«Live portrait» of a ruler as a political representation.pdf Термин «живой портрет» вводится нами как смысловая аналогия термина «живая икона», который характеризовал ритуализированное поведение средневекового монарха. Смысл иконичности, соответствия данного образа состоял в том, что икона как «живой образ» была подобна Божественному первообразу. В результате монарх приобретал, по сути, эстетическое назначение эмблемы в церемониальной репрезентации власти [1. 69-71]. Здесь монарх-человек выступал как свое собственное изображение. Так возникал особый план существования политической власти - коммуникация как бытие ритуального знака. Перед нами некая абсолютная репрезентация, основанная на замене личности властителя знаковостью. Следовательно, монарх как личность «отсутствует», однако его подмена скрыта актом коммуникации. Постепенно возникал парадокс: феномен престижа «прикреплялся» не к монарху, но к его образу. Теперь образ заменяет короля, который персонально отсутствует. «Король является воистину королем, то есть монархом, лишь в образах, которые сообщают ему присутствие, считающееся подлинным» [2. С. 373]. Другими словами, король существует в визуальных образах, вызывающих доверие, а политический дискурс о короле касается одобрения его зримого представительства. Потому не только государство - это король, но и портрет короля есть сам король. Именно к живому портрету обращены фантазии, восхваления и ожидания подданных. Трансформируется и власть короля, репрезентация как таковая становится формой политической власти. Данный феномен продолжает существовать и в немонархических режимах. «Человек "стал принимать все почести, которые ему желали оказывать, и позволил считать себя королем". Итак, это "эффект портрета", "эффект репрезентации" делает короля» [2. С. 382]. В чем же выражается эффект портрета? На наш взгляд, эффект портрета явлен в портретных канонах: - эстетика «униформы» (С. Аверинцев), особая одежда, схематизирующая человека-властителя до живого портрета; - статичность позы как ритуальная особенность «портретной коммуникации»; - конкретный властитель как «форма презентации» (К. Вашик, Н. Бабурина), особый политический образный конструкт в качестве послания в однонаправленной визуальной коммуникации власти и народа. По нашему мнению, «живыми портретами», т.е. типичными политическими властителями, участвующими в «портретной коммуникации» и презентующими различные исторические эпохи, являются царь Алексей Михайлович, вождь Иосиф Сталин и президент Владимир Путин. Несмотря на отличие сценариев презентации (ритуал «царского выхода», «плакатный ритуал», телеритуал «разговора»), все они выдержаны в портретных канонах, нами отмеченных. Начнем с «униформы». Униформа в отношении «портретного ритуала» -это, с одной стороны, одежда, выполняющая знаковую функцию, т.е. отличающая властителя. С другой стороны, это именно форма, которая участвует в коммуникации, схематичное послание, указание на репрезентанта, лишенного индивидуальности. Униформа русских царей имела своим прототипом одежду византийских императоров, тогда же возникла и эстетика одеяния средневекового монарха. Одежда отличалась великолепием, символизирующим блеск империи, и дополнялась инсигниями - знаками власти. В описании Р. С. Уортмана наряд для царского выхода включал в себя: предметы из регалий Мономаха (драгоценную корону по типу шапки, «животворящий крест»), копии византийских элементов униформы («порфиру», мантию, подбитую горностаем; державу и скипетр; золотые бармы, оплечье, расшитое драгоценностями), а также пуговицы и браслеты, изукрашенные драгоценными камнями [3. С. 56, 58-59]. Словом, царь напоминал сверкающую статую. В этой одежде Алексей Михайлович был царем, но не личностью, символом, но не человеком. Во время выходов он не просто играл роль, но презентовал драгоценную эмблему в ритуале, представляющем недосягаемый для народа образ монарха. Униформа Сталина сама стала образцом для тоталитарного типа властителя. Архетипом униформы Сталина служит простой китель, который незначительно трансформируется (китель с наградой, китель под шинелью, китель генералиссимуса). В этой униформе в плакатной коммуникации Сталин не человек, но вождь: «Сталин присутствует, но вместе с тем для зрителей его нет: взгляд и жесты вождя обращены в некое абстрактное пространство. Дело, таким образом, было в самом его наличии в качестве символа, а не в его структурно-логическом включении в контекст изображения. Уже одного такого присутствия образа достаточно для того, чтобы гарантировать эффективность плакатного ритуала» [4. С. 165]. Итак, униформа Сталинауказывала лишь на присутствие, но не персоны, а властителя, точнее образа власти. Униформа Путина - деловой строгий костюм. Но ритуальная фигура Президента не монистична, а окаймлена двумя фигурами журналистов, что напоминает композицию русской иконы (В. Боннелл подчеркивала, что многие советские плакаты использовали данную модель). В целом же образуется символическая группа, визуально подчеркивающая монологичность «разговора». Перед нами визуальная схема телеритуала, показывающего «разговор». Другими словами, присутствует образ Президента «разговаривающего». Сам «разговор» схематичен, включая повторяющиеся рубрики [5]. Но темы не важны, важно само присутствие Президента, что сообщает эффективность «разговора». Кстати, статистика «прямой линии» постоянно подчеркивает данную эффективность. Далее перейдем к статичности ритуальной позы в «портретной коммуникации». Вообще коммуникация как обмен предполагает динамику, но «портретная коммуникация» ее, напротив, исключает. Обычная поза сидящего на троне монарха - монументальная неподвижность, она являлась атрибутом самого высокого политического статуса и престижа. «По-видимому, универсальными чертами поведения человека с высоким статусом представлялись такие, как замедленность движений (вплоть до полной неподвижности, статичности), тихий голос, сдержанность в проявлении эмоций, прямой, неподвижный взгляд, сведенная к минимуму жестикуляция» [6. С. 66]. Во время царских праздничных выходов русского царя ритуально вели под руки: «Его медленный и утомленный шаг к концу долгого шествия подчеркивал отдаленный от простых смертных и статический характер его власти» [3. С. 59]. Таким образом, ритуальность позы русского царя в «портретной коммуника-ции» репрезентировала власть монарха, Наместника Бога, его связь с Абсолютом. Аналогично описывается и оценивается как «форма монументализа-ции» ритуальная поза приветствующего Сталина в «плакатной коммуникации». «Статичность и нарушение линейной перспективы, правила которой отныне не соблюдаются, это приемы сакрализации властителя (монарха), имеющие долгую традицию в истории русской культуры: они сходны с принципами построения русской иконы» [4. С. 165]. Вследствие этого Сталин становится аналогом русского царя, а портрет царя и есть сам царь, т.е. включается «эффект репрезентации». И, наконец, Путин в течение «разговора» сидит. Тем самым он занимает статичную позу, утверждая «портретную коммуникацию». Характерно, что такая распространенная форма политического общения, как теледебаты, напротив, происходит в формате стоя. Президент «разговаривает» сидя, а телеаудитория внимает и «видит», но прямо не участвует в разговоре (ведь ни для кого не секрет схематизированность вопрошания). Да вопрошание и неважно, ведь Президент заведомо даст все ответы. Цель ритуала «портретной коммуникации» во все времена одна - успокоить народ, продемонстрировав власть репрезентации. Любая форма «живого портрета» есть Репрезентант. И монарх, и вождь, и президент мог бы сказать: «Я властвую, потому что репрезентирую». Третий канон - властитель как «форма презентации» означает, что сугубо зрелищная коммуникация власти с народом в России сводится к «портретной коммуникации». Политическая коммуникация как репрезентация, по сути, это визуальная (хотя современные лидеры дополняют ее и вербальным сопровождением) коммуникация. Здесь используется архаическая магия феномена визуального присутствия, что порождает, своего рода, «режимы видимости». С одной стороны, официальный лидер активно демонстрирует себя как форму для восприятия, релевантную времени, подчеркивая символическую природу политической власти. С другой стороны, наблюдающая пассивная сторона «видит воочию» данную форму, что позволяет установить ценностный консенсус на почве репрезентации. И ритуал «царского выхода», и «плакатный ритуал», и телеритуал «разговора» показывают властителя как Репрезентанта. В этом и состоит роль «живого портрета» просто быть политической иконой своего времени.

Скачать электронную версию публикации