The Philosophical and Political Rhetoric of the “Autocracy of the People” in the Programs of Narodnaya Volya and RSDLP.pdf Необычная и неожиданная формулировка «самодержавие народа» появ-в I программе РСДРП, принятой на II, учредительном, ее съезде Первоначальный проект программы составлялся Г.В. Плехановым в 1902 г. В этом тексте постановка такая: «Русские социал-демократы своей ближайшей политической задачей низвержение монархии и заляется (1903). январе ставят мену ее республикой на основе демократической конституции, обеспечивающей: 1. Самодержавие народа, т.е. сосредоточение всей верховной власти в руках законодательного собрания, составленного из народных представителей…» [1. С. 18-19]. Памятны известные споры по программным вопросам партии между Плехановым и Лениным, тематика которых простиралась от концептуально-политических моментов до проблем стиля текста программы (немаловажные, надо сказать, для программы проблемы). Однако концепт «самодержавие народа» в этой полемике не фигурировал, и бескомпромиссные спорщики на этой почве не сталкивались. Окончательный текст программы, принятой на II съезде, в части, касающейся поставленной темы, гласит: РСДРП «ставит своей ближайшей политической задачей низвержение царского самодержавия и замену его демократической республикой, конституция которой обеспечивала бы: 1. Самодержавие народа, т.е. сосредоточение всей верховной государственной власти в руках законодательного собрания, составленного из представителей народа и образующего одну палату…» [1. С. 164]. - «Монархия» просто заменена на «царское самодержавие», риторически оттеняющее «самодержавие народа»; текст представляет собой некоторую тавтологию: выставляемая форма государства после свержения монархии - демократическая республика, сущностью которой является «самодержавие народа», которое есть не что иное, как опять-таки демократическая республика. Составители (Плеханов и Ленин по преимуществу) могли бы обойтись и без слов «самодержавие народа», однако текст и его история показывают, что они настаивали на этой формуле. Нельзя сказать, чтобы неожиданный концепт «самодержавие народа» не вызвал внимания и критики: марксистская риторика к тому времени совершенно вытеснила народническую, так что терминологический реликт насторожил некоторых социал-демократов. К.М. Тахтарев (Страхов) предлагал заменить «самодержавие народа» словами «верховенство народа». Он справедливо утверждал, что «формулировка Плеханова „народное самодержавие“ неудобна, - отдает народничеством» [2. С. 179]. Концепт звучал явно немарксистски, если не антимарксистски, и это при том, что продвигался одновременно двумя политиками (Плеханов и Ленин), которые позиционировали себя как марксисты par excellence. Другие участники съезда также не преминули отметить тот факт, что концепт контрастирует с марксистским общественно-политическим «фоном»; однако в скором времени «самодержавие народа» стало вполне привычным элементом партийной риторики, сблизившись по значению с демократической республикой, став по сути ее «возвышенным синонимом». Концепт стал настолько привычным, что уже и сам К.М. Тахтарев в работе 1907 г. пользуется им значительно чаще, чем понятиями, которые заменяются этим термином (прямая демократия, прямое народное законодательство, полное самоуправление граждан). В собственном смысле, согласно Тахтареву, самодержавие народа является политической ступенью для социализма и одновременно результатом социалистической революции: «Без достижения самодержавия народа социализм невозможен. Без социализма самодержавие народа не может быть фактическим самодержавием трудящихся» [3. С. 226]. Что касается В.И. Ленина, его цель в поддержке плехановского концепта представляется вполне ясной. Главное, что привлекало его в этом многозначном и размытом по смыслу концепте, - это необычно широкие возможности реконцептуализации в самых разных направлениях. «Самодержавие народа» может легко быть развернуто в термин «диктатура пролетариата»; сверх того, следует добавить эффективность в антисамодержавной риторике: квазирус-соистский лозунг «самодержавие народа» логично противопоставлялся «самодержавию царя». Вообще, эта удачно сконструированная бинарная формула легко меняет смысл при усилении одного и нивелировании другого компонента: усиливая «народ», получаем бунт, революцию (народ без царя!), буйную риторику People souverain Великой французской революции; усиливая «самодержавие» - получаем формулу с ярким этатистским звучанием; балансируя между крайними точками - получаем демократическую республику. Мастер слова, «слова-оружия», Ленин был очень талантлив и находчив в тех случаях, где слово значит так много, и где нужно использовать всю мощь, содержащуюся в нем. Но вот найти нужное слово - тут Ильич не всегда был первым. «Самодержавие народа» - это находка Г.В. Плеханова. Где же находит столь необычную, обладающую такими разнонаправленными концептуальными возможностями политическую формулу Плеханов? Русский марксист вводит в проект программы концепт, с которым познакомился при критическом разборе в знаменитой работе «Наши разногласия» (1884) довольно влиятельного текста - агитационно-политического произведения Л.А. Тихомирова «Чего нам ждать от революции?» (1884), которое в свою очередь было своеобразным ответом на плехановскую же работу «Социализм и политическая борьба» (1883), являющуюся крупным манифестом его идеологического похода против народников и народовольцев. Статья-манифест «Чего нам ждать от революции?», как пишут А.В. Реп-ников и О.А. Милевский, «содержала мощный заряд критики против тезиса представителей марксистского социалистического крыла о неизбежности прохождения Россией капиталистической стадии развития по образу и подобию европейских государств»; а «ближайшей задачей партии в статье „Чего нам ждать от революции?“ ставился политический переворот с целью передачи власти Учредительному собранию» [4. С. 169]. Именно в этом произведении Тихомиров проявляет себя не только как идеолог «Народной воли», но и как глубокий политический мыслитель. Уже на этапе споров о толковании названия революционного союза («Народная воля») Тихомиров определял народную волю, или волю народа, - именно как «власть народа». Ведущий идеолог «Народной воли» выдвигает «народное самодержавие» в качестве принципа грядущего после уничтожения «самодержавия царя» устройства российского государства: «Масса народа, сила громадная - каждый раз когда она сплочена, выдвинет и поддержит только такой строй, в котором будут осуществляться главные основы его миросозерцания: народное самодержавие в государственных отношениях, и организация земельных отношений на основании общенародного права на землю. В этом смысле захват власти социально-революционной партией вовсе не представляется ни фантастичным, ни бесплодным» [5. С. 22]. Пассаж из тихомировской работы - отнюдь не первый случай употребления выражений «народное самодержавие» (или «самодержавие народа») народовольцами, использовавшими концепт-образ «народа-суверена». Мы встречаем этот концепт в народовольческих документах, написанных при участии Тихомирова, если не им лично, начиная с 1879 г., в точно таком же значении, - как власть народа, изначально ему принадлежащая. В одном из документов «Народной воли» от 1882 г. цель организации определяется как «народоправление, переход верховной власти в руки народа. Задача партии - способствовать переходу и упрочению верховной власти в руках народа. Решено было начать борьбу с правительством, отрицающим идею Народовластия безусловно и всецело» [6. С. 583-584]. Впервые без классической жесткой привязки к Руссо, Французской революции и т.д. о «народном самодержавии» читаем в прокламации Исполнительного комитета «Народной воли» по поводу покушения на царский поезд в ноябре 1879 г.: «Александр II - главный представитель узурпации народного самодержавия…» [6. С. 168]. Таким образом, эта яркая идея проводилась в документах народовольцев достаточно настойчиво и энергично. Использовались понятия «народовластие, «власть народа», но такой политической энергетикой, как «самодержавие народа»/«народное самодержавие» они, конечно, не обладали и обладать не могли, ведь энергетика - там, где столкновение идей, концептов; «разность потенциалов», можно сказать. Л.А. Тихомиров, да и остальные теоретики «Народной воли», по справедливому утверждению С.С. Волка, «хорошо не представляли себе будущего революционного государства. Недооценивали они и лозунг республики. Они мечтали сразу же создать общенародное государство, в то время как единственно возможным в то время было государство классовое. Они мечтали о социалистическом государстве, но в действительности в России могло утвердиться только государство буржуазно-демократическое…» [7. С. 209]. Тихомиров и ряд других идеологов и теоретиков «Народной воли» усиливают «государственнический элемент» в своей доктрине, и, подчеркивая приверженность цели государственного переворота, необходимости захвата государства в свои руки для установления желаемого курса (своеобразная «перенастройка государства» как единственного и всемогущего «мотора» российской жизни), склоняются к якобинизму в своей новой риторике (будут предъявлены также и обвинения в бланкизме); что же до «передачи власти народу», этот тезис затушевывается. В знаменитом «Письме Исполнительного комитета Народной воли заграничным товарищам», составленном Тихомировым в конце 1881 г., девизом которого служат слова «переворот государственный - это наше „быть или не быть“», говорится: «Что касается нашего якобинизма, то опять не знаем, как сказать. Беда с этими иностранными словами. Во-первых, слово „якобинизм“ в России очень загажено болтунами, а потому, что бы оно ни означало, мы себя якобинцами называть не согласны. Затем, мы по убеждениям и стремлениям государственники, т.е. признаем за элементом государственным, элементом политической власти огромную важность. Это сила, а потому она должна быть умно организована. Государственная власть была, есть и будет, вероятно, всегда. Поэтому мы обращаем на ее организацию такое же внимание, как на организацию экономических отношений. Революция совершится только тогда, когда власть эта будет в хороших руках, а посему мы и стремимся захватить ее, так как народ, пока он раб тысячи других условий, ее все равно не удержит» [8. С. 320-321]. В «Наших разногласиях» Плеханов подвергает острой критике концепцию, изложенную в тихомировском памфлете «Чего нам ждать от революции?». В зоне особого внимания Плеханова - народовольческий концепт Тихомирова «самодержавие народа» («народное самодержавие»). Идея о том, что «верховная власть есть представительство общенародное, а отнюдь не классовое», идеологом марксизма отвергается безусловным образом: «Этим-то убеждением в общенародном характере нашей верховной власти и укрепляется вера г. Тихомирова в недалекое торжество народоправления. Переход к последнему от самодержавия царей „не составляет чего-нибудь оригинального (?). Французский народ так же точно от идеи о самодержавном короле, способном говорить l'état c'est moi, перешел без затруднения (?!) к идее о peuple souverain. Господство самодержавного народа там не могло фактически установиться, благодаря силе буржуазии“ у нас нет буржуазии, поэтому ничто не мешает у нас торжеству народоправления» [9. С. 282]. Плеханов выставляет кардинально важный тезис: когда «взаимные отношения общественных классов станут резко определенными, место „наро-да“ займет рабочий класс, и народное самодержавие превратится в диктатуру пролетариата» [9. С. 287]. Тихомиров vice versa выдвигает против Плеханова и его коллег-марксистов во многом справедливое обвинение в «желании создать класс, от имени которого он сможет действовать, - пролетариат…» [9. С. 287]. Он саркастически говорит, как бы следуя логике плехановцев и доводя ее до абсурда (впрочем, до абсурда ли?): «Будучи последовательным и ставя интересы революции выше своей личной нравственной чистоплотности, социалист тут должен был бы вступать прямо в союз с рыцарями „первоначального накопления“…» [5. С. 1]. При всем ригоризме отрицания Плехановым народничества, нельзя сказать, чтобы в переходе к марксизму он полностью оставил идейную систему, которую разделял до марксизма; нельзя утверждать также и полное его «антинародовольчество»: недаром, видимо, однажды (в 1882 г., если точно) Тихомиров сказал ему: «Да вы настоящий народоволец!»42. Глубинное, не изжитое до конца народничество продолжало довлеть над его политической мыслью, и причина приятия им народовольческой политической максимы «самодержавие народа», безусловно, с этим связана. Что касается субстанциальной близости народничества, особенно народовольчества, и большевизма, - то серьезная постановка этой темы является, пожалуй, одной из самых сложных задач в науке об истории российских политических учений. Прежде всего это касается оценки роли государства в истории России. Как известно, около 1902 г. Ленин пересматривает роль государства в России, отбрасывая классовую трактовку и выдвигая тезис о самодержавии как о «самостоятельной организованной политической силе». - Он принимает установку о возможности и необходимости захвата этой силы с тем, чтобы проводить выставляемые преобразования [2. С. 211-213]. Но ведь этот подход к российскому самодержавному государству был разработан народовольцами: так, в № 1 (1879) Вестника «Народная воля. Социальнореволюционное обозрение» читаем: «Нам кажется, что одним из важнейших чисто практических вопросов настоящего времени является вопрос о государственных отношениях. Анархические тенденции долго отвлекали и до сих пор отвлекают внимание наше от этого важного вопроса. А между тем именно у нас, в России, особенно не следовало бы его игнорировать. Наше государство - совсем не то, что государство европейское. Наше правительство не комиссия уполномоченных от господствующих классов, как в Европе, а есть самостоятельная, для самой себя существующая организация, иерархическая, дисциплинированная ассоциация, которая держала бы народ в экономическом и политическом рабстве даже в том случае, если бы у нас не существовало никаких эксплуататорских классов». В № 2 (1879) «Народной воли» практически в славянофильском ключе говорится: «История создала у нас, на Руси, две главные самостоятельные силы: народ и государственную организацию» [6. С. 7; 75]. Таким образом, можно сказать, что политическая, концептуальная и прямая текстуальная зависимость Ленина от народовольческих текстов - несколько бóльшая, чем это принято признавать; а также привести неожиданное высказывание Плеханова, сказанное в один из последних его дней: «Ленин, Троцкий и другие, двадцать лет шедшие с марксистами, в сущности, сделались народниками после Февральской революции. Они действуют по программе Л. Тихомирова…» [12. С. 439]. После 1888 г. Л.А. Тихомиров, как известно, переходит на позиции монархизма, «самодержавия царя», если угодно. Казалось бы, с переходом в монархический лагерь Тихомиров должен был отказаться не только от руссоистско-народнической трактовки и политической постановки «самодержавия народа», - логичным шагом было бы вообще отвергнуть сам концепт, не использовать его впредь. Однако мыслитель этого не делает. Концепт «самодержавие народа» наполняется у него постепенно другим смыслом - монархическим; прежний же смысл сохраняется подспудно; и в ходе размышлений о событиях 1905-1907 гг. начнет, пожалуй, даже теснить монархическую трактовку. И так, по мере того как выявляется беспомощность и политическая немощь действующего монарха, концепт в сочинениях Тихомирова заново наполняется «старым», руссоистско-народовольческим смыслом, с тем, чтобы превратиться в новый идейно-политический синтез. В работе «Почему я перестал быть революционером» (1888) он утверждает: «Можно услышать множество фраз о „возвращении власти народу“. Но это не более как пустые слова. Ведь народ об этом нисколько не просит, а, напротив, обнаруживает постоянно готовность проломить за это голову „освободителям“. Русский Царь не похищает власти; он получил ее от торжественно избранных предков, и до сих пор народ, всею своею массой, при всяком случае показывает готовность поддержать всеми силами дело своих прадедов» [13. С. 37]. В трудах Тихомирова монархического периода термин «самодержавие народа» рисуется необычным, отчасти неожиданным образом: концепт не отвергается, но уже и не сводится к демократии западного типа, скорее даже резко отдаляется от нее; руссоизм в трактовке формулы «самодержавие народа» внешне почти пропадает (во всяком случае, до 1905 г.). Даже когда в письме на имя императора Александра III он пишет, что «самодержавие народа, о котором я когда-то мечтал, есть в действительности совершенная ложь», - мыслитель дает понять, что ложью является не самодержавие народа само по себе, но именно то, о котором он когда-то мечтал (т.е. сведенное к власти народа, но без монарха). Понятно, что «самодержавие народа» существует не наряду с «самодержавием царя», ибо двух верховных властей в одном государстве быть не может. Божественное поставление предшествует (все)народному избранию: так, Л.А. Тихомиров в работе, посвященной Учредительной грамоте 1613 г., которую он оценивает как «документ, не имеющий себе равного во всемирной государственно-правовой созидательной деятельности», отмечает, что в этом документе «всемерно подчеркнуто, что Михаил Федорович поставляется на царство по избранию Божиему, а лишь затем и по избранию всего русского народа» [14. С. 414-416]. Как происходит в политической мысли Тихомирова «возвращение к руссоизму»? - «О тихомировской эволюции от монархизма обратно к идеям общественного договора в духе Ж.-Ж. Руссо, которых Лев Александрович придерживался во времена революционной молодости, - утверждает С.В. Чесноков, - мы можем доказательно говорить, начиная с революции 1905-1907 гг.» [15. С. 211]. Эту обратную идейную эволюцию исследователь констатирует на основании дневниковых записей и писем Тихомирова. Так, в письме А.С. Суворину 1906 г. Тихомиров признает: «Что касается устройства России, то на это может быть компетентным только одна власть - Земский собор. Предмет Собора: специальный вопрос о Верховной власти. Какую пожелает Собор, такую и установит, дальнейшую конституцию уже потом строить, когда народ решит вопрос о сущности, т.е. Верховной власти». - В дневниковой записи от 1917 г. мыслитель восклицает: «Русский народ не имеет надобности, чтобы получать от кого-либо Верховную власть: он сам по себе ее имеет и может взять от „доверенного“ (т.е. Царя), когда ему это покажется нужным» [15. С. 211-212]. - Опять из дневников 1905-1907 гг., запись 1905 г.: «Захочет русский народ, так восстановит монархию, а теперь ее все равно нет» [16. С. 84]. Эта идея проводится довольно-таки настойчиво. В дневниковых записях 1905-1907 гг. отражен весь ужас мыслителя перед падением монархии, отсутствие перспектив для государства при столь слабом монархе, каким являлся император Николай II; эти же идеи, но в сглаженном и завуалированном виде, присутствуют и в печатных работах Тихомирова. Может быть, дело не в конкретном императоре, а в самом монархическом принципе? Где же выход? Он - в «спасающей личности». В записи 1906 г. Тихомиров утверждает, что «спасти положение могли бы только люди гениального ума и энергии»; «Нужен великий человек…» [16. С. 249; 287]. Мыслитель не оставляет идею «самодержавия народа» - ведь вождь может быть вождем только народа (и его государства); «спасающая личность» (мессия) может спасать только свой народ и государство, т.е. самодержавный народ; но монархический принцип - во всяком случае, в дневниках, - совершенно отбрасывается. Можно ли считать ли личные записи политическим вердиктом? - Вот запись от 2 марта 1917 г., и она вполне убеждает в этом: «Я думаю, однако, что было бы практичнее ввести Монархию ограниченную. Династия, видимо, сгнила до корня. Какое тут Самодержавие, если народу внушили отвращение к нему - действиями самого же Царя» [17. С. 348]. Совершенно ясно, что мыслитель ищет не нового царя («доверенного», но этого доверия не оправдавшего) взамен Николая II, но именно нового вождя (погибающего государства). Так отвергается монархический принцип, и вводится в силу новый, мо-нократический принцип верховной власти, причем этот принцип, в полном соответствии с общей теорией верховной власти (народ как нация есть ее источник) Тихомирова, производен от народа. В дневниках 1915-1917 гг. усиливается риторика «спасающей личности»: мыслитель в еще большей степени энергичен в проведении этой идеи. «Теперь нам нужен диктатор, а мы вместо этого создаем анархию» (26 августа 1915 г.) [17. С. 106]. «Гениальный деятель», «вождь», «диктатор» - в нем видит мыслитель спасение для России, но конкретного воплощения не находит (или не хочет признать, что нашел). Однако история России такую личность, «спасающую личность», вождя и диктатора, выдвинула, и это - Ленин. *** Конечно, никак нельзя сказать, что в российской политической мысли XIX - начала ХХ в. идея «народного суверенитета» («самодержавия народа») развивалась исключительно «Народной волей», в особенности Тихомировым; Плехановым (в специфическом ключе) и Лениным (в полемическим ключе). Так, к примеру, уже «А.Н. Радищев вслед за Ж.-Ж Руссо выдвигал идею народного суверенитета, рассматривая в качестве идеала общественного и государственного устройства прямую демократию Новгородской республики» [18. С. 217]. Однако куда как больше эта идея подвергалась подчас жесточайшей критике: тут можно привести в пример В.О. Ключевского, саркастически задающегося вопросом, «если народ - государь, то кто подданные? Те, кому он поручает управление?)» [19. С. 253]. Но все или почти все подобные случаи использования концепта связаны с Великой французской рево-люцией43. Эти примеры можно множить, но тем не менее именно в представленном экскурсе показана вся серьезность, риторическая мощь и идейнополитическая сила концепта «самодержавие народа», продемонстрирована сила слова в революции, - ведь подчас «мы имеем в своем распоряжении только слово…» (Ленин). Этого, конечно, мало, но не следует забывать и о словах Сталина: «Идеи - более сильное оружие, чем пушки…».

Скачать электронную версию публикации