Language of medicine: from sign to chronicle.pdf С позиции лингвистики язык медицины определяется как система анато-мических, клинических и фармацевтических терминов. Но это определениеносит поверхностный характер, констатирующий, что данной области знанияприсущ свой язык, но к сути этого языка оно не приближается. Объяснениемэтому, возможно, является его разноплановость на невербальном уровне че-ловеческого организма, болезни и природного мира, которая имеет единуюоснову, существующую в форме знаков, чувственно воспринимаемых вра-чом. Слово «знак» восходит к индоевропейскому корню ĝen- «знать», «рож-дать(ся)». От этого корня произошли греческое gnosis и genesis. Кроме того,корень ĝen- послужил основой для наименования частей тела (gena «щека»;genos «подбородок, щека, челюсть (нижняя)», gnathos «челюсть (верхняя)»,genitalia «детородные органы»). Например, слово genu «колено» выступает вдвух значениях: 1) родственные связи «род»; 2) часть тела - «колено». Эти-мологическая связь между индоевропейскими ĝen «род» и ĝen «колено» обу-словлена сравнением родственных связей со связями, существующими междучастями тела. О.Н. Трубачев объясняет развитие значения «быть родствен-ным, единокровным [человеку]» к «знать [человека]» тем фактом, что индо-европейский язык не имел единого абстрактного термина «знать», а восходилк специальным конкретным обозначениям. «Такое положение вполне соот-ветствует материалистическому закону познания в простейшей форме: отсостояния (ĝen- «быть в родстве») или ощущения (ųeid «видеть [вещь]») - кзнанию, представлению». При этом слово «знать» оказывается связанным сдревнейшим понятием родства, родового строя. Схематично историю индо-европейских терминов «рождать» и «знать» он представил следующим обра-зом: ĝen-I «рождать(ся), быть родственным»  ĝen-II «знать [человека]»; ųeid«видеть»  ųoid «знать [вещь]» [1. С. 154-157]. Итак, два действия «рож-дать» и «видеть» приводят к знанию. Рождать, по В. Далю, в физическом ас-пекте означает производить себе подобных, размножаться, плодиться; в пси-хологическом - указывает на персональный характер «рождаемого» знания.Следовательно, обозначенное термином рождает знание об обозначаемом уконкретного человека [2. Т. 3. С. 451]. У него же отмечены значения глагола«видеть», которые передаютдействия, сопровождающегося личностными переживаниями увиденного [2.Т. 1. С. 218-219]. В этом случае «видение» становится синонимом «распозна-ния» (diagnosis), исходящего из того, что: я понимаю, чтό вижу, т.е. принятиезримого как существующего, отличного от другого; я размышляю над тем,чтό вижу, т.е. выделение признаков зримого, выступающих в виде конкрет-ных знаков; и я знаю, чтό вижу, - результат, который получает имя. При этомзрительное восприятие выражается глаголами «смотреть» и «видеть». Но су-ществует смысловая разница между ними, на которую указывают их этимо-ны: «видеть» в старославянском, готском, древнегреческом и др. обозначает«ведать, знать», то же - в древнеиндийском; «смотреть» - сохранил первона-чальное значение из древнерусского и старославянского, которое дополни-лось из праславянского определениями «смотрения»: «осторожный» и «лов-кий». Раскрытие смысла «смотреть» осуществляется через дополненные зна-чения в диалектах древнегреческого языка: «чувствовать, воспринимать, за-мечать», «искать, стремиться», «разыскивать» [3. Т. 1. С. 312; Т. 3. С. 692]. Взначении «смотреть» приоритетным < ;выступает цельязыка медицины до сих пор остается скрытой, что обусловило выделение егов качестве объекта исследования, исходя из которого определяется основопо-лагающее свойство этого языка, его предмет - терминогенез. С его помощьюпоявляется возможность хотя бы приблизиться к сути языка медицины, егопредназначению.Выделяя язык медицины в качестве объекта нашего исследования, мырассматриваем его как особенную форму репрезентации человека и мира, чтопозволяет рассматривать язык медицины как выражение того, чтό есть в че-ловеческой жизни.Начнем с латинского существительного objectus, которое означает:«1) противопоставление; 2) преграда; 3) предмет, явление, зрелище» [5.С. 523]. Первое значение делает акцент на особенности, отличающей языкмедицины от общеупотребительного языка. Эта особенность исходит издревних традиций, в которых существовал сакральный язык, ставший прооб-разом современной медицинской терминологии. Поскольку он формировалсяв недрах жреческого сословия, которое было самой образованной частью об-щества, что предполагало посвящение в знания (прообраз современноговысшего медицинского образования), то для «внешних» людей сакральныйязык представлял совокупность формализованных обращений к божествам ввиде заклятий, заговоров и молитв, слова которых заучивались, но их смыслбыл скрыт для непосвященных, как и значение имени божества. Из противо-поставления сакрального языка профанному вытекает второе значение objectus,которое, как преграда, делает недоступным понимание смысла медицин-ских терминов без специальной подготовки, с учетом того, что они происхо-дят в большинстве своем из греко-латинского лексического фонда. Третьезначение указывает на некое явление, зрелище, что в контексте первых двухможно объяснить словами М. Хайдеггера: «В самой речи являлась близостьбожества. Речь допускала в себе сказаться тому, на что взор говорящих былнаправлен, потому что прежде того оно уже озарило их». То есть в сакраль-ном слове ощущалось присутствие божества, что наделяло слово властью,которая «вспыхивает как у-словление веществования вещи. Слово начинаетсветиться как то собирание, которое вводит присутствующее в его присутст-вование. Старейшее слово для так осмысленной власти слова, для речи, на-зывается ƒόƒƒς: Сказ, который, показывая, дает сущему явиться в свое этоесть» [6. С. 419, 432].Таким образом, исходное objectus подчеркивает выделенность языка ме-дицины, противопоставляя его общеупотребительному языку, носители кото-рого далеко не всегда задумываются над смыслом употребляемых ими слов,тогда как язык медицины требует посвящения, глубокого погружения всверхчувственный мир, в котором сила мысли повторяет древнее рождениевещи в слове, связующем прошлое с настоящим. Выделенность языка меди-цины является условием образования его в замкнутую систему, основаннуюна греко-латинском лексическом фонде. Если ее рассматривать с лингвисти-ческой позиции, фокусирующейся на формально-грамматическом аспектетерминов как одной единице изучения, то эта система представляет нечтоповерхностное, тогда как при противопоставлении ее общеупотребительномуязыку обнаруживается их глубокое единство: во-первых, на уровне врачеб-ной коммуникации, осуществляемой в пространстве и во времени посредст-вом слов-терминов; во-вторых, на уровне генезиса терминов, этимология ко-торых связана, по словам М. Хайдеггера, с «сущностными отношениями то-го, чтό неразвернутым образом именуют словa словаря как словa мысли»[Там же. С. 446]. Оба уровня взаимосвязаны посредством слова «есть», кото-рое, по Л. Витгенштейну, является связкой, знаком равенства и выражениемсуществования того, что именуется словом [7. С. 64].Это касается самого слова objectus, которое, например, в нашем исследо-вании, сообщает о существовании языка медицины, репрезентирующего че-ловека в мире как Homo patiens и мира в виде символов, мифов, метафор, то-ждеств и аналогий, на основе которых сформировалась система анатомиче-ских, клинических и фармацевтических терминов. Посредством этих терми-нов происходит посвящение в медицину, открывающее ее как многовековуюмудрость, результирующую познание действительности в порядке осмысле-ния отношений между человеком и того, чтό есть и что выражено в языкемедицины, который целесообразно рассматривать как выражение жизни. Этамудрость не основана на теориях о добре и зле; она получена в результатевстречи со злом лицом к лицу, проявляющемся в человеке в виде болезни.Потому этимология медицинских терминов, вошедших в язык медицины изобщеупотребительного языка древних культур, сообщает о «сущностных от-ношениях» человека с тем, что именуется болезнью. Поэтому в данной статьемы остановимся на клинических терминах, выражающих состояния Homopatiens.Например, Авиценна в «Каноне врачебной науки» использовал термин«сакта» для обозначения состояния «утраты органами способности к ощуще-нию и движению вследствие сильной закупорки, возникающей в желудочкахмозга и в проходах ощущающей и движущей пневмы» [8. С. 350]. Слово«сакта» переводчиками было вынесено в «Словарь непереведенных слов»данного издания с подобранным к нему эквивалентом - «апоплексическийудар» [Там же. С. 767]. Это слово было использовано Авиценной для переда-чи понятия силы śakti, заключавшей ведическую идею божественной созида-тельности, выраженную в имени богини Шакти (Śakti) - Матери Вед и Ми-ров, проявляющейся как имя и форма, которые и есть Вселеннаятруде галеновские и гиппократовские описания болезненных состояний, всеже делает различие между сактой и параличом, «которым она разрешается вбольшинстве случаев». Следовательно, сакта у него - метафизическая причи-на апоплексического удара. Для выяснения значения «апоплексический» об-ратимся к родственным словам, приведенным И.Х. Дворецким: apoplectos(«разбитый параличом; отупевший, тупоумный, слабоумный») и apoplecticos(«разбитый параличом»). В последнем слове он приводит равнозначное емуnosemata, причем во множественном числе, что указывало на повторяемостьсобытий во времени или многообразие проявлений качества, означающего вединственном числе (nosema): «болезнь; порок, зло; бедствие, несчастье».Само слово apoplexia выражает результат повторяющегося зла, творимого«слабоумным» человеком, наносящего ему поражающий удар, в результатекоторого происходит «расслабление» физического тела. То есть термин apoplexiaфиксирует качественное состояние человека как следствие нарушенияим гармоничного течения жизни.Учитывая, что практически каждый клинический термин, выражающийпатологическое состояниесмотрели смерти в лицо, описывая для общества и для каждого человека путьк этому переходу. Они придавали особый смысл и богатство факту завер-шенности судьбы. Наверное, никогда отношение к смерти не было настолькоскудным, как в наше время духовной черствости, когда люди, спешащиежить, пытаются уклониться от этой тайны. Игнорируя ее, они истощают темсамым основной источник вкуса жизни». Смерть прячут, как если бы она бы-ла чем-то постыдным и грязным, пишет известный клинический психологMarie de Hennezel. «В ней видят только ужас, нелепость, бессмысленное имучительное страдание, невыносимый позор, хотя она является кульминаци-онным моментом нашей жизни, ее коронованным завершением, что сообщаеткаждой жизни ее смысл и ее ценность. От такого отношения смерть не пере-стает быть неизмеримой тайной, большим вопросительным знаком, которыймы носим в самой сокровенной глубине себя самих» [12. Р. 9, 13]. Перед ли-цом смерти с ее спутниками рассыпаются теории, оставляя человека наединес ней. Это противостояние человека и смерти выражено древнегреческимagonia: «бой, битва; борьба; спор; душевная борьба, тревога, смятение, тос-ка» [10. Т. 1. С. 30]. Так, умирая в полном сознании, Авиценна, написавшиймногочисленные сочинения по философии, создавший уникальный по своейпрактической значимости «Канон врачебной науки», подвел итог своей жиз-ни: «Мы умираем и с собою уносим лишь одно - сознание того, что мы ниче-го не узнали» (цит. по [13. С. 32]).Реальный факт бытия в мире смерти, боли, болезни говорит за себя язы-ком, который по существу своему историчен. Этот язык выводит человече-скую жизнь, выражаясь словами В.В. Бибихина, «за рамки голой биологии,открывая ее для биографии (истории)» [6. С. 595]. Разворачиваясь, человече-ская биография предстает как история боли, страдания, болезни, выраженнаяклиническими терминами, что позволяет говорить о нашем объекте исследо-вания - языке медицины в аспекте разрушения им «иллюзорности мировойгармонии и индивидуального благополучия». Свидетельством тому являютсятермины algos и odyne, которые имеют русский эквивалент - боль. Кромених, в древнегреческом языке есть еще слова, раскрывающие смысл боли,которые были рассмотрены Roselyne Rey [14. Р. 16-18].Боль, именуемая algos, проявлялась в страдании, горе, скорби и печали,охватывающих человека, осознающего весь трагизм своей судьбы. В этомконтексте она сопоставлялась со злом, терзающим человека подобно дикомузверю. Как номинация психосоциального явления, слово algos раскрывалосьв мистериях и древнегреческой трагедии, в которых смысловой акцент algosделался на телесные муки человека, более конкретные и более грубые, кото-рыми выражались душевные страдания.Боль, именуемая penthos, подчеркивала восприятие ее как несчастья, бед-ствия, что нашло выражение в траурном ритуале, сопровождаемом выраже-ниями чувств горя, скорби и печали. Ритуализация боли выражена в соедине-нии ее с человеком в виде брачных уз по решению божества, с вытекающимиотсюда последствиями, что указывало на сверхъестественный источник боли,именуемой в данном случае kedos, что вынуждало обращаться в молитве кбожеству.Аchos - обозначало собственно физическую боль как телесное страдание,сопровождающееся эмоциональной концентрацией на нем, продуцирующейнеконтролируемые сильные взрывы чувств.Боль, именуемая odyne, выражала совокупность физического и душевногострадания, тяжесть которого иногда соотносилась с родовыми болями. Пото-му odyne обозначало острую, схваткообразную боль, пронизывающую всетело, но четко локализованную; именование боли odyne, сопоставляясь с ору-диями, которые наносили удары (меч, копье, стрела), пронзая плоть, подчер-кивало ее преходящий характер с соответствующими чертами (режущий,острый, тупой, колющий и пр.).Словом ponos именовалась боль в смысле страдания как общего состоя-ния человека, изнуренного тяжелым трудом, заботами, борьбой с болезнью ипрочими невзгодами, испытывающего бессилие перед любыми проявлениямизла.На основании анализа названий боли, проведенного Roselyne Rey, можнозаключить, что результаты осмысления боли, вплетенной в жизнь человека ввиде болезни, войны, стихийных бедствий выразились в двух направлениях,обозначенных словами algos и odyne. Первое '84‚нибудь может быть высказано» [7. С. 216]. Понимая высказывание как выра-женное в речи «это есть», приходим к тождеству слова и вещи. Тождество,по Л. Витгенштейну, возможно там, где есть утверждение, которое основанона знании значения слова и вещи; зная их, «я знаю, означают ли они одно ито же или нечто различное» [Там же. С. 198].В этом случае речь идет о факте существования вещи, зафиксированном вслове. Причем этот факт, по мнению К.Р. Поппера, не лингвистичен и не яв-ляется ни немецким, ни английским, хотя высказываются о нем на соответст-вующем метаязыке, описывающем факт реального мира [17. С. 297]. В нашемконтексте факты реального мира выражены медицинскими терминами, при-шедшими из древних языков. Тогда совокупность терминов, в которых, поП. Флоренскому, сконцентрирован высший порядок синтетичности реально-сти [18. С. 179-209], образует язык-объект, т.е. язык медицины. Метаязык, накотором описывается эта реальность, - русский. И.А. Кребель, анализируя всвоей монографии взаимозависимость философии и словесности в контекстерусского философского текста, обращает внимание на сближение русскогоязыка «по позиции единства слова и действа, по позиции близости слова к егоархаической версии» с древними языками. В них единство означаемого и оз-начающего осуществляется на уровне чувствования вещи как тела, которое«есть путь к архе мысли» о ней. В этом смысле сама архаика «есть то, чтонепрестанно при-сутствует, остается при сути» мыслимой вещи, высказан-ной в речи, в которой означаемое сливается с означаемым [19]. Такое слово,став медицинским термином, сообщает, по Г.В. Лейбницу, другим мысли ивводит в познание вещей [20. С. 84].Следовательно, в отношении языка медицины можно утверждать, что он,как объект исследования, тождествен объективной реальности, представ-ляющей совокупность «множества реальных фактов», которые, в отличие оттеорий, не созданы человеком, по мнению К.Р. Поппера, назвавшему себяреалистом [17. С. 309].Хотя эти факты не созданы человеком, но они им узнаны, осмыслены иоднажды названы словом, которое в статусе термина вошло в язык медици-ны. Отсюда - основополагающее свойство этого языка, которое выступаетпредметом нашего исследования: терминогенез языка медицины, характери-зующийся гомогенностью, гетерохронностью и наследственностью. Гомо-генность терминогенеза обусловлена общеупотребительным языком, пред-ставленным в симбиозе древнегреческого и латинского; гетерохронность -разновременным появлением медицинских терминов; наследственность вы-ражается в связи с языковым источником знания, представленным этимоло-гией терминов. Рассматривая терминогенез с позиции М. Хайдеггера, егоможно назвать сказом о человеке и о мире, составленным врачами, жившимив разные исторические эпохи.Так, историк медицины M. Sendrail пишет: «Каждая цивилизация посред-ством своих нравов и обычаев, мировоззренческих принципов создает своюсобственную патологию. Согласно типу семейного уклада, полигамного илипатриархального, или распущенного, согласно педагогическим институтам,согласно аристократическому или плебейскому, авторитарному или анархи-ческому правлению, согласно строгой или легкомысленной морали, согласноспокойному или чувственному эмоциональному состоянию, согласно созер-цательной или практической философии, согласно соответствующей значи-мости, которую она признает за телом или духом, согласно смыслу, которымона определяет смерть, общество выбирает болезни, направляя свою патоло-гическую судьбу». Каждый век, по его словам, характеризуется своим пато-логическим стилем, как и литературным, или декоративным. Так, хрониче-ский остеопороз был преобладающим в эпоху палеолита; во времена Гиппо-крата это были преимущественно болезни циклического типа развития.Средневековье - «эпоха великих коллективных болезней, пандемий, прохо-дящих по нациям как мистическое содрогание ужаса». Ренессанс представля-ет Европу, захваченную трепонемой, привезенной из Нового Света компань-онами Колумба. В XVII и XVIII вв., когда мастера рисовали или лепили кра-соты пышных форм, воздвигали грандиозную архитектуру, зажиточные клас-сы становились добычей тучности, апоплексии, ожирения и особенно подаг-ры. Она была названа morbus dominorum et dominus morborum (болезнь гос-под и госпожа болезней) английским врачом Sydenham, который был сам по-ражен ею. Для «этого солнечного человечества… явно пораженного излиш-ками своих нездоровых жидкостей», подходило лечение, направленное науменьшение жидкостей, кровопускание, клистиры, слабительные, столь до-рогие Диафорусам и Пургонам. Напротив, в вычурную эпоху романтизма,когда болезнь способствовала возбуждению чувствительности и проявлениюв самой глубине счастья вкуса смерти, на первое место выдвигается туберку-лез. Романтизм становится поэтическим выражением чахотки, а чахотка ста-новится естественным термином романтических лихорадок [11. Р. 9-12].Следовательно, каждая историческая эпоха в лице врачей вносила свойвклад в формирование языка медицины, выдвигая на первый план какую-тоодну преобладающую болезнь, которой присваивалось имя, выполняющее,прежде всего, эпистемическую функцию. В качестве примера приведем сред-невековый термин, обозначавший рвоту каловыми массами: Miserere mei«помилуй меня!». Термин был заимствован из псалма 50 латинской Вульга-ты: Miserere mei, Deus, secundum misecordiam tuam «Помилуй меня, Боже, повеликой милости Твоей» [21. Р. 831]. Этот псалом дает представлениеДалее мы основываемся на работах некоторых французских авторов, опи-сывающих историю чумы, начиная с Вавилона, где pestis воспринималаськак посещение людей божеством посредством заразы, которая была предпоч-тительнее, нежели потоп. Египтяне приписывали богине болезней и смертиСекхмет власть насылать чуму на людей. Папирус Смита содержит молитву,призывающую божества защитить от чумы, и представляет неопределенноеописание эпидемии. В аккадском пантеоне богов присутствует божество чу-мы - Намтар. В хеттской литературе XIV в. до н.э. содержатся царские мо-литвы богам, обещающие принесение жертв, если они защитят от чумы. ВКитае в XIII в. до н.э. колдуны оставили вопросы на лопаточной кости баранадля владыки Ngan-Yang: «будет у нас в этом году чума и будут у нас смер-ти?». В Ветхом Завете эпидемии чумы упоминаются неоднократно. Это - пя-тая казнь египтян (Исход 9: 9-14); поражение чумой филистимлян за то, чтоони захватили Ковчег Завета и принесли его в храм Дагона (1 Царств 5:6;6:18); чуму как наказание, выбрал царь Давид за свою гордость, от которойпогибло семьдесят тысяч человек (2 Царств 24:14-16); чума, как мечмином называли болезни, одновременно уносившие жизни тысяч людей, апотому воспринимавшиеся как бич Божий, катастрофа, внезапно обрушив-шиеся на все общество. Так, за период 1348-1352 гг. волна эпидемии унесладвадцать пять миллионов человеческих жизней в Европе, третью часть еенаселения. Население Франции настолько уменьшилось, что понадобилосьдвести лет, чтобы восстановить его доэпидемическую численность, посколь-ку к высокой смертности присоединилось резкое снижение рождаемости. Неимели значения ни состояние, ни общественное положение, ни возраст. Пол-ное вымирание знатных аристократических семейств привело к реорганиза-ции правящего класса. Например, семейство Медичи, остававшееся до тойпоры в тени, выступило на первый план. Чума нарушала властную структуру,заставляя покидать столичные резиденции монархов с их окружением. Ос-тавленные богатые дома хозяевами, умершими или бежавшими, стали дос-тоянием воров и грабителей, перед натиском которых оставшиеся городскиеслужбы были бессильны. В это мрачное время нашлись люди, сделавшие се-бе состояние, став своеобразными наследниками чумы. Смешение социаль-ных слоев породило новый класс - буржуазию, в большинстве своем состо-явший из невежественных и недалеких людей. Священники, которые обучалилюдей, погибли во время чумы, а на место этих эрудитов пришли невежды,алчные и неверующие люди, которые дискредитировали Церковь и христиан-ство. Это было настоящее испытание веры, во время которого «святые», от-вернувшись от Бога, предавались оргиям, а распутные, раскаиваясь, устрем-лялись к Богу. Чума была коллективным сотрясением, разрушившим нравст-венные, семейные и социальные устои, глубочайшей раной, отметившей че-ловеческое сознание на последующие века. Чума царила во всех сферах жиз-ни средневекового общества, поэтому ее идентифицировали с самой приро-дой зла. В период второй пандемии появляется термин «карантин» (1377),связанный с библейским рассказом о сорокадневном пребывании в пустынеХриста перед началом его служения. Третья пандемия началась в Китае иначиная с 1855 г. стала распространяться по странам, ведущим торговлюморскими путями. И всегда чума сопровождалась войнами, народными вол-нениями, социальными расстройствами, разного рода фальсификациями, ко-торые использовались с целью устранения препятствий для торговли [22-24].Если термин pestis изначально обозначал собственно болезнь, связаннуюс божественной силой, которая обрушилась на людей как бич, то термин typhusв древнегреческом языке обозначал «дым, чад; гордость, надменность,спесь» [10. Т. 2. С. 1657]. В своей завершенности термин pestis выступает каккатегория социальная, тогда как термин typhus раскрывается как категорияповеденческая, с характерными чертами: гордость, надменность, спесь, черезпризму которых человек не в состоянии адекватно оценить действительность,сосредоточиваясь только на своем эго, находящемся в зависимости от об-стоятельств, других людей и пр. Так он постоянно испытывает давление эк-зогенных факторов, порождающих внутренние страхи, беспокойство, трево-гу, которые при нарастании, словно дым и чад, инфицируют его сознание,воздействуя на его разум, искаженно воспринимающий действительность.Таким образом, суть языка медицины, выделенного в качестве объектаисследования, проявляется в идентификации знаков того, что присутствует вчеловеческой жизни: смерть, боль, болезнь, тогда как сам человек идентифи-цируется как Homo patiens. Учитывая его противопоставленность общеупот-ребительному языку в том, что он является результатом осмысления реаль-ных фактов, разрушающих человеческую жизнь, появляется возможностьсравнить его со своеобразным документом, свидетельствующим о состояниичеловечества. Части этого документа представлены в разных разделах меди-цинского знания. Такое понимание языка медицины основано на идееФ. Соссюра, касающейся представления вообще языка, выполняющего рольдокумента, который является продуктом деятельности социальных сил [25].В нашем контексте социальные силы представлены сообществом поколенийврачей. Тогда, развивая идею Соссюра, на основе «Сказа» по М. Хайдеггеру,продуктом этой деятельности является терминогенез, который, как основопо-лагающее свойство языка медицины представляет собой ее хронологическуюлетопись, которая соединяет в себе общечеловеческое и медицинское, соци-альное и индивидуальное, временное и пронизывающее исторические эпохи.Эта летопись представляет собой духовное наследство ушедших поколений,зафиксированное в терминах. Сам термин, с учетом его культурно-исторических истоков, берущих начало в инвариантной идее закона границ,относящегося к установленному порядку в мире, в котором каждая чувствен-но воспринимаемая вещь имеет свое место, определяемое фактором времени,выполняет методологическую функцию, действующую на уровне познания, исоциально-философскую, действующую на уровне мировоззрения. Действуяна уровне языка медицины, эти взаимосвязанные функции способствуютупорядочиванию медицинского знания, не допуская искажения смысла тер-минов, входящих в терминогенез как летописи медицины, выступающейдостоверным свидетельством истории существования Homo patiens, человекастрадающего.

Скачать электронную версию публикации