Habitus and Habitualization in Contemporary Sociological Theory.pdf Как отмечает президент Международной социологической ассоциацииП. Штомпка, в настоящее время можно говорить о парадигмальном сдвиге всоциологии. Новый поворот приводит к тому, что в центре внимания иссле-дователей оказываются не системы и действия, а феномены, которые ранеесчитались «ненаучными», а именно мир повседневного опыта. Настоящийпарадигмальный сдвиг, как полагает польский социолог, не является прехо-дящим увлечением, а свидетельствует о рождении «социологии социальнойэкзистенции», где в качестве основного объекта исследования берется соци-альное событие - «человеческое действие в коллективных контекстах, огра-ниченное, с одной стороны, агентным (активными) потенциалом участников,с другой, структурной и культурной окружающей средой действия» [1. С. 3].Тем самым происходит отказ от веры как в абсолютную автономию субъекта,так и всесилие внешних сил. К истокам данного поворота Штомпка относитфеноменологический подход, работы А. Шюца, П. Бергера и Т. Лукмана, эт-нометодологию Г. Гарфункеля и драматургическую теорию И. Гофмана, атакже общую постмодернистскую критику прежней социологии. Следуетотметить, что обращение к анализу повседневной реальности не делает самконцепт «повседневная жизнь» самоочевидным. Можно предположить, чтоон включает в себя понимание того, что отдельные случаи, повторяясь, при-обретают цикличный, привычный характер, становятся рутинными и наде-ляются символическим значением.В то время как традиционная социология науки была сосредоточена в ос-новном на макропроцессах, современные исследователи исходят из того, чтомакроанализ науки недостаточен для понимания ее сущности, так как приподобном рассмотрении сам продукт научной деятельности - знание - оста-ется без должного анализа. Использование микросоциологических методовпозволяет показать, что научное знание конструируется из содержания дея-тельности и общения ученых, в частности из повседневных лабораторныхпрактик. Один из наиболее известных современных французских социологовБруно Латур, критикуя эпистемологический подход, занимающийся менталь-ными структурами и игнорирующий практику лаборатории, полагает, чтоспецифику науки не могут также объяснить подходы, направленные на выяв-ление особых типов отношений, характерных для науки [2]. Он отмечает, чтов социологических исследованиях науки существует разделение труда междутеми, кто изучает науку как организацию и институт, и теми, кто рассматри-вает ее на микроуровне. В последнем случае считается, что почти невозмож-но уловить какое-либо единство за многообразием «микроскопических» про-блем, что в целом и обусловливает необходимость разделения микро- и мак-роуровня исследования науки. Данная альтернатива воспроизводит в совре-менных условиях спор между «экстерналистским» и «интерналистским»подходами в изучении науки. Латур критикует социологию науки за то, чтоона принимает различие в уровнях и масштабе между «социальным контек-стом», с одной стороны, и микроуровнем лаборатории - с другой, а такжеигнорирование содержания того, что происходит в лаборатории. Француз-ский социолог полагает, что микросоциологические исследования лаборато-рии позволяют лучше понять ежедневную научную практику, если толькоони выходят за пределы «интерналистского» видения науки и позволяютсфокусироваться на ее положении в обществе. Исследования лабораторий, наего взгляд, призванны нарушить («дестабилизировать и упразднить») тради-ционную оппозицию внешнего и внутреннего. Изучение повседневной рабо-ты ученых, как правило, представляющее собой ситуационные наблюдениянаучных практик, направлено на исследование процесса «упорядочиванияучеными хаотической реальности» и позволяет понять, что логический ха-рактер научной деятельности есть лишь часть значительно более сложногофеномена, который включает неявные, фоновые практики.Представляется, что эвристической ценностью для анализа научной дея-тельности в новой ситуации могут обладать понятия «габитус» и «хабитуали-зация», которые в целом указывают на то обстоятельство, что в процессе со-циализации человек приобретает определенные ментальные, телесные и по-веденческие навыки, которые, не являясь биологическими по своей природе,превращаются в неотделимую от его телесности «натуру». В социологии по-нятия габитуса, хабитуализации используются в работах М. Мосса, П. Берге-ра и Т. Лукмана, а также П. Бурдье. Близкими по содержанию терминам «ха-битуализация» и «габитус» нам представляется одно из ключевых понятийтеории структурации Э. Гиденса - «рутинизация» и понятие «фигурации» вглавном труде Н. Элиасса «О процессе цивилизации...». Помещаясь в разныеисследовательские контексты, данные понятия позволяют связать природноеи социальное, индивидуальное и социальное, субъективное и объективное,преодолевая тем самым традиционные альтернативы.Социологический энциклопедический англо-русский словарь определяетхабитуализацию (от лат. habitus - внешний облик организма) как превраще-ние в привычку в результате многократного повторения [3]. Свободная эн-циклопедия определяет термин «хабитуализация» в контексте основных ха-рактеристик социальной группы как освоение индивидом данной социальнойпозиции и формирование у него установок и стереотипов, присущих даннойгруппе, наряду с процессами интеракции, стигматизации и идентификации.Французский социолог и этнограф М. Мосс полагал, что прогресс естест-венных наук осуществляется на пути движения от конкретного и неизведан-ного к абстрактному. При этом области неизведанного часто лежат на грани-це различных наук. Возглавив французскую социологическую школу послесмерти ее основателя Э. Дюркгейма, который поставил задачу обосноватьспецифику социологии как особой науки и с этой целью осуществил критикубиологического и психологического редукционизма, М. Мосс, в отличие отДюркгейма, стремился интегрировать социологию с другими науками о че-ловеке. Если для основателя социологии человек есть homo duplex, т.е. двой-ственная реальность, в которой, сосуществуя, борются два начала: индивиду-альное биопсихологическое и социальное, то М. Мосс отстаивает идею«триединства» человеческой природы, где биологическое, психическое и со-циальное образуют неразрывное единство. Это означает, что при исследова-нии человека необходимо соблюдать принцип «тройственного союза» биоло-гии, психологии и социологии. Необходима, полагает французский исследо-ватель, «тройственная точка зрения, точка зрения «целостного человека», гдемеханико-физический, анатомо-физиологический, психологический и социо-логический аспекты образуют внутреннее единство [4. С. 102]. Мосс предло-жил понятие «техники тела» для характеристики техники, которая передаетсяот человека к человеку, от поколения к поколению как некий инструменталь-ный навык. Термин «техники тела» означает, что физические действия, кото-рые представляются нам «естественными» и инвариантными для всего чело-вечества, на самом деле осуществляются в различных культурах по-разному.Являясь исторически изменчивыми, они формируются благодаря традицион-ным культурным образцам. Так, например, различными являются техникиплавания, копания, ходьбы, кормления грудью, положения во время сна и т.п.При этом под техникой Мосс понимал традиционный действенный акт и по-лагал, что человек, прежде всего, отличается от животных передачей своихтехник, в особенности посредством слов. Мосс утверждает, что всякая техни-ка имеет свой образец, или hubitus. Рассуждая о социальнойграфический характер, а именно: техники родов и акушерства, техники воз-действия, техники юности и взрослого возраста, техники ухода за телом, тех-ники насыщения и др. Во всех этих случаях речь идет о социопсихофизиоло-гическом конструировании habitusa под влиянием социального авторитета.Одним из основных вопросов социальных исследований Норберта Элиасаявляется вопрос о том, «как и почему люди объединяются, образуя собой ди-намические фигурации?». Являясь наиболее крупным представителем исто-рической социологии, Норберт Элиас разделяет с ее сторонниками ряд взаи-мосвязанных онтологических положений, получавших название «историче-ский коэффициент социальной действительности». А именно, признание то-го, что общество не столько существует, сколько формируется, общественнаяжизнь представляет собой непрерывный динамический процесс, а не посто-янное и неизменное состояние, оно состоит не из объектов, а из событий.Имманентным фактором общественной жизни является время, которое пред-стает его внутренним неизбежным измерением. Все, что происходит, зависитот момента времени, имеет те или иные причины и последствия. При этом вразличных фазах процесса действуют различные механизмы. Социальныеизменения рассматриваются как кумулятивный результат «равнодействую-щих» многих процессов, взаимодополняющих, поддерживающих и находя-щихся в конфликте друг с другом. Не являясь застывшей системой, обществопредстает как сеть социальных отношений, в которых проявляются противо-речия и взаимодействия. Последовательность событий в рамках отдельногопроцесса имеет кумулятивный характер. Каждая фаза процесса предстает какаккумулированный результат предшествующих фаз и одновременно основапродолжения процесса в будущем. Основным фактором общественного раз-вития являются субъекты, индивидуальные или групповые, действия, актив-ность которых формирует данное состояние общества. Последнее, в своюочередь, открывает +++Y]поле возможностей и шансов для действия отдельныхлюдей и коллективовкающих действиях и взаимодействиях, подобно фигурам танца, которые су-ществуют лишь в тот момент, когда танцоры танцуют. Социальный мирпредставляет собой сцену, на которой действуют, вступают во взаимодейст-вия отдельные индивиды и социальные группы, а формы социальных отно-шений определяются постоянными действиями, акциями, реакциями, проду-цируются и репродуцируются деятельностью. Существующие структурысоздают те рамки, в которых разворачивается деятельность людей, оказываютсущественное влияние на ход действий и формируют фактор «сопричинно-сти» - совместной детерминации действия. Такая структурная детерминацияимеет двоякий характер: с одной стороны, негативно-ограничительный, таккак создает определенный барьер, за который действия не могут выйти, огра-ничивая тем самым репертуар возможных действий; с другой - позитивно-высвобождающий, так как стимулирует и содействует действиям определен-ного вида. На конкретных исторических примерах, исследованиях дворянст-ва, королевской власти и придворного общества Элиас показывает, как меня-ется психологический и социальный habitus во взаимосвязи с изменениями встроении общества. Предложенные Элиасом понятия фигурации и габитуса«увеличивают шансы избежать ситуации «или - или», которая столь частодает о себе знать в социологических объяснениях отношений индивида и об-щества» [8]. Представляя собой концептуальные инструменты, данные поня-тия призваны подчеркнуть тот факт, что всякий отдельный человек несет всебе специфический отпечаток (социальный габитус), общий для тех членовобщества, к которому он принадлежит, и одновременно выступающий осно-ванием, на котором вырастают специфический признаки, отличающие от-дельного человека от других членов сообщества. Интегральную составляю-щую социального габитуса образует идентичность, которую Элиас предста-вил как отношение «Я - Мы». Будучи не заданным раз и навсегда, оно под-вержено изменениямпреодолевать узость собственной идеологии путем систематического анали-за. Промежуточным слоем, относительно свободным от групповых интере-сов, он полагал интеллигенцию. Последующее развитие данной проблемати-ки в основном носило характер критик и модификации этих двух концеп-ций - «умеренной М. Шелера» и «радикальной К. Мангейма».Указывая на то, что предметом социологии знания является взаимосвязьчеловеческого мышления и социального контекста, в рамках которого онвозникает, Бергер и Лукман в работе «Социальное конструирование реально-сти» ставят задачу показать, что теоретическая значимость социологии зна-ния не была до конца осознана. Исключая из социологии знания эпистемоло-гические и методологические проблемы, которые волновали ее основопо-ложников в лице М. Шелера и К. Мангейма, они считают, что социологиязнания должна иметь дело с социальным конструированием реальности. Этазадача была обусловлена их пониманием «знания» и «реальности». «Реаль-ность» они определяют «как качество, присущее феноменам, иметь бытие,независимое от нашей воли и желания», а «знание как уверенность в том, чтофеномены являются реальными и обладают специфическими характеристи-ками». Таким образом, вопрос об онтологическом и эпистемологическом ста-тусе данных понятий остается в компетенции философии. Социологическийже интерес к проблемам «реальности» и «знания» обусловлен в первую оче-редь фактом их социальной относительности. Так как любое человеческоезнание возникает, развивается, передается и сохраняется в социальных си-туациях, то задача социологии знания - понять процессы, посредством кото-рых это происходит, и в результате чего «знание» становится «реальностью».«Иначе говоря, - пишут Бергер и Лукман, - социология знания имеет дело санализом социального конструирования. Признание двойственного характераобщества, которое, с одной стороны, выступает как объективная фактич-ность, с другой - представляет собой совокупность субъективных значений,делает необходимым постановку основного вопроса: "каким образом субъек-тивные значения становятся объективной фактичностью?"» [11. С. 36]. В ка-честве ответа они выдвигают тезис: «Всякая человеческая деятельность под-вергается хабитуализации (т.е. опривычиванию)» [12. С. 89]. Любое частоповторяющееся действие становится образцом, которое может быть осознаноисполнителем как образец и воспроизведено с экономией усилий. Действие,ставшее привычным, сохраняя свой многозначительный характер, впоследст-вии уменьшает число различных выборов и освобождает индивида от «бре-мени» всех решений, с одной стороны, что, в свою очередь, освобождаетэнергию, предоставляя возможность для рассуждений и инноваций - с дру-гой. Наиболее важная часть хабитуализации человеческой деятельности со-пряжена на практике с процессом институционализации. Последняя имеетместо везде, где осуществляется взаимная типизация опривыченных дейст-вий разного рода субъектами. Другими словами, любая подобная типизацияпредставляет собой институт. При этом типизации опривыченных действий,составляющих институт, всегда разделяются, т.е. они доступны для понима-ния всех членов определенной социальной группы. Сам институт типизируеткак индивидуальные действия, так и индивидуальных деятелей. Для взаим-ной типизации необходима продолжающаяся социальная ситуация. Отвечаяна вопрос о том, какие действия будет приводить к этому, Бергер и Лукманполагают, что те, которые являются релевантными для участников общейситуации. При этом они будет различны в разных сферах, а появление новыхучастников будет менять характер социального взаимодействия. Если призарождении института он поддерживается лишь при взаимодействии, егообъективность является незначительной, а рутинный задний план доступенобдуманному вмешательству, то с появлением других участников институтстановится историческим феноменом. Он воспринимается теперь как реаль-ность, объективность которой увеличивается. Последующим поколениямзнание истории института передается через «вторые руки», и поэтому теперьнеобходимо истолковать им этот смысл в различных формулах легитимации.Таким образом, институциональному миру требуется легитимация, т.е. спо-собы его «объяснения» и оправдания». Институты должны утверждать своювласть над индивидом независимо от тех субъективных значений, которые онможет придавать каждой конкретной ситуации. Отклонение от институцио-нально «запрограммированного» образа действия оказывается вероятным,как только институты становятся реальностями, оторванными от первона-чальных конкретных социальных процессов, в контексте которых они возни-кают. Так как институты имеют тенденцию «быть неразрывными», т.е. ин-тегрированными, то возникает вопрос о том, как это возможно? Если инте-грацию институционального порядка понимать в терминах «знания», имею-щегося у его членов, это означает, что анализ этого «знания» является суще-ственным для анализа рассматриваемого институционального порядка. Зна-ние, имеющее первостепенное значение для институционального порядка, -это знание дотеоретическое, представляющее собой «то, что каждый знает» осоциальном мире - это совокупность правил поведения, моральных принци-пов и предписаний. Такое знание составляет мотивационную динамику ин-ституционализированного поведения. Оно определяет и конструирует роли,которые следует играть в контексте рассматриваемых институтов. Как ре-зультат такое поведение становится контролируемым и предсказуемым. Яв-ляясь сердцевиной фундаментальной диалектики общества, знание програм-мирует каналы, по которым в процессе экстернализации создается объектив-ный мир. Оно объективирует этот мир с помощью языка и основанного нанем когнитивного аппарата, т.е. оно упорядочивает мир в объекты, которыедолжны восприниматься в качестве реальности. А затем оно опять интерна-лизируется как объективно существующая истина в ходе социализации. Зна-ние об обществе, таким образом, является реализацией в двойном смыслеслова - в смысле понимания объективированной социальной реальности и всмысле непрерывного созидания этой реальности.Энтони Гидденс часто определяет свою теорию структурации как средст-во преодоления двух концептуальных дуализмов: между сознательным субъ-ектом и социальными коллективами (дуализм субъект/объект), а также междуучастием (т.е. праксисом) и коллективными формами социальной жизни(дуализм участие/структура). Как верно отмечает А. Коэн, теория структура-ции начинается с предположения, что все, что происходит или существует всоциальной жизни, создается через поведенческий процесс [12]. Гидденс рас-сматривает практики как нечто большее, нежели локальное ситуативное по-ведение, даже будучи ситуативно локализованными, все практики вносятвклад в производство и воспроизводство системных связей и структурныхпаттернов. Гидденс утверждает, что нерефлексивно осуществляемые практи-ки (которые он называет рутиной) играют решающую роль, так как воспро-изводят привычные формы социальной жизни. Среди основных понятий тео-рии структурации рутинизация определяется как «привычный, воспринимае-мый как данное характер большинства повседневных социальных действий;преобладание привычных стилей и форм поведения, управляющее ощущени-ем онтологической безопасности, равно как и управляемое им» [14, С. 501].Рассмотрение структуры практики, по Гидденсу, предполагает аналитиче-скую деконструкцию четырех элементов: 1) процедурные правила 2) мораль-ные правила; 3) материальные ресурсы; 4) ресурсы власти. В то время каксами акторы редко различают структурные элементы практики, нормальноетечение практики рушится, когда структурные элементы проблематизируют-ся: например, подвергается сомнению познавательная ценность знания, на-рушается моральный этикет передачи знаний или актор не обладает нужны-ми для обмена умениями. Однако нельзя просто констатировать факт суще-ствования структурированных практик, не рассматривая то, каким образомони воспроизводятся, и не учитывая возможность их изменения. Гидденсов-ское понятие дуальности структуры заостряет теоретическое внимание навнутренней неотъемлемой связи структуры и праксиса. Дуальность структу-ры означает, что, для того чтобы воспроизводить структурированную прак-тику, агенты должны использовать имеющиеся знания и ресурсы. Гидденсразрабатывает теорию действующего субъекта, с помощью которой возмож-но постижение социальных перемен и ответ на вопрос: почему акторы упор-но воспроизводят рутинные практики и почему они участвуют в производст-ве перемен? Согласно теории действующего субъекта существует три уровнясубъективности. Дискурсивное #Dсознаниене является неотъемлемым свойством актора в любой момент времени. Онсчитает, что дискурсивное мышление мобилизуется только в критическиемоменты ломки рутины, одни из которых предсказуемы, другие же возника-ют внезапно. В любом случае прерывание рутины ведет к мобилизации уси-лий акторов и сосредоточению их мыслей на поиске выхода из проблемнойситуации, который уменьшил бы их тревогу и который, в конечном итоге,ведет к социальным переменам. Для Гидденса именно неосознанная потреб-ность в рутине, обусловленная, в свою очередь, потребностью ощущения он-тологической безопасности, является силой, толкающей акторов к переме-нам. Гиденс отмечает, что серьезный вклад в исследование отношений, суще-ствующих между дискурсивным и практическим сознанием в условиях соци-ального взаимодействия, внесли труды Гофмана. Вместе с тем Гофман прак-тически не говорит о бессознательном и, возможно, даже отрицает самуидею, согласно которой последнее играет в социальной жизни хоть сколько-нибудь значимую роль. Более того, анализ взаимодействий, проведенныхГофманом, предполагает, как считает Гиденс, скорее мотивированных субъ-ектов деятельности, нежели исследование источников человеческой мотива-ции, как утверждают многие из его критиков. Но такой подход не позволяетпонять, почему субъекты деятельности придерживаются в повседневнойжизни рутинных практик?Общепризнано, что теория Пьера Бурдье возникла из желания преодолетьпротивопоставление объективизма и субъективизма. К представителям объ-ективизма Бурдье относит исследователя социальных фактов Э. Дюркгейма,структурализм Ф. де Соссюра, Леви-Стросса и структурный марксизм. Под-вергает их критике за то, что в качестве основного предмета исследованияими берутся исключительно объективные структуры и игнорируется вопрос опроцессе социального конструирования, посредством которого эти структурысоздаются, мыслятся и воспринимаются. К субъективистской традицииТеория практики П. Бурдье опирается на тезис о том, что объекты знанияне пассивно отражаются, а конструируются, но непроизвольно, так как прин-ципом такого конструирования является система структурирующих предрас-положенностей, или habitus. При этом необходимо избегать реализма подоб-ных структур, к которым стремится объективизм, рассматривая их вне инди-видуальной и групповой истории, а также не впасть в субъективизм, которыйне способен объяснить закономерности социальной жизни. Условием по-строения теории практики является обращение к самой практике. Основнымпринципом, порождающим и организующим практики, является habitus, ко-торый, с одной стороны, являясь структурированной системой, носит харак-тер пассивного, заданного и предопределенного, с другой, - будучи структу-рирующей предрасположенностью, предполагает активную способность вно-сить изменения в существующие объективно социальные условия [15.С. 100-101]. Концепция habitus направлена на преодоление антиномий сво-боды и детерминизма, создания непредсказуемого нового и механическоговоспроизводства первоначальных условий, сознательного и бессознательно-го, индивида и общества. Будучи продуктом определенного типа регулярно-стей, habitus порождает такие формы поведения, которые возможны в преде-лах такой регулярности и могут быть положительно санкционированы в оп-ределенном поле деятельности, будущее которого они предвосхищают. Прак-тики и habitus невозможно дедуктивно вывести ни из условий прошлого, нииз условий настоящего. Их можно объяснить только соотнесением условий, вкоторых они порождаются и затем реализуются. Формирующийся в ходе ин-дивидуальной истории habitus обусловливает свою особую логику вписыва-ния в структуру, объективированную в институтах, делая тем самым возмож-ной преемственность институтов, что позволяет ему достичь полной реализа-ции. Гомогенность habitusа в пределах определенного класса условий соци-альной среды обеспечивает предсказуемость и понятность практики и дейст-вий, которые выступают как само собой разумеющиеся, без эксплицитногосогласования. Habitus как имманентный закон позволяет практикам бытьобъективно гармоничными без сознательного соотнесения с нормами илиявной координации. Сознательно вносимые поправки и регулирования пред-полагают владение общим кодом и не могут быть успешными без минималь-ного совпадения habitusов их агентов [15. С. 114]. Самой парадоксальной ха-рактеристикой habitus является отбор информации, необходимой для того,чтобы уклониться от информации, благодаря тенденции к постоянству, за-щищающему от изменений отбором новой информации. «Схемы восприятияи оценки habitusа, которые приводят к стратегии уклонения, в значительнойстепени работают несознательно и ненамеренно. Уклонение происходит либоавтоматически, как результат условий существования, либо как стратегиче-ское намерение» [15. С. 120].Бурдье предлагает отказаться как от идеи универсального субъекта, так иот трансцендентального Эго феноменологии и признать, что для каждогоагента видение пространства зависит от его позиции в этом пространстве.Агенты обладают активным восприятием мира и конструируют собственноевидение мира, которое, в свою очередь, осуществляется под структурнымдавлением. Диспозиции агентов, их габитусы, т.е. ментальные структуры,через которые агенты воспринимают социальный мир, являются в основномпродуктами интериоризации структур социального мира. Причем освоенныймир имеет тенденцию быть воспринимаемым как нечто должное, сущест-вующее само по себе. Исследование инвариантных форм восприятия иликонструирования социальной реальности обнаруживает следующее: во-первых, это конструирование не происходит в социальном вакууме, но под-вергается структурному давлению; во-вторых, структурирующие когнитив-ные структуры имеют социальный генезис; в-третьих, конструирование со-циальной реальности носит как индивидуальный , так и коллективный харак-тер. Представления агентов меняются в зависимости от их позиции(и связанных с ней интересов) и от их габитуса, взятого как система схемвосприятии, оценивания, как когнитивные и развивающиеся структуры, ко-торые агенты получают в ходе их продолжительного опыта в какой-то пози-ции в социальном мире. Габитус есть одновременно система схем производ-ства практик и система схем восприятия и оценивания практик [14. С. 192-193].В работе «Начало» Бурдье проводит аналогию между социальным и гео-графическим пространствами, внутри которых выделяют области. Социаль-ное пространство сконструировано таким образом, что агенты, группы илиинституты, размещены в нем, имеют тем больше общих свойств, чем болееблизки они в этом пространстве, и тем меньше, чем более они удалены другот друга. Он ставит задачу показать различие между структурой (объектив-ными связями) и взаимодействием. Структуры «суть связи между позициями,занимаемыми в распределении ресурсов, которые являются или могут статьдействующими, эффективными, как козыри в игре, в ходе конкурентнойборьбы за присвоение дефицитных благ, чье место - социальный универсум»[14. С. 186]. Согласно эмпирическим исследованиям основными видами та-кой социальной власти являются различные формы экономического капита-ла, а также культурный и символический капиталы. Последний являетсяформой, которую принимают различные виды капитала, воспринимаемые ипризнаваемые как легитимные. Таким образом, в первом измерении агентыраспределены в общем социальном пространстве по общему объему капиталав различных его видах, которыми они располагают, во втором измерении - поструктуре их капитала, или, другими словами, по относительному весу раз-личных видов капитала в общем объеме имеющегося у них капитала. Агенты,занимающие сходные или соседние позиции, находясь в сходных условиях иподчиняясь сходным обусловленностям, имеют все шансы обладать сходны-ми диспозициями и интересами, а, следовательно, производить сходныепрактики. Диспозиции, приобретенные в занимаемой позиции, предполагаютприспосабливание к этой позиции, которое Гофман в свое время назвал «чув-ством своего места», которое может быть совершенно бессознательным и«вписано» в тело. Это «чувство места» и переживаемое сходство габитусаявляются началом всех форм устойчивых связей.В социальном поле как целом, в соответствии с теорией П. Бурдье, суще-ствует ряд полуавтономных полей - искусства, науки, политики, религии идр., каждое из которых обладает своей особой логикой, формирующей пред-ставление субъектов о том, что в данном поле имеет значение. Поле подобноконкурентному рынку, где используются различные виды капитала (эконо-мический, культурный, социальный, символический). Так как в социальноммире наибольшее значение имеет поле власти, для анализа кого-либо полянеобходимо сначала проследить его отношения с полем политическим. Затемвыявить объективную структуру отношений между позициями в рамках это-го поля. И лишь затем определить характер габитуса агентов, которые зани-мают разные позиции.Поле науки, согласно Бурдье, «является местом (т.е. игровым простран-ством) конкурентной борьбы, специфической ставкой в которой является мо-нополия на научный авторитет, определяемый как техническая способностьи - одновременно - как социальная власть, или, если угодно, монополия нанаучную компетенцию, понимаемую как социально признанная за опреде-ленным индивидом способность легитимно (т.е. полномочно и авторитетно)говорить и действовать от имени науки» [16. С. 16]. Университетское поле, всвою очередь, есть место борьбы за определение условий и критериев леги-тимного членства в академической иерархии. Бурдье полагает, что структуравысшего образования воспроизводит в специфической логике структуру полявласти, доступ к которому она обеспечивает. Это означает, что интеллектуа-лы, вопреки их мнению о себе, представляют собой часть сферы власти и,будучи подвластными, одновременно являются составной частью властвую-щих. При этом их власть состоит во владении культурно-информационнымкапиталом и осуществляется посредством речи.В работе «Homo Academicus» Бурдье ставит задачу применить свой тео-ретический арсенал к анализу французского академического мира. Рассмат-ривая взаимосвязь между объективным положением различных академиче-ских сфер, их соответствующим габитусом и борьбой между собой, Бурдьеделает вывод о том, что французский академический мир распределен междунаиболее влиятельными полями закона и медицины и подчиненными поляминауки [17. С. 38]. Это означает, что тот, кто обладает социальной компетент-ностью, занимает господствующее положение, а обладающий компетентно-стью научной находится в социально подчиненном положении. Но, так какакадемический мир одновременно представляет собой как социальную, так икультурную иерархию, в последнем отношение иерархия академических дис-циплин имеет противоположный характер. Наука находится на вершине, азакон и медицина занимают более низкое положение. Отсюда следует, что вуниверситетской системе имеет место оппозиция экономико-политического икультурного поля. В рамках факультета гуманитарных и естественных наукборьба за власть ведется между двумя видами академических ученых, теми,кто приобретают свой капитал благодаря контролю над образовательнымпроцессом и роли в формировании следующего поколения академическихученых, и теми, кто, имея интеллектуальную известность в определеннойобласти, обладает властью научной.В комментирующей литературе можно найти как попытки интерпретиро-вать концепцию габитуса в терминах позднего Витгенштейна, так и критикуданного концепта, трактующего социальных акторов как пассивных марио-неток, детерминированных посредством габитуса тем или иным социальнымполем. Так, Ж. Бувресс отмечает, что общей точкой соприкосновения междуБурдье и Витгенштейном является осознание ими двойственности понятия«правило», признание его разных смыслов [18]. Различая правило как объяс-нительную гипотезу, сформулированную для понимания того, что наблюда-ется, и правило как принцип, в действительности регулирующий практикуагентов, Бурдье осознает их неизбежное смешение и поэтому обращается кпонятиям стратегии, габитуса и диспозиций, а не к термину «правило». Був-ресс полагает, что склонность социальных наук делать различие между дей-ствиями, чей принцип заключен в агенте, и теми, принцип которых лежит внеего и может осуществляться как при участии агента, так и против его воли,составляет трудность для адекватного понимания концепции габитуса. Фило-софскую основу данной трудности, Бувресс усматривает в проблеме свободыи связанной с ней идее скрытых принуждений. Этим объясняется, по егомнению, тот факт, почему теории, которые обращаются к социальным меха-низмам и детерминации действий, воспринимаются как отрицание той реаль-ности, которую принято называть свободой личности (в случае научнойпрактики - свободой научного поиска). Бурдье же обращается к понятию га-битуса, чтобы найти срединный путь между объективизмом, в котором онупрекает структуралистов, мыслящих социальный мир как пространство объ-ективных отношений, и субъективизмом. Понятия «габитус», «практическоечувство», «стратегии» обусловлены стремлением, не впадая в субъективизм,освободиться от структуралистского объективизма. Обращаясь к своим ком-ментаторам, Бурдье сожалеет, что к его анализу применяют те самые альтер-нативы, которые понятие габитуса стремится преодолеть. Понятие габитусапозволяет понять, как субъект практики может быть детерминированным и вто же время действующим. Поскольку габитус не имеет исключительно мен-тальной природы (существуют телесные габитусы), он находится вне разли-чия между сознанием и бессознательным, а также вне различия между кау-зальностью 20ность» вторым. Таким образом, проблема «перевода» действительно сущест-вует, но не в силу тотальной однородности социального пространства, а бла-годаря существованию относительно автономных полей, что и делает этот«перевод» необходимым. Существование различных субкультур, соответст-вующих разным полям и габитусам, предполагает наличие препятствий иусловий для входа в то или иное поле. И. Жангра полагает, что «разнородныйхарактер способностей, необходимых для циркуляции сразу в несколькихполях, позволяет, например, понять тот факт, что в эру «Большой науки»личности управленческого типа или обладающие талантом в области PR взя-ли вверх над фигурой «скромного» и «социально неадаптированного» учено-го» [19, С. 90-91].В целом все контексты употребления терминов «габитус» и «хабитуали-зация» в социологической традиции нам представляются взаимодополни-тельными и имеют тенденцию к концептуализации и конкретизации. Адек-ватная реконструкция научной деятельности предполагает обращение в тер-минологическому аппарату социальных наук, так как, являясь продуктом ис-тории, динамика производства знания не может быть описана лишь в эписте-мологических категориях. Понятие хабитуализации и габитуса позволяетпротивостоять тем радикальным выводам, которые стали следствием макро-и микроанализа научной практики. А именно, такого описания субъектов на-учного познания, как если бы они, с одной стороны, обладали полной свобо-дой действия, произвольно отвергая любые возражения и предлагая любуюаргументацию, а с другой - были бы жестко детерминированы социальнымиструктурами. В действительности, недостаточно настаивать на случайномхарактере научной практики, необходимо показать и объяснить, что свободаученых и инженеров в определенных обстоятельствах относительно ограни-чена и обусловлена исторически сложившимися схемами восприятия, оцени-вания и действия. Обращение к повседневным практикам в социальных

Скачать электронную версию публикации