An Ontological Analysis of Poetry as a Real Language in the Philosophies of Martin Heidegger, Hans-Georg Gadamer, and Pa.pdf Лингвистический поворот второй половины прошлого столетия обратил воззрения многих современных мыслителей в сторону философии языка. Выступая ключевым объектом философского исследования, феномен языка требовал особой тщательности при осмыслении его места в мире и соотношения с бытием. В поиске ответа на вопрос об онтологическом статусе языка представители различных философских школ и направлений предлагали многочисленные концепции, в связи с чем проблема выявления подлинного языка по-прежнему представляет особую актуальность. В данном исследовании предлагается проанализировать, как введенная в философские научные круги идея выдающегося немецкого мыслителя М. Хайдеггера о «чистом языке» была воспринята его последователями и преобразована ими в собственные оригинальные концепции. Наиболее показательными в этом плане нам представляются герменевтические трактовки сущности подлинного языка в философии Х.-Г. Гадамера, провозгласившего предельной языковой формой лирическое стихотворение, и П. Рикёра, поместившего живую метафору в поэтический дискурс. М. Хайдеггер: поэзия как чистый язык Для историко-философской реконструкции представлений Хайдеггера о поэзии и сущности поэтического языка представляется необходимым проследить основные моменты трансформации его оригинального видения языка как целостного феномена. Каждому из этапов философствования немецкого мыслителя присуща тенденция к позиционированию языка как своеобразного гаранта бытия человека в мире. Именно при помощи языка человек обретает способность вхождения в мир и осуществления собственного здесь-бытия. Несмотря на то, что язык в качестве социального феномена может служить опорой взаимопонимания и путем сообщения некого опыта от одного человека к другому, понимание сущности языка вовсе не исчерпывается его способностью ретранслировать информацию. В этом ключе Хайдеггер рассуждает, что «.язык - это не какой-то наличествующий инструмент, но то событие, которое распоряжается высшей возможностью человеческого существования» [1. С. 12]. Обращаясь к знаменитой хайдеггеровской аллегории «язык - дом бытия», мы напрямую соотносим ее с основополагающим понятием ранней хайдеггеровской философии - Dasein'ом, рассматриваемым в контексте данной работы вслед за учеником немецкого философа В. Биме-лем как бытие-в-мире [2. Р. 69]. Однако после «поворота» в мышлении Хайдеггера эти идеи представляются в несколько ином свете. Прежде всего трансформации подвергаются его ранние представления о речи (Rede) как изначальном проявлении языка в мире и ключевом экзистенциале Dasein' а, место которой в философской системе немецкого мыслителя на позднем этапе его творческой деятельности занимает сказ (Sage). Следует отметить, что понятие «сказ» довольно рано появляется в терминологическом аппарате немецкого философа (уже 29 декабря 1926 г. в его лекции «К чему поэты?» [3. С. 302]). Слово «сказ», как правило, обозначает «легенду» или «народное эпическое повествование» [4. С. 719]. Иными словами, это устный рассказ, повествующий о каком-либо необычайном свершении, а не обыденном повседневном событии. Даже когда Хайдеггер наделяет понятие «сказ» особым смысловым содержанием, он не отказывается полностью от изначальной семантики слова, во многом сохраняя его оригинальное этимологическое значение [5. Р. 191]. Однако впоследствии Хайдеггер довольно редко возвращался к использованию этого слова в своей речи. Вероятно, причина этого кроется в том, что, как и в диалоге с японцем, он хочет избежать злоупотребления этим словом, «уберечь его от применения в качестве расхожей рубрики и от подделки в обозначение какого-либо понятия» [6. С. 298]. Таким образом, сказ, исходя из своих сущностных характеристик, возвышается над категориальным аппаратом обыденного языка. Сказ, являющийся по своей сути чистым языком, наделен способностью приоткрывать бытие для человека. Выговариваемость сказа в мире, согласно Хайдеггеру, осуществляется через поэта. Поэт прислушивается к невысказанному сказу бытия и выражает услышанное на языке поэзии. Следовательно, язык поэта по своей сути и является языком сказа. Хайдеггер характеризует поэзию как оригинальный «праязык», он утверждает, что «.праязык - это поэзия в качестве обоснования / учреждения бытия» [1. С. 18]. Подобно тому как на раннем этапе философствования Хайдеггер отрицает видение языка в качестве социально-коммуникативного средства, в своей более поздней философской мысли он отмечает: «Поэзия никогда не принимает язык в качестве наличного материала, нет, она сама впервые делает возможным язык» [Там же. С. 12]. Происхождение языка Хайдеггер описывает следующим образом: «Язык мог возникнуть только из сверхвластительного и неуютного в прорыве (Aufbruch) человека в бытие. В этом прорыве язык как словостановление бытия был -поэзией» [7. С. 245]. Поэзия является праязыком прежде всего потому, что поэтическое слово хранит в себе «следы скрывшихся богов», и только поэту доступно ретранслировать на языке намеки этих богов, которыми они общаются с народом. При этом «боги» заимствованы Хайдеггером из философии древних греков и призваны олицетворять собой сокрытую от обыденных высказываний сверхъестественную сущность языка. Особое внимание надлежит уделить тому факту, что именно язык говорит через поэта. Язык является «господином человека», а не человек изъявляет свою волю через язык. Данная хайдеггеровская концепция является, возможно, наиболее радикальной в сравнении с обыденными и привычными представлениями о языке и поэтому вызывает значительные трудности в ее интерпретации. Для иллюстрации представленной позиции Хайдеггера и прояснения его идеи в отношении языка можно привести в пример хайдегге-ровский анализ известного стихотворения поэта-мыслителя Георга Тракля «Зимний вечер» [8. P. 192], где немецкий философ делает акцент на чистом говоре языка, при том что сам поэт оказывается «неважен». По мнению Хайдеггера, стихотворение особенно явно демонстрирует, что «...мастерство именно в том и заключается, что поэма может отречься от поэта и его имени» [Ibid. P. 193]. Разумеется, разъяснения Хайдеггера по этому вопросу могут оказаться на первый взгляд не столь очевидными, однако из них вполне возможно извлечь определенные факты: 1) поэт как автор имеет в значительной мере меньшую значимость, нежели само поэтическое произведение в силу главенствующей роли языка; 2) поскольку личность поэта не играет роли в понимании и интерпретации написанных им произведений, его собственный жизненный опыт не оказывает существенного влияния на сказ; 3) следовательно, язык поэта нельзя приравнять к его собственной речи, он лишь является ретранслятором прежде сокрытой информации. Изложенные факты приводят нас к выводу, что критерием «чистоты» сказанного на языке поэзии не являются личностные качества поэта и, следовательно, слушающего. Язык говорит в поэме, именуя богов и вещи и призывая их в бытие, позволяя тем самым присутствовать в мире. Именно в поэзии люди могут обнаружить сокрытую силу языка, способную разжечь поэтическое воображение поэта и слушателя. Своим бытийствованием поэзия показывает, что обыденный повседневный язык не может быть чистым языком, так как раскрывающаяся истина стихотворения находится не в словах, а в самом сказе, который по своей сути являет нечто несоизмеримо большее, чем взаимосвязь слов и образов в тексте. При этом в «Истоке художественного творения» Хайдеггер предостерегает, что «...поэзия - это не бескрайне растекающееся измысливание всего произвольного и те ускользания воображения и представления в пределы недействительного» [9. С. 205]. Поэтический язык - это прежде всего «просветляющий набросок», высвечивающий для бытия человека казавшиеся знакомыми повседневные предметы и вещи, раскрывая их подлинный облик. Х.-Г. Гадамер: лирическое стихотворение как чистая поэзия Философская задумка Хайдеггера в отношении онтологического статуса поэтического языка находит свое отражение в творчестве его ученика Х.-Г. Гадамера. При этом важно отметить, что теория языка Гадамера к тому моменту была уже вполне самостоятельно сформирована. В доказательство этому можно привести тот факт, что к моменту выхода в свет работы Хайдеггера «Путь к языку» (1959), наиболее полно и содержательно описывающей взгляд немецкого мыслителя на язык в целом, фундаментальный труд Гада-мера «Истина и метод» (1960) был уже завершен. Тем не менее данный факт не умаляет того значительного влияния, что оказал Хайдеггер на становление философских идей Гадамера, в частности на его представления о соотношении обыденного языка и поэзии. Гадамер дополнил и расширил теорию Хайдеггра о поэзии как особом языке, принципиально отличающемся от обыденной речи, выделив при этом качественно иное состояние поэтического языка - чистую поэзию. Вслед за Хайдеггером Гадамер признавал различие между поэзией и обыденным языком, однако он обосновывал данное различие другим способом. Отличительная черта в подходах двух мыслителей была обозначена профессором философии Бостонского колледжа И. Шейблер: «Тогда как отношение Хайдеггера к поэзии предполагает своего рода привилегии, Гадамер характеризует онтологию языка в отношении разницы и значения различных языковых выражений без иерархизации, дающей привилегию какому-либо выражению в достижении „истины"» [10. Р. 142]. Таким образом, Гадамер отвергает идеи разделения языка на качественно отличающиеся уровни и в центр своего лингвофилософского анализа помещает материальность языка, его форму и звучание, заложенные в основу фунуционирования живой речи. Он наделяет язык способностью «подводить под общий знаменатель то, что является для них общим, и то, что их различает» [11. С. 117]. Тем не менее он обособливает поэзию от обыденного языка, утверждая, что наша обыденная речь обретает свою осмысленную определенность и ясность в контексте конкретной жизненной ситуации, участниками которой мы являемся [12. Р. 136]. Подобная позиция во многом согласуется с представлениями раннего Хайдеггера об интерпретации роли языка в контексте социальных практик человека в совместно-разделяемом мире и концепции «языковой игры» позднего Витгенштейна. Исходя из этих размышлений, Гадамер делает вывод, что, в отличие от «самодостаточного» поэтического слова, «слово, произнесенное в связи с конкретным действием, не замкнуто на себя; оно вообще „не замкнуто", а является переходным моментом к содержанию сказанного» [11. С. 117]. В качестве яркой иллюстрации собственной мысли Га-дамер приводит знаменитое рассуждение П. Валери о разнице между повседневным языком и поэтическим словом с аллюзией на золотой стандарт в денежном обращении. Слова обыденного языка Валери оценивал «подобно банкноте либо чеку, чья ценность или же то, что мы „ценностью" именуем, требует забвения их действительной сущности» [13. С. 310], тогда как поэтическое слово подобно старинной золотой монете «само обладает стоимостью, которую символизирует» [11. С. 118]. Однако Гадамер не просто различает обыденное и поэтическое слово, исходя из критерия самоценности слова, он применяет в своей философии понятие poesie pure - «чистой поэзии», ранее введенное в оборот поэтом-символистом С. Малларме. Согласно Гадамеру, «чистой поэзией» является предельная языковая форма искусства - лирическое стихотворение, так как в нем «в наиболее чистом виде воплощена неотделимость произведения искусства от оригинальности его языкового выражения» [11. С. 120]. Особую важность поэтическое слово приобретает в современном мире, где обыденный язык масштабно эксплуатируется средствами массовой информации. Являясь замкнутой на саму себя, лирическая поэзия сохраняет только ей присущую герметичность, позволяющую сохранять единство смысла всего текста и противостоять утрачиванию самоценности поэтического слова в общем потоке языка. В этом переходе в новое качественное состояние поэтического текста важно обозначить, что только когда слово обладает своими особыми оригинальными звучанием и формой, мы можем утверждать, что стихотворение созвучно жизни и поэтическое слово не станет со временем пустым или ложным. В контексте поэтического произведения слова никогда не уподобляются денежной банкноте, отсылающей к некой ценности, существующей в другом месте и в совершенной иной форме. Чистое поэтическое слово в лирическом произведении всегда пребывает во временном настоящем, в отличие от слова повседневного языка, утрачивающего с течением времени собственную значимость. П. Рикёр: живая метафора в поэтическом дискурсе Понятие метафора в ее тесной взаимосвязи с поэзией играет существенную роль в философии П. Рикёра. В своих трудах он стремится к плюрализму суждений, поэтому в работе «Живая метафора» французский мыслитель начинает изыскания с вопроса о единстве модусов дискурса, к которым он относит прежде всего философский и поэтический дискурсы: «...я бы хотел выступить в защиту относительного плюрализма форм и уровней дискурса» [14. С. 1081. Рикёр начинает свой анализ с опорой на аристотелевскую концепцию о метафоре и многозначности бытия. Для мыслителя наибольший интерес представляет рассмотрение термина «поэтическое» в динамическом аспекте. Для Рикёра mimesis является активным процессом подражания, репрезентации. Затем он переходит в область онто-теологии, где углубляется в учение Фомы Аквинского, И. Канта. При работе над метафорой Рикёр анализирует высказывание М. Хайдеггера: «Метафорическое существует только в пределах метафизики» [Там же. C. 136]. В понимании французского мыслителя, возможен двойной контекст данного выражения. Во-первых, речь идет не о поэтических метафорах, а о философских, так как философ всегда сталкивается лицом к лицу с метафорами именно в философском дискурсе. «В этом отношении то, что Хайдеггер делает, философски интерпретируя поэтов, тысячекратно важнее, чем то, что он высказывает полемически - не против метафоры, но против манеры называть метафорами некоторые высказывания философии» [Там же. С. 138]. Во-вторых, метафора представляет собой простое перенесение смысла отдельных слов. Подлинная метафора - не «ученая теория» метафоры, но как раз то самое высказывание, которое возражающий свел к простой метафоре, а именно: «мышление смотрит, слушая, и слушает, глядя» [Там же. С. 139]. Рассуждая о подлинности метафоры, Рикёр отмечает, что «поэзия восходит по тому склону, по которому нисходит язык, когда мертвая метафора укладывается в гербарий» [Там же. С. 140]. Что же собой представляет в таком случае подлинная поэзия? По словам Хайдеггера, это -такая поэзия, которая «возводит к истоку речи» и «проявляет мир» [Там же]. Рикёр задается вопросом: «Но не это ли делает и живая метафора?» Однако данная метафора в применении к языку ведет к тому, что однажды распустившийся цветок может оказаться в гербарии, а употребление - среди коллекции избитых фраз [Там же]. Таким образом, весь анализ метафоры сводится к доказательству высказывания того, что она существует в пределах метафизики. Значение живой метафоры в дискурсе (поэтическом, философском, научном, религиозном и т.д.) подчеркивается и усиливается тем, что метафора может в какой-то момент стать «изношенной», мертвой. Ее оживление состоит в разоблачении понятия. В поэтическом дискурсе омоложение мертвой метафоры вновь ведет к приобретению функции переосмысления. Следует отметить, что Рикёр поддерживает тезис о том, метафорическое выражение - не просто риторическая фигура, которую мы используем в языке, именно метафора делает реальность «обитаемой», открывает для нее новые значения, которые дескриптивный язык открыть не может. Поэтому истина, открываемая в метафоре, приводит нас к пониманию иного мира, более осмысленного и истинного. Поэтическая функция - это не случайная демонстрация возможностей языка, при анализе метафоры мы «переосмысливаем» реальность, делаем ее новой. Рикёр анализирует «поэтичность» метафоры с точки зрения творения смысла и семантической инновации. Заключение Хайдеггер заложил в современную философию представления о языке как о своеобразном гаранте человеческого бытия-в-мире. Согласно немецкому философу, именно чистый язык, облеченный в форму поэзии, дает человеку возможность приоткрыть завесу бытия и войти с помощью языка в «дом бытия». Несмотря на присущие языку социальные функции, Хайдеггер исключает восприятие языка в качестве коммуникативного инструмента и отрицает утилитарный подход к нему. Особенно четко эта позиция прорисовывается после «поэтического поворота» в мышлении философа, когда Хайдеггер возводит сказ как практическую выговариваемость языка на принципиально новый уровень - чистый язык. Присутствие сказа в мире в полной мере способно осуществиться через поэта, обладающего даром творения поэтического произведения искусства. При этом личность поэта остается неважной в сравнении с самим поэтическим языком. «Чистота» поэзии как оригинального языка не зависит от личностных качеств поэта, ее подлинность определяется способностью языка именовать и призывать вещи в бытие, обеспечивая тем самым их присутствие в мире. Представления Хайдеггера о поэтическом языке были переосмыслены его учеником Гадамером и преобразованы в новую концепцию - чистой поэзии. Гадамер, отрицая качественную дифференциацию языковых уровней, признавал очевидное различие между обыденным и поэтическим языком. Особый акцент философ делал на самоценности поэтического слова, действительно обладающего той значимостью, которую оно призвано символизировать, тогда как слово повседневного языка наделено смыслом лишь в контексте определенной ситуации. Однако предельной формой поэзии, согласно Гадамеру, является лирическое стихотворение. Благодаря присущей ей герметичности данная форма поэзии способна сохранить смысловое единство поэтического текста и обеспечить неизменность ценности поэтического слова. С этой идеей созвучны представления Рикёра о живой метафоре и ее взаимосвязи с поэтическим дискурсом. Для Рикёра метафора и рассказ связаны семантической инновацией, которая возникает исключительно в рамках дискурса. Метафора остается живой до тех пор, пока она несовместима с буквальным прочтением текста. Немаловажную роль в процессе построения метафор в поэтическом дискурсе играет продуктивное воображение. Гносеологическая проблема, возникающая в связи с метафорой, состоит в соединении понимания и объяснения, которое относится к усвоению языковой поэтической практики. Рикёр подчеркивает, что в основе поэтического дискурса лежит процесс взаимодействия между метафорическим способом высказывания и нарушением общеупотребительных значений слов.

Скачать электронную версию публикации