все это запечатлено в стихотворении» [17. C. 75]. К собственно автору близок повествователь, который проявляется обычно в стихотворениях, где носителем речи выступает автор и повествуется о каком-то другом человеке и его жизненной судьбе. Повествователь не обращается к герою, а говорит о нем читателю; он скрыт в тексте в гораздо большей степени, чем в рассмотренных случаях. Лирический герой является и носителем сознания, и предметом изображения, открыто стоит между читателем и изображаемым миром; внимание читателя сосредоточено преимущественно на том, каков лирический герой, что с ним происходит, каково его отношение к миру, его ментальное состояние и проч. Ролевой герой, или герой «ролевой лирики», выступает носителем чужого сознания, авторская точка зрения выражена в стихотворении косвенно. Лирического героя и героя ролевой лирики объединяют известная определенность бытового, житейского, биографического облика и резкая характерность эмоционально-психологического склада. Метод Б.О. Кормана позволяет осуществить системный анализ субъектной организации поэтического произведения, выявить взаимоотноше- Наблюдатель в поэтическом нарративе 293 ния субъектов сознания, речи и восприятия, предоставляя каждой точке зрения на мир свое определенное место, право на жизненное пространство и самостоятельное функционирование. «Неоспоримым достоинством «системно-субъектного метода» является дифференцированный подход к описанию субъектной структуры лирики, вскрывающий ее неоднородность и многоплановость» [19. С. 112]. Дальнейшее развитие системно-субъектный метод получил в концепции С.Н. Бройтмана [20], который рассматривал субъектную структуру русской лирики в историческом развитии. Для анализа субъектной организации поэтического нарратива важно уточнить соотношение понятий «субъект сознания», «субъект восприятия» и «наблюдатель». Согласно точке зрения Е.В. Падучевой «...в принципе, восприятие обязательно включает в себя акт сознания - первичную концептуализацию воспринимаемого. Однако восприятие необходимо отличить от других актов сознания, поскольку восприятие не только предполагает воспринимающее лицо, но и фиксирует МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ этого лица, отсюда связь субъекта восприятия с пространственным дейксисом» [21. С. 408-409]. Соглашаясь с этим мнением, отметим, что ментальные акты не предполагают обязательной локализации ни самого акта сознания, ни его субъекта, тем не менее акт сознания может быть непосредственно или опосредованно связан с пространственной позицией субъекта восприятия в том случае, когда рефлексия наступает в ходе восприятия или после него, являясь его результатом. Таким образом, в определенных условиях нарратива понятие субъекта сознания может включать в себя понятие субъекта восприятия, например в обстоятельствах фиксации физической локации субъекта, т.е. при пространственном дейксисе. «Дейксис места указывает на местоположение относительно центра высказывания, т.е. лингвистическими средствами указывает на положение говорящего в трехмерном пространстве, а также на его / ее отношение к местоположению других участников беседы» [22. С. 35]. Пространственный дейксис выступает связующей характеристикой понятий субъекта восприятия и наблюдателя. Т.А. Демешкина подчеркивает роль пропозициональных моделей восприятия, обладающих универсальным характером, в поэтических текстах и полагает, что их существование позволяет объединить поэзию с текстами любой другой природы (в том числе и написанными на других языках) [23. С. 10]. В трактовке наблюдателя с позиции лингвистов, представленной в работах Ю.Д. Апресяна [24], Е.В. Падучевой [1, 5, 21] и др., он характеризуется как субъект вторичного дейксиса, в отличие от говорящего - субъекта первичного дейксиса в речевом (ненарративном) режиме интерпретации. Наблюдатель функционально тождествен говорящему в определенных нарративных обстоятельствах и может отличаться от него. О.А. Ковалев определяет наблюдателей в художественном тексте с рецептивноэстетической позиции так: наблюдатели - это «...такие персонажи, которые в самом тексте выступают в качестве персонифицированной рецептивной активности. Такой персонаж не обязательно выступает носителем какой-то З.К. Темиргазина, Ж.Б. Ибраева 294 определенной точки зрения - важен сам факт его сенсорного напряжения, его внимания» [25. C. 120]. Иными словами, наблюдатель важен не столько потому, что он выражает какую-то точку зрения, а сколько потому, что передает сенсорное напряжение авторского сознания, оказывающее влияние на читателя, воздействующее на его эмоционально-чувственную сферу при интерпретации текста. Способы проявления в поэтическом нарративе лирического субъекта-наблюдателя могут носить эксплицитный и имплицитный характер. Анализ поэтического нарратива, осуществленный в статье, опирается на системно-субъектный метод Б.О. Кормана и нарративный режим интерпретации наблюдателя как субъекта дейксиса и восприятия (Ю.Д. Апресян, Е.В. Падучева, M. Мартинес, M. Шеффель). Описание форм субъектного сознания и восприятия, воплощенных в роли наблюдателя с простран-ственно-дейктическими параметрами, осуществлено на материале стихотворений русского поэта Павла Николаевича Васильева (1910-1937) [26]. Для формализации описания обозначим собственно автора как Si, повествователя - S2, лирического героя - S3, ролевого героя - S4, наблюдателя -N, объект наблюдения (при необходимости) - О. Обозначение субъекта сознания может дополняться обозначением каналов восприятия: зрительный / визуальный - v, слуховой / акустический - а, обонятельный / одора-тивный - о, тактильный - t, вкусовой - ta (taste). Собственно автор в роли наблюдателя N = Si (1) В черном небе волчья проседь, И пошел буран в бега, Будто кто с размаху косит И в стога гребет снега («Песня». 1932) [26]. В примере (1) собственно автор (по типологии Б.О. Кормана) выступает как наблюдатель - N = S1. Вербально он не эксплицируется. Тем не менее из описания зимнего вечера и непогоды выводится идея о наличии наблю-дателя-зрителя - N = S1v. Он видит эту картину и передает свое субъективное отношение к ней в образах, метафорах и эпитетах: черное небо, бледные просветы на нем - волчья проседь, усиливающийся буран - пошел буран в бега; очеловеченный образ бурана-крестьянина, который с размаху косит и в стога гребет снега. В стихотворении «Лагерь» (1933) собственно автор, выступая в роли стороннего наблюдателя событий гражданской войны в городе, не обозначает свою оценочную точку зрения. Он представляет читателю сцены и картины, как бы передвигаясь по городу, захватывая в кадр наиболее значимые события: стрельбу из пулеметов на базаре, отстреливающихся на бегу красноармейцев, солдат, катящих захваченную пушку, осенний сад, убитого харчевника на сеновале, кипящий суп в харчевне. Наблюдатель использует визуальный, акустический и обонятельный каналы восприятия (N = S1vao). Далее в повествовании автор проявляет себя открыто и обозначает свое присутствие. Употребление частицы И вот... характеризует позицию Наблюдатель в поэтическом нарративе 295 наблюдателя: «здесь - передо мной - сейчас», подчеркивая для читателя эффект присутствия автора в кадре. (2) На сеновале под тулупом Харчевник с пулей в глотке спит, В его харчевне пар над супом Тяжелым облаком висит. И вот солдаты с котелками В харчевню валятся, как снег, И пьют веселыми глотками Похлебку эту у телег. Войне гражданской не обуза -И лошадь мертвая в траве, И рыхлое мясцо арбуза, И кровь на рваном рукаве («Лагерь». 1933) [26]. В третьем четверостишии автор проявляет себя в комментировании наблюдаемых им событий: Войне гражданской не обуза - И лошадь мертвая в траве, И рыхлое мясцо арбуза, И кровь на рваном рукаве. Эти строки принадлежат автору-наблюдателю, который после размышлений об увиденном и услышанном приходит к выводу о безжалостности войны, о том, что она делает людей черствыми, привычными к смерти, крови, трупам. Повествователь в роли наблюдателя N = S2 В стихотворении «Конь» автор повествует о том, как в голодную зиму хозяин вынужден забить коня - кормильца и гордость семьи. Наблюдатель N = S2v последовательно перемещается в пространстве: от общего обзора заметенной снегом станицы переходит к избе, крыльцу, воронам у крыльца, т.е. сужает поле зрения; затем повествователь переходит в избу, описывая горюющего хозяина за столом, пса под лавкой, босоногого малыша, огонь в печке: (3) Замело станицу снегом - белым-бело. Путался протяжливый волчий волок, И ворон откуда-то нанесло, Неприютливых да невеселых. А у хозяина беды да тревоги, Прячется пес под лавку -Боится, что пнут ногой, И детеныш, холстяной, розовоногий, Не играет материнскою серьгой. Ходит павлин-павлином В печке огонь, Собирает угли клювом горячим. А хозяин башку стопудовую З.К. Темиргазина, Ж.Б. Ибраева 296 Положил на ладонь - Кудерь подрагивает, плечи плачут («Конь». 1932) [26]. Далее в (4) нарратор наблюдает за хозяином, следуя за ним: (4) Подымется, накинет буланый тулуп И выносит горе свое На уличный холод. Расшатывает горе дубовый пригон. Да по прекрасным глазам, По карим С размаху - тем топором... И когда по целованной Белой звезде ударил, Встал на колени конь И не поднимался потом («Конь») [26]. В стихотворении (6) повествователь-наблюдатель находится на улицах города среди идущей толпы, видит стены домов из стекла и камня, городские парки: (6) Из стекла и камня вижу стены, Парками теснясь, идет народ («Горожанка», сентябрь 1934) [26]. Его присутствие выражено глаголом 1-го лица вижу. Он является частью толпы, одним из многих. Читатель воспринимает события и окружающий мир его глазами. Наблюдатель находится в кадре, его физическое присутствие значимо. Субъект обозначает себя как наблюдателя-зрителя в форме 1-го лица глаголов зрительного восприятия. Е.В. Падучева, характеризуя наблюдателя в нарративном дискурсе, писала, что он, в отличие от говорящего, не может обозначаться эгоцентриками в 1-м лице: «...говорящий называет себя Я, а Наблюдатель назвать себя не может никак. Его присутствие проявляется скорее в запрете на употребление местоимения 1 лица» [21. С. 406]. Но при нарративной интерпретации текста говорящий может выступать в роли наблюдателя, определяющего вторичный дейксис текстового пространства и, соответственно, называющего себя в 1-м лице. Ю. Петерсен пишет, что повествование от 1-го лица может быть формой выражения истории, когда повествователь находится вне повествуемой истории или выступает в ней в качестве одного из персонажей [27]. Лирический герой в роли наблюдателя N = S3. В стихотворении «Гаданье» (7) наблюдатель - это лирический герой, который выступает носителем сознания и участником событий. Он открыто проявляет себя в нарративе в формах местоимений и глаголов 1-го лица, рассказывает о своих наблюдениях и переживаниях после произошедшего (я видел). Как наблюдатель он обозначает свое местоположение - точку Наблюдатель в поэтическом нарративе 297 наблюдения, как субъект восприятия - канал восприятия (визуальный: «видел»): N = 8зѵ. Указание на точку наблюдения выводится из описания ситуации: лирический герой недалеко от зарослей карагача, в которых находится объект наблюдения, в зоне видимости, которая позволяет ему увидеть все детали сцены: шаль, упавшую с плеч девушки; шаль цепляется за ветви карагача. Роль наблюдателя в этой сцене специфична: он выступает в роли подсматривающего, в роли нежелательного свидетеля интимной сцены со своей подругой и другим мужчиной. Действующие лица его не замечают. Эмоциональное потрясение героя от предательства подруги передает метафора ветви невеселые. (7) Я видел - в зарослях карагача Ты с ним, моя подруга, целовалась. И шаль твоя, упавшая с плеча, За ветви невеселые цеплялась («Гаданье», 1932) [26]. Отметим еще одну важную деталь, характеризующую наблюдателя: он видит в этой сцене только девушку, фокусирует свое внимание только на ней и, соответственно, описывает только ее, т. е. происходит внутренняя фокализация повествования [28. С. 204-209]. Второго участника сцены он вообще не замечает, и тот обозначается им в повествовательном плане неопределенно как 3-е лицо (с ним). Как наблюдатель лирический герой в этой сцене остается за кадром, причем поневоле, случайно. В строках (8) лирический герой обозначает себя как наблюдателя не только с помощью глагола вижу, но и с помощью частицы вот, вносящей дейктическое значение непосредственного зрительного присутствия и наблюдателя, и читателя-зрителя: (8) Вот я вижу, лежит молодая, в длинных одеждах, опершись о локоть, - Ваятель теплого, ясного сна вкруг нее пол-аршина оставил, Мальчик над ней наклоняется, чуть улыбаясь, крылатый... Дай мне, жизнь, усыплять их так крепко - каменных женщин («Мню я быть мастером, затосковав о трудной работе...», июнь 1932) [26]. 4. Ролевой герой как наблюдатель N = S4. Рассмотрим случаи корреляции наблюдателя и такой формы авторского сознания, как ролевой герой в произведениях П. Васильева. Автор принимает форму героя ролевой лирики и передает функции наблюдателя ему: N = S4v. Сознание ролевого героя является результатом рефлексии двух субъектов - автора и самого героя, таким образом, текст имеет двухсубъектную организацию: (9) А конквистадор поднял шторы, Глядит в окно - мелькают горы, За кряжем кряж, за рядом ряд, Спит край морозный, непроезжий, И звезды крупные, медвежьи Угрюмым пламенем горят. З.К. Темиргазина, Ж.Б. Ибраева 298 Блестят снега, блестят уныло. Ужели здесь найдут могилу Веселой Франции сыны?.. («Принц Фома». 1935) [26]. Автор передает свой голос, свою точку зрения через визуальные наблюдения и оценку ролевого героя, совпадающие с его собственными. См., например, выбор эпитетов (край морозный, непроезжий; звезды медвежьи; угрюмым пламенем), метафор (снега блестят уныло). Подавленное состояние и опасения ролевого героя - французского посланника - проявляются в несобственно прямой речи: Ужели здесь найдут могилу Веселой Франции сыны?.. Риторический вопрос является результатом негативнооценочного осмысления акта зрительного восприятия картин за окном движущегося поезда. Глагол мелькают содержит в своей семантике идею движущегося наблюдателя (Ю.Д. Апресян). Автор интерпретирует пространственные дейктические показатели через ролевого героя - движущийся по просторам Сибири поезд, в котором находится персонаж. Можно говорить о том, что в нарративном режиме сам ролевой герой S4v в определенной степени является объектом наблюдения (О) для собственно автора. Таким образом, функции собственно автора и ролевого героя схематично представляются так:

Скачать электронную версию публикации