Статья демонстрирует объяснительные возможности лингвистики в рамках междисциплинарного проекта, в котором соединились задачи психологии, лингвистики и компьютерного анализа текста. Показаны различия в употреблении семантических групп эмотивных глаголов, выборе каузативной / рефлексивной конструкции, рассмотрены особенности реализации категорий времени и лица в текстах, написанных авторами с разными психиатрическими диагнозами (депрессия, шизофрения). Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Syntax and semantics of psych verbs (on the problem of linguistic interpretation of texts written by persons with mental.pdf Современные исследования текстов с использованием машинного анализа базируются на системоцентричной уровневой лингвистической теории, в основе которой лежит иерархия языковых единиц от фонемы до синтаксиче- 110 Никитина Е.Н., Онипенко Н.К. Синтаксис и семантика эмотивных глаголов ской конструкции и, соответственно, иерархия уровней от фонологии до синтаксиса, поэтому наиболее простым и типичным приемом количественного анализа стал подсчет дискретных единиц, прежде всего лексем и морфем: обе единицы позволяют исследователям делать выводы об объеме словаря пишущих, о наиболее значимых темах, о степени задействованности грамматической системы, но не соединяют анализ текста с изучением субъектной составляющей (ср. проблематику, представленную в филологии терминами «образ автора» (В.В. Виноградов), «языковая личность» (Й.Л. Вайс-бергер, Ю.Н. Караулов), «эмпатия» (У. Чейф), «фокус эмпатии» (Т.В. Булыгина), «эвиденциальность» (Р.О. Якобсон, Н.А. Козинцева)). Воплощение идей антропоцентризма и лингвистической прагматики средствами машинного анализа сегодня затруднено, однако запрос на лингвистическое исследование, нацеленное на конкретную личность либо тип личности, у гуманитарных наук имеется, в частности такой запрос есть у психологии (одним из ярких примеров такого интереса к личности является онтолингвистика как одно из современных направлений психолингвистики - см. работы В. Дресслера, Д.А. Слобина, С.Н. Цейтлин; см. также психолингвистические работы К.Ф. Седова о языковой личности). Междисциплинарные проекты, задачу которых формулируют психологи, включают лингвистический компонент как один из аспектов изучения человека и его речевой продукции. Лингвистический анализ, включающий грамматические и семантические параметры, позволяет соединить количественный подход и интерпретацию текста, тем самым помогает психологии приблизиться к человеку как субъекту мыслящему, как творцу текста. Лингвистическая семантика преодолевает границы между уровнями машинного анализа текста (лексика, морфология) и соединяет системноязыковой анализ, включающий лексику, морфологию и синтаксис, с собственно лингвистическим анализом текста. Пример такого текстового подхода, который осуществляют лингвисты по заданию психологов, будет представлен в настоящей статье. Объектом исследования стали тексты, созданные лицами с психическими расстройствами. В основе предлагаемого текстового анализа лежит концепция коммуникативной грамматики [1], соединяющей системно-языковое описание и анализ текста. Структура статьи отражает соединение в работе теоретического и прикладного аспектов лингвистики. В разделе 1 дана общая характеристика проведённого междициплинарного исследования, которое предшествовало лингвистическому анализу текста, и аргументируется выбор эмотивных глаголов в качестве одного из параметров анализа текста. В разделе 2 дается характеристика русских эмотивных глаголов. В разделах 3-7 представлены результаты исследования, раздел 8 посвящен обсуждению результатов. 1. Материал, объект, этапы и задачи исследования Материалом для лингвистического анализа текстов послужил корпус эссе на тему «Я, другие, мир» (средний объем текста - 2 000 знаков), написанных 111 Лингвистика / Linguistics авторами, образующими три группы: «здоровые», «депрессия», «шизофрения». В исследовании приняли участие пациенты клиники ФГБНУ НЦПЗ, проходящие лечение в отделе по изучению эндогенных психических расстройств и аффективных состояний, среди них 34 больных с диагнозом шизофренического спектра (согласно МКБ-10 F-20.04, F-20.05) и 43 человека с диагнозом аффективного спектра (согласно МКБ-10 F-31.3.F-32.1, F-33.10). Все больные наблюдались на этапе становления ремиссии. Диагнозы были верифицированы клиницистами центра. Критериями исключения были: наличие органических поражений и злоупотребление психоактивными веществами в анамнезе. Контрольную группу составили участники, не имеющие психиатрического диагноза («здоровые»), - 481 человек1. Корпус текстов был собран клиническими психологами Научного центра психического здоровья РАН в рамках междисциплинарного проекта РФФИ2, первые результаты которого отражены в [2, 3]. В этих работах, составивших первый этап исследования, на основании анализа статистически значимых морфологических и морфо-синтаксических различий было показано, что «тексты больных отличаются от текстов здоровых по ряду психолингвистических показателей, отражающих наличие дефицитарной психопатологической симптоматики» [3]. Тексты анализировались клиническими психологами, которые «отмечают сосредоточенность больных на себе, их амбивалентное или отрицательное отношение к себе, чувство изоляции от мира, ощущение неустойчивости и «зыбкости» окружающего мира» [3]. Если на первом этапе статистически значимые различия оценивались специалистами по психологии и в отвлечении от текстов, то на втором этапе применялся лингвистический анализ текстов эссе, осуществлявшийся лингвистами. Лингвистический анализ позволил интерпретировать статистически значимые различия в употребимости личных местоимений 1-го и 2-го лица и форм прош. вр., которые рассматривались в связи с семантикой синтаксической конструкции [4]. В ходе исследования было установлено, что группы с разными психиатрическими диагнозами тяготеют к разному оформлению обобщенно-личного значения: депрессия - мы-высказывания, шизофрения - ты-высказывания. Это можно объяснить следующим образом: 1) подавленность лиц в состоянии депрессии и их потребность в консолидации с обществом как носителем общепринятых этических норм (мы-формы); 2) желание распространить собственный частный опыт на других у лиц с диагнозом «шизофрения» (ты-формы). В то же время в группе «здоровые» предпочтения того или иного способа представления обобщенно-личного значения не отмечено. В группе «здоровые» фиксиро- 1 Для анализа была сделана случайная выборка из 25 текстов в каждой из трех групп. 2 Отметим, что по условиям конкурса РФФИ офи-м психодиагностическое исследование, проводимое в рамках проекта, не предполагает рассмотрения в каком-либо этическом комитете и не требует подписания информантами листов информированного согласия. 112 Никитина Е.Н., Онипенко Н.К. Синтаксис и семантика эмотивных глаголов валось минимальное количество форм местоимения Я и форм прош. вр., что связано со склонностью к решению темы эссе в общечеловеческом плане, т.е. в отвлечении от индивидуального Я и конкретного временного плана (общечеловеческие истины формулируются в наст.вр). В текстах групп с психопатологией формы прош. вр. означают зависимость от воспоминаний, погруженность в прошлое, однако формы прош. вр. различаются семантически. В текстах группы «депрессия» обнаруживается перфектное значение, отмечающее драматическую границу между двумя жизненными периодами - здоровья и наступившей болезни («перфект»), а в текстах группы «шизофрения» прошедшее предстает как ровная линия (серия «аористов»), соответствующая вспоминаемым событиям. Настоящая работа представляет результаты третьего этапа исследования, на котором произошел переход от морфологических характеристик как исходного пункта лингвистического анализа текста к функциональносемантическим: основным объектом внимания стали семантическая группа глаголов и организуемые ими конструкции. Нас интересовали глаголы кау-зативно-эмотивной семантики и их возвратные корреляты (типа удивлять- удивляться, злить-злиться), всего 259 глаголов, собранных при работе над «Семантико-грамматическим словарем русских глаголов» [5]. Обращение к эмотивной лексике при исследовании текстов психически больных было обусловлено необходимостью создать лингвистически обоснованный алгоритм автоматического анализа текстов людей с наличием психологических проблем или психических нарушений. Данная группа глаголов не ограничена тематически, т. е. обладает определенной универсальностью. Было выдвинуто предположение, что тип психопатологии автора и выбор им эмотивных лексем и эмотивных конструкций определенным образом связаны. Тем самым исследовалась значимость выбора не только слова об эмоции (негативная или позитивная окраска), как было показано в работах [6; 7] о «лексических признаках психологического неблагополучия», но и семантика категорий времени и лица. Кроме того, при изучении данного корпуса текстов на примере эмотивных глаголов проверялся прикладной потенциал лингвистического описания, предпринятого при работе над «Семантико-грамматическим словарем» [5]. Лингвистический анализ текста проводился без предварительной ста-тобработки данных машинного анализа корпусов. Напротив, предполагалось, что результаты анализа употребления эмотивов и их конструкций дадут возможность предложить значимые лингвистические характеристики, которые могут быть применены при решении задач психодиагностики и позволят в дальнейшем проводить исследование текстов различных групп информантов уже с использованием методов матстатистки или машинного обучения. С такой постановкой задачи связано и то, что в работе практически отсутствует количественная характеристика материала - работа посвящена не описанию текстов лиц с расстройствами психики по уже сложившимся в лингвистике критериям, а выявлению тех особенностей эмоти-вов, которые могут быть интересны для задач психодиагностики. Проверка 113 Лингвистика / Linguistics значимости этих особенностей как маркеров заболевания при автоматической классификации текстов - дело уже следующих исследований. Лингвистический анализ текстов включал (1) уточнение имеющейся в лингвистической литературе лексико-семантической классификации эмо-тивов, формулировку тестов для идентификации типов эмотива и принципов смены семантического типа эмотива в контексте отрицания; (2) машинную разметку текстов эссе в соответствии с нашей классификацией эмотивов; (3) проверку текстов эссе после машинной разметки с целью устранения полисемии; (4) семантико-грамматическую интерпретацию конструкций, организованных эмотивными глаголами, в связи с семантикой времени и категорией лица каузатора и экспериенцера. 2. Общая характеристика эмотивных глаголов Объектом исследования, как было сказано выше, стали эмотивные переходные глаголы и их возвратные корреляты в морфологических и синтаксических реализациях. В отличие от глаголов действия эмотивные переходные и возвратные глаголы не являются страдательно-залоговыми коррелятами. Эмотивные глаголы, или глаголы эмоционального состояния, семантически «производны» от именных предикатов состояния, от которых «наследуют» определенные семантические свойства - личность субъекта состояния (экспериенцера), отсутствие временной перспективы и внутренней предельности. Отличительным свойством эмоционального состояния является его обусловленность извне, поэтому неизменным (или частым) спутником конструкции с эмотивным предикатом становится компонент с семантикой причины, ср.: Нас радовал дождь = Мы радовались дождю = Мы радовались, (потому) что шел дождь. Такие конструкции называются каузативными, а компонент со значением причины -каузатором (его категориальная семантика может быть личной, предметной, пространственной и пропозициональной). Поскольку семантика причины является обязательной валентностью переходных эмотивных глаголов, они называются каузативными эмотивами. Соответствующие корреляты называются возвратными эмотивами. Тот факт, что конструкция каузативно-эмотивного глагола предполагает в качестве результата каузации состояние (контроль над которым затруднен со стороны внешней силы), значительно отличает эту конструкцию от других каузативных: в эмотивной конструкции нет собственно воздействия, а есть опосредованное причинение. Это значит, что вероятность возникновения причинно-следственной связи зависит не только от субъекта-каузатора, но и от осмысляющего и реагирующего субъекта (субъекта эмоционального состояния). Отсюда и обсуждаемая в лингвистической литературе проблема намеренности / ненамеренности (агентивности / неагентивности) каузатора каузативно-эмотивной конструкции (см., например, [8, 9]), о намеренности / ненамеренности каузации в целом см. [10]. Отметим, что согласно данным НКРЯ (1970-2021 гг.) формы ср. р. для многих каузативно-эмотивных лек-114 Никитина Е.Н., Онипенко Н.К. Синтаксис и семантика эмотивных глаголов сем преобладают над другими формами рода и числа: волновало - 560, волновали - 368, волновала - 300, волновал - 218; радовало - 272, радовали -183, радовала - 155, радовал - 151; беспокоило - 354, беспокоили - 196, беспокоила -171, беспокоил - 166. Форма ср. р. глагола указывает на неличную семантику каузатора в Им. п. и, соответственно, на ненамеренность. Если другие формы рода и мн. ч. небезразличны к категории одушевленности (а намеренность связана с одушевленностью субъекта), то форма ср. р. не может согласовываться с одушевленными именами (исключая существительные типа дитя и чадо). Она появляется в конструкциях с каузирующими пропозитивными именами и «сентенциальными актантами» (придаточными, замещающими позицию каузатора), что свидетельствует в пользу частотности ненамеренной каузации. При всей общности значения эмотивных глаголов в каждой из организуемых ими пар каузативные и возвратные эмотивы имеют семантические различия. Так, эмотивная семантика первых окрашена рассудочным анализом (Ты меня огорчаешь). Вторые семантически проще: в их валентност-ной модели нет компонента причины, они называют эмоцию, но это эмоция в связи с ее внешним проявлением (прыгает - значит радуется, хмурит брови - значит злится, краснеет - значит стыдится). Каузативные эмотивы имеют фокус на причине состояния, возвратные - на состоянии. Для эмотивных глаголов важнейшей субъектной инстанцией является экспериенцер, который при переходном глаголе выражается Вин. п., а при возвратном - Им. п. О собственной эмоции, переживаемой в момент речи (форма наст. вр.), мы обычно заявляем посредством каузативных эмотивов с Я в Вин. п. или с «синтаксическим нулем» экспериенцера и гораздо реже с помощью возвратных, ср.: Меня это радует - Это радует - *Я радуюсь этому; это позволяет относить каузативные эмотивы к «перволичным» предикатам. Высокая употребимость возвратных эмотивов с не-Я-экспериенцерами подтверждается частотными данными НКРЯ, см. работу [11], в которой возвратные эмотивные глаголы интерпретированы в связи с их семантической «третьеличностью». Обратимся к «третьеличным» глаголам. Особый характер их грамматической семантики (на глаголах неэмотивных значений, например созидать, ябедничать, ерничать и др.) отмечается в некоторых лингвистических работах [1, 12]. На предикатах внутреннего состояния проблема лица экспериенцера рассматривалась Анной А. Зализняк, там же см. историю вопроса в связи с выбором «семантически более простой формы» лица экспериенцера - 1-го или 3-го [13. С. 13-14]. Прикладной аспект проблемы «третьеличных» глаголов представлен в работе [4], в которой было показано, что употребление говорящим «третьеличных» глаголов и - шире -«третьеличных» неглагольных предикатов применительно к себе может маркировать особое психическое состояние - состояние депрессии; сходные выводы получены несколько позже в [14, 15] и описаны в терминах «labeling/ mislabeling» (I am a winner, I am a lady, I am a looser) - подведение собственной личности говорящего под позитивную / негативную категорию выступает как маркер депрессии. 115 Лингвистика / Linguistics Другая важная характеристика эмотивных глаголов как статуальных предикатов - категория времени. Для семантики состояния важно, помимо лица экспериенцера, разграничение актуального / неактуального времени. Только соединение Я-экспериенцера и предиката эмоции в актуальном настоящем создает сообщение о собственно состоянии; высказывания о состоянии Я в неактуальном времени (как и любые высказывания о состоянии других лиц) носят интерпретативно-приписывающий характер. Если для каузативных эмотивов с Я-экспериенцером типична как актуальная, так и неактуальная временная локализованность, то для возвратных с Я-экспериенцером скорее характерна неактуальная временная локализованность. В неактуальном времени 1-е лицо экспериенцера не указывает на совпадение субъекта речи и субъекта состояния, а свидетельствует о дистанцированности между Я говорящего момента речи и Я субъекта состояния в прошлом / бу-дущем / неактуальном настоящем, тем самым 1-е лицо уходит в зону 3-го лица. Поэтому соединение возвратных эмотивов с Я-экспериенцером в прош.вр. типично (в отличие от наст. актуального); Я при возвратных глаголах эмоции может появляться в воспоминаниях, чем обнаруживается их семантическая «третье-личность»1, подробно см. в [5, 11]. 3. Глагольная полисемия2 и эмотивы Для поиска встречаемости эмотивных глаголов все тексты были обработаны при помощи морфологического анализатора My Stem (https://yandex.ru/ dev/mystem/). Леммы всех словоупотреблений в текстах были сопоставлены с начальными формами эмотивных глаголов, при этом использовались инструментарий языка программирования python и сопутствующая библиотека pymystem3. Помимо сопоставления лемм слов также учитывалась морфологическая аннотация, полученная при помощи анализатора MyStem. С помощью машины была произведена разметка эмотивов по четырем семантическим классам (о семантических классах эмотивов см. раздел 4). Машинная обработка, однако, не позволила исключить неоднозначность. Поэтому после машинной разметки тексты были подвергнуты ручной проверке и исключены контексты с полисемичными глаголами в не-эмотивном значении, в частности глагол занимать / занятъ, для которого очень частотны пространственное и временное значения (Сейчас всё моё время занимает (?3) работа и семья1 («шизофрения»); Я часто задаюсь 1 Еще одно свойство эмотивных глаголов, отмечаемое в литературе, - это перфектная видовая пара [16]. Это свойство эмотивов в нашей работе не обсуждается. 2 В традиционной русистике и словарной практике разграничиваются полисемия и омонимия, хотя в машинной обработке естественного языка сложилась практика считать любые разные значения одной лексической единицы грамматического (или орфографического) словаря омонимами. 3 Знаки (?), (-), (+), (/) соответствуют семантическим типам эмотивов и были использованы для машинной разметки текстов, поэтому они сохранены в примерах из текстов эссе. 116 Никитина Е.Н., Онипенко Н.К. Синтаксис и семантика эмотивных глаголов вопросом о том, какое место в нашем мире я занимаю (?) («здоровые»); Мест нет Мест нет Все уже занято («депрессия»)). Эмотивное значение этого глагола в исследуемом корпусе не отмечено. Полисемичные глаголы тревожить, увлечь, тронуть показали неожиданную картину употребления: в группе «шизофрения» встречается не ка-узативно-эмотивное значение, а вещественное, пространственно динамическое2. Потоки воздуха тревожат (-) занавеси окон автобуса; В это же мгновение несколько мушек были сбиты водяным потоком и увлечены (+) им вниз, в водосток ванны; И, возможно, это я ушёл в туман, тронув (+) рукой мокрые листья кустов; свежая трава, волнуемая (?) ветром. Если в предыдущих примерах можно усмотреть наложение эмотивного значения на пространственное (эффект персонификации), то есть и пример с собственно эмотивным значением, приписанным предметному субъекту: удрученные тени («шизофрения»). Этот контекст будет проинтерпретирован ниже (раздел 5). 4. Семантическая классификация эмотивов В рамках лингвистического анализа было принято деление эмотивных глаголов на четыре подкласса (типа): позитивы (радовать, восхищать), негативы (бесить, злить), амбиваленты (удивлять, волновать), деэмотивы (успокаивать, умиротворять). Первоначально в основу разграничения эмотивных глаголов был положен признак позитивной / негативной эмоциональной окрашенности: радоваться - огорчаться, что обусловлено и психологически и лингвистически. См. толкование восхищать: «то, что Х считает воспринимаемый им Y очень хорошим, каузирует то, что Х находится в достаточно интенсивном положительном эмоциональном состоянии...» [17. С. 172-173]. Это разграничение негативов / позитивов отражает традиционное антонимическое соответствие, парадигматически упорядочивающее пары лексем в терминах положительной и отрицательной полярности [18], именно это деление используется в психологических работах [6, 7]. Однако разграничение по этому бинарному признаку захватывает не все глаголы эмоции, поэтому были добавлены еще два признака. Семантика некоторых эмотивов носит амбивалентный характер: обозначает волнение, повышенный эмоциональный фон, но не включает сему позитивной / негативной оценки, что отражается и в толкованиях, не включающих слов оценки. См. толкование удивлять: «то, что в момент t Х уверен в осуществлении события Y или события Р (Y), а до t Х считал это событие маловероятным, каузирует то, что Х находится в «возбужденном» эмоциональном состоянии» 1 Орфография и пунктуация исследуемых текстов сохранены; в текстах сделаны купюры с целью сохранения анонимности авторов. 2 См. толковые словари Д.Н. Ушакова, С.И. Ожегова, в которых именно неэмотив-ное значение является первым для тронуть, увлечь. 117 Лингвистика / Linguistics [17. С. 500]. Такая неохарактеризованность по признаку «хорошо / плохо» обнаруживается способностью эмотивов сочетаться со словами оценки обоих полюсов: он меня приятно / неприятно удивил, ср. невозможность *приятно / неприятно обрадовать, разозлитъ. Наконец, была выделена подгруппа глаголов, которые относятся к эмотивным, но обозначают не нахождение в эмоциональном состоянии, а выход из него, отсутствие повышенного эмоционального фона, например: успокоиться. Семантика эмотива в контексте отрицания подвергается изменению: отрицание так смещает словарное значение глагола, что оно может быть описано посредством семантики другого эмотивного подкласса. Так, глаголы позитивной группы могут давать значение негативное (-): не радовался этому = «расстраивался»; глаголы негативной и амбивалентной группы - отсутствие эмоции (|): не тревожусь / не удивляюсь = «испытываю спокойствие»; глаголы выхода из эмоции (деэмотивы) - негативное (-): не успокоился = «беспокоился». Эти особенности поведения глаголов учитывались при анализе, что позволило точнее представить общий эмоциональный фон групп информантов. На этапе машинной обработки были размечены встреченные в текстах эмотивы по их принадлежности к семантическому подклассу; на этапе лингвистического анализа учитывалось смещение словарного значения глагольной лексемы в контексте отрицания. В текстах трех групп информантов обнаружены отличия в употребимо-сти позитивных / негативных эмотивов. В группе «здоровые» эссе оказались более эмоциональны (они насыщены как негативной, так и позитивной лексикой), при этом количество негативов и позитивов практически уравновешено, в отличие от групп «депрессия» и «шизофрения», где негативы преобладают над позитивами. Интересно, что в группе «здоровые» большее, чем в двух остальных, количество амбивалентной эмотивной лексики (недифференцированной по признаку позитивной / негативной окраски). Негативная эмотивная лексика может соотноситься как с Я-, так и с не-Я-экспериенцером во всех группах информантов, здесь различий не выявлено. Позитивная семантика эмотива в трех исследуемых группах по-разному соотносится с лицом экспериенцера, важный характер приобретает наличие / отсутствие соединения с Я чувствующим. В группе «здоровые» позитивная эмотивная семантика может соотноситься как с Я-экспериенцером, так и с другими (примеры распределяются почти поровну). Я: Мир, в котором я живу, - прекрасен, удивителен и я очень его люблю, стараюсь наслаждаться (+) каждым прожитым днем; не-Я: Король Швеции Густав Пятый увлекался (+) вышивкой; обобщенноличное (все, и Я в том числе): ...кто то даже кончает жизнь самоубийством, но кто то же хочет жить, радуется (+) каждой мелочи. В группе «депрессия» единственный пример позитивного предиката соотнесен с экспериенцером в 3-м лице: Бедные никак не ожидали увидеть такое зрелище, порадовавшее (+) их замутненное нейролептиками сознание. Позитивные эмоции в данной группе не соотносятся с 118 Никитина Е.Н., Онипенко Н.К. Синтаксис и семантика эмотивных глаголов Я-экспериенцером. Высокий уровень негативизма совместно с нехарактерностью соединения Я с предикатами позитивной группы являются признаком группы «депрессия». В группе «шизофрения» позитивный предикат характеризует Я-экспериенцера: Чехов А. Пменя радует (+). Деэмотивная семантика («выход из эмоционального состояния») представлена во всех трех группах, с некоторым численным преобладанием в группе «депрессия». В текстах корпуса «деэмотивное» значение часто формируется за счет множественных лексико-синтаксических средств - не только с помощью отрицательной частицы, но и других модификаторов предиката: Я лежу на голом полу в тишине. Меня уже ничто не тревожит (-), мой ум не волнуют (?) мысли, чаяния и надежды («шизофрения»); Мало что могу сказать о других, они меня мало волнуют (?), на то они и другие («здоровые»); Люди внизу разучились удивляться («депрессия»). 5. Семантическая структура эмотивов и категория лица В семантическую структуру каузативных и возвратных эмотивов, как было сказано выше, входят два именных компонента - обязательный экс-периенциальный и каузальный (обязательный для переходных, факультативный для возвратных). При анализе текстов исследовалось: 1) кому принадлежит эмоция (Я или не-Я), что реализуется выбором или не-выбором местоимения Я и слов душевной личной сферы (сердце, мечта, душа и др.) в связи с Я в позиции экспериенцера; 2) насколько пишущие способны ассоциировать себя с другими субъектами чувствующими (обобщенноличное значение экспериенцера); 3) насколько разные группы информантов склонны к совмещению в одной конструкции эмоционального состояния и рационального обоснования состояния (выбор каузативного или возвратного эмотива); 4) насколько информанты склонны сознавать себя в качестве причины состояний, испытываемых другими (Я в позиции каузатора). Группы «здоровые» и «депрессия» обнаружили сходную картину по целому ряду признаков, однако с определенными расхождениями, которые обсуждаются ниже. Во-первых, эмоциональное состояние приписывается авторами обеих групп и Я-субъекту, и другим. Не-Я экспериенцер: Окружающие, когда узнают об этом, очень удивляются (?) («депрессия»); у всех свой особенный взгляд на людей и на вещи, кто то интересуется (+) историей («здоровые»). Я-экспериенцер: Я росла довольно закрытым ребёнком, одноклассникам предпочитала книги, но меня это не беспокоило (-) у меня была семья («депрессия»); Ещё одна вещь, которая меня всегда удивляет (?) - это то, как находится неизвестное («здоровые»). Здесь же наблюдается определенное различие между сравниваемыми группами. Авторы из группы «здоровые» об эмоции других говорят на примере как неконкретно-референтных экспериенцеров, так и конкретнореферентных (по-видимому, с преобладанием первых), исходя из соб-119 Лингвистика / Linguistics ственного опыта и обобщая его. Неконкретно-референтный (обобщенный) экспериенцер: Я много раз встречал как милая с виду и по общению женщина зрелых лет, пишет в интернете такое, что любой сапожник может смутиться (-); для кого-то я близкий друг, которому можно довериться и рассказать то, что волнует (?). В группе «депрессия» чаще, чем в группе «здоровые», речь идет о конкретно-референтных экспериен-церах и конкретном временном плане прошлого (возможно, из-за погруженности пишущих в воспоминания): Бабушка нервничает. Мама тоже нервничает. Я вижу. Их обеих начинает бесить (-) это ожидание; Бедные психи со скукотищи глядели в окно, куря сигареты и развеивая тем самым скуку, и уж никак не ожидали увидеть такое зрелище, порадовавшее (+) их замутненное нейролептиками сознание. Во-вторых, обе группы использовали эмотивные предикаты для построения высказываний с обобщенно-личным значением экспериенцера (эмоциональное состояние соединяет Я и мир других людей): Многие часто не задумываются о том, что нас окружает, в том числе и я, поэтому неожиданные моменты случающиеся в нашей жизни впечатляют (?) нас («депрессия»); Любые возможности, связанные с риском и неизвестностью его пугают (-); Ведь любой, столкнувшись с горой непонимания, несправедливости, будет подавлен, расстроен (-) («здоровые»). Так пишущий говорит об эмоции дистанцированно, предъявляя ее возникновение как определенную закономерность, но не предъявляя при этом собственную личность. Здесь личное скрыто под общим, о чем писал еще А.М. Пешковский (1928) [19. С. 342]. В группе «здоровые» обобщенно-личные высказывания используются чаще. В-третьих, эмоциональное состояние может описываться с помощью как каузативных эмотивных глаголов (с обязательным компонентом конструкции - каузатором), так и возвратных (с необязательным каузатором). Каузативно-эмотивные глаголы (с каузатором): Пока мне уютно в своем крохотном домике, но однажды я в этом уверена, и это придает мне сил я разрушу все окружающие меня стены. Когда мир и люди перестанут меня ужасать (-) («депрессия»); Другие для меня - неразгаданные загадки, люди с собственным мышлением, опытом, устоями. Их зачастую противоречивый образ мыслей не может не поражать (?) («здоровые»). Возвратные эмотивные глаголы: С начала я быстро и смело знакомлюсь, но затем начинаю стесняться (-) («депрессия»); Когда я была маленькая я внезапно узнала, что в мире есть люди которым я не нравлюсь. Это были мои сверстники и я ужасно расстроилась (-) («здоровые»). В-четвертых, Я может выступать в качестве каузатора состояний других лиц. В эссе авторов из группы «депрессия» конструкция с Я-кау-затором эмоционального состояния других в Им. п. встречается неоднократно, как в инволюнтивном (ненамеренная каузация), так и волюнтив-ном (намеренная каузация) значении. Другие, кого я боялась разочаровать (-) какими-то своими неудачами или проблемами, начинали внезапно идти навстречу; Ты не вписываешься, ты неудобная, ты мешаешь, ты разоча- 120 Никитина Е.Н., Онипенко Н.К. Синтаксис и семантика эмотивных глаголов ровываешь (-); Я пыталась миритъ родителей, пыталась успокоить (\\) мать, но всё это было бесполезно («депрессия»). В группе «здоровые» каузирующее Я встретилось в конструкциях с возвратным глаголом: он нравился другим девчонкам, чего нельзя было сказать обо мне, - в итоге и он злился (-) на меня; Кто порадовался (+) бы за мои осуществленные мечты? Представляется, что для говорящего идея связи Я с состоянием других важна вне зависимости от наличия у Я намерения не только в силу отсутствия непосредственной связи между намерением Я и эмоцией другого, но и в силу возможной связи между не имеющим намерения Я и эмоцией экспериенцера 3-го лица - связи, возникающей в сознании субъекта чувствующего (экспериенцер 3-го лица). В контекстах с Я-каузатором обращает на себя внимание тот факт, что эмотивные глаголы нередко употребляются в ирреальной модальности (см. примеры выше). В результате мы имеем дело не с реальной каузацией Я чьих-либо эмоций, а с мыслями, предположениями пишущего об этом. Если соединять два смысловых параметра - Я как причина состояния другого лица и приписывание состояния другому лицу (не-Я-экспери-енцер), то встречаемость этих двух смыслов в группе «депрессия» выше, чем в группах «здоровые» и «шизофрения». Это может свидетельствовать о том, что люди в состоянии депрессии (необоснованно) принимают на себя тяжесть ответственности за (негативное) эмоциональное состояние других. Здесь любопытно сравнить охарактеризованную выше этическую позицию лиц в состоянии депрессии с примерами текстов из НКРЯ в связи с использованием 1-го лица каузативно-эмотивных глаголов негативной группы. По-видимому, обычно люди склонны отрицать свою связь с негативным состоянием другого лица. Поскольку позиция каузатора открыта как для намеренной, так и для ненамеренной интерпретации, в ситуации диалога с помощью каузативного эмотива собеседники могут выстраивать разные версии события: первый говорящий представляет эмотивную причинно-следственную версию («я испытываю состояние...»), второй говорящий представляет целевую версию, отрицая состояние первого субъекта в качестве цели своего действия: [1-й говорящий] ... Че-то-то ты меня пугаешь. [2-й говорящий] Давай я те на почту Почему пугаю? Почту свою дай [Переписка в icq между agd-ardin и Колючий друг (2008.01.16)] В этом примере форма пугаю в вопросительном предложении несет значение (несовершавшегося) действия, которое может быть подведено под ментальную рамку: Почему пугаю? = «Почему2 ты считаешь, что я тебя пугаю?» 1 Местоимение 2-го лица и форма глагола 2-го лица в данном примере являются грамматическим способом обобщения множественного опыта говорящего, т.е. способом обобщения значения времени. Высказывание относится к Я-субъекту и позволяет создать значение времени «всегда». 2 См. [20]. 121 Лингвистика / Linguistics Стремление Я отрицать связь между собственным действием и негативным состоянием третьих лиц см. также в художественном тексте: «И (мать) жалела её (Риту), когда ей (матери) казалось, что я её (Риту) обижаю» [Ю. Трифонов. Предварительные итоги (1970)]. В данном примере такая связь отрицается с помощью рамки кажимости (ей казалось), принадлежащей 3-му лицу. По значению категории лица группа «шизофрения» противостоит группам «здоровые» и «депрессия». Во-первых, авторы группы «шизофрения» преимущественно пишут о своем состоянии: Я редко ощущаю свое я. Это происходит тогда, когда что-то меня начинает беспокоить (-) сверх нормы например простуда или «депрессия»; Я трудолюбивая, но бываю невнимательная и меня это раздражает (-). Во-вторых, собственное состояние описывается посредством конструкции с каузатором (см. примеры выше), т.е. эмоция сопровождается рационализацией. Этому имеются две причины. Прежде всего, информанты группы «шизофрения» сосредоточены на собственном состоянии и на актуальном моменте, что ведет к выбору конструкции каузативного эмотива. Другая причина состоит в том, что, вероятно, в этом выборе проявляется такая характеристика мышления и текста, которую можно назвать логиз-мом. Логизм, помимо эмотивной конструкции, проявляется в обращении авторов к другим каузативным конструкциям: свидетельствовать о чем, приводить к чему, быть связанным с чем, к метатекстовым средствам, речемыслительным рамкам, а также повышенной структурированностью текста. См.: Я думаю, можно опустить подробное описание фактов, приведших к подобным отклонениям в психике Б и Б. Ясно одно отсутствие родительской любви и заботы как мы видим, на протяжении фильма Б и Б всегда одни, и связанная с этим полная предоставленность Б и Б влиянию улицы и американской масс-культуре, создающей в подкорке Б и Б такие примеры для подражания, как Тодд, занятия родителей мать Биви-са проститутка, приводят к развитию патологического сознания индивида («шизофрения»). Единственный пример возвратного глагола, сближающегося с эмотивной семантикой, - интересоваться, глагол с довольно рационалистичной семантикой (в толковых словарях Ушакова и Ожегова слово «интерес» толкуется посредством синонима «внимание»): И вдруг в голову ударило а почему бы мне не поучаствовать? Хотя до этого я почти не интересовался (+) политикой (группа «шизофрения»). В-третьих, в данной группе не отмечены высказывания с обобщенноличным значением. В-четвертых, конструкции с Я, каузирующим состояния других лиц (неЯ экспериенцера), обнаружились в двух эссе группы, обладающих специфическими признаками. Эти примеры принадлежат ирреальному модальному плану (относятся к фантазируемой реальности): (1) Пальцы холодные и мокрые. Это никуда не годится. Нельзя же к ней прикасаться такими 122 Никитина Е.Н., Онипенко Н.К. Синтаксис и семантика эмотивных глаголов пальцами. Это может её испугать! Я же не хочу её испугать; (2) Мне кажется что другие люди испытывают примерно тоже что и я поэтому когда плачу мне кажется что мой собеседник тоже плачет, расстроен (-)... Еще я боюсь потревожить (-) людей поэтому не всегда прошу о помощи хотя в ней нуждаюсь. В данных примерах из группы «шизофрения» нереальный или потенциальный модальный план (что сходно с эссе группы «депрессия») соединяется с субъектами состояния неконкретнореферентными, потенциальными, мыслимыми, фантазируемыми (что отличает две названные группы). Как отмечалось выше, в группе «шизофрения» нашлись несколько примеров с нека
Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М. : Изд-во МГУ, 1998. 528 с.
Ениколопов С.Н., Медведева Т.И., Воронцова О.Ю., Иванова П.О. Оценка текстов, написанных больными эндогенными психическими заболеваниями // Психиатрия. 2019. Т. 81. № 1. С. 56-68.
Ениколопов С.Н., Медведева Т.И., Воронцова О.Ю., Чудова Н.В., Кузнецова Ю.М., Пенкина М.Ю., Минин А.Н., Станкевич М.А., Смирнов И.В., Любавская А.А. Лингвистические характеристики текстов психически больных и здоровых людей // Психологические исследования. 2018. № 11 (61).
Никитина Е.Н., Онипенко Н.К. Когнитивно-лингвистическая интерпретация результатов автоматического анализа текстов психически больных // Искусственный интеллект и принятие решений. 2019. № 3. С. 60-69.
Информационно-поисковая система «Семантико-грамматический словарь русских глаголов». URL: http://lexrus.ru/default.aspx?p=3250 (дата обращения: 06.04.2021).
Collison E.A. Evaluating the Pennebaker Paradigm with Bereaved Emerging Adults: Applications of Text Analysis. Virginia : Commonwealth University, 2016.
Pennebaker J. W. Writing about emotional experiences as a therapeutic process // Psychological science. 1997. № 8 (3). Р. 162-166.
Иорданская Л.Н., Мельчук И.А. К семантике русских причинных предлогов (ИЗ-ЗА любви - ОТ любви - ИЗ любви - *С любви - ПО любви) // Московский лингвистический журнал. 1996. Т. 2. С. 162-211.
Апресян В.Ю. Механизмы образования и взаимодействия сложных значений в языке : автореф. дис.. д-ра филол. наук. М., 2015. 42 с.
Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М. : Наука, 1973. 352 с.
Никитина Е.Н. Возвратные эмотивы как статуальные предикаты: семантика конструкции и текстовые функции // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 2022. № 4. С. 64-79.
Апресян Ю.Д. Интерпретационные глаголы: семантическая структура и свойства // Русский язык в научном освещении. 2004. № 1 (7). С. 5-22.
Зализняк А.А. Исследования по семантике предикатов внутреннего состояния // Slavistische Beitrage, B. 298. Munchen : Otto Sagner Verlag, 1992.
Bathina K.C., Thij M., Lorenzo-Luaces L., Rutter L.A., Bollen J. Depressed individuals express more distorted thinking on social media. arXiv: 2002.02800 (7 February 2020)
Bollen J., ten Thij M., Breithaupt F., Barron A.T.J., Rutter L.A., Lorenzo-Luaces L., Scheffer M. Historical language records reveal a surge of cognitive distortions in recent decades // PNAS. July 27, 2021. № 118 (30). e2102061118. DOI: 10.1073/ pnas.2102061118
Падучева Е.В. К аспектуальным свойствам ментальных глаголов: перфектные видовые пары // Логический анализ языка. Ментальные действия. М., 1993. С. 111-120.
Мельчук И.А., Жолковский А.К. Толково-комбинаторный словарь русского языка: Опыты семантико-синтаксического описания русской лексики. 2-е изд., испр. М. : Издательский Дом ЯСК, 2016. 544 с.
Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка. М. : Наука, 1974. 367 с.
Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. 8-е изд., доп. М. : Яз. славян. культуры, 2001. 510 с.
Арутюнова Н.Д. Некоторые типы диалогических реакций и «почему»-реплики в русском языке // Филологические науки. 1970. № 3. С. 44-58.
Никитина Е.Н., Смирнов И.В. Ролевая структура предикатных слов в решении задач интеллектуального анализа текстов социальных медиа // Речевые технологии. 2020. № 1-2. С. 3-12.
Smirnov I., Stankevich M., Kuznetsova Y., Suvorova M., Larionov D., Nikitina E., Savelov M., Grigoriev O. TITANIS: A Tool for Intelligent Text Analysis in Social Media // Artificial Intelligence. RCAI 2021. Lecture Notes in Computer Science, Springer, Cham, 2021. Vol. 12948. Р. 232-247. DOI: 10.1007/978-3-030-86855-0 16
Григорьев О.Г., Кузнецова Ю.М., Никитина Е.Н., Смирнов И.В., Чудова Н.В. Каузативно-эмотивный анализ: исследование реакций зрителей YouTube-каналов на пропаганду // Психологический журнал. 2022. Т. 43. № 3. С. 114-121.