The Narrative Dimension of a Political Myth.pdf Разговор о современном мифе практически невозможен без обращения к политическому пространству, в котором местами сохраняется присущее архаическим обществам понимание основных социальных процессов. Современный социальный миф - это сложный феномен, рассматривая который следует выделить два уровня: «архаический» и «конъюнктурный» («инструментальный»). Такая двухуровневость отличает современный миф от архаического мифа и идеологических конструктов. Первый уровень, «архаический», содержит устойчивые архетипы, образы, мифологемы, ритуалы, которые вырабатываются преимущественно коллективно. Эта совокупность устойчивых мифологических архетипов, образов, сюжетов имплицитно наличествует на уровне менталитета и составляет фундамент любого мифа. Второй уровень, «конъюнктурный» («инструментальный»), представляет собой своеобразную «мифологию идей» - результатов рациональной целенаправленной деятельности отдельных мифотворцев, зачастую предстающих в виде идеологем. На этом уровне осуществляются теоретическая обработка фундаментальных мифологических архетипов и их преобразование в четко сформулированные идеи, концепты и программы. При этом базовые мифологические архетипы интерпретируются в соответствии с интересами, целями и задачами так называемых мифотворцев, в роли которых выступают преимущественно элиты. Например, миф о свершениях героя основывается на исходной мифологеме героя, безусловно, относящейся к «архаическому» уровню мифа, как и 1 Статья подготовлена при поддержке гранта РФФИ 17-33-01056 a2 «Мифы о прошлом в современной медиа-среде: практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования». 70 А.Г. Иванов сопутствующие этому истории о рождении героя, его борьбе с врагами, преодолении героем испытаний. Но в соответствии с интересами мифотворцев свершения героя могут приобретать конкретные формы, вписываясь в современный контекст (борьба героя с коррупцией; герой, осуществляющий модернизацию социальной сферы и т.п.), причем в качестве фигуры героя могут выступать политические лидеры, руководители органов исполнительной власти и т.д. (даже не обязательно использовать само слово «герой»: адресат мифа и сам наделит актора героическими архетипическими чертами). Мифо-творец / представитель элиты использует в данном случае миф в качестве инструмента для достижения своих целей (отсюда - другое название второго уровня мифа: «инструментальный»). В результате происходит определенное надстраивание «инструментального» уровня над архетипическими сюжетами, традициями. Выделение «конъюнктурного» уровня является ключевым для определения сущности современного социального мифа. Одной из особенностей «конъюнктурного» уровня социального мифа является то, что на данном уровне выражаются в первую очередь интересы отдельных социальных групп, которые следует назвать элитами, политическим классом, мифотвор-цами. По большому счету, мы здесь можем вести речь об идеологии, воплощенной в конкретных социальных мифах современности. Это обстоятельство, в свою очередь, не может не привести к необходимости рассуждений о значении политического поля для функционирования современных мифов. На наш взгляд, политическая сфера общественной жизни дает шанс более ярко и полно увидеть практические проявления социального мифа (так, некоторые авторы (например, С.В. Рязанова [1]) рассматривают политический миф как кульминацию социальной мифологии). Не случайно представители основных существующих в настоящее время направлений исследований мифов современности не остались в стороне от изучения проявлений мифов в политической сфере. Так, в поле зрения представителей психоаналитической школы, ориентированной на поиск мифологических компонентов в том числе и в современном обществе, не раз оказывались проблемы политического преломления мифа. Стоит вспомнить заметку Дж. Кэмпбелла «Мифологии войны и мира» [2. С. 163-190] или фрагмент работы М. Элиаде «Аспекты мифа» [3. С. 171-173], в котором автор упоминает и высказывает свои соображения, например, о расистском мифе об арийцах и об использовании К. Марксом мифа о герое. Однако особенно «преуспели» в апеллировании к политике исследователи, работающие с рационализированной социальной мифологией (например, Р. Барт [4], П.С. Гуревич [5]). Кроме того, существует целый ряд как зарубежных, так и отечественных политологов, по-разному относящихся к собственно политическому мифу (К. Боттичи, К. Флад, К.Ф. Завершинский, О.Ю. Малинова, Г.И. Мусихин, Н.И. Шестов, Н.Г. Щербинина и др.). Так, отдельный интерес представляет предложенное Н.Г. Щербининой [6] понятие героического политического мифа, выработанное в конструктивистской парадигме. Мы понимаем политический миф прежде всего как разновидность социального мифа. В политическом мифе также просматривается характерная для современного мифа двухуровневость: с одной стороны, разделяемые веками Нарративное измерение политического мифа 71 коллективные представления, с другой стороны, составляющие, коррелятивные текущей политической конъюнктуре. Наличие двух вышеуказанных уровней характерно для любого современного мифа, в том числе и для политического. Сочетание «архаического» и «конъюнктурного» («инструментального») уровней делает миф уникальным феноменом; отличает его, с одной стороны, от древнего, или классического, мифа и, с другой стороны, от идеологических построений. Политический миф демонстрирует нам все специфические особенности проявления «конъюнктурного» («инструментального») уровня мифа в наиболее яркой манере. Во многом это объясняется тем, что политическая сфера общественной жизни дает шанс увидеть всю гамму практических проявлений мифа, определить место мифа в изменчивой политической конъюнктуре и роль мифа как инструмента в политической борьбе. Здесь мы соглашаемся со сложившимся в настоящее время мнением о природе политического мифа, отмеченным К.Ф. Завершинским: «При всей вариативности современных политологических трактовок природы политического мифотворчества в них продолжает доминировать установка на понимание политического мифа как некого комплекса коллективных представлений (архетипов, стереотипов, ментальностей и т.п.), пришедших к нам из прошлого и влияющих на настоящее» [7. С. 18]. Специфика же политического мифа, на наш взгляд, состоит в том, что он, располагаясь преимущественно на «конъюнктурном» уровне, всегда стремится продемонстрировать свои «архаические» корни (и как тут не вспомнить слова Р. Барта о стремлении современного мифа выдать искусственное за природное). Функционирование политических мифов несет для общества известную опасность. Так, уже в середине XX в. Э. Кассирер справедливо замечал, что «^миф перестал быть свободной и спонтанной игрой воображения, его хорошо отрегулировали, приспособили для политических нужд и использовали с весьма конкретными политическими целями» [8. С. 14]. Мы исходим из того, что политический миф, являясь неотъемлемой составляющей социального мифа, отчетливо и в более практическом плане демонстрирует имманентно присущую современному социальному мифу конструктивно-деструктивную роль. Подробное исследование основных вопросов, связанных с пониманием современного политического мифа, было предпринято О.Ю. Малиновой. В результате автор дает свое определение политического мифа и, что особенно важно в контексте названия нашей статьи, использует термин «нарратив»: «Политический миф - это убеждение / нарратив, который разделяется социальной группой, воспринимается ею как констатация „естественного порядка вещей“» [9. С. 13]. Для того чтобы политические мифы легче достигли своей цели (а цель во многом определяется интересами мифотворцев), важно, так сказать, наполнить мифы конкретными фактами, событиями, действиями, наполнить их повседневными вещами, в конечном счете наполнить миф нарративами. Перефразируя высказывание К. Боттичи «_до какой степени возможно написание истории без нарратива» [10. P. 205], мы можем сказать: до какой степени возможно создание политического мифа без нарратива. Нарратив, на наш взгляд, занимает важнейшее место в политическом мифотворчестве. Так, относящаяся к «архаическому» уровню современного мифа мифологема героя, 72 А.Г. Иванов одна из самых востребованных в современной политической практике, демонстрирует свою наибольшую эффективность, фактически будучи встроенной в нарратив. Да и в рождении самого современного мифа нарратив играет ключевую роль. По большому счету, с нарратива можно вести отсчет так называемым стадиям мифологизации: нарратив - панегирический нарратив -мифологический сюжет (с присутствием множества мифологем) - оформленный «работающий» миф, устойчиво удерживающийся в сознании. Более того, в одной из основных работ, посвященных рассмотрению и анализу мифов современности, - «Мифологиях» Р. Барта [4] - постоянно подчеркивается, что нарративная форма мифа в настоящее время является почти всеохватывающей. Нарративное измерение мифа имеет немаловажное значение и в случае, когда мы пытаемся ответить на вопрос о масштабе влияния политического мифа на социум. Ответ на этот вопрос кроется, по нашему мнению, в плоскости коммеморативных практик: насколько полно политическим классом «ангажируются» распространенные в народе практики памяти о прошлом в качестве средства для достижения конкретных политических целей. Так, здесь осуществляются попытки специального выделения нарративов коллективной памяти: «волшебная сказка, героический миф, миф самопожертвования» [11. C. 9]. Заметим, что фигура героя и здесь занимает важное место. Другое дело, что сам масштаб влияния политических мифов на коммеморативные практики зависит от целого ряда факторов: от типа политического мифа (исторический, религиозный и т.д.); от конкретной формы политического мифа (прежде всего, от задействованных в нем архетипических сюжетов); от субъекта, транслирующего миф: мифотворец, зная завершение, развязку сюжета, заложенного в мифологическом повествовании, может специально подгонять ход развития событий к требуемому формату; от средств (даже от технических средств), задействованных в трансляции политического мифа (здесь особенно интересны трансформации механизма функционирования политического мифа, способов политической коммуникации, обусловленные развитием медиасреды). Решающее же влияние на масштаб воздействия политического мифа на социум оказывают, на наш взгляд, контекст и уровни наррации. Контекст напрямую связан со степенью мифологизированности социума на конкретном этапе развития. Так, В.Н. Сыров отмечал в этой связи следующее обстоятельство: «^для функционирования и господства мифосознания нет надобности в наличии или создании целостных развернутых повествований. Достаточно отдельных знаков в виде слов или высказываний из кинофильмов, рекламных посланий, звуков музыки, частей одежды, жестов, действий и т.д.» [12. C. 257]. Добавим, что контекстуальный фактор выходит на первый план в переходные исторические периоды. Например, в 1990-е гг. значительная часть российского общества довольно быстро и легко стала разделять и жить новыми «демократическими» мифами - мифами о том, что все решит рынок, мифами о приватизации, мифами об угрозе коммунизма [13]. Фактор же уровней наррации требует более пристального внимания и разъяснения. Говоря об уровнях наррации, мы исходим прежде всего из рассмотрения Г.Л. Тульчинским наррации как системы, реализующейся на трех уровнях: Нарративное измерение политического мифа 73 «1. Демонстрация, череда событий, персонажей, документов, артефактов, формирующая фактологическую базу. 2. Агрегация этих фактов в хронологические и каузальные связи, образующие основу сюжетики. 3. Толкование этого целого, рефлексия над ним, выявляющая направленность процесса развития к финалу как „точке сборки“ нарратива, раскрывающей смысл, а иногда и замысел происходившего» [14. C. 69]. Выделенные уровни наррации во многом коррелятивны выделяемой нами внутренней двухуровневости современного мифа. При этом если «фактологическая база» и в какой-то мере «сюжет» располагаются преимущественно на «архаическом» уровне современного мифа, то «точка сборки» -это «конъюнктурный» («инструментальный») уровень, отражающий интересы мифотворцев. Важно, чтобы все уровни наррации и мифа оказались полностью реализованными и успешно транслируемыми аудитории, так как, например, «незаконченность сюжета» «^разрушает негласно заявленный миф» [15. С. 38]. Но самое главное, что в процессе развертывания системы наррации могут случаться конфликты между «архаическим» и «конъюнктурным» уровнями современного мифа, легко превращающиеся в конфликты ценностей и идентичностей. Происходят такого рода конфликты в результате нестыковок «^между обеспеченным традиционным мифическим содержанием сознанием и современной, непрерывно меняющейся, склонной к дивергенции мифо-логией^» [14. С. 80]. По-другому говоря, разжиганию вышеуказанного внутреннего конфликта современного политического мифа способствует отсутствие органичного сочетания, с одной стороны, элементов «архаического» уровня мифа, связанных с традиционными мифологемами и классическими фабулами, и, с другой стороны, элементов «конъюнктурного» уровня, наполненных идеями и смыслами мифотворцев, пытающихся не выпасть из изменчивой политической конъюнктуры, актуальной повестки дня. Зачастую имеет место отрыв «конъюнктурного» («инструментального») уровня от архаики. Это выражается прежде всего в том, что в погоне за сиюминутной выгодой и в стремлении обеспечить реализацию интересов так называемых мифотворцев (в роли которых выступают преимущественно элиты) нарушаются механизмы трансляции и не выполняются важнейшие для обеспечения действенности мифа (мифологического сюжета, смыслового фрейма наррации) этапы его реализации. Так, К. Воглер, основываясь на идеях Д. Кэмпбелла, изложенных в его знаменитой работе «Тысячеликий герой» [16], выделил стадии путешествия героя («1. Обыденный мир; 2. Зов к странствиям; 3. Отвержение зова; 4. Встреча с наставником; 5. Преодоление первого порога; 6. Испытания, союзники, враги; 7. Приближение к сокрытой пещере; 8. Главное испытание; 9. Награда (обретение меча); 10. Обратный путь; 11. Возрождение; 12. Возвращение с эликсиром» [17. С. 47-48]), повествование о которых образует эффективно работающий нарратив, раскрывающий смысл мифа о свершениях героя. Эти стадии, зарекомендовавшие себя на «архаическом» уровне мифа, могли бы эффективно работать и в современной политической плоскости, однако в реальной политической практике такое соответствие практически не встречается в силу целого комплекса причин (посто- 74 А.Г. Иванов янно меняющаяся политическая конфигурация, к которой нужно подстраиваться, фактически как нарушая последовательность стадий, так и искажая смыслы действий; столкновение различных интересов - экономических, финансовых). Кроме того, мифологический сюжет может просто оказаться не в полной мере реализованным: «Невнятное же завершение истории^ разрушает героический миф_» [15. С. 39]. Если «архаический» уровень мифа отсылает к устойчивым образам, то «конъюнктурный» («инструментальный») уровень слишком изменчив и далеко не всегда способен в точности соответствовать базовым архетипическим стандартам. Все это позволяет говорить о том, что в современном мифе заложен внутренний конфликт между «архаическим» и «конъюнктурным» («инструментальным») уровнями, в наиболее явной форме проявляющийся в политическом мифе. В настоящее время в политическом поле наряду с мифом о свершениях героя вышеупомянутую внутреннюю конфликтность можно обнаружить и в этиологических мифах. Для того чтобы политический миф обрел внутреннее единство и смог претендовать на участие в процессе обеспечения политической стабильности (т.е. того, что необходимо находящемуся у власти политическому классу), важным представляется нейтрализация конфликта между уровнями мифа. Не последнюю роль в достижении такой внутренней органики политического мифа играет изящный нарратив, сюжетная линия которого как бы объединяет в себе архаику и современность, индивидуальное и коллективное, уникальное и общее. Рассматривая миф о свершениях героя и этиологический миф в качестве смысловых фреймов наррации, следует отметить ряд важных обстоятельств, позволяющих понять, как нарратив преодолевает конфликт между уровнями мифа. Так, история развития арийского и хазарского мифов в России, серьезно проработанная и подробно изученная В.А. Шнирельманом [18-20], демонстрирует нам, как нарратив, содержащийся в этиологических мифах (арийском и хазарском), способен сглаживать противоречия и конфликты между «архаическим» и «конъюнктурным» («инструментальным») уровнями мифа. Нарративная форма придает политическому мифу неповторимую событийную уникальность, содержащуюся в каждом сюжете. Более того, будучи облачен в нарративную форму, политический миф более органично воспринимается массовой аудиторией. Рассматривая политическое пространство, можно обнаружить как минимум две причины такой успешной адаптации политического мифа к жизненному миру обывателя. Во-первых, нарративное измерение мифа способно сделать политический миф ближе и понятнее человеку в силу наличия «повествовательных фрагментов», актуализирующих личный опыт реципиента, в то время как политика в целом может продолжать оставаться областью, «трансцендирующей за рамки нашего опыта повседневной жизни» [21. С. 501]. Например, обращение к некогда величественному Хазарскому каганату в художественнонарративной форме делает сюжетную линию хазарского мифа понятной и близкой широким слоям населения, позволяет легче использовать данный миф в политической борьбе. Нарративное измерение политического мифа 75 Во-вторых, нарративы - как входящие в мифологический сюжет, так и сами по себе - играют ключевую роль в символической презентации, в формировании чувства принадлежности к определенной общности, действуя, таким образом, как идентификационные интеграторы. Например, арийский миф использовался политической элитой для легитимации автохтонности нации, выступая как дополнительный фактор при предъявлении претензий на определенные территории. Следует заметить, сам по себе нарратив выступает лишь в качестве инструмента в руках политических мифотворцев. Ключевое значение имеет модальность нарратива, т.е. то, в какой степени он усиливает или же ослабляет тот или иной миф. Иначе говоря, нужная или правильно выбранная модальность нарратива позволяет политическому мифу легче достигать своих целей (а целей у политического мифа может быть много: это и упрочение власти, и формирование идентичности, и трансляция ценностей и т.п.). И здесь в качестве средства преодоления конфликта между уровнями мифа нарратив выполняет примерно ту же функцию, что и классический миф у К. Леви-Стросса: «^миф обычно оперирует противопоставлениями и стремится к их постепенному снятию - медиации» [22. С. 235]. Но меняются инструменты и противоположности, между которыми осуществляется медиация. Теперь место включенная в сюжет, в канву риторическая фигура нарратива. В результате мы встречаем слова «общественная организация» вместо слова «партия», «патриотизм» вместо, например, «либерализм» или «социализм». Такой подменой обеспечивается близость к корням, близость к «архаическому» уровню. Ведь в первом случае апеллируют ко всему обществу, а не к какой-либо социальной группе, а во втором случае - к отечеству, а не к идеологии. Но стоит отметить, что вопрос об эвристическом потенциале нарратива, в том числе и о его способности решать конфликт между уровнями современного мифа, выходит за рамки настоящей статьи и, безусловно, заслуживает отдельного детального анализа. Кроме того, потребуется помощь историков, политологов, социологов, социальных психологов, которые займутся выявлением степени влияния конкретного нарратива, входящего в политический миф, на общественное сознание, поведенческие установки, политические процессы. Сейчас же можно констатировать, что нарративы играют ключевую роль в процессах мифотворчества и мифологизации, выступая в качестве связующего элемента между двумя уровнями современного мифа - «архаическим» и «конъюнктурным» («инструментальным»), и наиболее отчетливо это заметно на примере политических мифов. классического мифа в роли медиатора занимает

Скачать электронную версию публикации