The Mission of a Scientist as Will and Representation.pdf В своей статье Илья Теодорович Касавин отмечает, что рассмотрение науки как общественного блага требует прояснение статуса науки как когнитивной, политэкономической и моральной ценности. Когнитивная ценность науки заключается в производстве знания, которое в современном мире не только гарантирует «господство» над природой, но и занимается критикой самого этого «господства», механизмов производства «знания», больших нарративов. В моральном смысле наука как ценность требует самоотречения и представляется рискованным способом реализации собственного призвания. В рамках политэкономии наука обладает ценностью не только как производитель инноваций, но и как инструмент отделения знающих от не знающих. При этом обществу необходимо давать ученым большой кредит доверия. Ведь научное исследование - это инвестиция с большим уровнем риска, никогда не ясно, увенчается ли научное исследование успехом или полным провалом, можно ли будет использовать его результаты для улучшения жизни индивида и общества. В итоге наука может быть обозначена как гуманистический проект, направленный на формирование исторического и критического мышления о человеке, мире, о самой науке. Но все ли черты этого нового гуманистического проекта науки были отмечены И.Т. Касавиным? Предлагаемый анализ науки ставит вопрос о миссии ученого в этом новом сложном мире, который и сформировался благодаря современному научному знанию. В этом мире больше нет больших нарративов, в которые можно верить безоглядно. Природа стала восприниматься и как «мастерская», и как место нашей общей жизни. Человек стал не только «мерой всех вещей», но и продуктом окружающей социальной реальности, конструирования в рамках социальных практик. Наука же превратилась не только в практику по поиску истины или производству нового полезного знания. Она стала преобразовывать мир. Все эти изменения требуют ответа на целое множество вопросов. Может ли ученый рассматриваться как интеллектуал, взывающий к разуму своих сограждан и показывающий им странности в существующем социальном порядке? Должен ли он выступать как искатель истины, собирающий ее по крупицам и потом из них возводящим величественное здание науки, или стремится к решению утилитарных задач? Способен ли он стать «просвещенным» бюрократом на основе разума и критики современности создающим новые социальные практики? Разрушение нарративов, формирование нового понимания природы, рост значимости науки привели нас в новый мир, который разительно отличается от старого. В этом новом мире у нас уже нет никакой «наивной» веры в разум и рациональность, которые могут благоустроить его. Мы знаем, что они могут привести не только к улучшению жизни людей, но и сформировать политические режимы, стремящиеся к их уничтожению. Разум же может, если и не оправдать, то точно не препятствовать реализации подобных сценариев [1]. Научно-технологические решения и научно сконструированные социальные реформы, призванные улучшить жизнь человека, могут привести к печальным последствиям - разрушенным экосистемам, социальным кризисам, техногенным катастрофам [2]. В подобном мире ученые оказываются не только группой, которая занимается исследованием нового мира, они не только продвигают фронтир. Они во многом ответственны за то, что в этом мире происходит. К этому положению дел привела, в том числе, и реализация гуманистического проекта. Именно поэтому вопрос о науке как новом гуманистическом проекте, как отмечает в своей статье И.Т. Касавин, связан с вопросом о том, насколько наука может соответствовать ценностям гуманизма, а гуманизм согласуется с современной наукой, какое место занимает человек в мире. Начиная с эпохи Возрождения, когда и сформировалась концепция гуманизма, человек занял особое положение в мире. Конечно же, для философов Возрождения он не во всем был подобен Богу, но как минимум он стал способен в своих художественных произведениях подражать ему. К примеру, «специфика возрожденческого индивидуализма в эстетике, - пишет А.Ф. Лосев, - заключалась в а) стихийном самоутверждении человека, б) мыслящего и действующего артистически и в) понимающего окружающую его природную и историческую среду не субстанциально (чего он должен был бы бояться), но самодовлеюще-созерцательно (чем он мог только наслаждаться и чему мог только мастерски подражать)» [3. С. 609]. Развитие этого проекта с неизбежностью приводило к утверждению о том, что теперь человек сможет не только копировать, но и преображать мир. Во многом именно ученый и стал воплощением этого идеала - он не только изучал мир, но стал создавать новые технологии и вещи, т.е. изменять мир. Природа для него приобрела совершенно новые характеристики. Теперь это не упорядоченный гармоничный космос, связанный с фюсис Античности. Она становится внешним объектом, который может быть познан разумом на основе взаимодействия с этим объектом [4]. Она испытывается в эксперименте и подчиняется человеку и его разуму. В этом преобразовании как раз и проявляется творческая сила человека. Мы привыкли к тому, что гуманистический проект всегда связан с человеком, его переживаниями и чаяниями, его отношением к миру и окружающей действительности. При этом именно окружающей действительности, всему, кроме собственно человека, отводится второстепенная роль. Человек своим разумом может преобразовать мир, мир же пассивно воспринимает эти действия и подчиняется ему. Иногда он сопротивляется, но человеческий разум всегда может постараться побороть это сопротивление. Однако новый гуманистический проект и новая миссия ученых могут заключаться в разрушении этих представлений и формировании нового гуманистического идеала, связанного с иным способом описания мира. Примером подобного проекта может стать новое отношение к природе и вещам, животным и предметам как к равным участникам сообщества, включающего в себя людей и не-людей. Хрестоматийные примеры описания подобной ситуации - взаимодействие ученых, морских гребешков, бюрократов и рыбаков, которое было предпринято М. Каллоном, или описание процесса «изобретения» микробов, проделанное Б. Латуром. Они отмечают, что, в случае реализации подобных проектов, иногда нельзя определить, кто сделал больше для их успеха или неудачи, кто сильнее повлиял на разработку научных и технических решений. Все участники подобных взаимодействий занимают в них активную позицию и не всегда соглашаются взаимодействовать так, чтобы результаты их действий устраивали других. В этом случае как раз становится необходимым выстраивание новых стратегий достижения согласия между этими разнообразными человеческими и нечеловеческими акторами. Именно решение задачи по налаживанию коммуникации между различными группами акторов и может стать новой миссией ученых. В этом случае им приходится формировать новые пространства понимания. Конечно же, ученые уже давно реализуют подобные практики в своих исследованиях в лабораториях и исследовательских центрах. Ведь без этого они вряд ли бы смогли получать научные и технические результаты. Они уже давно выводят эти практики за пределы лабораторий и формируют новые островки реальности, создавая сложные технологические решения, которые включают в себя большое количество научных знаний, специфических научно-технологических решений и практик социального конструирования. Но ученые могут вывести эти практики за пределы лабораторий и в совершенно ином смысле - формировать новый взгляд на мир как пространство общего взаимодействия между людьми и не-людьми. Решение этой задачи требует комплексного подхода, ведь теперь ученым придется столкнуться не только с привычным «сопротивлением» нечеловеческих акторов, но и с непониманием различных групп ученых, в том числе обусловленным и трансформацией коммуникативной структуры науки [5]. Они столкнутся с сопротивлением групп, с которыми они давно привыкли работать в рамках технонауки - бизнесменами и бюрократами-администраторами, инженерами и сотрудниками промышленных предприятий. Они столкнутся с непониманием граждан, напрямую с наукой не связанных, которые в рамках современной техногенной цивилизации все больше вовлечены в проекты, базирующиеся на использовании научного знания. В этом случае становится необходимым формировать новые пространства коммуникации между учеными, отдельными группами неученых и нечеловеческими акторами. В них должно проходить не столько вовлечение в высокотехнологичные проекты. Это в любом случае происходит, так как без этого было бы невозможно развитие техногенной цивилизации. Целью новых пространств становится налаживание взаимодействия между всеми человеческими и нечеловеческими акторами, раскрытие возможных способов учета интересов различных групп. Решить эту задачу можно используя навыки философов, специалистов в области науки и техники, которые могут сформировать пространства взаимопонимания, наладить процессы гуманитарной экспертизы. Это как раз одна из тех задач науки как гуманистического проекта, на которую обращает внимание И.Т. Касавин, - формирование мировоззренческого бэкграунда современного человека. В результате новая миссия ученых, объединившихся с философами и социальными учеными, может быть обозначена как формирование нового пространства «осмысления» и «конструирования» мира. В современном мире подлинный гуманизм - это не только «приведение человека в сознание», как отмечает И.Т. Касавин, но и формирование нового проекта гуманизма, в котором люди и не-люди по-новому включены в общие связи и отношения. Метафорически эту миссию можно обозначить как создание нового мира на основе собственной воли и представления человека и не-людей, которых смогут репрезентировать ученые. В этом случае наука способна стать и новым гуманистическим проектом, направленным на формирование нового отношения к человеку, который теперь включен в мир на равных с другими нечеловеческими акторами. Теперь благодаря своему разуму он не столько покоряет Природу, сколько вместе с не-людьми «обживает» ее, формируя новые утопии. Одной из таких утопий как раз и является утопия науки как общественного блага. Литература 1. Arendt H. Eichmann in Jerusalem. A Report on the Banality of Evil. New York : Penguin Books, 1963. 312 p. 2. Касавин И.Т. Нормы в познании и познание норм // Эпистемология и философия науки. 2017. Т. 54, № 4. С. 8-19. DOI: 10.5840/eps201754461 3. Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М. : Мысль, 1978. 623 с. 4. Ахутин А.В. Понятие «природа» в античности и в Новое время («фюсис» и «натура»). М. : Наука, 1988. 208 с. 5. Антоновский А.Ю. Кризис коллегиальности в научной организации и научная политика // Эпистемология и философия науки. 2020. Т. 57, № 3. С. 6-22. DOI: 10.5840/eps202057335 Evgeniy V. Maslanov, Interregional Non-Governmental Organization “Russian Society for History and Philosophy of Science” (Moscow, Russian Federation). E-mail: evgenmas@rambler.ru Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologiya. Politologiya - Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 2021. 60. pp. 243-247. DOI: 10.17223/1998863Х/60/22 THE MISSION OF A SCIENTIST AS WILL AND REPRESENTATION Keywords: science; mission of scientists; technogenic civilization; humanistic project; nonhuman actors. The study is supported by the Russian Science Foundation, Project No. 19-18-00494. This article is a part of the discussion of Ilya Kasavin's article “Science: A Public Good and a Humanistic Project”. The author agrees with Kasavin's opinion on the importance of forming a new approach to humanism and considering science as a humanistic project. The author substantiates the possibility of forming a new mission of scientists as the formation of a new approach to humanism. In a world, in which confidence in large narratives has been lost, various strategies for the production of knowledge are criticized, and the mind can justify inhuman actions, the question arises about the specific mission of scientists and science as a humanistic project. The humanistic project was formed during the Renaissance. In this project, the human occupies a central position in the world. With the power of reason, s/he can transform the world. Science relies on the same assumption. In the new conditions of a technogenic civilization, it is necessary to form a new humanistic project. It can be based on the joint mission of scientists, philosophers and sociologists. Within the framework of the technogenic civilization, non-human actors have a huge impact on the realization of projects. Therefore, the mission will be aimed at forming a new attitude towards the human who is now included in the world on an equal footing with non-human actors. In this case, a new humanistic project can be associated with the formation of a new approach to the construction and understanding of the place of the human in the world and the processes of forming new knowledge. Science is such a humanistic project. Constructing a world shared by humans and non-human actors through will and representation is the new mission of scientists. References 1. Arendt, H. (1963) Eichmann in Jerusalem. A Report on the Banality of Evil. New York: Penguin Books. 2. Kasavin, I.T. (2017) Norms in Cognition and Cognition of Norms. Epistemologiya i filosofiya nauki - Epistemology & Philosophy of Science. 4(54). pp. 8-19. (In Russian). 3. Losev, A.F. (1978) Estetika Vozrozhdeniya [Renaissance Aesthetics]. Moscow: Mysl'. 4. Akhutin, A.V. (1988) Ponyatiye “priroda” v antichnosti i v Novoye vremya (“fyusis” i “natu-ra”) [The Concept of “Nature” in Antiquity and in Modern Times (“fusis” and “nature”)]. Moscow: Nauka. 5. Antonovski, A.Yu. (2020) The crisis of collegiality in a scientific organization and the science policy. Epistemologiya i filosofiya nauki - Epistemology & Philosophy of Science. 57(3). pp. 6-22. (In Russian). DOI: 10.5840/eps202057335 УДК 001.3 DOI: 10.17223/1998863Х/60/23 О.Е. Столярова НАУКА И ИДЕАЛЫ ГУМАНИЗМА Исследование выполнено при финансовой поддержке РНФ, проект № 19-18-00494 «Миссия ученого в современном мире: наука как профессия и призвание». Обсуждается поставленный И.Т. Касавиным вопрос о соответствии ценностей научного познания и идеалов гуманизма. Показано, что в эпоху Просвещения идея науки и идея гуманизма определяются друг через друга и тесно связаны с трактовкой прогресса как поступательного движения к познавательному единству и социальному согласию. Анализируются условия возможности предлагаемой И.Т. Касавиным трактовки когнитивного многообразия как общественного блага. Показано, что при пошатнувшейся в эпоху постмодерна вере в прогресс ценности научного познания и гуманизма сохраняют взаимосвязь и общественную значимость, хотя и претерпевают трансформацию, которая заключается в смещении акцента с результатов познания на процесс познания. Ключевые слова: наука, познание, гуманизм, общественное благо, прогресс, когнитивное многообразие. И.Т. Касавин рассуждает о науке как общественном благе в четырех аспектах - когнитивном, политико-экономическом, моральном и гуманистическом. В каждом из этих четырех аспектов «общественное», как и «благо», обнаруживает разные смыслы и оттенки смыслов38. Каждый из этих аспектов при желании можно абсолютизировать, подчинив ему остальные. История мысли дает нам немало примеров редукции культуры к одной из ее составляющих - познавательной, этической, телесно-практической и т.п. В тексте И.Т. Касавина на роль приоритетного может претендовать гуманистический аспект, поскольку и когнитивное, и политико-экономическое, и моральное измерения синтезированы в человеке. В таком случае, и в этом, по-видимому, состоит основной пафос размышлений И.Т. Касавина, методология и теоретические результаты науки, этика науки, инженерный потенциал науки должны быть обращены к высшей цели - становлению человека как осознающего себя коллективного и исторического существа. Но как обосновывается ценность этого совокупного человека, или человечества, и как, соответственно, обосновывается абсолютная значимость концепции гуманизма, подчиняющего себе все прочие проявления научной теории и практики? И.Т. Касавин задает похожий вопрос: «Как и насколько наука в состоянии соответствовать ценностям гуманизма, а сам гуманизм согласуется с пафосом научного поиска?». Попытаемся ответить на эти вопросы. Термин «гуманизм» становится общепринятым относительно поздно, в XIX в., но идеи, которые впоследствии были объединены под именем гуманизма, формируются раньше - в эпоху Возрождения и Новое время и восходят к латинскому понятию humanitas, обозначающему человеческую сущность, культуру и добродетели. В отличие от религиозной, традиционной и корпоративной средневековой культуры светская культура Нового времени утверждает независимость индивида от традиций и авторитетов и объявляет сущностной характеристикой человека и наивысшей ценностью культуры способность индивида руководствоваться естественным разумом, быть самому себе судьей. Наиболее яркое выражение эти идеи получили в эпоху Просвещения. В этот период в основном сложился комплекс идей, который мы относим к концепции и мировоззрению (светского) гуманизма. Просвещение связало автономию человека, его освобождение от власти религии и традиции с продвижением наук и социальным прогрессом. Человек свободный и действующий на основании принципов разума, способный максимально эффективно организовать собственные теоретические и практические усилия, взять под контроль природные и социальные стихии и построить справедливый мир, т.е. мир без неравенства и насилия, - вот идеал Просвещения. Научное познание и гуманизм оказываются сопряженными, как две стороны одной медали, они определяются друг через друга. Ценность научного познания состоит в том, что наука воплощает действующий и преобразующий действительность разум. Ценность гуманизма заключается в реализации естественной способности субъекта свободно мыслить и правильно действовать. Знаменитая французская Энциклопедия (1751-1780) стала проводником этих идей и концепций. Обратимся к «Предварительному рассуждению издателей», написанному Д'Аламбером, которое открывает первый том Энциклопедии. В этом «Рассуждении» сформулированы основные принципы просветительской концепции науки. Начиная с ощущения, переходя к систематическому наблюдению, обобщая наблюдения математически и, наконец, наделяя математические конструкции конкретными свойствами природных вещей, человек достигает знания о закономерностях отношений наблюдаемых тел друг к другу: «Познание или открытие этих отношений является почти всегда единственной задачей, которую мы могли бы выполнить и, следовательно, единственной, которую мы должны были бы себе поставить» [4. C. 66]. Задача науки, подчеркивает Д'Аламбер, состоит не в том, чтобы умножать смутные и неопределенные гипотезы, но в том, чтобы, отсекая все лишнее и привходящее в наших наблюдениях, оставлять только существенное, «по возможности сводить большое количество явлений к одному, которое могло бы рассматриваться как первоначало» [4. C. 66]. Прогресс науки Д'Аламбер связывает не с приобретением разнообразных фактов и сведений, но, напротив, с приведением разнообразия опытных фактов к единству: «Единственное средство… - это, по возможности, более накоплять факты, располагать их в наиболее естественном порядке и сводить их к известному числу главных фактов, для которых остальные были бы только следствиями» [4. С. 66-67]. Прогресс науки заключается в том, чтобы посредством математизации опыта привести факты к единству, отражающему единство и порядок Природы, с одной стороны, и единство человеческого разума, с другой стороны: «Мы замечаем два предела, где… сосредоточены все достоверные знания... Один из этих пределов тот, от которого мы отправились, - это идея нас самих, приводящая к идее всемогущего существа и наших главных обязанностей. Другой - это та часть математики, которая изучает общие свойства тел, протяженности и величины» [4. С. 67-68]. Читая «Предварительное рассуждение», мы можем отчасти ответить на вопрос, поставленный Касавиным: как и насколько согласуются идеи гуманизма и идея науки? В просветительской трактовке, которая в определенном смысле остается парадигматической до сих пор, их непосредственная связь не подлежит сомнению. Достижение единства в описании и объяснении естественных механизмов и законов природы конвертируется в достижение единства когнитивных, социальных и моральных оснований культуры. Консенсус человеческих субъектов по поводу того, как устроен мир, преобразуется в интеллектуальное, социальное и моральное согласие. Взаимное обращение идеи гуманизма и идеи науки выражается термином «научный гуманизм», который близок по смыслу термину «натуралистический гуманизм» [5]. На первый взгляд, парадоксально то, что гуманизм находит главную опору в естественных науках, объектом которых выступает природа, а не в со-циогуманитарных дисциплинах, которые исследуют специфически человеческие феномены, такие как язык, общественная жизнь, религия, философия, литература, искусство. Но гуманизм ищет единообразия и согласованности Разума, а не причудливого разнообразия, произрастающего из субъективных предвзятостей, частных потребностей, эмоционально окрашенных интересов и экзистенциальных переживаний. Искомое единообразие предоставляет нам наука о природе, точнее, она держит его в поле зрения как точку на горизонте и пункт назначения. Не только ожидаем мы от науки разрешения наших споров об устройстве мироздания. Мы также ожидаем устранения несогласий о самих себе как о существах, хотя и принадлежащих природе, но одновременно способных к познанию природы и контролю над ней. Однако во времена Д'Аламбера и его младшего современника Фихте, чью работу «О назначении ученого» приводит в пример И.Т. Касавин, достижения науки и техники еще не свидетельствовали так откровенно против себя, еще не ставили так отчетливо под сомнение общественные блага, приобретаемые наукой. Касавин справделиво отмечает, что наука при Фихте «еще не попала в центр общественного внимания». Но в центр философского внимания она уже давно попала, лучшие умы человечества видели в ней метод построения справедливого общества и средство достижения всеобщего консенсуса. В центр общественного внимания наука попадает веком-двумя позже и роль в этом играют не только ее успехи. Растут разочарование в ее результатах, когда они признаются недостаточными, и страх перед ними, когда они слишком впечатляющи и чреваты глубокими общественными трансформациями, которые далеко не всегда желаемы. К концу XX - началу XXI в. наука накопила на своем счету изрядное количество общественных претензий. Но «слишком много» дает наука обществу или «слишком мало», не так уж и важно, поскольку эти характеристики относительны. Важно то, что она больше не дает обещаний привести множественный опыт и множественные субъективные индивидуальные и коллективные точки зрения к единству, которое выражало бы внятный и простой порядок природы, с одной стороны, и порядок общественного устройства - с другой. Об этом говорят не только критически настроенные по отношению к просветительской модели науки философы постмодерна, сами ученые признают такое положение дел. Например, крупный биофизик и молекулярный биолог Роберт Синшаймер еще в 1975 г. писал: «Наука существует в человеческом мышлении, и один факт, который мы безусловно знаем, и который не мог знать Бэкон, состоит в том, что универсум устроен намного более сложно, чем даже человеческий мозг. Мы великолепно справляемся с нашими абстракциями и обобщениями реальности, но истинная внешняя сложность на самом деле значительно превосходит унаследованную нами вместимость черепной коробки» [6. P. 26]. Известный ученый говорит о принципиальной неспособности науки привести познаваемый мир к единству, потому что наука имеет дело с такой сложностью, которая превышает возможности Метода. И сегодня, спустя 50 лет, мы не можем не признать: наука не делает мир проще, она показывает его сложность. И тогда вновь возникает вопрос о том, насколько этот новый пафос науки, который И.Т. Касавин обозначил как «расширение когнитивного многообразия» и «производство когнитивного разнообразия», соответствует идеям и идеалам гуманизма? Можно ли защитить ценность гуманизма, опираясь на когнитивное многообразие? Каковы условия, позволяющие нам трактовать когнитивное многообразие как общественное благо? И.Т. Касавин предлагает ответ на эти вопросы, исходя из эпистемологической, я бы даже сказала, «кантовской» перспективы. Илья Теодорович отправляется не от научной онтологии, а от общего, критического по отношению к научной рациональности, умонастроения постмодернизма, разочарованного в окончательных истинах. Илья Теодорович подчеркивает, что критическая рефлексия заставляет нас все время выходить за пределы результатов познания, подвергая их пересмотру и лишая нас самоуспокоенности и самоуверенности. С этим трудно не согласиться. Действительно, культурный плюрализм и когнитивное многообразие - это визитные карточки постмодернизма. Кризис репрезентации, который Р. Рорти, определил как разрыв «сделки между „познающим субъектом“ и „реальностью“» [7. C. 7], приводит к умножению репрезентаций, знаков и символов, обладающих равной эпистемической ценностью. Отсутствие строгих эпистемических критериев различения истинных и ложных репрезентаций оборачивается плюрализмом в отношении этических и практических позиций. Постмодернизм быстро совершает этот переход. Так, Рорти настаивает на том, что в эпоху, которая распрощалась с идеалами классической рациональности, индивидуальным и коллективным благом становится стремление к умножению и расширению собственных образов. Если раньше человек стремился к самоочищению, к тому, чтобы достичь, отбрасывая все случайное, наиболее простой, прозрачной и понятной идентичности, то теперь он желает включить в само-описание как можно больше возможностей, желает непрерывно узнавать о себе нечто новое, целиком посвятить себя любопытству, которое невозможно удовлетворить [8. P. 153]. И.Т. Касавин так же, как и Рорти, настаивает на том, что сегодня вместо окончательных истин или доктрин, мы имеем дело с «бесконечным поиском самих себя». При этом Илья Теодорович, если я его правильно поняла, сохраняет традиционное противопоставление утилитарного, практически полезного знания и теоретического знания, которое не связано пользой, но принадлежит собственной свободе и из нее исходит. С точки зрения И.Т. Касавина, постмодернизм демонстрирует такого рода свободу, обративши знание само на себя, причем не ради пропедевтики, которая расчистила бы место для положительного предметного знания, а ради процесса самопознания познающего субъекта. Неутилитарный характер нового критицизма, определенный И.Т. Касавиным как «фундаментализм с обратным знаком», и служит для Ильи Теодоровича тем мостом, который соединяет целеполагание субъекта (и картезианского cogito, и кантовского трансцендентального субъекта) с когнитивным многообразием постмодернизма, превращая это многообразие в общественное благо, а науку - в «гуманистический проект». Концепция И.Т. Касавина свидетельствует в пользу того, что гуманизм не собирается покидать интеллектуальную сцену, несмотря на пошатнувшуюся веру в прогресс науки и общественной жизни. Популярные сегодня дискуссии о пост- и трансгуманизме - это тоже своего рода показатель востребованности гуманистических идей. То, что происходит сегодня в философии человека и общества, следует считать не отказом от гуманистического дискурса, а смещением акцентов: ценность результата уступает место ценности процесса познания, который сам для себя становится целью. Этот процесс формирует и историю науки, и историю человечества, которые, по-прежнему, как и в эпоху Просвещения, определяются друг через друга: ценность науки состоит в том, что она позволяет человеку осуществлять поиск самого себя, ценность человека - в стремлении к познанию и пониманию себя как действующего субъекта культуры и истории.

Скачать электронную версию публикации