Галицкое вече в 1229-1234 гг..pdf ГАЛИЦКОЕ ВЕЧЕ В 1229-1234 гг.События конца 20-х - 30 -х гг. XIII ст. в Галиче известны как борьба Даниила Романовича за галицкое княжение. Не было в стороне от нее и галицкое вече, и изучение галицкой вечевой активности этого времени важно для ее понимания. Другое дело, что состояние источников тако- во, что для их грамотного прочтения потребуется большая работа, и в данной статье мы остановимся на сравнительно небольшом временном отрезке (1229-1234 гг.).Часть событий 6737 (1229) г. нами была недавно рассмотрена вплоть до разгрома Демьяном понизовских сил Судислава и прихода к Даниилу всего галицкого вечевого боярства1. Тогда волынский князь Даниил Романович по зову галицких вечников прибыл освобождать город от венгерского королевича, притом, по их просьбе постарался поспеть до того, как прибудет из Понизья Судислав, возглавлявший оборону края при венгерском правлении. Поэтому князь приблизился к Галичу с ма- лой дружиной, явно не ожидая серьезной стычки. Но Судислав уже был в Галиче и организовал его оборону. Последовала серьезная война. Но галичане ждали победы Даниила. Когда его войска под руководством княжьего тысяцкого Демьяна разбили рати Судислава в Понизье, га- лицкое вечевое боярство торжественно предстало перед ним вместе с Демьяном. При этом летописец указал на всеобщий состав городских земских бояр, но отметил заметное лидерство «многих» из них, а осо- бенно двоих, поименно им выделенных, Мирослава и Владислава2.Однако сразу после этого идет несколько неоднозначных летописных известий, которые надо специально разбирать, чтобы выяснить, какое из них является первым последующим упоминанием галицкой вечевой активности.Так, после торжественного прибытия к Даниилу всего галицкого боярства князю еще предстояло войти в город, что оказалось непросто. Галич (где в ту пору был Судислав и венгерский гарнизон королевича) крепко держал оборону, Даниил призвал волостные силы с обширной территории от реки Боброки до рек Ушицы и Прута, и лишь тогда не- кие «оные» открыли город: «Наутрея же уставоше, и обьеха Данилъ городъ, и собравъ землю Галичскую, ста на четыре части окрестъ его. И собра от Боброкы доже и до рекы Ушице и Прута, и обьседе в силе тяжьсце. Онем же изнемогошимъ передаша градъ»3. В историографии под этими «оными» обычно понимают сидевших в городе галичан4.Ныне А.В. Майоров приводит такую трактовку в качестве аксиомы, для исчерпывающей иллюстрации той решительной неприязни, которую, по его мнению, в массе испытывали горожане к Даниилу Романовичу. Заодно для ученого это является новым свидетельством видного уча- стия галицкого веча в судьбе Галичины5. Действительно, эти «оные» играли решающую роль в обороне города. Но ведь галичане сами не- давно призвали Даниила, чтоб тот выгнал венгров и Судислава, при этом просили прибыть к городу, пока Судислава там нет и он не воз- главит его оборону. Поэтому логичнее считать, что под словом «оные» скрываются не галичане, а Судислав с венграми, бывшими в этот период в Галиче фактическими хозяевами. Их ключевая роль в обороне края уже отмечалась историками6. Данные выводы не покажутся странны- ми, если привести известия той же летописи под 6727 (1221) г.7, когда Мстислав Удалой вновь поехал завоевывать Галич, а воодушевленные галичане подняли антивенгерское вечевое восстание. Венгры, будучи не в силах принять открытого боя, забравшись на церковные своды,«стреляющимъ и камение мещющимъ на гражаны изнемогаху жажею водною, не бе бо воды в нiх, и приехавшю же Мьстиславу и вдашася ему»8. Как мы видим, и здесь летопись написала о венграх в третьем лице - «них». Поэтому вполне понятно, что и в статье 6737 (1229) г. летописец тоже назвали венгров и Судислава «оными», полагая, что и так понятно, кто правил в городе и не хотел впускать Даниила. Так что известие об осаде и взятии Галича Даниилом ничего не сообщает о вече. Вечники будут упомянуты под тем же 6737 г. Вскоре отпущен- ный в Венгрию Судислав подтолкнул венгерского короля Андраша II к новой атаке на Галич, и весной 6737 (1230) г.9 в Галичину прибыл старший сын короля «Бела риксъ, рекъмый король Угорьскый, в силе тяжьце»10 (по В.П. Шушарину, летописец здесь допустил опечатку, пропустив слово «юниор», что в корне изменило смысл титула, ведь по венгерской терминологии наследный принц - рекс юниор, младший король помогал отцу в управлении, но сам не правил11). Окружив город, он передал через посла: «"Слышите словеса великого короля угорьского. Да не уставляеть васъ Дьмьянъ, глаголя: "И земля изимьть ны богъ", ни да уповаеть ваш Данилъ на господа, глаголя: "Не имать предати град сесь королеви угорьскому". Толико ходилъ на ины страны, то кто можеть одержати от руку моею и от силъ полковъ моихъ? Дьмьянъ же, одинако крепяшеся, грозы его не убояся. Богъ поспешникъ бысть ему. Данилъ же приведе к собе ляхы и половце Котяневы. А у короля беаху половци Беговаръсови. Богъ попусти на не рану фараонову. Град же крепляшеся, а Бела изнемогаше. И поиде от града, оставившю же ему люди за собою, оружники многи и фаревникы. Нападшимъ же на не гражаномъ мнозимъ, впадаху в реку, инии же избьени быша, инии язве-ни быша, инии же изоимани быша. Яко инде глаголеть: "Скыртъ река злу игру сыгра гражаномъ", тако и Днестръ злу игру сыгра угромъ»12. По мнению А.В. Майорова, в этом известии вечники подразумеваются дважды. Во-первых, здесь они прямо названы как «гражаны», вы- шедшие из города и разбившие венгров, кроме того, именно к ним, по мнению исследователя, прежде обращался венгерский посол13. Так же думал Н.И. Костомаров, зачем-то дополнивший речь посла обращени- ем «люди галицкие»14. Однако источник не дает основания для столь вольной интерпретации. Ведь посол перед городом громко обращался ко всем галицким защитникам, то есть, включая дружину. Он призы- вал их сдать город, не слушая ни Демьяна, ни Даниила. Но благодаря решительности Демьяна, бывшего главным галицким воеводой в от- сутствие князя, город не сдался до самого подхода Даниила с союзными войсками поляков и половцев. Трудно согласиться с общим выводом А.В. Майорова, что главную роль в обороне города сыграло вече15. Летопись прямо поясняет: «Дьмьянъ же одинако крепяшеся, грозы его [венгерского посла] не убояся. Богъ поспешникъ бысть ему»16. Именно решительность княжеского тысяцкого Демьяна и умелое руководство помогли как «ему», так и всему городу, который в результате не был сдан венграм. Согласно резонному выводу В.Т. Пашуто, летописец изобразил главную роль Демьяна в защите города17. Любопытен вы- вод ученого, что это, а также несколько иных известий были созданы самим Демьяном18. Тогда ясно, почему об отсутствии в городе князя мы узнаем постфактум, лишь тогда, когда он пришел с польской и по- ловецкой подмогой, перед самым паводком. Для Демьяна была главной личная роль в обороне города. Даже если он был лишь информатором профессионального книжника19, этот текст записан под его сильней- шим влиянием. Впрочем, летописная версия правдоподобна. Говоря о видной роли городового веча в управлении краем, надо помнить, что мы имеем дело с традиционным обществом, привычно вверявшим своим должностным лицам исполнение определенных функций. Мы уже разбирали случаи, когда потеря должностного лица приводила к панике в бою или парализовывала вечевую активность20. Стоит ли удив- ляться, что решительность галицкого воеводы влияла на настроение войска. Тем более, что совсем недавно он отличился при освобождении Галича от венгерских интервентов, разгромив со своим отрядом силы Судислава в Понизье. Поэтому мы не находим в этом известии ничего противоречащего древнерусским реалиям. Следовательно, первым свидетельством о галицких вечниках в данном летописном рассказе является уже известие о побивших венгров «гражанах». Любопытно, что половцы не были едины, один из половецких отрядов во главе с ханом Беговарсом помогал венграм, а другой, с ханом Котяном, былна стороне Даниила. У половцев, как и у многих народов, наступил период раздробленности, принявший, однако, особую окраску в связи со сложной внешнеполитической обстановкой, когда половецкие ханы были вынуждены искать покровительства у сильных соседей. Пример тому - судьба самого Котяна, поддерживавшего то русских князей, то венгров. К приходу Даниила галичане еще не ощутили тягот долгой осады. Иначе галицко-волынский сводчик, часто сообщающий о та- ких бедах, не упустил бы эту подробность. Значит, венгры опередили Даниила лишь на считанные дни (хотя и задержались до наступления паводка), а князь не мог ездить дальше Волыни, куда к нему подошли союзники из сопредельных Польши и половецких степей.Когда на обессилевших венгров обрушился паводок и подоспел Даниил с союзными ратями, галицкие «гражаны» торжественно до- били отступающего ослабленного противника. Главной же победи- тельницей была признана разлившаяся река, роль которой летописец сравнил с решающей ролью Скирта из греческой хроники Иоанна Малалы. Правда, вскоре, описав уход Белы из пределов Галицкой земли, летописец бросает странную, на первой взгляд, фразу: «И ушедшю же ему за неверьство бояръ галичкихъ (в галицко-волынской летописи так называли земских бояр - М.Н.21), Данилъ же божьею волею одерьжа градъ свои Галичь»22. Дело в том, что еще под Галичем венгров поразил мор, образно связанный летописцем с «фараоновы- ми казнями». Нетрудно догадаться, что речь идет о десяти напастях, которые, по Ветхому завету, Бог наслал на Древний Египет за то, что фараон противился исходу евреев. А те не желали быть верными еги- петскими рабами. Другое дело, что венгерский «король» Бела уходил сам, Даниил же остался в «своем» Галиче с Демьяном и «гражанами», включая земских бояр «галичских». Но упоминание бояр, не имевших в данном случае никаких социальных библейских аналогов, говорит, что это не простой парафраз ветхозаветной легенды. Как резонно за- метил П.П. Толочко, «Летописец подчеркнул, что он [Даннил] удержал свой Галич... хотя утверждаться ему.... придется практически все по- следующее десятилетие»23. Тем более, что далее летописец добавил, размышляя о дальнейшей драматической судьбе своего героя: «По семь скажем многий мятежь, великия льсти, бещисленыя рати»24. Поэтому неверно связывать все с последующей крамолой галицких бояр про- тив Даниила с целью убить его и призвать Александра Бельзского25. Речь идет о «бесчисленных» испытаниях, выпавших Даниилу перед его окончательным утверждением в Галичине. Видную роль сыграют в этом сложные отношения князя с галицким вечем во главе с зем- ским боярством. Это и имел в виду летописец, иронизируя, что бояре всегда неверны, пусть и по отношению к венграм. Ввиду господствабояр на вече галицко-волынский сводчик порой персонифицировал в их лице волю всех галичан26 (подобного рода обороты есть и в иных древнерусских памятниках по отношению к иным русским землям27). Притом, напряженная политическая ситуация первой трети XIII в. сильно сказалась на галицком земском боярстве. Теперь галицкое вече часто даже внешне не напоминало общегородскую думу, откро- венно превращаясь в орудие власти как всех бояр, так и части их. А в1230-х гг. даже появлялись отдельные «крамольные» боярские группи- ровки, действовавшие сами по себе, помимо воли прочих земских бояр и всех вечников. Но Даниилу по-прежнему приходилось бороться и с«галичанами», «мужами градскими» в целом. Не стоит забывать, что, как и его отец Роман Мстиславич, он оставался волынским князем. В детстве всякое его возвращения в Галич сразу сопровождалось воз- рождением активного влияния волынцев на Галичину28. Да и после, став самостоятельным правителем, Даниил был волынским князем (его сила, которую ценили галицкие вечники, во многом зиждилась на его положении в той земле), и когда в зрелом возрасте он по приглашению галичан, освободив их край от венгров, сел у них княжить, он не рвал связи с Волынью. Недаром, кроме части земских бояр и всего веча, его галицкому княжению противились также местные старшие галицкие дружинники (а однажды даже местный архиепископ29), вечниками не бывшие, но тоже незаинтересованные в волынском влиянии.Уже через несколько месяцев после победы над Белой, зимой 6738 (1230/31) гг.30 отношения у галицких дружинников с князем не за- ладились. Сперва некоторые из них при поддержке земских бояр«галичкыхъ» хотели убить Даниила и передать Галичину Александру Бельзскому. Кстати, деятельность земских бояр при этом летописец характеризует как «крамолу»: «крамоле же бывши в безбожных боя- рех Галичскых, съвет створше со братучадьем его (Даниила - М.Н.) Олександром, на убиенье его и преданье земле его»31. В отличие от не- которых галицких дружинников они лично не пытались убить князя, ограничившись сговором с Александром. Особо отметим, что крамолу стоит понимать в качестве несанкционированной галицким вечевым большинством акции. Причем, видимо, в данном случае мы имеем дело даже не со всем боярством, а лишь с частью. Весьма строгий в отношении социальной терминологии галицко-волынский сводчик в противном случае подчеркивает, что действуют «вси бояре Галичские», порой даже противопоставляя их выражению «бояре Галичские»32. И хотя слово «крамола» в подобных случаях в историографии по умол- чанию воспринимается синонимом мятежа против князя33, нам это не кажется справедливым. Во-первых, вечники (включая тех же земских бояр) в домонгольской Руси вполне могли и спорить с князем, и распо-ряжаться княжением, и это было их естественным правом. Не случайно в обычных случаях та же официозная Галицко-Волынская летопись часто называет галичан «неверными»34, «безбожными»35, галицких бояр- «безбожными»36, «льстивыми»37, говорит о городском «мятеже»38, но не считает это «крамолой», более того, прямо разделяет понятия мятежа и крамолы: «Въ лето 6735. Начнемь же сказати бещисленыя рати, и великыя труды и частыя войны, и многия крамолы, и частая востания, и многия мятежи. Измлада бо не бы има покоя»39. В качестве характе- ристики поведения земских категорий «крамола» упоминается галиц- ко-волынским сводчиком трижды, при этом дважды в 1230-е гг., при- менительно к боярам галицким (во второй раз дело было в начале 6741 (1235) г.40, когда после поражения под Торческом «Данилу же прибегшу к Галичю, Василкови же бывшу в Галичи с полкомъ, и срете брата си. Борисъ же Межибожьскый светомъ Доброславьлимъ и Збыславлимъ посла к Данилови, рекый: «Изяславъ и половци идуть к Володимеру». Лесть бо бе се. Данилъ же посла ко брату си: «Стерези Володиме- ра». Узревше же бояре галичьстии Василка отшедша с полономъ, воздвигоша крамолу. Судиславу же Ильючю рекшу: «Княже, льстивъ глаголъ имеют галичане, не погуби се, поиди прочь!» Данилови уведавшу крамолу ихъ, изииде Угры»»41. Не ясно, кем был Борис Межебожский, стольным наместником или волынянином. Но город Межебожье был около волынской границы, и Борис лучше галичан знал о волынских делах. Этим и воспользовались галицкие бояре Мирослав и Сбыслав, чтобы обманом выслать из Галича сильный волынский полк с князем Василием. Если Сбыслав появляется в летописи впервые, то Миро- слав упомянут под 1229 г., среди земских галицких бояр, встречавших Даниила после победы в Понизье над силами Судислава42. Но теперь Мирослав действовал против Даниила, и его план сработал блестяще. Едва князь остался без силовой волынской поддержки, земские бояре«галичьстии» учинили против него крамолу. В итоге некий СудиславИльич посоветовал, чтоб тот уходил прочь, пока жив, дав понять, что«галичане» (т. е. вечники в целом) его не поддержат. Правда, ученые обычно считают «галичан» теми же боярами43. Но, как справедливо отметил А.В. Майоров, Галицко-Волынская летопись прямо противо- поставляет их крамольным боярам как две разные категории44. При этом вечники по-прежнему могли влиять на судьбу своего княжения, не случайно Даниил ушел именно по причине их общего недовольства. У вечников были свои причины не любить Даниила после поражения в бою под Торческом. Дело не в военной неудаче45. Проигрыши в битвах сами по себе никогда не приводили к размолвке вечников с князем. Однако Даниил позорно бежал с поля боя46, а это на Руси считалось предательством. В свое время новгородцы, изгоняя князя ВсеволодаМстиславича, в качестве одной из трех его главных «вин» назвали бег- ство на поле боя «вперед полка»47. Если галицкие дружинники за это не сердились на Даниила - тот потерял коня и, в общем-то, отступал не один, для вечников было важно, что он при всех опозорился, при- том его союзник Владимир Рюрикович Киевский остался сражаться до конца, пока его не пленили, потому Галичина осрамилась и перед Киевщиной. В данном случае ненависть вечников открывала возмож- ность крамольникам убить князя, сдав город Михаилу Черниговскому. Собственно, он и сел на галицкий стол после того, как Даниил, по совету Судислава Ильича, оставил галицкое княжение. Вместе с тем, из слов Судислава Ильича видно, что сама крамола была сугубо боярской, более того, охватывала лишь часть земских бояр, которая на волне общеве- чевого недовольства Даниилом хотела обойтись с князем по личному усмотрению. Правда, иногда высказывается мнение, что и крамольные бояре, и «галичане» действовали вместе, а речь Судислава Ильича была не издевательской, а сочувственной48. Сам Судислав, таким образом, видится не наглым крамольником, а сторонником Даниила. Текст ле- тописи в самом деле допускает такую оценку образа Судислава (хотя и не как единственно верную). Однако ясное сообщение летописи не дает основания для столь сложной интерпретации взаимоотношения бояр и вечников. Галицкие земские бояре устроили узкогрупповую крамолу против Даниила, но Судислав Ильич дал ему понять, что ему стоит уйти, пока они его не убили, ведь и прочие галицкие вечники на деле против него. Иначе стоило бы говорить не о крамоле бояр, а о мятеже всего галицкого веча, в то время как, с точки зрения летописца, конфликт веча с князем не считался крамолой. Значит и в этом случае крамола является самовольной акцией части вечников. В третий раз понятие крамолы применено к волынскому пригороду Берестью, в 6797 (1289) г. решившему самовольно призвать себе князя49. Но поскольку на Руси считалось, что пригороды должны подчиняться «старейшему» городу, то, с точки зрения столичного летописца, эта акция волынян являлась непозволительной. Таким образом, с точки зрения Галицко- Волынской летописи, крамола являлась несанкционированной само- вольной акцией, будь то узкогрупповые выступления части горожан или центробежные стремления пригорожан выйти из-под опеки главного города.Думается, свет на этот вопрос может пролить и новгородское лето- писание, где коромольник, коромола обозначали людей и их действия, противостоящие законной вечевой деятельности. Но это не обязательно были простонародники. Так, в 6736 (1228) г. Новгородская I летопись сообщает о не имеющей законной вечевой санкции «крамоле» про- стой чади по отношению к архиепископу, но отмечает, что из двухпоставленных к вновь посаженному владыке лиц, кроме Микифора- щитника, был некий Якун Моисеевич50, в котором Л.В. Данилова и Н.Л. Подвигина справедливо видят боярина51. Дело правда, тут вовсе не в отчестве Якуна, отчество имели не только бояре (см. сообщение НIЛ под 6722 (1214) г. об опоннике Иванке Прибышиниче52), но сам факт, что человека с отчеством поставили в сравнение с простым городским ремесленником53 - «щитником», говорит о его знатности и склоняет нас к правоте ученых54, писавших, что реальными руководителями крамолы были бояре, использовавшие в своих целях тяготы городского плебса во время голода (другое дело, что это позволяет отождествлять простую чадь с городским черным людом, иначе бы щитник не мог ее представлять даже формально в обход крупных купцов. О том, что простые новгородцы особенно сильно страдали в голодные годы, ярко свидетельствует летописное упоминание о начавшемся во время очередного голода в среде «простой чади» поедании кошек, коры и листьев и даже трупоедстве и людоедстве55, поэтому во время голода1228 г. бояре ловко использовали народный гнев и даже допустили такой беспрецедентный случай в новгородской истории56, как назна- чение ремесленника одним из двух приставленных к новому владыке людей, однако сами не теряли своего традиционного господства). Та- ким образом, крамольниками они были не потому, что были плебсом57 или меньшинством против городского большинства58. Федеративная структура Новгорода, знаменитого вечной борьбой своих районов (сторон концов улиц), вносила свои поправки в соотношение голосов. Например, нормальное районное вече могло законно идти против воли прочих частей города, не считаясь при этом крамольным (как, напри- мер, загородцы в 6726 (1218) г., вставшие «ни по сих, ни по сих», или жители Прусской улицы и Людина конца, тогда же выступившие про- тив Неревского, Славенского и Плотницкого59, а два года спустя они же - против тех же трех обширных концов, но уже с загородцами60, или прушане в 6798 (1290) г. против всего остального города)61. Интересу- ющее же нас коромольное движение 1228 г. не являло собой цельного районного схода с выборными старостами, а собралось с разных частей, заняв главную дворищенскую вечевую площадь62, где проводились законные городские сходы. Именно из-за противоборства своим рай- онным корпорациям коромольники противостояли «новгородцам»63, участникам законного веча, объединившего представителей разных территориально-административных городских единиц. Недаром в Нов- городе совокупность вечников - «весь Новгород» - была неразрывна с понятием всех концов64. Правда, как видно из известия о «крамоле»1228 г., коромольные сходы также носили имя «веча»65, как сход пред- ставителей «людей градских»66, что, тем не менее, не отменяло разни-цы между ними и легитимной вечевой деятельности «новгородцев». Это опровергает весьма противоречивые67 построения П.В. Лукина68, отказывающего древнерусскому вечу в статусе легитимного органа власти. Еще в начале XX в. С.Ф. Платонов, споря с бытовавшими уже в ту пору сходными, хотя и не столь радикальными взглядами69, за- метил, что тогда бы вече не могло обладать каким-либо «внутренним благоустройством»70. Одним из основных критериев должного «благо- устройства» органа власти и являлось наличие у современников четкого представления о законности и незаконности деятельности его членов. Описанные галицко-волынским сводчиком галицкие «крамолы» тоже в известной степени вписываются в это определение: крамольники - это группировка городских вечников (в данном случае отдельные боярские группировки), действовавшая без санкции законного веча.Такова была и крамола части земских бояр, хотевших убить Даниила и передать галицкий стол Александру Бельзскому. Но и она, и заговоры дружинников разом потерпели крах после того, как Даниил выявил и разоблачил главных зачинщиков из дружинной среды - Молибогови- чей, а также некоего Волдрису71. Заметим, что Волдриса - это лицо72, а не топоним73. Летопись гласит, что князь послал «по Молибоговичи и по Волдрисе»74. Если бы Волдриса был не человек, предлог «по» был бы неуместен, равно как и союз «и» в сочетании с этим предлогом. Ясно также, что Волдриса - имя собственное, а не всей семьи, как у Молибоговичей75, он назван в единственном числе. Кстати, Молибо- говичи выдали себя еще раньше. На первый взгляд, они повели себя странно, жутко испугавшись, когда гостивший в Галиче брат Даниила Василий, «играя», обнажил меч перед неким слугой «королевым», а тот, «играющи», подхватил щит76. А когда Даниил был предупрежден Демьяном и не поддался на козни дружинника Филиппа, он схватил главных заговорщиков - Молибоговичей и Волдрису, после чего все заговоры сразу утихли, хотя он даже не наказал пленников. Казалось бы, это странно. Но такое бывало в средневековье. Достаточно при- вести аналогию с преданием о неудачной попытке византийских царей отравить на пиру Олега Вещего и имевшей место в XII в. попыткой полоцких вечников убить своего князя на городской братчине в Петров день. В обоих случаях князья заранее раскрывают коварный замысел, и ни цари, ни вечники не возобновляют попытки отравить их из страха перед высшими силами, с пособничеством которых связывалась уди- вительная княжеская прозорливость. В первом случае следует прямое сравнение с чудом св. Дмитрия - «то не Олег, то святый Дмитирий»77, а во втором - вечники дружно переносят попытку убийства князя на- завтра78, что зримо являло собой пережитки политеизма - мол, то, что в свой день запретил один святой, на другой день допустит другой, новсе это связано со страхом перед вмешательством высших сил. Так же было и в Галиче. Летописец прямо замечает, что «страхъ имъ бысть от бога»79, а князь Василий, в свою очередь, действовал по божьему промыслу: «милостивому богу вложивашю во сердце Васильку изиити вонъ»80 и «поиграл» с венгром, что испугало княжьих врагов и обли- чило их. А после того как Даниил выявил и схватил 28 мятежников, включая некого Волдрису, который никак прежде себя зримо не выдал, то и прочие заговорщики из земских и княжьих бояр больше не реши- лись идти против князя. Притом, последнее являлось для летописца совершенно естественным. Это многое объясняет и в обращении князя с арестованными мятежниками. Летописец создал красочный образ кроткого христолюбивого праведника, который вовсе не наказал врагов, предоставив судить их Богу81. Некоторые дореволюционные ученые приняли эту версию82. Хотя этот князь при случае бывал бес- пощадным к мятежникам - сохранились данные о суровых репрессиях против непокорных ему земских «Галицкихъ бояръ» после победы под Ярославом в 1245 г.83, когда князь, разбив Ростислава Черниговского, стал сильнейшим южнорусским князем, а сам уже крепко утвердился в Галичине, правя объединенными Галицко-Волынскими землями из основанного им на Волыни Холма. Современные же историки пола- гают, что в 1230-х гг. князь просто еще чувствовал себя в Галиче не- прочно, что и было выдано за смирение84. Но, разоблачив и арестовав Молибоговичей и Волдрису, Даниил и так нагнал на своих галицких недругов суеверный ужас, разом отбив у них охоту к козням. Поэтому смысла в репрессиях не было. Вмешательство высших сил было для средневековых людей высшим авторитетом. В свое время Олег, раскрыв коварство византийцев, не стал с ними ссориться, удовлетворившись их религиозным страхом, а те были так напуганы, что приняли все условия перемирия. Ссылка Даниила на Божий промысел в данном контексте принимает особый смысл. Даниил не судит своих недругов, отдав их на суд Всевышнего, который ему непосредственно покровительствовал, что было страшнее земных кар. Даниил проявил себя смелым и на- ходчивым человеком, умеющим держаться с достоинством и эффектно использовать обстоятельства. Что касается Александра Бельзского, тот укрылся от Даниила у своих сторонников в Перемышле. Не ясно, кто они были - галичане или сами пригорожане, хотевшие выйти из-под опеки Галича. Но, уняв своих недругов, князь не убрал их ненависти, охоты изгнать его любой ценой, даже через вокняжение Александра. При том, как показывают дальнейшие события, среди земских бояр столь радикально были настроены лишь некоторые, а среди дружинни- ков - большинство (что объяснимо большей связью вечников с местной почвой, а для более мобильных княжьих людей было важно занять при новом князе хорошее положение).Когда после победы над боярами в начале 6739 (1231) г.85 Даниил решил пойти войной на Александра Бельзского, основная масса дру- жинников фактически не поддержала его: «Самому же Данилу созваша вече, оставшуся въ 18 отрокъ вернихъ Демьяномъ тысяцкымъ своимъ, и рече имъ: «Хочете ли быти верни мне, да изииду на враги мое?» Онем же кликнувшимъ: «Верни есмы Богу и тобе, господину нашему, изииди с Божиею помощью!» Cоцкый же Микула рече: «Господине, не погнетши пчелъ, меду не едать». Помолившу же ся ему Богу и святей пречистей Богородици, Михаилу архангелу Божию, устремися изиити со малом ратникъ. И Мирославу пришедшу к нему на помощь с маломъ отрокъ. Невернии же вси на помощь ему идяху, мнящеся, яко верни суть. И с ними же светъ створиша, люте бо бяху на не»86.Правда, в историографии еще с XIX в. встречаются иные трактовки этого веча - как узкого совета князя с отроками и тысяцким. Последние признаются единственными верными князю людьми, с которыми он совещался приватно87. Но, как справедливо писал М.С. Грушевский88, они были упомянуты лишь в качестве надежной личной опоры князя, а не всех участников вечевого собрания. Тем более, что вече в домон- гольской Руси - именно собрание вечников, людей градских89, а не дружинный совет90. Созыв веча в данном случае был естественным, князь хотел привлечь на свою сторону городское ополчение. Хотя в данном случае летописца занимали именно взаимоотношения князя и его приближенных из дружинной среды. Недаром, хотя летописец одобрительно приводит речь сотского, призывавшего к жесткому подавлению оппозиции, он его упоминает особо, в связи с этим вы- сказыванием. Едва ли он считал сотского в числе «неверных», кото- рые «мнящеся, яко верни суть». Отроки представляли собой личную гвардию князя, а возглавлявший их тысяцкий Демьян был княжеским сподвижником и полководцем (именно ему в 1229 г. была поручена важная операция - разгромить силы Судислава в Понизье, а потом он руководил обороной города от Белы. А Микула - сотский занимался ве- чевой организацией. Правда, его при этом порой считают выразителем воли «торгово-ремесленной среды»91, однако, во-первых, галицкое вече включало в себя и земскую знать, а во-вторых, по верному замечанию А.В. Майорова, сотский являлся боярином и мог исходить из своих чаяний92, неясно, правда, земским он был боярином или княжьим. На Руси параллельно существовали княжеская и земская сотенные системы93, однако его преданность Даниилу и его отцу Роману - по- говорку последнего он цитирует как призыв к действию - склоняет к тому, что он, как и Демьян, был дружинником и пришел с Даниилом в Галич с Волыни в 1229 г., глядя на Галич с позиции централизаторских волынских амбиций. Даже если вечники сами хотели идти войной наАлександра Бельзского, не мог быть выразителем их интереса человек, который призывал князя по примеру его отца властно «едать меду» Галичины, «подавивши» местную автономию. Летописца же больше всего заботила неверность в среде близких к князю людей, из которых оставались верны 18 отроков «со своим» тысяцким. Князь же, почти не найдя себе в дружинной среде реальной поддержки, решил идти«со малом ратникъ»94. Конечно, он не мог идти лишь с отроками и тысяцким. Речь идет о малом числе профессиональных воинов - дру- жинников. С ними князь и устроил «совет». Если вече согласилось идти на войну (поэтому его позиция специально не оговаривалась), то с «неверными» дружинниками, которые «вси на помощь ему идяху, мнящеся, яко верни суть», пришлось устроить особый «совет» из числа привычных на Руси советов князя с дружиной (возможно, что те пошли на войну, боясь гнева вечников95). Правда, порой пишут, что слова от- роков и тысяцкого «Верни есмы Богу и тобе, господину нашему, изииди с Божиею помощью!» принадлежали вечникам96. Но, как отметил еще С.М. Соловьев, речь идет именно об отроках с тысяцким97. В самом деле, из ясного летописного сообщения «оставьшуся вь 18 отрокъ вернихъ и с Демьяномъ тысяцкымъ со своимъ «Хочете ли быти верни мне, да изииду на враги мое?» О нем же кликнувшимъ...» очевидно, что перед нами разговор князя с тысяцким и отроками98. Кстати, древ- нерусские вечники князя господином не называли.Важно, что князя в основном поддержали низшие дружинные чины, а основная масса старших дружинников - нет. Примечательно от- ступничество последних. Даниил сохранял в составе своей дружины и волынские элементы и не рвал связи с Волынью, и хотя в периоды его галицкого княжения во Владимире Волынском сидел его младший брат Василий, тот исполнял лишь наместнические функции: всякий раз, возвращаясь на Волынь, Даниил вновь там правил сам и, в част- ности, строил новые города, например, около 1236 г. основал Холм. Это обстоятельство, кстати, служит дополнительным аргументом в пользу данных галицко-волынского сводчика о старшинстве Даниила и опро- вергает неубедительную99 гипотезу А.П. Толочко о том, что старшим братом был Василий Романович100. Перед нами обычное для патриар- хального общества явление, когда младший брат, не став постоянным князем отдельной земли, подчиняется старшему. Силу этой традиции на Руси демонстрирует выявленная нами судьба третьего из казненных в Галиче в 1211 г. князей Игоревичей, существование которого порой ставится под сомнение101 из-за отрывочности данных о нем как о са- мом младшем и не влиятельном брате102. Галицкой дружинной элите было обидно уступать власть и чины волынским выходцам. А пассаж о 18 верных отроках становится особенно ярким, если учесть, что наизучаемый период приходятся важные изменения в структуре древне- русской дружины. В науке существуют разные мнения об их темпах и социальных предпосылках, а также формационной сущности самой дружины. Иногда сам ее генезис связывают с феодализмом. Но, как отмечалось в литературе103, это неизбежно приводит к искусственной модернизации общественного строя изучаемых общностей104 или не- оправданному отрицанию наличия в них дружин105. Другую крайность представляет собой позиция И.Я. Фроянова о зарождении дружины в родо-племенном строе и ее деструкции на границе доклассового и раннефеодального периодов, которую ученый выносит за домонголь- ское время106. Однако правящая роль города в домонгольской Руси с господством на вече боярской знати не соответствует доклассовой фазе общественных отношений, в то время как дружина в этот период сохранялась. Как показал А.А. Горский, она возникла около VI-VII вв., еще в доклассовом обществе, как круг княжеских соратников и сподвижников. Сначала она появляется в качестве эпизодических групп, но, по мере связанного с распадом родового строя развития княжеской власти, к VII-VIII вв. становится постоянной107. Этим она на- поминала древнегерманскую дружину, тоже сложившуюся на поздней стадии племенного строя108. При этом она «набирается не по родовому принципу, а по принципу личной верности; дружина находится вне общинной структуры; она оторвана от нее социально (дружинники не являются членами отдельных общин) и территориально (в силу обосо- бленного проживания дружинников)»109. Эти свойства она в известной степени сохранит до конца, но, по мере расслоения общества, внутри нее заметно углублялась иерархия, постепенно приводя к упадку саму дружинную структуру (которая, как и у германцев, могла сохраняться лишь в раннефеодальный период). Даже слово «дружина» к XIII в. все больше заменялось термином «двор»110. Тогда уже в старшую дружи- ну стали попадать в основном знатные люди, а худое происхождение считалось дурным тоном. Уже под 1240 г. галицко-волынский сводчик злобно подчеркнул худородность видных галицких дружинников До- брослава, Лазаря Доможировича и Ивора Молибоговича, превысивших свои полномочия при сборе дани, фактически прибиравших к рукам огромные территории111. Современные ученые обоснованно считают вторую половину XII-XIII в. временем заката русской дружины. Но если А.А. Горский назвал это финалом ее распада, начало которого он датировал XI в.112, то И.Я. Фроянов отнес ее разложение ко второй половине XIII ст.113 Если А.А. Горский резонно отметил исчезновение дружины уже в XIII в.114, то И.Я. Фроянов показал ее большую значи- мость еще в XII в.115 Полагаем, что оба подхода не противоречат друг другу, если признать разложение дружины постепенным, начавшимсяеще в пору ее крепости, но принявшим к концу XII в. тотальный ха- рактер. Положение младшей дружины, наоборот, стало скромнее, она стала сильнее зависеть от князя. Каково же было Даниилу, которого фактически не поддержал никто из его непосредственного окружения, кроме зависимых от него людей! Но он и тут не пал духом и пошел на войну.Примечателен союз части галицких земских бояр и значительной части дружинников именно с Александром, мелким князем из Белза, который относился к галицкому столу лишь как к одному из способов укрепить свое положение на юге Руси. Потому ему ничто не мешало при случае поддержать Даниила, помогая ему заполучить Галич, как это было в 1211 и 1213 гг., когда он в союзе с венграми и поляками свергал князей Игоревичей и боярина Владислава Кормильчича116. Что касается основной массы вечников и меньшинства местных дружинни- ков, те даже для борьбы с волынским влиянием не были готовы сдать землю бельзскому князю. Александр сбежал за подмогой в Венгрию, где свиделся с Судиславом. По инициативе Судислава венгерски

Скачать электронную версию публикации