Галицкое вече при Ярославе Осмомысле.pdf Взаимоотношения галицкого веча с местным князем Ярославом Владимировичем Осмомыслом (1153-1187) являют собой одну из ярчайших страниц истории галицкой вечевой жизни и важны для понимания взаимодействия княжеской и вечевой властей в домонгольской Руси в целом. Например, в событиях 6695 (1187) г., связанных с утверждением завещания умирающего князя, весьма четко проявляется городской и светский характер галицкого веча, наличие у него прочного права распоряжения местным княжеским столом. Однако ввиду того, что этот сюжет нами был недавно специально рассмотрен1, в этой статье мы преимущественно обратимся к более ранним известиям о социальной активности галицких вечников в период княжения Ярослава Осмомысла. В них как нельзя лучше отразились взаимоотношения галицкого веча с князем, без понимания которых трудно адекватно понять как сущность тех прав, которыми обладали вечники, так и их самосознание в системе других органов власти земли. В первый же год княжения Ярослава в феврале 6661 (1154) г.2, перед боем с киевлянами под галицким пригородом Требовлем «Галичьскии же мужи почаша молвити князю своему Ярославу: тъı еси молодъ, а поеди прочь и нас не позоруи како нъı будеть отць твои кормилъ и любилъ, а хочемъ за отца твоего честь и за твою головъı свои сложити. И реша князю своему: тъı еси у нас князь одинъ, оже са тобе што учинить, то што намъ деяти, а поеди, княже, к городу, ать мъı ся бьем сами съ Изяславомъ, а кто нас будеть живъ, а прибегнеть к тобе, а тогда ся затворимъ в городе с тобою» и тако послаша князя своего прочь, а сами поехаша биться»3. Правда, в Лавреньтевской летописи выступление галичан в 1154 г. указано как дружинное: «Здумаша боляре Володимерковича и реша князю своему: тъı еси оу насъ князь одинъ: оже тобе ся что створить, то что нам деяти, а поеди, княже к городу, атъ мъı беемся сами со Изяславомъ, а кто нас будеть живъ, а прибегнеть к тобе, когда ся затворим в городе с тобою»4. Но показания источников в данном случае лишь дополняют друг друга. Княжьи бояре и «галицкие мужи» всех слоев относились к разным социальным категориям. Многозначность древнерусского слова «боярин» (обозначавшего также княжьих дружинников5) не отменяла разделения на княжьих и вечевых бояр, как и вообще вечников всех слоев и дружины6. Разделение земских страт и дружины у восточных славян восходит к глубокой древности7, поэтому нет оснований приравнивать галицких мужей из Ипатьевской летописи к дружине князя. Правда, П.С. Стефанович указал, что ниже в том же известии говорится о «галичанах», значит, галичане и княжьи бояре якобы в данном случае были тождественны8. Но «галичане» тут, скорее, указаны не в социальном плане, а в противовес киевлянам9. Примечательны, однако, «лутшие мужи», которых, по Ипатьевской летописи, киевляне подвергли особым условиям плена, явно в связи с их особым положением в обществе10. Притом в Лаврентьевской летописи лучшие мужи значатся как часть «их»11 (галицких «мужей», которых Изяслав пленил и посадил в колодки - М.Н.). Рассказ о пленении галицких мужей и заточении их в колодки слово в слово читаем и в Ипатьевской летописи12. Галицкие мужи здесь включают в себя и городской плебс, а лучшие (знатные) мужи - лишь часть их13. А.В. Майоров не приравнивает всех галицких мужей к дружине14, хотя, на мой взгляд, не стоит вслед за ним считать дружину вечевой знатью15. Дружина и вечники всех слоев просто были заодно, поэтому в одном списке сделали упор на одних, в другом - на других, выразив от их лица общий вердикт. Сходное явление находим и в других древнерусских источниках. Так, в преамбуле жалованной грамоты Смоленской епископии 1150 г. упомянуты лишь князь Ростислав Мстиславич с «людми своими»16, дружинниками17. В то же время т. н. «Похвала князю Ростиславу» XII в.18 гласит, что «князь сдума с бояры своими и людьми», с дружинниками и вечниками19. Но одно не исключало другого: концовка жалованной грамоты особо запрещала нарушать договор как князю, так и «людию»20, вечу21, прочно считавшемуся способным распоряжаться землей22 (значит, его едва ли обошли и в столь важном государственном шаге. Грубое невнимание к вечу в управлении волостью кончалось в то время для князей плохо23). Русским князьям было присуще выносить на утверждение веча вопросы, постановку которых они предварительно обсуждали с дружиной, при этом функции веча и дружины не ущемляли друг друга24. Отсутствие связующих советов князя с дружиной как раз грубо нарушало вечевую законность25. Так что не удивительно, что в одной летописи упомянуты лишь галицкие дружинники, а в другой - вече. Особая роль галицкого веча в военном совете не случайна: для него было нормой при случае самому быстро формировать свои боевые «полки»26. Дружина же, помимо роли княжьих советников, в военную пору играла и роль профессиональ80 2010, № 1 (19) ных воинов. Важно, что мощь галицкого веча, его стремление проводить свою линию здесь неразрывно сочетались с неотъемлемым признанием им княжеского стола в системе органов местной власти, стремлением сохранить местную княжескую ветвь. Правда, согласно расхожему мнению, галичане зло оскорбили князя27. Но, как показал А.В. Майоров, галичане искренне берегли Ярослава, даже желая при случае доверить ему руководство важной боевой операцией. Ученый подкрепил свои взгляды яркими примерами из древнерусской боевой практики28. Сходные взгляды высказывал еще Н.П. Дашкевич29. О том же убедительно писал и П.С. Стефанович, приведя дополнительную аналогию из древнерусской истории30. Список таких аналогий можно продолжить31. Страх за молодого князя неразрывно сочетался как у веча, так и у дружины со страхом за свое дальнейшее существование без него («оже тобе ся что створить, то что нам деяти» / «оже са тобе што учинить, то што намъ деяти»)32. Вечники в добавок особо требовали, чтобы молодой князь не срамил их на поле боя, и особо подчеркнули его родство с его отцом, который «их кормилъ и любилъ»33. Впрочем, галичане наряду с жителями других русских городов не мыслили себя без князя и в более позднее время34. Стоит помнить и об архаичной традицией наследственного характера княжеской власти, которая не иссякла и со сравнительно поздним насаждением из Киева власти Рюриковичей35. Вечники, в отличие от сравнительно мобильной дружины, были более кровно связаны с родной местностью, поэтому острее дружины воспринимали наследственность княжеской власти применительно к своему городу и сильней боялись за репутацию своей земли и своего князя. Кроме того, несмотря на старую распрю с отцом Ярослава36, имя его было для них неразрывно связано с важным этапом волостного развития37. В событиях 1154 г. вече предстает сильным органом власти. Правда, А. В. Майоров связывал с именем Ярослава особое укрепление местного веча. Ученый сослался на статью Ипатьевской летописи под 6695 (1187) г., где, резюмируя правление умирающего князя, официальный летописец восторженно пишет о его доброте к церкви, нищим и успехах в войнах38. Но это не говорит о проведении князем вечевых реформ, тем более, что летописец добавляет, что князь «и во всемь законе ходя»39 (в том ключе и указаны все его добродетели). И едва ли надо исключать из старых законов вече40. Не случайно умирающий князь обращался к вечу не как к детищу, а как к сложившемуся органу власти, способному распоряжаться княжением41. Как показывают события 1154 г., эта сила веча, способного активно влиять на политику, сложилась вовсе не по личной воле Ярослава, проявив себя еще в начале его княжения. В этой связи ее стоит считать естественным результатом предшествующего развития, неразрывно связанного с выделением галицкой волости в первой половине XII в.42 Со становлением Галичины совпала и первая попытка галицких вечников распоряжаться своим столом в 6652 (в начале 1145) г.43, когда они дружно пытались сместить отца Ярослава Владимира во время его отъезда на «ловы». Правда, Владимир вернулся и люто покарал галичан44. М.Н. Тихомиров и П.С. Стефанович узрели здесь лишь частный пример тогдашней общерусской борьбы городов за «городские вольности»45. А.В. Майоров, напротив, верно связал это с идущим в то время процессом выделения Галичины из юго-западных земель Руси. Приняв теорию И.Я. Фроянова об этапах формирования городовых волостей, ученый связал эту «общинную революцию» с общерусскими процессами XII в.46, но поскольку прочное господство города над землей четко прослеживается в источниках еще как минимум c начала XI в.47, галицкий мятеж 1145 г. можно сравнить с новгородской смутой 6579 (1071) г., так же кончившейся победой князя и тоже происходившей на фоне укрепления политического значения новгородцев. Даже религиозная форма той распри прямо подчинялась борьбе киевоцентристских и центробежных тенденций48. Христианство в Новгороде ввели насильно, для подчинения края Киеву49, и возврат к языческой символике имел для горожан политический смысл. Недаром, хотя сами проповеди волхва увлекли лишь «мало не всего града», за ним пошли «людие вси», все городские вечники50. Причем «градом» здесь названы только они51. В новгородское социальное понятие города не входили и местные выборные лица. Об этом говорит преамбула Новгородской Судной грамоты: «Доложа господы великих князей, великого князя Ивана Васильевича всея Руси, и сына его, великого князя Ивана Ивановича всея Руси, и по благословенью нареченнаго на архиепископство Великого Новагорода и Пъскова священноинока Феофила. Се покончаша посадникы Ноугородцкие, и тысятцкие Ноугородцкие, и бояря, и житьи люди, и купиц, и черные люди, вся пять концов, весь государь Велики Новгород»52. Здесь отождествляются городские вечевые слои и «Великий Новгород». Члены осподы в это понятие не входили, иначе бы здесь были перечислены все их чины, чего, однако, не наблюдается. Пришельцы из Киева в Новгороде тем более не входили в понятие «града». Да и вообще понятие «город» в Древней Руси в качестве социальной общности означало именно совокупность горожан-вечников: так, под тем же 1145 г. «галичаны» противопоставлены всей местной дружине, которую «съвкупи» отец Ярослава, а еще под 5604 (1096) г. киевские вечники названы «людми градьскими» в противовес тамошним княжьим «мужам» и духовенству53. Что касается бывших в Новгороде. Уже скоро новгородцы добьются права избирать себе посадника из своей среды55. Вот и галичане уже к 1154 г. так окрепнут, что для них станет типично влиять на князя. О дальнейших отношениях галичан с князем мы не знаем56, но они были натянутыми (надо помнить, что при всей естественности властного влияния веча на управление землей, текущими административными делами ведали князь и дружина. Это обеспечивало взаимную «зависимость»57 городских органов власти, но порой и вызывало ссоры). Уже в 6667 (1159) г. галичане, пользуясь межкняжеской распрей, в очередной раз призвали Ивана Берладника, но Ярослав, как и его отец, победил Ивана. Досталось и союзнику Ивана, Изяславу Давыдовичу Киевскому, откровенно жаждавшему поставить край под контроль Киева. Это обычно принимают за проигрыш галицкого веча58. В самом деле, Ярослав остался княжить, прогнав Берладника в союзе с волынцами. Но, на наш взгляд, галичане и сами были этому рады. Летописец привел их требование, чтоб Иван повел их на бой с Ярославом: «веляче ему всести на коне, и темь словомъ поущивають его к собе, рекуче: толико явиш стягъı, и мъı оступимъ от Ярослава»59. Поведение Ивана, однако, весьма четко прослеживается в том же источнике. Он просто проигнорировал галичан, а в завоевании галицкого стола оперся лишь на союз с Киевом60, то есть выступил в роли прокиевского завоевателя (тогда как Киев и сам по себе издавна стремился навязать Галичу свою волю, а лишь пять лет назад киевляне страшно разорили галицкую землю). А это едва ли могло не ослаблять доверия галичан к Ивану. По традиции тех лет, князь, садясь княжить в русском городе, заключал с местным вечем «ряд»61. Это действовало по всей Руси. Даже в 6760 (1252) г., когда Александр Ярославич был посажен ханом на великое княжение во Владимире, он заключил с владимирцами «ряд»62, хотя тогда это уже было чистой формальностью: Северо-Восточная Русь еще не оправилась от погромов Неврюевой рати, посланной тем же ханом против непокорных местных князей63. Ряды заключались и в Галиче. Даже когда в 6696 (1188) г. венгры фактически завоевали город64, их король заключил с местным вечем формальный ряд65. Иван же вовсе проигнорировал галичан. К тому же совсем недавно он в союзе с половцами разорил юг Галичаны66. А. В. Майоров пишет, что верные ему галичане призвали его «даже» после этого67. Но, грубо наплевав на галицкую вечевую 83 Èñòîðèÿ ðóñèíîâ законность, князь снова стал недругом. Поэтому потом галичане не мешали Ярославу остаться, а тот, как видно из дальнейших событий, продолжал быть законным, с точки зрения вечников, князем, должным, в свою очередь, считаться с вечем. Уже в 6881 (1170/71) г.68 галицкое вече вновь выступило мощной силой в ходе конфликта с Ярославом, который при живой жене с законным сыном Владимиром зажил с некой Анастасией, от которой имел сына Олега. Не остались в стороне и княжьи бояре69 (ту их часть, что осталась в Галиче, летописец назвал «иная дружина»70). Часть дружины уехала с изгнанной князем законной женой, вторая осталась в Галиче, отправляясь затем к изгнаннице в качестве делегатов от князя Святополка, хотевшего примирить с ней Ярослава. Возможно, наличие «приятелей» Ярослава из «Чарговой чади» мешало им действовать более решительно. Решающую роль в этих событиях сыграло вече. Когда в дело вмешался волынский князь, вечники всех слоев71 дружно избили «Чаргову чадь», Анастасию сожгли, Олега отправили в заточение, а Ярослава привели к клятве на кресте, чтобы тот был верен законной жене «и тако уладивъшеся»72 (ибо в остальном он галицкое вече тогда в целом устраивал)73. Оценивая казнь Анастасии, И.Я. Фроянов и А.Ю. Дворниченко связали ее с древними языческими нравами74. Безусловно, сама практика сожжения осужденных опиралась на архаичные суеверия75, но в основе ее даже в древности было сильно прагматическое стремление к избавлению общества от неугодных элементов76. Да и сам гнев галичан укладывается в рамки христианской доктрины, строго требовавшей, в отличие от былого язычества, супружеской верности в законном браке даже при отсутствии любви между повенчанными (князь же взял жену прежде всего по политическому расчету, для укрепления связей с ростово-суздальской княжеской ветвью). Кроме того, степень терпимости вечников к личному благочестию князя зависела от общего характера их отношений с этим правителем. Изгоняя в 6696 (1188) г. законного сына Ярослава, галицкие вечники заодно осудили его за сильное распутство и пьянство77, хотя, конечно, главным его грехом сочли неуважение к вечевой законности78. Важно также, что гнев галицкого веча против Анастасии проявился именно с вмешательством волынского князя, обещавшего законному сыну Ярослава Владимиру галицкий пригород Червен в кормление79. Внебрачные связи Ярослава на сей раз стали государственной проблемой и уже более не сносились. При этом слаженность веча показывает, что галичане- вечники сердились и раньше, но до поры терпели. Нелюбовь к внебрачному сыну Осмомысла они сохранят и позднее. Правда, Ярослав сумел помирить их с Олегом и даже убедить передать ему галицкий стол. Тут сказалось снятие внешнеполитической напряженности вокруг последствий княжеского романа80. Кроме того, Ярослав все же устраивал галичан в качестве князя81. В домонгольской Руси князьям, хорошо уживавшимся с местым вечем, прощалось сравнительно многое82. Скорое изгнание Олега уже было вызвано его личными административными промахами83. Не сразу прижился в Галиче и законный сын Ярослава Владимир, уже в 6696 (1188) г. вынужденный уйти от галицкого веча «с дружиною»84 за то, что, не советуясь с нею, рвал и связь с вечем. Правда, значительная часть галичан решила придать изгнанию князя сравнительно мирный вид, сказав, что оставит его, если он бросит попадью и выберет себе законную жену, подобающую по статусу85. Летописец даже заклеймил их именем княжьих «приятелей»86, хотя они были таким же врагами Владимира и сторонниками вокняжения Романа Мстиславича87. По той же летописи, они наперед «ведаючи, ажь емоу [Владимиру] не пустити попадьи»88. Так и случилось. Князь убежал с ней и с дружиной. Тем более, что те т.н. «приятели» Владимира была так сильны, что никто на вече «не смеша» с ними спорить89. В то же время все галичане жили «с князем не добро» и выжили Владимира во главе с теми же своими согражданами. Скорое возвращение князя было связано с бесчинствами венгров-католиков, избавившись от которых, галичане стали искать себе «русского» князя. Владимир же прибыл как союзник могущественного великого русского князя Всеволода Юрьевича, а с той ветвью князей Галич был в давнем союзе. Этим, видимо, объяснима «радость», с которой галичане впустили Владимира, спустив ему и то, что тот раньше наслал на них венгров. Сев в Галиче, Владимир заключил выгодный договор с Всеволодом, чтобы тот помогал удерживать его и «весь Галич» от нападений90, что было выгодно и для галицкого веча, «всего галича», уставшего от недавних захватчиков. К тому же Галичина избавилась от остатков старой зависимости от Киева91. Неудивительно, что Владимира не гнали до его смерти. Это показывает относительную терпимость древнерусского веча к угодному для него князю, сказавшуюся и в изучаемый нами период княжения Ярослава. Уже к началу его правления галицкое вече предстает сложившимся властным органом, наряду с дружиной не пустив князя в бой. При том вечники проявили себя наиболее кровно связанными с родной местностью, что отразилось и на их требованиях, и на характере социальной терминологии (именно они особо связывались с именем родного города). Прежнее усиление государственного значения галицкого веча прямо совпало с процессом выделения Галичины в первой половине XII в. При этом галицкое вече не мыслило себя без наличия в городе княжеского стола, спуская угодному князю сравнительно многое. В 1159 г. Ярослав, вопреки расхожему мнению, остался в Галиче по воле самого веча, отвергшего грубого прокиевского завоевателя. Вечевая казнь Анастасии была вызвана тем, что супружеская неверность князя обернулась государственной проблемой, и вече перестало терпеть нарушения им христианской доктрины. Но затем в более мирное время оно приняло у себя внебрачного сына своего любимого князя. Изгнание Владимира было общегородским, партия его «приятелей» лишь выжила его без боя. Особой группы «приятелей» Владимира не было вовсе, его приняли все после изгнания венгров, приход которых фактически носил захватнический характер. Сторонники у них нашлись не сразу, да и то из числа запуганных ими92.

Скачать электронную версию публикации