Affectonyms: Semantics, Pragmatics, and Cultural Linguistics.pdf Первые десятилетия XXI в. в западной и российской лингвистике прошли под знаком исследования речевой агрессии, риторики ненависти, языка вражды, хейтерства, что было обусловлено актуальными социокультурными факторами. Когда лингвистическая мода на агональное в языке и коммуникации уходит, все чаще появляются работы, созданные в русле так называемой лингвистики примирения (Peace Linguistics), рассматриваемой как важная часть Peace Studies [1] и представленной работами таких ученых, как Д. Кристал, Г. де Матос, А. Кертис, П. Фридрих и др. (подробнее о концептуальном наполнении термина Peace Linguistics в современной лингвистике см. обзор [2]). Весьма показательной представляется часто цитируемая в западных исследованиях мысль Д. Кристала, сформулированная им еще на рубеже веков, о необходимости уточнения задач и подходов современных лингвистических исследований: «В 1990-е годы в обществе сформировалось мнение о том, что принципы, методы, выводы и направления применения лингвистики должны рассматриваться в качестве средств продвижения мира и прав человека на глобальном уровне. Этот подход предполагает необходимость развивать те языковые практики, которые способствуют уважительному отношению как к отдельным носителям языка, так и к языковым сообществам» [3. P. 254-255]. Исторически первой формой реализации лингвистики примирения как гармонизирующей, устраняющей агрессию языковой практики, был речевой этикет, под которым традиционно понимают социально заданные правила речевого поведения людей в соответствии с их статусно-ролевыми и личностными отношениями в официальной и неофициальной обстановке 1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-112-50096. Аффектонимы: семантика, прагматика и лингвокультурология 19 общения. В ХХІ в. в отечественной лингвистике появилось немало работ, объектом изучения которых становились разные аспекты речевого этикета: от учебников [4] и переиздания ставших классическими монографических исследований [5, 6] до фундаментального словаря русского речевого этикета [7]. Вместе с тем в поле зрения отечественных лингвистов практически не попадает такая разновидность коммуникативных единиц, как аффектонимы (лат. affectus ‘чувство, эмоции’ + греч. оѵора ‘имя, название’), под которыми подразумевается «обращение (слово или фраза), используемое в ситуациях близкого знакомства, чаще всего (хотя, возможно, не исключительно) в отношениях между супругами, любовниками и в отношениях родителей и детей» [8. S. 165]. Все возрастающий научный интерес к аф-фектонимам определяется и формирующейся в западной лингвистике исследовательской проблематикой интимного дискурса [9]. Термин аффектоним впервые появляется в лингвистических исследованиях в самом конце XX в. Важно отметить, что первоначально автор термина польская иследовательница Э. Вольнич-Павловска в серии работ [10, 11] противопоставила ласковые вокативы по критерию «системность / индивидуальность» и разделила их на две группы: affectiva (узуальные мелиоративные единицы типа любимый, заинька, солнышко) и afektonimy (уникальные, авторские, индивидуальные единицы типа кукрыксик, кара-пузенчик, Дэдик, Сахин, Машушунечка). Последние Э. Вольнич-Павловска называла также интимными именами, отдельно подчеркивая тот факт, что они являются редкими единицами и не включаются в общие словари. Однако современные восточноевропейские исследователи, в целом считая методологически это различие оправданным, убедительно доказывают через апелляцию к конкретному лексическому и коммуникативному материалу, что граница между аффективами и аффектонимами сильно размыта: так, существуют аффектонимы, которые невозможно однозначно отнести к имени нарицательному или имени собственному (например, появившийся, под данным Национального корпуса русского языка, в самом конце 1990-х гг. масик может быть как диминутивной формой мужского имени собственного (Марк, Матвей, Моисей или др.), так и дериватом от масенъкий (‘маленький’). Кроме того, известно, что словари славянских языков обычно не включают в свой состав уменьшительные формы второй и третьей степени деривации, что также затрудняет отнесение подобных диминутивных единиц к одной из двух вышеуказанных групп [12. S. 294]. Отечественные исследователи русского речевого этикета уже обращали внимание на то, что «социолингвистическое и культуроведческое исследование обращений охватывает, прежде всего, узуально закрепленные формы и употребления, однако надо иметь в виду, что в речи возникает и множество окказиональных (выделено нами. - В.Е.)» [4. С. 94-95]. По-видимому, уникальные, окказиональные аффектонимы (аффективы в концепции Э. Вольнич-Павловской) еще ждут своих исследователей. В.А. Ефремов 20 В отечественном языкознании термин «аффектоним» для обозначения особой формы обращений пока не используется (редчайшее исключение -работа о французском апеллятиве [13]), само это лингвистическое явление почти не изучается (см. работу по немецкому языку [14] и сугубо описательную работу [15]), в то время как в работах польских (см. обзор важнейших из них в [16]) и украинских [17-21] ученых аффектонимы все чаще становятся объектом много- и разноаспектных исследований. В 2010 г. был опубликован первый в мире словарь аффектонимов (более 500 единиц), созданный польскими учеными по результатам широкого интернет-опроса, в котором приняли участие более 1600 пользователей [22]. В Польше же проведено и несколько контрастивных исследований, в которых сопоставляются аффектонимы разных, прежде всего славянских, языков. Так, на материале одного из опирающихся на интроспекцию опросов польско- и русскоязычных учащихся магистратуры были выделены самые популярные ласковые обращения: среди польской молодежи это kochanie, skarbie, kotku, misiu (любимый, сокровище, котенок, мишка), у русских это любимый / любимая и сердце [23]. Интересно сопоставить эти данные, полученные польскими лингвистами, с результатами другого, социолингвистического эксперимента, проведенного среди русскоязычных студентов приблизительного того же возраста (студенты I-III курсов) в Мордовии в 2018 г.: «Респонденты используют в качестве обращения наименование предмета или явления реальной действительности с уменьшительно-ласкательным оттенком и без оттенка (золотце, рыбка, киска, колбаска, матрешка, принц, принцесса, рыцарь, занозка и др.). Все опрошенные указали, что называние тех или иных членов семьи носит позитивный характер, что является залогом оптимально доверительных отношений» [24]. Состоя в гипо-гиперонимических отношениях, аффектонимы отличаются от обычных обращений как в семантическом, так и в прагматическом отношении. Во-первых, они актуализируются почти исключительно в близких, в основном двухсторонних отношениях, являясь составной частью герметичного языка пары (супруги, любовники, партнеры по жизни), семьи [25] или очень близких друзей. Хотя использование аффектонимов может выходить за рамки этих отношений (в сторону более широкого круга), они, как правило, имеют гораздо более узкую область применения, чем обычные обращения, используемые в той или иной микро- или макросоциальной группе [26]. Имеются статистические данные, свидетельствующие, что 76% зафиксированных употреблений аффектонимов ориентированы прежде всего на самых близких людей [20. C. 48]. Однако и в кругу близких коммуникантов, в который входят влюбленные (супруги), родители и дети, близкие и дальние родственники, друзья, заметна определенная иерархия в использовании аффектонимов, что предопределено богатым спектром социально-психологических и коммуникативных ролей, всегда существующих в микрогруппах. Во-вторых, аффектонимы характеризуются сильным эмоциональным прагматическим зарядом и (даже в отрыве от контекста) прототипически Аффектонимы: семантика, прагматика и лингвокультурология 21 демонстрируют позитивное отношение адресанта, в то время как подавляющее большинство этикетных формул вообще и обращений в частности либо нейтральны [27], либо слабо эмоционально заряжены, рутинны [28], хотя, безусловно, наблюдаются и агрессивные формы обращений. В-третьих, аффектонимы как лексико-семантическая группа весьма нестабильны и подвижны. Как следует из результатов анализа речевого материала, проведенного польскими исследователями [8, 10, 29], в лингвокультурах существуют единицы, которые постоянно, на протяжении многих десятилетий, если не веков, используются людьми, состоящими в близких отношениях (ср. в русском языке: доченька, бабушка, счастье мое и мн. др.), однако большая часть аффектонимов используется эпизодически, окказионально, в зависимости от параметров коммуникативной ситуации, известной только участникам взаимодействия. Кроме того, речевой этикет, как и сам язык, постоянно претерпевает изменения, и те аффектонимы, которые были возможны еще несколько десятилетий назад и могут сохраняться в речи представителей старшего поколения, могут стать причиной коммуникативного сбоя или даже конфликта. Ср. ироническое описание смены аффектонимов среди близких родственников под воздействием быстротекущей моды: «Я подошел к нему, шаркнул ногой и назвал его, как меня учили, дорогим дядюшкой. - Ah да! - воскликнул он не без удивления и щелкнул у меня пальцем под самым моим носом. - Какой я тебе дядюшка? Вздор. Зови меня mon cousin. С этих пор я звал его не иначе, как кузеном» (М. Шагинян. Своя судьба). В свое время немецкий лингвист Э. Лайзи соотнес специфику именования друг друга влюбленными с древней, магической функцией языка и мифологической верой в «магию имени»: «... человеческое имя стоит в центре круга магических представлений» [30. S. 27]. Выбор в каждой конкретной коммуникативной ситуации того или иного имени для возлюбленного позволяет перенастроить коммуникативные коды, добиваясь разнообразных прагматических эффектов. В этом смысле показательна переписка Л.О. Брик и В.В. Маяковского, в которой используются абсолютно уникальные обращения (аффектонимы в первоначальном значении этого термина), так, только в одном коротком письме находим несколько ярчайших примеров: «Волосеночек мой! Спасибо, за ласковое письмецо и за то, что думал обо мне в день моего рождения. Люблю тебя, Щенит!! Ты мой? Тебе больше никто не нужен? Я совсем твоя, родной мой детик! Всего целую. Лиля» (Письмо Л.Ю. Брик В.В. Маяковскому, середина ноября 1921 г.). Анализируя ласкательные вокативы польского, французского, испанского и голландского языков, польские исследователи Я. Перлин и М. Милевская [8. S. 166-167] выделили следующие группы аффектонимов (польские и некоторые испанские примеры взяты из их статьи [8] и дополнены нами английскими и русскими лексемами): 1) названия животных и их частей тела (kotku, kitten, gatita (‘котенок’), киса, птенчик, хвостик, лапка); В.А. Ефремов 22 2) лексемы с архисемой ‘счастье’, ‘любовь’ (kochanie, my love, amor (‘любовь’), счастье мое); 3) лексемы с архисемой ‘ценное’, ‘дорогое’ (skarbie, my treasure, tesoro (‘сокровище’), золотце, бриллиант); 4) ласкательные номинации детей (dzidziu, baby, bebe (‘детка’), девчуль-ка, малышка, крохотулька); 5) названия небесных тел (sloneczko, sunshine, sol (‘солнце/солнышко’), звездочка, ясочка); 6) растительная метафора (kwiateczku, my flower, flor (‘цветочек’), розочка, ягодка); 7) гастрометафора (cukiereczku, sweetie, bomboncito (‘конфетка’), пирожочек, булочка); 8) имена мифологических и сказочных персонажей (anioleczku, (little) angel, angelito (‘ангелочек’), богиня, муза, Венера, фея, пери); 9) соматизмы (serduszko, sweetheart, corazon / corazoncito (‘сердечко’), носик, рученька); 10) номинации высоких титулов (ksiqzniczka, (my little) princess, princesa (‘принцесса’), князюшка, королева, герцогиня, царица); 11) интеллектуальные, психические и телесные характеристики (przystojniaku, handsome, guapo (‘красавчик’), милашка, умничка, симпатяга); 12) названия родственников (matko, mummy, mami (‘мамочка’), папенька, внученька, доченька, сыночек, родимый); 13) лексемы с архисемой ‘мужчина’, ‘женщина’ (dziewczynко, lass, chica (‘девушка’), мужичок, старушечка, девонька); 14) диминутивные формы собственных имен (Petri, Pete, Pedrito (‘Петя’), Валерочка, Катюша, Санечка); 15) названия неясной этимологии (польск. bromba (выдуманный персонаж детской книги), исп. arrobo (‘восторг’); пусенька, аюшка, зазнобушка). Аффектонимы не только выражают эмоции говорящего, но и влияют на адресата, содержат в себе оценочное суждение - все это свидетельствует о том, что рассматриваемые единицы имеют значительный прагматический потенциал. Релевантным является анализ эмоциональной, экспрессивной и оценочной коннотаций как составных частей прагматического компонента значения аффектонимов. Бесспорно, экспрессивный компонент значения аффектонимов неотделим от эмоционального, поскольку они «выражают не только прагматическую установку говорящего на безусловное доведение до адресата значимых акцентов в речи, но неизбежно свидетельствуют об эмоциональном переживании им этих моментов» [31. С. 303]. Оценка, экспрессивность и эмоциональность находят отражение в каждом аффек-тониме и вызывают у собеседника тот или иной весомый прагматический эффект. Некоторые аффектонимы как в западной, так и в отечественной этикетной традиции могут выступать в качестве важной части комплимента. Ценность комплимента как элемента речевой деятельности заключается в Аффектонимы: семантика, прагматика и лингвокультурология 23 том, что он закладывает основу эффективного общения, устанавливает хорошие отношения с адресатом, воздействует на него в пользу адресанта, настраивает на нужный лад, повышает самооценку как адресанта, так и адресата [32]. Нанизывание нескольких аффектонимов («Целую тебя всю, голубушка, красавица моя, солнышко мое. Еще и еще, крепко, крепко» (И. Ротин. Приговоренный к разлуке) эксплицирует высокий уровень эмоциональной тональности, передавая максимально положительное, любовное отношение адресанта к адресату. Опираясь на труды польских и украинских исследователей, можно выделить разные типы коммуникативных реакций на аффектонимы, находящиеся внутри двух полюсов: от положительного до негативного реагирования как результата запланированного или незапланированного перлоку-тивного эффекта. Украинская исследовательница О.И. Мокляк отмечает, что реакции на аффектонимы следует анализировать в двух планах: внешнем, поведенческом и внутреннем, психологическом. Поведенческие реакции могут быть эксплицированы вербально (репликами-ответами) и невербально (паралингвистическими средствами); поведенчески не выраженные - авторским описанием эмоционального состояния собеседника (речь идет о художественном изображении коммуникации) или во внутренней речи адресата [20]. Анализ данных Национального корпуса русского языка позволяет выделить, например, такие типы положительных реакций: а) Аффектоним на аффектоним: «- Танечка... - Мамочка, это моя дочка» (Л. Улицкая. Казус Кукоцкого); б) Ответные реплики с положительной оценкой: «- О чем я хотел попросить вас, папенька... - вкрадчиво заговорил по-французски Левушка и запнулся. - Вперед знаю, - благосклонно улыбнулся отец и щипнул его ласково за ухо. - Все денежки свои промотал» (В.П. Авенариус. Юношеские годы Пушкина). Разумеется, обращения, не соответствующие представлению адресата об их уместности, вызывают негативную реакцию, обусловленную различными причинами: неучетом социальных ролей, прагматики отношений, актуализацией в сознании говорящего и адресата различных значений в процессе восприятия одного и того же обращения: «АБ: - Впрочем, чего не надо, так это говорить о смерти. Это пижонство, дорогой. БА: - Обращение «дорогой» без всякого повода - это тоже пижонство. Какой я тебе на. дорогой! Когда ты меня ненавидишь. АБ: - Я тебя? Помилуй. (А. Битов. Мое сегодня, 29 июля 1962 года). Негативное восприятие аффектонимов может быть выражено через переживания, ощущения адресата, но такое реагирование не всегда поддается стороннему анализу. Обычно собеседник выражает недовольство открыто - вербально или невербально. Отрицательный перлокутивный эффект может быть эксплицирован в ответных репликах следующих типов: а) синтаксическая конструкция «Я не N», представленная рядом модификаций: В.А. Ефремов 24 «- Как ты со мной разговариваешь, детка! Не слишком ли нагло? -Не слишком. И я вам не детка» (М. Петросян. Дом, в котором.. б) императивные конструкции «не называй(те) меня N» и их модификации: «- Понимаешь, радость моя... - Только не называй меня своей радо стью, как эту консьержку, а то я решу, что ты - Филипп» (Д. Рубина. Русская канарейка. Блудный сын); в) высказывания с семантикой враждебности: «Настя, доченька, что ж ты делаешь, а? - Тамара Матвеевна попыталась дотронуться и до нее, но Настя дернулась всем телом. - Нет, это вы что делаете?!» (С. Шикера. Выбор натуры). Невербальными знаками позитивного восприятия аффектонимов могут быть кинестетические (мимические и жестовые признаки радости), прок-семические (сокращение дистанции между коммуникантами), такесиче-ские (объятия, поцелуи) и звуковые (плач от умиления, смех). Если анализировать контексты употребления аффектонимов в классической и современной русской литературе (по данным Национального корпуса русского языка), то недовольство выбранным в свой адрес обращением адресат демонстрирует в основном вербально, реакции невербального характера встречаются гораздо реже. Итак, существуют положительные и отрицательные реакции на употребление аффектонимов. Реакции на них могут быть выражены как лингвистически, так и паралингвистически. При анализе коммуникативного успеха и избегания коммуникативных неудач необходимо учитывать отношения между собеседниками, а также саму коммуникативную ситуацию, в которой они находятся. Анализируя реальную и художественно реконструируемую практику использования ласковых вокативов, можно сделать вывод, что эмоционально-оценочные оттенки их значений весьма вариативны, что можно проиллюстрировать, например, контекстами употреблений аффектонима голубчик в русской литературе XX в.: симпатия: «- Я к вам по-соседски, - сказал он. - Выручайте, голубчик, а то прямо не знаю, что и делать. Пропала моя родительница. Вчера после обеда вышла подышать воздухом и с той поры не возвращалась» (Л. Юзефович. Дом свиданий); фамильярность: «Ганс, иди-ка, голубчик, погуляй по саду. Сними эти доспехи, сейчас и без того жарко. - Она провела рукой по моему лбу. -Вон как ты вспотел!» (Ю.О. Домбровский. Обезьяна приходит за своим черепом); снисходительность: «Гость сочувственно положил руку на плечо бедного поэта и сказал так: - Несчастный поэт! Но вы сами, голубчик, во всем виноваты. Нельзя было держать себя с ним столь развязно и даже нагловато. Вот вы и поплатились» (М.А. Булгаков. Мастер и Маргарита); ирония: «Над моими сомнениями по поводу научного и практического коммунизма он просто смеялся, считая, что они от невежества. - Вы, го- Аффектонимы: семантика, прагматика и лингвокультурология 25 лубчик, - иронизируя надо мной, он всегда меня называл голубчиком, -сначала почитайте Маркса, Энгельса, Ленина, потрудитесь вникнуть в суть их размышлений, а потом будете спорить» (В. Войнович. Монументальная пропаганда); мягкий упрек: «- Старина Канопус, - объяснила с восторгом П. П., - последнее время бзикнулся на знаковых системах... - Молодец старина Канопус, - похвалил К. М. - Сплетите ему венок из пальмы первенства. -Обойдется фикусом, - парировала П. П. - А вы, голубчик, - издевательски-просительным голосом продолжала она, - вы пораскиньте-ка своим могучим рацио. Подбросьте восьмушку мыслишек про знаковые системы, чтоб я могла уесть этого проклятого энциклопедиста» (И. Адамацкий. Утешитель); агрессия: «В первый же рабочий день к новому заведующему наведался Паровоз. - Давайте знакомиться, - сказал он и выложил на стол аккуратную пачку банковских билетов достоинством в сто рублей. Сумасшедший сказал: - Уберите свои деньги и подите, голубчик, вон. - А если ты будешь кобениться, сучонок, то я тебя замочу! Сумасшедший сказал: - Значит, такая моя судьба (В. Пьецух. Русские анекдоты). Широкий прагматический потенциал аффектонимов, безусловно, предопределен доминирующей ролью коннотации в их семантической структуре. Коннотативный макрокомпонент ласкательных вокативов можно представить как совокупность тесно связанных между собой микрокомпонентов: эмоционального, экспрессивного и оценочного. Эти прагматично нагруженные элементы, с одной стороны, эксплицируют отношение говорящего к адресату, что отражено в ряде оттенков эмоциональнооценочного значения аффектонимов, с другой - способствуют достижению желаемого перлокутивного эффекта. Итак, как отмечал В.Е. Гольдин, обращения - это одно «из главных средств универсального характера, выработанных языком для обслуживания человеческого общения, для установления связи между высказываниями и субъектами общения» [6. С. 29]. Среди универсальных характеристик аффектонимов можно выделить следующие: (1) высокая степень экспрессивности (иногда выявляемая уже в только диахроническом аспекте); (2) мелиоративность; (3) эмоциогенность; (4) широкий спектр прагматических значений; (5) реализация фатической и апеллятивной функции языка. В связи с практически полным отсутствием работ, посвященных отдельному, самостоятельному анализу ласкательных вокативов русского языка, представляется интересным исследовать специфические особенности именно русских аффектонимов в лингвокультурологическом аспекте: как известно, представители «русского стиля вербальной коммуникации» «демонстрируют значительную степень близости в вербальном контакте» [33. P. 429], которая далеко не в последнюю очередь и определяется выбором такого фатического средства, как обращение. Русские аффектонимы - это прежде всего имена нарицательные (и их сочетания с притяжательными местоимениями типа солнце мое, наш кра- В.А. Ефремов 26 савчик), хотя особую для русского речевого этикета роль играют разнообразные диминутивные формы имен собственных (об именах собственных в аспекте диминутивов см., например, классическую работу Д. Джурафски [34], об уменьшительно-ласкательных формах русских имен - отдельное исследование А. Вержбицкой [35], а также недавнюю коллективную монографию «Unconventional Anthroponyms» [36]). Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и такое специфически русское грамматические явление, как второй звательный падеж [37]. Cамостоятельной проблемой отечественной лингвистики становится лексикографическая интерпретация обращений [38], в том числе и аффек-тонимов: «В общем и целом в толковых словарях при описании обращений компоненты речевой ситуации (фактор адресанта, фактор адресата, обстановка, тональность, способ общения, иллокутивная цель) так или иначе находят отражение. Однако в конкретных словарных статьях сведения эти часто представлены неполно и непоследовательно. Например, слово дружище толкуется следующим образом: Дружище, -а, м. Разг. Дружеское обращение к кому-л. (MAC: т. 1, с. 449). Такое толкование не учитывает важнейших параметров описания обращений, прежде всего факторов адресанта и адресата, соответственно, не определяет правил его узуального употребления» [39. C. 16]. Несмотря на то, что в отечественной лексикографии пока отсутствуют словари аффектонимов, некоторое, в первом приближении представление о составе этой группы можно получить, анализируя данные «Словаря русского речевого этикета» А.Г. Балакая: подраздел «Обращения, включение внимания» содержит 1789 лексем, из которых к ласковым вокативам относятся не менее 1030 [7. С. 592-610]. Итак, используя в качестве материала исследования данные словаря А. Г. Балакая и Национального корпуса русского языка, охарактеризуем ряд наиболее ярких особенностей русских аффектонимов - от системы языка через коммуникацию к картине мира, от системных (словообразовательных) и функционально-коммуникативных (ироническая оценка и гендерная спецификация) к собственно лингвокультурологическим (отражение эпохи и традиционной языковой картины мира). Наиболее яркая идиоэтническая особенность русских аффектонимов, предопределенная самой системой языка, - богатая деривация. Множество ласкательных вокативов образуется с помощью диминутивных суффиксов, среди которых особняком стоят малопродуктивные, сугубо экспрессивные суффиксы, не выражающие уменьшительность: -ан(я), -аш(а), -еньк(а), -ушк(а/о), -оньк(а), -он(я), -ул(я), -ун(я), -ус(я), -уш(а), -ушек: «...использование большинства из этих суффиксов сейчас ограничено в основном обращениями в языке влюбленных, членов семьи, нянь, гипоко-ристическими именами собственными: Катенька, Никитушка, лапушка, детонька, кисонька, кисуля» [40. C. 69]. В системе русских ласкательных вокативов выделяется словообразовательное гнездо брат-, включающее в себя, по данным «Словаря русского Аффектонимы: семантика, прагматика и лингвокультурология 27 речевого этикета» А.Г. Балакая, не менее 55 литературных, диалектных, просторечных, жаргонных и жаргонизированных номинаций: братак, братан, братанушко, братанчик, братанька, братаня, братаха, браташ, браташа, братейка, братейко, братейник, брателка, брательник, брате-на, братенек, братеник, братенко, братень, братенька, братеня, братец, братечек, братечко, братик, братику, братило, братич, братичка, бра-тиш, братишечка, братишечко, братишка, братишко, братище, братка, братке, братко, браток, браточек, браточка, братунька, братунюшка, братуня, братуха, братуша, братушка, братченька, братчик, братька, братьюшка, братюн, братяга, братяха и брат-паря [7]. Этот синонимический ряд демонстрирует широкую палитру коннотаций и потенциально может использоваться едва ли не в любых коммуникативных актах, выражая снисходительность, фамильярность, сочувствие и иные оттенки эмоционально-оценочных значений. Полагаем, что такое богатство дериватов именно этого корня неслучайно: для русского традиционного (патриархатного) общества актуализация, пусть и метафорическая, между коммуникантами родственных связей имеет значение. Стоит подчеркнуть и гомогендерный, сугубо маскулинный (от мужчины к мужчине) характер дискурсивного использования большинства названных единиц. (Еще одним доказательством андроцентричности русского языка может стать и следующий факт: по данным того же словаря А.Г. Балакая, в русском языке для обращения к бабушке зафиксировано лишь 20 дериватов корня -баб-, к матери - 29 аффектонимов с корнем мам-.) Иногда прагматический эффект аффектонима может усиливаться фонетическими изменениями лексемы, создающими аллюзию на детский язык, например: «.. .здоров ли ты, моя радость; весел ли ты, моя прелесть - помнишь ли нас, друзей твоих (мужеского полу) ... напишешь ли мне, мой холосенький. Поговори мне о себе - о военных поселеньях. Это всё мне нужно - потому, что я люблю тебя - и ненавижу деспотизм. Прощай, лапочка» (Письмо А.С. Пушкина П.Б. Мансурову от 27 октября 1819 г.). В этом же примере отражена и другая важная функциональнокоммуникативная особенность русских аффектонимов - создание иронии. Семантическое наполнение вокатива максимально зависит от коммуникативных намерений говорящего: значение одного и того же аффектонима определяется интонацией, чувствами и оценками адресанта, тем, как и при каких обстоятельствах оно используется: «Обращение в функциональном отношении действенно. Оно, с одной стороны, позволяет адресату идентифицировать себя как получателя речи. С другой - в аппелятиве часто выражается отношение говорящего к адресату» [41. С. 115]. Ирония как особый вид прагматического воздействия может создаваться аффектонимами, которые способны актуализировать шутливые обертоны значения: «- Вот, голубчики, краткая и поучительная история всех «романистов», - заключил сидевший с нами пожилой инженер, всегда спокойный, ровный, не терявший и в тюрьме юмористического отношения к В.А. Ефремов 28 окружающему, хотя он уже больше года мыкался в тюрьме» (В.В. Черна-вин. Записки «вредителя»). В каком-то смысле использование исторически мелиоративных аффектонимов в ироническом ключе отражает известную особенность эволюции лексической системы и языка вообще, сформулированную в середине XX в. Г. Барнеттом: «Никакие инновации не возникают из ничего; у них должны быть предшественники, и их всегда можно отследить при условии, что имеется достаточно данных для анализа. Следовательно, инновация - это новая комбинация чего-то, а не ощущение, что это что-то возникает из ничего» [42. P. 181]. Сама по себе ироническая тональность ни в коем случае не противоречит природе аффектонимов и может сопровождать самые высокие чувства влюбленности и обожания: «Мой ангел, я писал тебе сегодня, выпрыгнув из коляски и одурев с дороги. Вечер у Нащокина, да какой вечер! шампанское, лафит, зажженный пунш с ананасами - и всё за твое здоровье, красота моя. Ух, женка, страшно! теперь следует важное признанье. Ты спросишь: хороша ли городничиха? Вот то-то, что не хороша, ангел мой Таша, о том-то я и горюю. Ты видишь, что несмотря на городничиху и ее тетку - я всё еще люблю Гончарову Наташу, которую заочно цалую куда ни попало. Addio mia bella, idol mio, mio bel tesoro, quando mai ti rivedro» (Письмо А.С. Пушкина Н.Н. Гончаровой от 2 сентября 1833 г.). Однако в некоторых случаях употребление старинных, характерных для речевого этикета XIX в. аффектонимов может привести не только к коммуникативной неудаче, но и к тому, что в современных исследованиях называется «антиэтикетные трансформации формул, характерных для речевого этикета в XIX веке» (концепция А.А. Баталова, Н.Л. Огуречниковой [43]): «У нас была одна знакомая, юная женщина замужем за пожилым человеком. Она была так внешне старомодна и придерживалась настолько устаревшего стиля, что Валя, старше её лет на тридцать, безуспешно призывала: - Ниночка, душечка, да срежьте вы наконец эти букли к чёртовой матери» (С. Спивакова. Не всё). Обычно всё же близкие коммуниканты, употребляя аффектонимы, пытаются создать благоприятную, доброжелательную атмосферу, поэтому лишь изредка используют подобные коммуникативные единицы для того, чтобы выразить свое негативное отношение к собеседнику. В некоторых лингвокультурах (например, англоязычной или китайской) гендерная акцентуация аффектонимов выражена слабо, так как многие подобные единицы могут быть употреблены в адрес и мужчины и женщины (ср., например, гендерно нейтральные dear, darling, honey, (‘дорогой / дорогая’). Русские аффектонимы сильнее гендерно маркированы хотя бы потому, что использование в качестве (или в составе) вокатива таких прилагательных, как благословенный / благословенная, дорогой / дорогая, лю-бименький / любименькая и мн. др., облигаторно предполагает выбор мужского или женского грамматического рода в зависимости от гендера адресата. Аффектонимы: семантика, прагматика и лингвокультурология 29 Интересно, что существует несколько десятков аффектонимов, которые, по данным Национального корпуса русского языка, на протяжении последних двух веков могли или могут употребляться в межгендерной коммуникации обоюднонаправленно (от мужчины к женщине и от женщины к мужчине), правда, необходимо учитывать, что в некоторых случаях речь идет о коммуникации исключительно с детьми, например: ангел, ангелочек, головушка, голуба, детка, детонька, деточка, дитятко, дружочек, дурашка, душа, душенька, душечка, душка, заинька, зайка, золотко, золото, золотце, котеночек, котик, кровиночка, кровинушка, крошечка, крошка, лапа, лапонька, лапочка, лапушка, малышка, малютка, малюточка, паинька, птенчик, пусенька, роднуля, рыбка, светик, сердечко, сокровище, солнце, солнышко, соседушка. Можно предположить, что некоторые из приведенных аффектонимов утратили гендерную (и даже возрастную) маркированность в ходе эволюции русского речевого этикета: степень их гендерной маркированности в истории языка и культуры - предмет отдельного интересного исследования. Кроме того, гендерная специфика русских аффектонимов сказывается и в их употреблении и восприятии. Польские исследователи установили, что список наиболее популярных ласковых вокативов напрямую зависит от гендерной принадлежности коммуникантов: списки употребляемых и ожидаемых в свой адрес ласковых аффектонимов у мужчин и женщин отличаются [44]. Восприятие любых обращений респондентами детерминировано гендерными особенностями и гендерными стереотипами коммуникативного поведения, например сдержанностью, характерной для маскулинной коммуникации, и эмоциональностью, присущей женской речи. Аффектонимы эксплицируют не только гендерную составляющую коммуникации, но и специфику речевого этикета того или иного конкретного периода. В продолжающем идеи известного канадского социолога И. Гоффмана кросс-культурном социолингвистическом и отчасти антропологическом исследовании П. Браун и С. Левинсона, посвященном лингвистическим аспектам вежливости, сформулирована интересная мысль о том, что «этикетные формулы представляют собой важный, центральный элемент наивных представлений об этикете и о различии между личным тактом и «позиционной» вежливостью» [45. P. 43]. В этом смысле использование аффектонимов крайне важная сторона речевого этикета, в которой, несомненно, реализуются представления адресанта о такте и вежливости в самой интимной сфере общения. Например, в диахроническом аспекте использование диминутивов в апеллятивной функции - старинная форма русского речевого этикета, не только устного, но и письменного. Исследователями уже отмечалось, что в русском эпистолярии XVII в. можно обнаружить такую интересную черту, как использование в деловой переписке диминутивов в форме обращений, но не в качестве аффектонимов(І): «...они служили средством выражения уважения пишущего к адресату письма. Наименования лиц, обладающие оттенком ласкательности, употреблялись почти всегда вместе с именем В.А. Ефремов 30 адресата. За их посредством авторы писем уместно выражали свою благодарность и подчеркивали свое положительное отношение к лицу, к которому обращались, и к его родственникам: А похошъ гсдрь мои батюшка ведат про здорове гсдря моег дедушка Ивана Федоровича (МДБП 25); Умилосердеся гсдрь дядюшка Андреи Иличъ вели записат челобитье (ПРНЯ 31)» [46. C. 132]. В связи с этим интересны рассуждения И.В. Фу-фаевой о различных функциях употребления этикетных диминутивов в разных типах дискурсов в современном этикете: в равноправной коммуникации диминутивы выражают учтивость и вежливость, в иерархической -«заискивание, подобострастие, задабривание» [47. C. 105]. Привычные современному носителю русского языка и культуры формы взаимодействия в самом тесном социальном круге (семье) также когда-то могли иметь иные способы вербализации. Как убедительно доказано в недавнем исследовании [48], лексема мама и ее производные до конца XVIII в. практически не использовались в привычной для современника функции аффектонима и вообще почти не относились к матери, а если и использовались в функции обращения, то прежде всего к кормилицам и нянькам (и даже надзирательницам над ними!). Современное же использование лексемы мама в качестве аффектонима к родительнице фиксируется в русской словесности впервые в речи простолюдинов: «Бросясь на шею сына, я мальчишку задавила бы, если бы у меня его не отняли. «Мне ничего, мама, я здоровехонек! Но жаль, если не оживет мой спаситель!» - указывая на писаря, сказал мне Володя. Тут я узнала, что сын мой, не умея плавать, зашел далеко, попал в яму, выбился из сил и уж скрылся под водою.» (И.Н. Скобелев. Рассказы русского инвалида (1838-1844). Более того, долгое время в дворянской среде аффектоним мама произносился на французский лад, с ударением на последний слог [49], что также служит отражением специфики речевого этикета XIX в. и что важно учитывать как в лингвокультурологическом аспекте, так и в аспекте восприятия художественных текстов ушедшей эпохи. Интересен и тот факт, что «слово маменька, которое выглядит как производное от мама, стало активно использоваться в значении ‘мать’ раньше, чем мама» [48. C. 92]. Безусловно, идиоэтническая особенность аффектонимов любого языка, в том числе и русского, связана с отражением традиционной языковой картины мира. Как было отмечено выше, часть русских аффектонимов имеет затемненную внутреннюю форму, что создает особый научный интерес для специалистов. Зачастую происхождение и варианты употребления в прошлом того или иного элемента речевого этикета для современных носителей языка, привыкших пользоваться ими автоматически, неосознаваемы, хотя при более пристальном анализе позволяют вскрыть определенные пласты лингвокультуры (ср. хрестоматийный сюжет о происхождении и рецепции современным человеком лексемы спасибо, практически полностью утратившей в литературном языке и повседневном

Скачать электронную версию публикации