The Myth of Science and Technogenic Civilization.pdf Развитие современной цивилизации тесно связано с наукой и научным прогрессом. Собственно, сама наука в ее современном понимании как математизированное экспериментальное естествознание во многом оказалась порождением новоевропейского цивилизационного проекта. И именно благодаря научному знанию сам этот проект получил широкое распространение. Вопрос о соотношении процессов модернизации и вестернизации не имеет однозначного ответа. Одни исследователи полагают, что успешная модернизация изначально предполагает вестернизацию, тогда как другие доказывают, что модернизация может идти либо без вестернизации, либо с минимальной вестернизацией [1-4]. Но вот «заимствование» науки в любом случае предполагает освоение особенных ценностей и познавательных практик, сложившихся в Европе, и требует определенного заимствования цивилизационного проекта. Наука становится провозвестником этого проекта. Неся подобную «благую весть» за пределы европейской цивилизации, она оказалась связана не только с реализацией познавательного проекта, но и стала выступать определенным «мифом», о чем и пишет в своей книге Илья Теодорович Ка-савин [5]. В этом случае «миф» выступает не как что-то фантастическое или противостоящее разуму, но скорее как специфическое «начало» развития всего цивилизационного проекта. Миф, вслед за А.Ф. Лосевым, можно понять как развернутое имя [6], сообщающее нам основные черты определенной культуры, способ которым она видит мир и взаимодействует с ним. Но что же лежит в основе мифа науки? И.Т. Касавин отмечает, что «дар -основа мифа науки» [5. С. 301]. Готовность ученого бескорыстно искать истину и делиться с другими собственными результатами - вот важнейшая особенность такого отношения к науке. Именно оно позволяет ученому после того, как результаты были получены и сообщены городу и миру, с радостью наблюдать, как их используют другие люди. Но важной особенностью этого дара становится то, что он предполагает критическое отношение к самому себе. В этом случае ученый подобен охотнику или собирателю, который, добыв научный результат, приносит его своим коллегам. Однако он всегда приносит что-то еще неизвестное, а поэтому остальные должны решить - может ли он быть использован, не принес ли ученый результаты, которые никак не связаны с истиной и являются лишь ошибками. Продолжая метафору охоты или собирательства, можно сказать, что результаты подвергаются проверке на «пригодность»: не вредны ли они и не убьют ли того, кто к ним прикоснется? Только подобная проверка связана не с возможностью потерять собственную жизнь, а отклониться от поиска истины. Именно поэтому наука оказывается предприятием, нацеленным на постоянную и целенаправленную критику полученных результатов. Ведь если не подвергнуть их проверке, то и нельзя ответить на вопрос о том, не препятствуют ли они поиску истины, не являются ли они заблуждением. Критика и постоянное сомнение - вот непосредственное продолжение мифа науки. Миф науки как соединение дара и критики приводит к необходимости постоянного преодоления себя. Без этого процесса невозможно развитие науки. Лишь отказавшись от установленных раз и на всегда представлений о мире и способах его познания, она может развиваться. Именно это дает возможность ученым стремиться к поискам нового, создавать оригинальные идеи и концепции, трансформировать мир. Для них этот мир оказывается не только чем-то изначально данным, но и тем, что должно быть преобразовано и изменено. Но этот отказ от заранее предустановленного гармоничного мира приводит их к тому, что теперь наука открывает новые миры. Физика Галилея и Ньютона, термодинамика, специальная и общая теория относительности, квантовая механика, создание новых научных дисциплин - это не просто новые описания мира. Расширяя наши представления о мире, они создают новые реальности. В них и путешествует ученый. Это путешествие подобно постоянной миграции из одного мира в другой. Ученый всегда находится в этом движении и воспроизводит архетип миграции. И.Т. Касавин отмечает, что «понятие миграции сопрягает три фундаментальные философские категории - субъекта, пространства и времени - и особым образом проблемати-зирует место человека в мире» [5. С. 217]. Но оно проблематизирует и сам мир. В результате можно сказать, что миф науки включает в себя три компонента - дар, критику и миграцию. Можно предположить, что эти три компонента оказываются ключевыми и для европейского цивилизационного проекта. Собственно говоря, европейский цивилизационный проект во многом противостоит не только другим подобным проектам, но и традиционному обществу. Это противостояние выражается в том, что для традиционного общества как раз и характерно представление о неизменности мира и стремлении познавать себя в нем. В таком мире возможно лишь географическое перемещение из одной точки в другую либо погружение в собственное сознание, которое не столько преобразует мир, сколько направленно на разработку углубленных представлений о самом человеке как универсуме. Этот мир цикличен, а его законы - это наивные представления, основанные на наблюдении за окружающим опытом и некритической верой в опыт предшественников. В этом случае требуется не формирование нового взгляда на мир, человек традиционной цивилизации не готов к созданию новых миров. Наоборот, лишь поддержание традиции может способствовать самосовершенствованию. Новоевропейский же проект предполагает постоянное изменение и формирование нового. Не случайно, что именно в нем сформировалась идея прогресса. Важной чертой новоевропейской идеи прогресса стало то, что она подразумевает постоянное совершенствование - движение от плохого к хорошему, от устаревшего ко все более совершенному. Более того, это стремление к постоянному развитию и улучшению приводит человечество к парадоксальной ситуации: несмотря на очевидный и фиксируемый в опыте практически во всех сферах жизни и деятельности прогресс, он нередко остается незамеченным человеком, воспринимается как данность, в то время как любые недостатки существующего положения вещей привлекают всеобщее внимание и требуют немедленного исправления. И в авангарде этого исправления, конечно, стоит наука, способная изменить и улучшить если не все, то практически все, на что она обратит свет разума. Именно новоевропейский проект предложил критерии прогресса, которые сегодня воспринимаются как универсальные (по крайней мере в тех странах, где прогресс достиг своих наивысших проявлений): «Большинство людей согласятся, что жизнь лучше смерти, здоровье лучше болезни, изобилие лучше скудности, мир лучше войны, безопасность лучше опасности, свобода лучше тирании, равноправие лучше фанатизма и дискриминации, грамотность лучше неграмотности, знание лучше незнания, ум лучше слабоумия, а возможность наслаждаться семьей, друзьями, культурой и природой лучше, чем рутина и однообразие. И все эти вещи можно измерить: если они увеличиваются с течением времени - это и есть прогресс» [7. С. 48]. Если на заре своего развития европейская наука была подстегнута идеей прогресса, сегодня она претендует на то, чтобы измерить сам прогресс в его многочисленных проявлениях, объяснить и ликвидировать его недостаток, а также рассчитать, сколько средств нужно для этой ликвидации, и сколько средств это сэкономит в будущем. Можно сказать, что наука подчинила себе идею прогресса, лишила ее изначального статуса утопии, идеала, к которому человечество должно по своей природе стремиться, и превратило в совокупность графиков и измеряемых показателей, которые можно объяснить и на основании которых можно строить модели будущего, которое, безусловно, должно стать еще лучше. Однако научный прогресс заключается не просто в усовершенствовании наших теорий или представлений о мире. Конечно же, даже подобные идеи о том, что наши представления о мире могут меняться - важное достижением европейского проекта. Но важным становится и то, что он начинает подразумевать необходимость создания технических устройств, которые могут преобразовать общество и дать возможность людям жить лучше. Недолгие заигрывания с верой в «благородного дикаря» или «непорочное естественное состояние», куда испорченный цивилизацией и ее техническими благами человек должен вернуться, лишь на короткое время занимают умы интеллектуалов, чтобы в дальнейшем стать пристанищем небольшой группы маргиналов и восприниматься как нечто нелепое и экзотическое. Именно идеи прогресса вдохновляют в том числе и научно-технический поиск. Он как раз и оказывается в центре совершенствования науки, переводит научные результаты в практическое русло. Оказывается, что без архетипов дара, миграции и критики становится невозможно и научно-техническое развитие. Ведь лишь критикуя и отдавая, создавая новое, отказываясь от него, путешествуя по сконструированным описаниям мира и превращая их в реальные продукты, можно создавать технические инновации. Именно инновации оказались тем ключевым элементом, который и старались заимствовать неевропейские культуры. С середины XIX в. стало совершенно очевидным, что лишь движение по пути научно-технического прогресса может позволить ответить на вызовы распространения европейских империй за пределы Европы. В результате другим культурам приходилось заимствовать и сами технологии, и современные научные и технологические знания. Все это привело к тому, что лежащие в основе мифа науки ценности оказались распространены не только в европейской культуре. Поэтому совершенно не случайно, что техногенная цивилизация носит не локальный, а всеобщий характер. Лежащие в ее основе ценности науки, хотя изначально и появились в Европе, выйдя за ее пределы, оказались восприняты другими культурами. В результате элементы мифа науки стали важными чертами техногенной цивилизации. Для нее характерно стремление формировать новую техническую среду обитания человека, которая постоянно изменяется и совершенствуется, создание новых образцов технических устройств, а иногда и способов поведения. Но несмотря на кажущуюся универсальность, она не привела к уравниваю всех культур, подведению их под общий знаменатель. Этот тип цивилизации вполне может развиваться и в культурах, которые стараются не принимать, например, ценности европейского индивидуализма. Вряд ли можно отрицать, что Китай, Япония, Индия, Турция или даже Иран в настоящее время принадлежат к техногенной цивилизации. Но при этом нельзя полностью согласиться и с тем, что это привело к их окончательной вестернизации. Переняв научные практики и миф науки, они не полностью потеряли своеобразие. Более того, даже в рамках европейской цивилизации наличие единого научного пространства, пронизанного сетью трансграничных связей, в рамках которого ученые свободно сообщаются друг с другом, а основным языком общения является английский, только создает обманчивую видимость гомогенности и полного единства. Идея объединения научного пространства, безусловно, является мечтой многих ученых. Появление в 1840 г. «черного пенни» - первой почтовой марки, в разы удешевило отправку корреспонденции, тем самым значительно упростив и увеличив коммуникацию между учеными из разных стран и континентов. В начале ХХ в. стремительно обретали популярность идеи создания общего языка ученых [8. C. XIX-XVI], грамматика и лексика которого включали бы в себя элементы наиболее распространенных в научном сообществе языков, чтобы еще больше упростить научную коммуникацию, при этом не вынуждая исследователей отказываться от своих национальных языков в пользу чужого, но более распространенного в научной среде. В это же время проект создания «промежуточных языков» (технические языки, использующиеся сегодня для машинного перевода), отвергался как «мертворожденный» [9. C. 6], а языковое разнообразие воспринималось как препятствие на пути научного развития. В современной Европе ситуация изменилась: «.лингвистическое дробление ощущается уже не как негативный процесс, против которого нужно принимать меры, но как орудие этнической идентификации и заявка на политические права» [10. С. 342]. Проекты поисков универсального языка сменились проектами разнообразия и поддержания диалога, к которому приглашаются все участники на основании паритета сторон. В этом случае вполне понятным становится предложенное И.Т. Касави-ным рассмотрение науки как гуманистического проекта. Но, как нам кажется, гуманистический проект науки заключается не только в том, чтобы представить науку не только как сугубо рациональную познавательную практику, но и «в единстве ее коммуникативных форм, ее истории нормативно-ценностного измерения, дать образ науки с человеческим лицом» [5. С. 13]. Конечно же, это важные задачи, которые позволяют показать развитие и существование науки во всем его многообразии. Гуманистический проект науки заключается еще и в том, что именно она, как это ни странно, оказалась тем элементом, который может связать совершенно различные культуры, дает возможность находить им общий язык и совместно изменять мир. Именно эта форма человеческой деятельности позволяет формировать мосты интерпретаций, где различные культуры начинают понимать друг друга и признавать достижения других. Обычно мы не думаем о науке в подобном ключе. Ведь она предстает некоторой практикой по изучению мира. Однако именно в науке можно найти практики, которые позволяют выявить гуманистические черты, связанные с согласованием различных образов реальности и ценностей. В одной из своих работ П. Галисон отмечал [11], что формирование сложных междисциплинарных проектов связано с нахождением взаимопонимания между различными группами ученых. При этом они принадлежат к разным парадигмам и, как следствие, обладают разными образами реальности. Ученые-биологи сначала плохо понимают ученых-физиков, физики-теоретики не могут найти общий язык с экспериментаторами, никто не понимает программистов, инженеры выдвигают свои специфические требования. В этом хаосе взаимодействия сталкиваются разные ценности и языки, конечно же, вряд ли это столкновение можно уподобить первому столкновению представителей различных культурных общностей, но и в случае взаимодействия ученых разница между ними огромна. Но именно в процессе работы [12] и начинает формироваться взаимопонимание между учеными, принадлежащими к различным «парадигмам». Используя наши метафоры «мифа науки», можно сказать, что именно в этом взаимодействии мигранты-путешественники приносят на общий стол свою «добычу» в форме знаний и в процессе «критического» обсуждения находят взаимопонимание. Но это и есть согласование различных культур, которые теперь не только противостоят друг другу, но и находят общий язык. Конечно, в этом случае у взаимодействующих ученых имеется общий бэкграунд, который связан с тем простым фактом, что в процессе своей профессиональной социализации они осваивали и усваивали общий научный этос, знакомились с научной методологией, стремились стать учеными. Можно сказать, что именно благодаря этому они и могут найти общий язык. Теперь же сама наука выступает этим особым культурным бэкграундом для различных государств и культурных общностей. Обратившись к научному познанию, ценностям науки они могут искать пути для взаимопонимания и налаживания диалога. Наука, хотя и не формируя общее пространство экзистенциальных смыслов, дает возможность сформироваться общим стратегиям поиска и понимания мира, создает общие интеллектуальные ценности. Этим она объединяет разные культуры и позволяет формироваться новой техногенной цивилизации, которая может быть пронизана гуманистическими идеями признания важности человека и человечности, диалога и взаимопонимания.

Скачать электронную версию публикации