The conditions of feasibility of universal characteristics.pdf В общем корпусе философии Лейбница есть некий проект, который при-нято считать невыполнимым, а именно универсальная характеристика. В са-мых общих чертах этот проект можно описать следующим образом: имеетсявозможность создать такой язык, имена которого были бы не случайным обо-значением вещей, но выражали бы сущность вещи, так что в имени содержа-лось бы определение вещи, причем определения должны согласовыватьсямежду собой. Ясно, что такой язык потребовал бы обращения с бесконечно-стью определений, с одной стороны, и с бесконечным содержанием опреде-ления - с другой. Однако, создав инфинитезимальное счисление, Лейбницубедился, что непротиворечиво рассуждать о бесконечности возможно.Мышление, обращенное к реальному, таким образом, можно заменить счетомназванного, так что счетом могут быть устранены все споры, а всякий дель-ный разговор станет продвижением науки. Первоначально Лейбниц пытаетсявыстроить модель такого языка, употребляя числа в качестве первых опреде-ляемых понятий, с тем чтобы в дальнейшем числа заменить на слова искусст-венного языка, построенного на основе латинского, в котором флексии вы-полняли бы роль простейших арифметических операций. Второй образец ус-пешного обращения к бесконечности Лейбниц видит в двоичном счислении,в котором можно описать не только числа, но и любые знаки и которое наи-более простым образом, т.е. с помощью только нуля и единицы, выражаетфундаментальное различие воображаемого и реального, ничто и сущего, лжии истины, т.е. само различие нуля и единицы есть различие, демонстрирую-щее природу бесконечности. Мы не станем напрямую оспаривать тезис о не-выполнимости всеобщего языка, просто предположим, что задумка немецко-го мыслителя все же выполнима. При каких условиях этот проект был бывыполним, если начинаем мы с фикции, т.е. с заведомо неполного определе-ния, а направлен проект на реальность саму по себе?Под выполнимостью проекта здесь следует понимать не принципиальнуювозможность его завершения (проект универсальной характеристики беско-нечен, поскольку бесконечно разнообразие мира), а выполнимость отдельныхпроцедур, созданных универсальной характеристикой. Выполнимость жепроцедуры есть, во-первых, ее предсказательная сила, а во-вторых, яркость,живость и многогранность самих рассматриваемых феноменов, разрешающаяспособность наблюдения. Сама по себе выполнимость процедуры не даетметафизической достоверности реальности вещей, с какими мы имели быдело, описывая их на универсальном языке. Что же тогда будет свидетельст-вом полноты описания? Конечно, возможность универсального счета: темболее универсален язык описания, т.е. чем к большему числу феноменов онотносится, тем обширнее наше понимание реального. Однако первым, болеесущественным условием универсальной характеристики является не нашсчет, а то, что мир, если только он существует, уже сосчитан, и это условиедвояко: исполненность счета, но и исполненность счета согласно определен-ным правилам тому, что принято называть принципом minimax: максимумразнообразия при простоте связи. Первое есть особый акт, элемент творения,второе же можно истолковать и как наивный антропоцентризм Лейбница, аименно, Лейбниц будто бы полагает, что Бог создает мир для того, чтобы егозамысел можно было понять конечным человеческим умом. Однако мы ви-дим, что Лейбниц сторонится такого истолкования, когда утверждает, чтовнятное нам и реальное могут быть различны [1. Т. 3. С. 112]. МонадологияЛейбница не представляет собой версию антропоцентризма. Спинозовскийпринцип «порядок идей есть тот же самый, что и порядок вещей» невыпол-ним в монадологии: соответствие, устанавливаемое предустановленной гар-монией, устанавливается не между «вещами» и идеями, а между различнымирядами причин: начальных и конечных. В «Монадологии» Лейбниц пишет:«81. По этой системе тела действуют так, как будто бы (предполагая невоз-можное) вовсе не было душ, а души действуют так, как будто бы не было ни-каких тел; вместе с тем оба действуют так, как будто одно влияет на другое»[1. Т. 1. С. 427]. Здесь важно это «предполагая невозможное»: мир однихтолько протяженных вещей есть нечто, что мы можем предположить, но ихсуществование, если следовать схоластической терминологии, только мыс-лимое. Что, собственно, описывает, в таком случае, различие причинных ря-дов, если оно не описывает действительное различие между сущим протя-женно и сущим мысляще? Только способы действия: способ понимания испособ изготовления: чтобы изготовить ложку, сначала нужно набить баклу-ши, затем одну из них разметить и т. д. А чтобы понять, что такое ложка, на-чинать нужно с чувства голода, с того, что в голоде ты не одинок… Или об-ратимся к декартовскому примеру: огонь, подносимый к щеке, жжется - ноне огонь является причиной боли. Лейбниц мог бы добавить: но огонь, от-личный от души, - это только мыслимое, такого огня нет, потому и протя-женность - не субстанция, а «порядок сложенного вокруг души как центра».Итак, мы уже получили два условия: во-первых, сосчитанность мира (топредпочтение бытия перед небытием, сообразно которому в гонке за сущест-вование побеждает мир наиболее совершенный, т.е. содержащий в себе наи-большее количество сущности) и, во-вторых, принципиальная нерешенностьотносительно того, воспринимаем ли мы реальность саму по себе, каковуюсам Лейбниц описывает также как различие, никогда полностью не преодо-лимое, между достоверностью моральной и достоверностью метафизической.Присмотримся повнимательнее ко второму. Его не так непросто принять:ведь если мы не воспринимаем реальное, тогда, выходит, мы ничего и неимеем в виду, когда говорим о самом совершенном из возможных миров?Ответом на это сомнение может быть то соображение, что Лейбниц под ми-ром понимает то, что дано нам только в полноте всякого восприятия, а имен-но весь универсум. Всякая монада воспринимает весь универсум, но воспри-нимает его смутно, так что нет возможности решить, является ли тот поря-док, в котором мы воспринимаем феномены, порядком действительным иливоображаемым.В поисках свидетельства существования воспринимаемого можно пред-положить, что таковым является чувственное восприятие, т.е. «только мыс-лимое» бытие дополняется до реального в чувственном восприятии. С однойстороны, Лейбниц сам дает повод так думать:«Филалет. Я уже заметил вслед за замечательным английским автором"Опыта о… разумении", что собственное наше существование мы знаем по-средством интуиции, бытие Божие - посредством демонстрации, а существо-вание других вещей - посредством ощущения. § 3. Но интуиция, посредствомкоторой мы познаем наше собственное существование, приводит к тому, чтомы познаем его с полной очевидностью, не допускающей доказательства и ненуждающейся в нем. Если бы я даже захотел усомниться во всех вещах, тосамо это сомнение не позволило бы мне сомневаться в моем существовании.Словом, по этому вопросу мы обладаем величайшей степенью достоверно-сти, какую только можно вообразить.Теофил. Я вполне согласен со всем этим. И прибавлю к этому, что непо-средственное осознание нашего существования и наших мыслей доставляетнам первые апостериорные, или фактические, истины, т.е. первые опыты,подобно тому как тождественные предложения содержат в себе первые апри-орные, или рациональные, истины, т.е. первые прозрения (lumiers). И те идругие не допускают доказательства и могут быть названы непосредствен-ными: последние - потому, что имеется непосредственное отношение междуразумом и его объектом; первые - потому, что имеется непосредственноеотношение между субъектом и предикатом» [1. Т. 2. С. 444].Если мы развернем такое предположение, тогда интерпретация Лейбни-цевской монадологии может выглядеть таким образом: «Отличая «явлениереальное от воображаемого», мы «считаем его за одно», пытаемся развернутьего понятие до конца и, конечно, не можем этого сделать - обозреть своимконечным умом бесконечность вселенной, но только логос определения, про-слеженный нами до известных пределов, показывает нам, что такая вещьдействительно может существовать. В действительном существовании вещинас убеждает её чувственное восприятие. Вместе они составляют достаточноеоснование для заключения о том, что такая вещь существует на самом деле»[2. С. 68]. Но тогда получается, что Лейбниц говорит как бы о двух воспри-ятиях: одно - восприятие в определении, которое всегда «до известных пре-делов», другое - восприятие чувственное, которое пределов не имеет, по-скольку беспределен телесный универсум. Но даже если и так, «счет за одно»не будет полон: дополняя неполное смутным, никак не получить реального.Сам Лейбниц указывает: «абсолютно никаким аргументом не может бытьдоказана данность тел и ничто не мешает тому, чтобы нашему уму представ-лялись некие хорошо упорядоченные сновидения, которые признавались бынами истинными и вследствие согласованности между собой практическибыли бы равносильны истинным» [1. Т. 3. С. 112]. Кроме того, трудно себепредставить чувственное восприятие вне логоса определения: чувственноевосприятие и есть логос, только наиболее смутный: это так и для Лейбница, идля его оппонента, Локка. Можно было бы описать некий опыт восприятиябез сознавания того, что воспринимается (и отличить этот опыт от Лейбни-цевского «большого количества малых восприятий» - т.е. как раз от воспри-ятия универсума в целом), например, когда мы слышим только звуки, неслушая того, что их издает: мы при этом, действительно, осознавали бы, чтовоспринимаем вообще что-то (и этим что-то можно назвать и универсум, по-чему нет), т.е. не находились бы в обморочном состоянии, по аналогии с ко-торым Лейбниц предлагает понимать смутные и неотчетливые восприятияпростых субстанций, лишенных не только апперцепции, но и памяти, этого«рода связи по последовательности». Но такой модус восприятия не можетбыть ничем дополнен, поскольку мы либо попросту не знали бы, что именнодополнять, либо же это восприятие вовсе не нуждается в дополнении и тре-бует не размышления, уточняющего определения, а беспредметного размыш-ления, но это иная традиция. Итак, истины опыта, коль скоро мы должны по-нимать под ними нечто определенное, не обеспечивают достоверного вос-приятия реального и не могут быть дополнены до такового конечным лого-сом определения.Быть может, реальность дана нам иначе, ведь Лейбниц утверждает, чтосвидетельством существования некой вещи является полный перечень еепредикатов, так что реальное дано нам в тождественных высказываниях, по-скольку в них субъект и предикат совпадают? Да, тождественные высказыва-ния являются образцом всякого вообще восприятия. Но и здесь, как нистранно, мы встречаемся с нерешительностью Лейбница в суждениях. Вы-страивая классификацию ясности идей, существенную иерархию света в со-чинении, озаглавленном «Размышления о познании, истине и идеях», Лейб-ниц пишет: «Познание бывает или темным, или ясным, ясное в свою очередьбывает смутным и отчетливым, отчетливое - неадекватным или адекватным,а адекватное бывает символическим или интуитивным. Самое совершенноезнание то, которое в одно и то же время (simul) адекватно и интуитивно» [1.Т. 3. С. 101]. Затем он осуществляет феноменологию перечисленных модусовпознания, указывая, что без таковой не понятен ни Декарт с его принципом«воспринимаемое ясно и отчетливо истинно», ни Паскаль, когда говорит, чтодолг математика - «определять все мало-мальски (parumper) темные терми-ны» [1. Т. 1. С. 104], т.е. выполняет заведомо полезную для науки работу, нов конце своей классификации говорит: «…если же все, что входит в отчетли-вое понятие, в то же самое время познано отчетливо, или если анализ понятияможет быть доведен до конца, то такое познание есть адекватное. Я не знаю,можно ли найти у людей пример такого познания, но понятие числа оченьблизко подходит к этому» [1. Т. 3. С. 102]. И чуть ниже: «Но доступен ли че-ловеку окончательный анализ понятий, т.е. может ли он сводить свои мыслик первым возможностям и неразложимым понятиям… - этого я теперь неберусь решать (non ausim)». Мы видим, что Лейбниц неоднократно утвер-ждает, что реальное понятие вещи недостижимо для конечного ума. Мыздесь застаем немецкого мыслителя в той же ситуации, в какой заставали иДекарта [3. С. 59 и далее]: прямо указать не можем, но есть способы для не-прямого указания, поскольку есть указательная сила, или, как выражаетсяЛейбниц, первые прозрения, в том, что доступно нам, прежде всего в числе.Чего мы, собственно, добиваемся, когда ищем свидетельства существова-ния феномена? Прибавляет ли экзистенция что-либо к «что» сущего? Правли, другими словами, Юм, когда утверждает, что бытие есть пустой преди-кат? Нет, не прибавляет, за одним исключением: если мы в силах высказы-ваться о существовании вещи, значит, тот набор свойств, который мы выска-зали о ней, верен. В противном случае он, этот набор, верен лишь до некото-рой (не вполне определенной) степени. Перефразируя известную поправкуЛейбница, можно сказать: в существовании вещи нет ничего, чего прежде небыло бы в ее сущности.В этом пункте необходимо отличать учение Лейбница от кантовскогокритического проекта. Для последнего существенно «прибавление» знания,каковое достигается только в синтетических суждениях. Лейбницевская жемонадология ничего не прибавляетне ясна вполне, можно быть уверенным уверенностью метафизика. Ego cogitoи cogito varia суть приглашения, дающие возможность последовательности,но сам характер этой последовательности есть проект, набросок, риск. Реали-зация рискованного предприятия - это обращение с терминами, коль скоропоследние определены лучше, чем числа в математике. Замысел универсаль-ной характеристики, в котором все сущее получает определенность в своейвиртуальности, т.е. в предпочтении, и призван прояснять само предпочтение,но не предпочтение «субъекта», а преимущество упорядоченности по своейприроде сущего перед простотою ничто.В книге «Онтология времени» А.Г. Черняков с присущей ему выдержан-ностью указывает: «Совсем аккуратно следовало бы это положение Декартасформулировать так: то обстоятельство, что ego cogitans не может оказатьсянедостоверным для себя (обмануться в отношении своего существования), независит от Бога» [5. С. 274]. Если мы читаем только Декарта, то следует, намкажется, выразиться еще более осторожно: не зависело, тогда не зависело, впорядке описания (даже и не рассуждения), приближавшего к пониманиюясности и отчетливости. А теперь, когда узнаём мысль как возобновляющую-ся, последовательную, зависит. А если мы принимаем лейбницевскую крити-ку картезианского понятия ясности и отчетливости, то и вовсе оказывается,что без сосчитанности мира в творении не сможем установить и вовсе ника-кой размерности. Потому любое рассуждение, претендующее на истину, естьпроект воспоминания этого самого дара, первого прозрения, неполного, нодлящегося. Таким образом, от второго условия выполнения универсальнойхарактеристики мы с необходимостью обращаемся к первому.

Скачать электронную версию публикации