Political construct Victory in the context of phenomenonnostalgia for the Soviet.pdf Политический аспект феномена ностальгии по советскому связан в пер-вую очередь с семиотически понимаемой политической культурой России.Но сначала надо оттолкнуться от аналогичной интерпретации культуры во-обще: «Семиотические аспекты культуры… развиваются, скорее, по законам,напоминающим законы памяти, при которых прошедшее не уничтожается ине уходит в небытие, а, подвергаясь отбору и сложному кодированию, пере-ходит на хранение, с тем чтобы при определенных условиях вновь заявить осебе» [1. С. 615]. Экстраполируя данное высказывание Ю.М. Лотмана на фе-номен политической культуры, можно подчеркнуть, что политическая куль-тура России как знаковая система тоже развивается по законам памяти. Этозначит, что во главу угла следует поставить проблему особого кодированияполитической памяти. Семиотической же «средой», т.е. политической семи-осферой, здесь должна выступать постмодернистская знаковость. Ее особен-ность составляет виртуализация политической реальности и засилье знаков-симулякров. Что же касается самой знаковой референции, то, по нашемумнению, некоторые политические конструкты и сегодня остаются смыслоне-сущими.К таким символическим сущностям и относится политический конструктПобеда, который имеет свой собственный план выражения - праздник По-беды в Великой Отечественной войне. Здесь современный героический поли-тический миф конституирован ритуально, т.е. приобретает семиотическоебытие. И это заметно отличает данную символическую константу от прехо-дящих рекламных знаков-симулякров, репрезентирующих политический мирРоссии в динамике. Праздник же Победы, напротив, онтологичен и возвра-щает мышление коллективной личности к архетипу архаического Героя иархетипическому действу во «время оно» - параду Победителей перед Вож-дем-победителем. Политический праздник Победы является цельным симво-лическим комплексом, берущим свое обрядовое начало в советской полити-А.И. Щербинин, Н.Г. Щербинина8ческой культуре и культе вождя. В данной связи он представлял собой и по-литический обряд перехода, символически легитимирующий власть в лицеГероя, одержавшего победу над Злом. Иконография вождя здесь свидетель-ствовала о его абсолютной сакральности: он божество и Спаситель мира. Ес-ли выразить данную мысль не в терминах героического политического моно-мифа, но в понятиях семиотики, то можно подчеркнуть абсолютную репре-зентативность Сталина-знака, который узурпировал всё семиотическое про-странство, конституировав его иерархически в виде героической конституциимира (генералиссимус Победы, маршал Победы, герои воинской Славы, про-стые победители врага).По типу такого иконографического знака, где образ лидера тождественСталину-первообразу, попытался сконструировать свой имидж героя «Малойземли» Брежнев. В данном контексте термин «память» мы будем трактоватькак некую интерпретационную рамку для конструирования политическогогероического пространства. «Память здесь адекватнее понимать как мета-фору либо гнездо метафор, которые символически транскрибируют - обозна-чают и переозначивают - более или менее устойчивую либо, напротив, неус-тойчивую конструкцию социума и его базовых институтов в сознании лю-дей» [2. С. 68]. Конечно, речь идет о конструктивном мире фантазий и некомсмысловом единстве, выраженном символически. Другими словами, архетипПобеды использовался для идентификации советского цельного мира, этаполитическая конструкция семиотически предназначалась для отождествле-ния народа с вождем. Однако в случае брежневского «семиозиса» произошлатрансформация, и знак стал выражать несколько иное значение целого. Итак,по мнению Б. Дубина, с которым мы в данном случае полностью согласны,«смысловым центром всей конструкции значимого мира стала победа в Оте-чественной войне» [2. С. 70]. Именно поэтому сегодня Путин и Медведевконституируют пространство единого политического праздника для того,чтобы сконструировать «память» о смысловом единстве под именем «Рос-сия». Но мы хотели бы поспорить с Б. Дубиным в смысле оценки им бреж-невского мифотворчества как удачного. И дело здесь было в самом репрезен-танте, символизировавшем «часть» - Малую землю, которая не могла стать«целым» - миром, СССР. В подлинном же героическом политическом мифечасть всегда идентична целому, она и есть целое. В результате и неизбежноранее развенчанная фигура Сталина-победителя была именно в брежневскоевремя подвергнута частичной реабилитации. Сам же Дубин пишет, что всмысловой и символический ряд «памяти» о прошлом в постсоветское времябыл включен ностальгический образ Сталина как организатора победы вОтечественной войне. В терминах риторических фигур данного автора, «ве-ликий вождь» вновь стал соответствовать «великой победе». Это значит, понашему мнению, что Героем конструкта значимого советского прошлого ока-зался Победитель. Но, как полагает Дубин, в конструируемом в 1970-е гг.образе войны смыслонесущей фигурой выступил «народ», «ветераны», кол-лективный герой, как сказали бы мы.Конечно, фрагменты конструкта коллективной фигуры «героического»видны и сегодня, но вопрос в том, конструктивна ли данная фигура и чтослучится с виртуальным миром, когда нельзя будет презентировать даже са-Политический конструкт Победа в контексте феномена ностальгии9мого последнего участника войны? Кстати, парад в ознаменование 65-летияПобеды в Отечественной войне показал, что проблема уже решается в духепостсовременности: героев представляют их субституты. Но разве это не«пустые» знаки, не реферирующие сакральной политической реальности? Неудивительно, что Лужкову захотелось украсить Москву плакатами, изобра-жающими именно Сталина, т.е. семиотически достроить праздник как смы-словой мир. Образ войны сегодня не может быть репрезентирован одной ге-оргиевской ленточкой при всей ее коммуникативной и фетишистской знако-вости. Вот почему удачным, на наш взгляд, был «теледневник» победы наПервом канале ТВ - он как бы реанимировал «героический народ», которыйв основном ритуально представлен могилой Неизвестного солдата. Конечно,«неизвестный солдат» - это сакральный символ с большим героическим смы-словым потенциалом, но фигура солдата анонимна, т.е. данную символиче-скую форму в принципе нельзя использовать для персонификации. Для пер-сонификации же всегда, и в России особенно, используется другая номина-тивная форма - «политический лидер», и только в силу того, что язык поли-тического мифа тоже номинативен (здесь знак аналогичен имени собствен-ному, а само имя - мифологично) [см.: 3. С. 527, 529]. Так, при актуализациигероического мифа сознание номинирует феномен героизма, а в случае Оте-чественной войны - это Сталин (Жуков?). Потому герои войны - это всегданоминирующие подвиг, и запоминают того, кто первый совершил героиче-ский поступок, это, между прочим, одна из стратегий позиционирования во-обще. Так, Э. Райс и Д. Траут подчеркивают, что в сознании потребителя ин-формации закрепляется именно лидерская «позиция», потому лидер и являет-ся «маркой» [4. С. 61]. Мы можем, напротив, добавить, что «вспоминается»всегда марка, политический лидер. Остальные герои как бы слепки с него,образы-копии, а архетип героя - символический первообраз, в котором хра-нится смысл.Итак, чтобы сконструировать память о войне, надо, по сути, мифологизи-ровать «текст» и вывести героический символический ряд имен. При этомзамалчивание или уничижение знаковой роли Сталина лишь способствуетстихийной реконструкции и воскрешению «имаго вождя», ведь его имя -первое в смысловом ряду. Без вождя ведь не с кого и начать данный симво-лический ряд. Так, интенция мифологического сознания направлена на «ото-ждествление мифологических единиц на уровне самих объектов» (герой =герою), но не имен [см.: 3. С. 542]. Герой, если конституирован миф, это все-гда Номинация, Герой, Победитель. Потому Сталин мог претендовать на «по-зицию» второго Ленина (каждый Герой в ходе символической трансформа-ции победил в своей Октябрьской революции). А Брежнев не идентифициро-вался со Сталиным-победителем: именно героический миф в контексте Оте-чественной войны у него и не сформировался. При этом надо иметь в виду,что в XX веке вождь семантически отождествлялся с народом, но символомвыступал Вождь, который и репрезентировал данное коллективное тело.Для продолжения рассуждений уместно будет привести релевантное намлотмановское определение символа: «Функцию, благодаря которой значимыйэлемент может играть мнемоническую роль, мы определим как символиче-скую и будем в дальнейшем называть символами все знаки, обладающие спо-А.И. Щербинин, Н.Г. Щербинина10собностью концентрировать в себе, сохранять и реконструировать память освоих предшествующих контекстах» [3.С. 617]. Концепт Сталин в даннойсвязи представляет собой ностальгический образный феномен потому, что всмысловом контексте Победы он выступает таким символическим хранили-щем. Это подлинно знаковая фигура, функционально связанная с механизмомколлективного «воспоминания» и запасом общего политического знания.При любой реконструкции такого рода памяти об Отечественной войне дан-ный символ актуализируется, причем как героический архетип - Ге-рой/Антигерой. С одной стороны, ему приписываются все заслуги, и он -Победитель, вдохновитель и организатор победы, с другой, его персоне отво-дится роль Тени, злые игры которой привели к столь трагическим и великимжертвам на алтарь Победы. В любом случае значимым элементом политико-культурной системы России является конструкт Победа. Как архетипиче-ская фигура данный политический символ обладает мнемоническим потен-циалом, и особенно это относится к прошлому веку.В современном же праздничном образе прообраз Победы дан знаково-трансформированным. Тем не менее архетипический образ представляет со-бой по-прежнему феномен смысла, т.е. он участвует в легитимации полити-ческой власти через обряд героического перехода. Но в контексте постсовре-менности знаковое тиражирование (апельсин как символ оранжевой револю-ции, георгиевская лента как символ памяти о войне и т.п.) на первый взглядболее похоже на виртуальную игру копий, когда подлинность сменяется си-муляцией, а знак теряет репрезентативность. Хотя уже сам факт присвоениязнака говорит о наличии коммуникации в виртуальной политической реаль-ности и о сакрализации на уровне маркетинга. Однако архетип бессознатель-ного, согласно К.Г. Юнгу, предпослан сознанию лишь схематически, а кон-кретный образ в новой политической реальности может, добавим мы, сильноотличаться от прототипа. Так, архетип Матери предстает в виде конкретнойстарухи или абстрактной Родины. Может быть, архетип Героя - это и Вождь,и народ (когда героический вождь лишь подразумевается, ведь не можетбыть тела без головы), и орденская георгиевская лента (когда подразумевает-ся герой-победитель как таковой)? Смысл же данных знаков Победы, похоже,идентичен - все это символы коллективного спасения. При этом войну (какполосу тяжелейших испытаний) можно символически отождествить с обря-дом героического перехода. А эпитет «Отечественная» прочитывается каксимволизация окончательного спасения и соединения героя с отцом. Такимобразом, конструкт Победа по-прежнему конституирует семиотическоепространство политического дискурса России вообще и властного дискурса вчастности. При этом политический лидер сам не экспонирует свой образ какгероический. Однако в праздничном пространстве парад по-прежнему прохо-дит перед трибуной (хотя и трансформированной) с «ветеранами» и прини-мается парад традиционно лидером. И последнее создает ассоциацию преем-ственности власти от той - победительной. И здесь образ настоящей полити-ческой власти опирается на значимые образы прошлого: «Под образами про-шлого понимаются зафиксированные в коллективной памяти представленияо прошлом, прочно удерживаемые традицией или актуализируемые меняю-щейся реальностью настоящего» [5.С.4].Политический конструкт Победа в контексте феномена ностальгии11Конечно, и у нас речь идет о реконструкции памяти о Победе (архетипи-ческой фигуры в ипостаси Героя) и конструировании виртуальной политиче-ской реальности легитимной власти, т.е. своего рода героической сакральнойполитической реальности. Что же это феномен социального или политиче-ского конструктивизма? Думается, скорее, политический феномен, т.е. властьс помощью СМК «сверху» формирует представление о реальности. Но поли-тическая власть действует в поле символического обмена и вовлекает народ вданную управляемую игру знаков. И знаковый обмен, где конституирующуюи объединяющую роль играет конструкт Победа, удачен в силу того, чтонет барьера понимания героического мифа как традиционного языка полити-ческой коммуникации, образующего значимую дискурсивную практику. Так,символические послания власти по репрезентации «своего» подкрепляет осо-бый культурно-ритуальный комплекс - празднование, включающее парадпобедителей на Красной площади и поклонение лидера могиле Неизвестногосолдата как жертве на алтарь Победы. При этом в языковой игре присутству-ет и реконструкция символической фигуры Сталина-победителя, и чаще все-го как фигуры умолчания. И «изречение», и «умолчание» имеют символиче-ский план выражения знака. В данном контексте молчание тоже, по сути,есть символическое утверждение значимого образа. Выражается же замалчи-вание как словесно отрицательно, т.е. номинация Сталин в контексте Побе-ды не упоминается, так и визуально - задрапирован мавзолей как символиче-ское пространство Политического Центра, где вождь принимал изначальныйпарад в изначальное время. Но тем не менее уже сама реконструкция симво-лики Победы означает спасение и космизацию России-мира от Хаоса-войны,а спасение невозможно без Спасителя. Дело в том, что именно символическаяформа, сам символ хранит и передает политическую информацию, и при ак-туализации «переформатированной» информации форма героического моно-мифа априорно воспроизводится и требует номинирования. Здесь мы можемсослаться на М. Фуко и подчеркнуть, что некоторые «феномены становятсясимволами друг друга или организуются вокруг единого центра» [6. С. 13].Вот таким смысловым центром для политической власти России, своего родафигурой власти знания о прошлом, если перефразировать того же Фуко, ста-новится конструкт Победа. Итак, под «политической памятью» мы будемпонимать не просто способность политико-культурной системы сохранятьинформацию. Для нас понятие «память» все более приобретает конструкти-вистский смысл: сохраняется и актуализируется лишь та информация, кото-рой придается значение, производное от власти. Именно власть конструируетсмысловой политический мир в этой «бессмыслице» постсовременного пиараи даже конституирует священный ритуал Победы.Итак, поскольку политическая культура как знаковая система подчиненазаконам памяти, то следует непосредственно обратиться к проблеме культур-ного кодирования. Согласно Ю.М. Лотману, история культуры России, по-нимаемая семиотически, дает нам четыре доминантных кода, позволяющихтипологизировать культурные тексты: семантический, синтактический, асе-мантический и асинтактический, семантико-синтактический [см.: 7. С. 402].Выражая ту же мысль по-другому, перед нами четыре языка коммуникации,типологически релевантные нашей культуре, и мы можем экстраполироватьА.И. Щербинин, Н.Г. Щербинина12их и на культуру политическую. Для нас представляет интерес та доминант-ная кодирующая системная модель, согласно которой политическая властьрепрезентирует политический порядок в современной России (имея в видуисторический этап президентства Путина и Медведева). В основу аналогич-ной типологии политико-культурных кодов, опираясь на Лотмана, мы помес-тим два «параметра» с положительным и отрицательным статусом: 1) суще-ствование в политике как замещение более важного и 2) существование какчасти более важного в политическом смысле [7. С. 401].Согласно нашему выводу, политически конструирующая мир власть (подконструктивным лидерством мы подразумеваем феномен путинских интен-ций), моделирует реальность России в семантическом кодовом ключе. Это, всущности, традиционный мир, имеющий смысл, но смысл не эксплицирован-ный и до конца не постигаемый, даже специально засекреченный. При всемцентралистском символизме (к Центру сводится вся Россия) центрированныйполитический мир не является единым, т.е. «синтактическим». В данной свя-зи политический феномен как репрезентацию политического символизируетпартия власти, называемая «Единая Россия». При этом сама партия далека оторганизационных систем жесткого типа, представляя собой холдинг, т.е. соб-рание ассоциированных с номинальным центром членов без строгих правилобразования структуры. Интересно, что управляющее конструктивистскоеполитическое творчество Путина формируется и параллельно кодирующемуэффекту культуры постсовременности, асемантическому и асинтактическо-му, по сути. Мир «чистой» постсовременности раздробленный и бессмыс-ленный и особенно явлен как медиареальность. Здесь знаки релятивны, си-мулируют и не репрезентируют в процессе свободной знаковой игры. Собст-венно знаки создаются для того, чтобы отрицать знаки, т.е. активно форми-руется знаковая система «навыворот». Пример тому - постперестроечная ле-ниниана, представляющая собой антигероический «трансферт».Мир же сегодняшней России, конструируемый политически, не чужд«положительной» знаковости (Путин даже реанимировал некоторые сущест-венные символы советского прошлого). Наша политическая реальность за-метно отличается тем не менее от советского политического мира, и единогои осмысленного, т.е. семантико-синтактического. В советском мире идеаль-ная сущность (Учение) воплощалась в материальную сферу жизни (строи-тельство социализма с СССР). А материальная сторона, в свою очередь, под-вергалась «диалектике» прогрессизма - модернизации во что бы то ни стало,т.е. подчинялась ценностям не от мира сего. Такой политический мир коди-ровался языком героического политического мифа, представляя собой сим-волическую иерархию героев. Именно данный героический миф и репрезен-тирует, по нашему мнению, смысловой феномен политической власти Рос-сии, т.е. сакральные основания ее легитимности. Тем самым и объясним ин-терес к конструкту Победа со стороны современной политической властиРоссии. Ведь это понятный и традиционный язык политической коммуника-ции власти и народа. Путин же, как всем известно, традиционалист и «госу-дарственник», и в его политическом конструкте Россия государство, «це-лое» замещается «частью» - политическим лидером-репрезентантом. Такимобразом, знак (лидер) замещает какое-то идеальное содержание, причем осо-Политический конструкт Победа в контексте феномена ностальгии13бая ценность, согласно Лотману, конституируется знаком с нулевым выраже-нием «материального» [7. С. 406]. Вот почему на празднике Победы поется«слава» героям, точнее их памяти, тем самым транслируются абсолютныеценности. И здесь выражена своего рода ностальгия политической властиРоссии по конструктивному творчеству советского прошлого, которое выра-жало смысл ясно и эксплицитно.В данном контексте эмоционально нагруженный смыслонесущий конст-рукт Победа становится в ряд с доминирующим и кодирующим интенцио-нальным переживанием политической власти о России как мире. СимволикаПобеды относится к пространству «своего» и «целого», которое репрезен-тирует Лидер, здесь «часть» представляет «целое», отождествляется с ним.Поскольку знак в таком «символическом политическом сознании» не кон-венционален, а строится по принципу иконическому, то становится понятнасуть властного тандема «Путин - Медведев», где президент не лидер, а знак-копия, зеркально отражающая высший лидерский образец. Путин в данномсимволическом тандеме как бы «идеальное содержание», а Медведев -«знак-выражение». Медведев-знак в иерархии в виде набора знаков первый(ведь знаки образуют иерархию официального лидерства), но ценность знаказависит от степени «идеальности». Не случайно Медведев создает себе про-тивоположный имидж - менеджера-реалиста, постоянно ведя речь о модер-низации. Вот почему иконическое соответствие образов двух руководителейРоссии или их расхождение - постоянный предмет для медиадискурса. Здесьуместно провести параллели с кодированием средневековой реальности: еслимир творит Создатель одним своим словом, то мир российской политикитворит Конструктор, и его слово не всегда досказано. Именно лидер-конструктор «знает» свой «замысел о России», остальные лишь могут углуб-ляться в знак, т.е. попросту строить догадки. И презентируемый образ совре-менного политического мира России, официальная картина мира гиперконст-руктивна, т.е. зависит от своего творца (отсюда и нелюбовь власти к выбо-рам, ведь они вводят в абсолютную политическую культуру фактор относи-тельного времени).Следующий рассматриваемый конструкт в нашем рассуждении о фено-мене современной российской политической власти - это понятие политиче-ского человека как корпоративного члена. Наш гражданин может стать поли-тиком только как член политической партии, а у власти стоит целая полити-ческая корпорация, принадлежность к которой автоматически выдвигает навысокие политические должности. То есть в России ценится не личная про-фессиональная карьера (по типу идеологии Петра I), а членство в символиче-ских корпорациях, таких как «единороссы», «петербуржцы», «молодежныйрезерв» и т.п. При очевидности иерархии знаков, состоящих из «наших поли-тических членов», смысл их конкретного квалификационного отбора скрытот сознания общественности. То есть наметилась такая семиотическая прак-тика: если нет места в корпорации, то нет и личности в политическом смыс-ле. Отсюда в иерархии политических знаков-лидеров столь много безликих идаже «безымянных» персон. Власть заведомо «знает», кого и куда поставить,и занимается дальнейшим корпоративным конструированием. В данной связинаполняется смыслом и выражение «выстроить вертикаль власти», ведь госу-А.И. Щербинин, Н.Г. Щербинина14дарство, которое тоже политически сконструировано, понимается Путинамвсего лишь как иерархия знаков, находящаяся вне времени. Перед нами, мо-жет быть, принцип конструирования, релевантный коду культуры вообще(чиновник ведь тоже член корпорации)? Как бы то ни было подобно средне-вековому сознанию конституированы два российских ментальных мира:высший политический мир (конструкторы, лидеры-знаки, корпорации-конструкты) и низший мир практической повседневности, который символи-чески не ценится и находится вне политики. Таким образом, все политиче-ские знаки тяготеют к сакральной сути и бытуют как виртуальная политиче-ская реальность. Здесь в качестве определяющей метафоры подобного сим-волического мира можно привести слова Ю.М. Лотмана, что «все сущест-вующее воспринималось как значимое (и наоборот - только значимое счита-лось существующим)» [7. С. 406].Таким образом, в основание своего современного представления о поли-тическом мире российская власть помещает сугубую его сущностную знако-вость, которая систематически артикулируется от как бы незнакового мираповседневности. Потому все политические феномены власть стремится ри-туализировать , и пример тому «телеразборки» власти с текущими повседнев-ными проблемами и их персонификациями, долженствующие символизиро-вать конструктивную позицию лидерского тандема. Вот в этом символиче-ском ряду востребованных ритуальных сущностей и стоит праздник годов-щины окончания Великой Отечественной войны, смысловое наполнение ко-торому придает конструкт Победа. Данный сакральный смысловой мир свя-зан с истоками власти и вводит героический символизм в праздничный ка-лендарь современных политических торжеств. Власть, присваивая себе весьполитический «семиозис», конструирует политический мир вообще и поли-тический праздничный мир в частности. А поскольку повседневный полити-ческий мир для нее незначим, то сакральной реальности героического спасе-ния и отводится столь заметное место в «пространстве ликования», носталь-гируя по советскому образцу. Перефразируя М. Рыклина, можно подчерк-нуть, что ностальгия по советскому проявляется здесь как реакция на исчез-новение гигантского пространства политического ритуального действа [см.:8. С. 18]. И, добавим мы, ритуал нужен власти-конструктору из-за своей кон-ститутивной сущности, означивающей символы власти в этой семантическойполитической культуре.В данной связи у П. Рикёра есть релевантный термин - «навязанная па-мять», которая формируется путем замкнутого по смыслу нарратива. У насэто героический политический мономиф, который придает конфигурациюконструктам коллективной памяти о Победе. «Следовательно, замкнутостьрассказа ставится на службу идентифицирующей замкнутости сообщества.Преподанная история, история, которой обучают, но также и история вос-славленная. К принудительному запоминанию прибавляются мемориальныецеремонии, поминания, установленные общим соглашением. Таким образом,между припоминанием, запоминанием и поминанием заключается несущий всебе опасность пакт» [9. С. 125]. В отличие от Рикёра мы не помещаем своеисследование в рамки философской дихотомии «плохого/хорошего» и пото-му проблему «опасности» управления политическим сознанием выводим заПолитический конструкт Победа в контексте феномена ностальгии15рамки предметной области. Но в политико-конструктивистском плане хотимподчеркнуть, что мифологизация и ритуализация политики России, произ-водные от конструкта Победа, свидетельствуют о конституировании симво-лических основ современной политической власти. Перед нами конструктив-ный материал, предназначенный для смыслонесущей политической комму-никации. И это, на наш взгляд, говорит об успешности проекта власти подназванием «праздник Победы».Мы уже отмечали в качестве одного из каналов «производства» носталь-гии механизмы памяти. В этом смысле, согласно Ю.М. Лотману, «культурнаяпамять», являясь творческим механизмом, «противостоит времени»: «Онасохраняет прошедшее как пребывающее. С точки зрения памяти как рабо-тающего всей своей толщей механизма, прошедшее не прошло» [10. С. 674-675]. В данной связи особо следует обратить внимание на то, что, по Лотма-ну, «смыслы в памяти культуры не хранятся, а растут» [10. С. 675].В этом процессе, на наш взгляд, и происходит селекция и реконструкцияценностей прошлого или их знаков, получающих воплощение, в том числе вформе ностальгии. Паллиативными причинами для обращения к памятипрошлого, а через нее к ностальгии, можно назвать и неблагоприятную со-временную среду или последствия механического воздействия на сознаниетипа тоталитарной индоктринации, когда сформированная когда-то схемапостоянно будет соотноситься с живой действительностью. Так или иначеностальгия проявляется как реакция на современность с позиций подлинногоили примысленного прошлого, как смысловой фон или индивидуальная спе-цифика осознания сообразно тем «рамкам», которые были заложены в чело-веке в процессе социализации/воспитания. Другими словами, при всех вари-антах, которыми обладает человек, он индивидуально доконструирует траек-торию наличной реальности, прибегая к механике памяти или фантазмов.Однако и то, и другое не являются произволом, а так или иначе заданы куль-турной матрицей, сообразно которой идет достройка современности. В иныемоменты появляется желание «обналичить» свои фантазмы без учета того,что прошлое уже не вернуть. К примеру, на встрече президента Д.А. Медве-дева с активом партии «Единая Россия» 28 мая 2010 г. предприниматель Ва-дим Дымов, поблагодарив власть за поддержку, прежде всего законодатель-ную, представителей бизнеса, обратился к главе государства с такой прось-бой: «Может быть, и власти стоит как-то отметить их. Я знаю, что за рубе-жом (во Франции, в Италии), знаю, что Аркадий Анатольевич Новиков явля-ется кавалером наград, которые показывают, выделяют роль предпринимате-ля, бизнесмена, его активную жизненную позицию. Я думаю, что в нашейстране есть такие герои, яркие герои, и их надо отмечать. Это было бы оченьпозитивно воспринято предпринимателями всей страны» [11]. Это примернаиболее прямой, нетипичной для «негероической эпохи», потребности в на-делении более высоким смыслом, чем прибыль, выгода и достаток, дажевысшим - героическим - смыслом.Но вся беда попыток перевода такого рода желаний в том, что семиосфе-ры героической и негероической эпох не совпадают, как не совпадают и дек-ларируемые (конструируемые) высшие смыслы, зачастую не позволяя по-требностям трансформироваться в ценности и идеалы. И на этом неплохоА.И. Щербинин, Н.Г. Щербинина16зарабатывают всевозможные «наградные» фирмы, производя и реализуя заденьги всевозможные знаки отличия - симулякры государственных наград.При этом «покупка» даже самой дорогой награды не приближает ее по стату-су к официальной государственной, а обладателя - к статусу героя.Зачастую причины прорыва ностальгии в современные реалии более про-заичны. Не секрет, что детство и молодость (особенно с точки зрения про-шедших лет) для человека - самая безоблачная пора. С такой позиции откор-ректированная временем картина личного, а вместе с ним и общего, прошло-го становится предметом некритического противопоставления современно-сти. Зачастую даже не сама эпоха, а ее символы становятся предметом нос-тальгии. К примеру, советские игрушки, в общем-то, неказистые, становятсяпредметом ностальгирования современной молодежи, едва ли захватившейсоветскую эпоху на излёте. Что уж говорить о старшем поколении. Так, всентябре 2009 г. в Челябинске «в выставочном зале музея искусств открыласьуникальная выставка. Куклы, мячики, барабаны, горны, кубики» и прочиепредметы детского быта советской эпохи привлекли внимание уральскойпублики, - сообщили «Вести 24» [12]. К этому же разряду относятся учебни-ки, школьные песни - все, что могло бы вызвать эмоциональные пережива-ния, связанные с прошлым. И вот уже в конце мая 2010 г. анонсируется IВсероссийский фестиваль диафильмов «Волшебный фонарь» в Санкт-Петербурге: «В основе фестиваля лежит идея возрождения прекрасной тра-диции, позволяющей окунуться в сказочную атмосферу давно забытых пле-нок из коробочек с цветными этикетками. Это фестиваль для детей, молодё-жи и старшего поколения - для всех, кто хочет познакомиться с историейи невероятной красотой этого искусства. Сейчас в стране начинается бумвозрождения интереса к диафильмам. Коллекционеров становится все боль-ше и больше, а с августа 2010 года петербургское издательство «Амфора-Медиа» запускает в производство новую линейку слайдовых фильмов и дажедиапроектор нового поколения «Светлячок»… В вечернее время диафильмыстанут темой для музыкальных джемов и танцевально-театральных перфор-мансов. А петербургская студия документальных фильмов представит фести-вальную подборку советской рекламы 60-90-х годов, которая как нельзялучше передает настроение той эпохи - эпохи диафильмов» - сообщают ор-ганизаторы [13]. Деятельность «Амфора-Медиа» вызвала всплеск эмоций -«старый добрый», «волшебный» и т.п. эпитеты сопровождают информациютакого рода.Более существенным выглядит стремление, кстати, на первый взгляд несвязанное с идеологическими предпочтениями средней и старшей возрастныхгрупп россиян, вернуть старые организационные формы детскому досугу.Так, Анн-Дорит Бой из «Frankfurter Allgemeine» в статье «Отроческое служе-ние родине» пишет о том, что «согласно опросам Левада-центра, 80% росси-ян хотели бы вернуть старую добрую пионерскую организацию». Анн-Дорит,заинтересовавшаяся этим феноменом, приводит комментарий социолога Бо-риса Дубина: «Родители и бабушки с дедушками ищут кого-то, кто, какраньше, будет заботиться о подрастающем поколении, организацию, котораяснимет с них эту ответственность» [см.:14]. Вероятно, в таком комментариибольшая доля правды, но не вся. Жизнь без коллектива, без общезначимыхПолитический конструкт Победа в контексте феномена ностальгии17символов и ритуалов лишает человека значительной части его социальнойприроды. Ностальгия, скорее всего, может рассматриваться как попытка «вы-тащить» советское - мир уходящий, мир потаенный (и что греха таить, полу-запретный) через символы и ритуалы, репрезентирующие для конкретногочеловека какие-то утраченные социальные нормы и ценности и т.п.Мы вправе рассматривать и экономические, и политико-культурные, да-же национально-психологические особенности именно России и россиян вкачестве причин, обусловивших ностальгию по далеко не самым легким вре-менам. Но, как показывает практика, дело не только в этом. К примеру, вГермании уже достаточно длительное время широко признанным являетсямассовый феномен остальгии (Ost - восток), т.е. ностальгии по ушедшей вполитико-институциональное небытие Восточной Германии. Подобно челя-бинской выставка, в бывшем Сталинштадте (ныне Айзенхюттенштадт) «От-пуск и отдых в ГДР» презентует (в первоначальном значении презентациикак предъявлении чего-либо в современности) лишь фрагмент прошлого, со-храненный, музеефицированный, но способный вытянуть через цепочку вос-поминаний ценности и смыслы миновавшей эпохи. Это и путевки свободныхнемецких профсоюзов для трудящихся, это фотографии взрослых и детей напляже и т.п. Фотографии не постановочные, тем не менее отражающие сча-стье отпускников [см.: 15].Ностальгия, как мягкий в отличие от пропаганды и манипуляции каналлегитимации низвергнутого прошлого, не может не стать предметом раз-мышления. К примеру, Стив Розенберг (Би-Би-Си) в материале «Немцев ма-нят безделушки Восточного блока» описывает не только типичную для Рос-сии, Югославии, Германии картину розничной коммерциализации артефак-тов социалистической эпохи (символика, предметы культуры и быта, воин-ская атрибутика), но и более внушительные проекты вроде гостиницы ос-тальгического, в стиле ГДР, типа, с соответствующим названием - «Остель»(более подробно можно посмотреть на сайте отеля http://www.ostel.eu). По-стояльцев, а их зазывать не приходится, привлекает возможность вернуться впрошлое, хотя бы окунуться в его атмосферу, попробовать на вкус давно за-бытые продукты: «Магазин "Осткост" (в вольном переводе - «по гэдээров-ским ценам». - А. и Н. Щ.) набит старыми товарами времен ГДР - от комму-нистического варианта "Кока-колы" до восточногерманской жидкости длямытья посуды. Можно даже купить гэдээровское пюре быстрого приготовле-ния или социалистическую горчицу». Одной перцепции, разумеется, недоста-точно, и «для получения еще большей дозы ностальгии есть «музей ГДР», гдепоказывают старые фильмы, в которых восточные немцы машут руками иулыбаются, маршируя на первомайских парадах, танцуют ночи напролетфокстрот на «чайных танцах» (tea dances) или расслабляются в нудистскихколониях» [16].Темная сторона жизни далека от ностальгических переживаний, мало ко-му хочется вспоминать тюрьмы для политических, тотальную слежку штази.И было бы совсем просто, если бы человечество делилось на тех, кого про-шлое пригрело, и тех, кого оно навсегда обидело. В этом плане прошломубольше везет, чем настоящему, - со временем плохое постепенно стирается,хотя и не до конца, это то, что банально окрестили штампом «Время лечит».А.И. Щербинин, Н.Г. Щербинина18Правда в том, что светлая и темная стороны сосуществуют в человеке, не-смотря на самые мрачные режимы. В октябре 2009 г., в передаче НТВ «Чест-ный понедельник», посвященной восстановлению павильона станции метро«Курская» (в том числе и сталинской версии «Гимна СССР» на стеле), по-литолог С. Кургинян в дискуссии поднял очень сложную проблему и показалвозможное ее объяснение: «Это трагическая история, великая в своем тра-гизме, она чудовищна и прекрасна одновременно, там все сплетено. Люди изэтих лагерей шли на войну. Моя мать, у которой погиб отец, и которая люби-ла своего отца и ненавидела Сталина, шла в этих демонстрациях и пела пес-ни. Это всё вместе. Невозможно выковырять из этого какие-то примитивныеслагаемые» [17].Вот эти, сходящиеся в одной «точке», коей является человек, миры обы-денного и сверхобыденного, личного и общественного, светлого и темного,сконструированного и естественного остаются в памяти причудливым скол-ком прошлого. Фрагменты комбинаций этих миров иерархичны и способнызатеня

Скачать электронную версию публикации