КОНЦЕПТУАЛЬНО-МЕТОДИЧЕСКАЯОТВЕТСТВЕННОСТЬ В ПОЗНАНИИЭТНИЧЕСКОГО ФАКТОРА.pdf 1. В поисках общего языка в познании этнокультурных явленийПродолжая многолетнее сотрудничество в изучении этническогофактора и этнических процессов, ученые постсоветского простран-ства не могут разговаривать, слушая друг друга вполуха или общаясьна таком двойном полуязычии, когда часть понятийно-терминологи-ческого вокабуляра осталась в прошлом, а другая, недавно народивша-яся и пока еще не вышедшая из пеленок, не стала общим достоянием.Между тем, задумываясь о состоянии методологии как общей тео-рии, следует вместе с известными политологами и этносоциологамипризнать, что такой единой методологии нет ни на западе, ни в стра-нах постсоветского пространства. В то время, как западные, позити-вистски настроенные исследователи осознанно используют идеи изразных концептуальных систем, в российской и молдавской методо-логической базе доминирует бессознательное обращение к разнымтеориям от примордиализма до конструктивизма. После марксизма,переставшего служить доминирующей («руководящей») теорией, оп-ределить реальные методологические основы того или иного иссле-дования, посвященного этногенетическим, этнокультурным и этнопо-литическим ситуациям и процессам, оказывается чрезвычайно затруд-нительным. Иными словами, рефлексия в отношении методологии, какотмечалось в политологическом дискурсе, встречается редко, а те илииные взгляды предъявляются читающей публике с некоей стыдливос-тью1.Нет сомнения в том, что, организуя масштабные по замыслу и акту-альные по тематике «Чтения памяти И.А.Анцупова» как одного извыдающихся историков Молдавии, инициаторы научно-практическойконференции, ориентированной на изучение этнокультурного много-образия Молдавии в истории и современности, имели в виду задачипо совершенствованию понятийно-терминологического аппарата в со-временных исследовательских практиках. Авторитет и опыт И.А.Ан-цупова как принципиального исследователя и честного мыслителя какнельзя лучше соответствовал этой цели.2. Ответственность в пониманиипонятийно-терминологического аппаратаНам, поколению, вступившему в сознательную жизнь и в обществен-но-производственную деятельность до распада Советского Союза ипродолжающему ее сегодня, довелось быть свидетелем таких крутыхперемен, которые сродни революциям и тектоническим сдвигам. Нанаших глазах меняется мир. Меняемся мы. Меняются наши представ-ления о мире. И если раньше, в советские времена, мы были абсолют-но уверены в том, что сознание лишь отражает реальность, сегоднямы убеждаемся в том, что сознание способно конструировать реаль-ность. И пока все не успели привыкнуть к этой второй парадигме, по-добно цунами навалившейся на Запад, мощная сила ее наката на гла-зах ослабевает. Тем не менее, перед нами по-прежнему остается зада-ча классической логики и философии. Ее двойная суть состоит в адек-ватном понятийно-терминологическом отражении и конструированииреальности. Особое значение эта проблема сегодня приобретает длянынешней России. Наша страна находится в таком маргинальном со-стоянии, когда одни социально-экономические и политические струк-туры и культурные ценности ушли или уходят в прошлое, а другие,только народившиеся, еще не достигли устойчивости и зрелости. Та-кова, в частности, сфера этногосударственных и межэтнических отно-шений. Речь идет, с одной стороны, об отношениях между государ-ством и народами, а с другой - между народами, точнее, между людь-ми, относящими себя к различным народам.В понятийно-терминологическом отражении реальности в каждойиз этих взаимосвязанных сфер сегодня обнаруживается немало про-блем и пробелов. Сопоставительный анализ всей терминологическойсистемы, употреблявшейся в советский и постсоветский период, тре-бует специального исследования и особой монографии.Советскую и постсоветскую совокупность понятий и терминов, ка-сающихся этничности и этнической политики, вероятно, можно свес-ти в 4 группы: сохранившуюся, употребляемую и в наши дни; исчеза-ющую (малоупотребляемую) из общественно-политического дискур-са; наполнившуюся вследствие переосмысления новым содержанием,что свидетельствует о заболеваемости и, следовательно, о непригод-ности, и, наконец, народившуюся вновь.К первой группе относятсятакие, например, как языковая политика, двуязычие, этносмешанныебраки, межэтнические отношения и др. Ко второй группе концепций,понятий и терминов относятся, например, такие, как «советский на-род как новая историческая общность», «пролетарский интернацио-нализм», «старший брат», «слияние наций», «окончательное решениенационального вопроса». Тихо, без шума, без митингов эти понятияуходят в небытие, остаются в прошлом. По крайней мере, их редкоможно встретить на страницах новейших публикаций.К третьей группе понятий и терминов, когда в старые меха разлива-ется молодое вино, относятся такие понятия, как национальная поли-тика, нация, национальные меньшинства, национально-культурнаяавтономия и ряд других. Любой термин - явление консенсусное. Всвязи с этим возникла острая научная и общественная потребностьобсудить их и договориться о том, какой смысл вкладывать в тот илииной маргинализированный термин.К четвертой группе терминов относятся те, которых не было рань-ше, или же они случайно мелькали в историографии, или же употреб-лялись только в особых случаях. С этой точки зрения, к новой плеядетерминов можно относить такие, как «этническая мобилизация», «эт-нополитическая ситуация», «этногосударственные отношения», «Ас-самблея народов России», съезды тех или иных народов России, «ти-тульная нация», «статусная нация», «республикообразующий народ»,«Общественный центр», «Народный конгресс» «Гагауз халкы», «Все-мирный Конгресс гагаузов», «принудительный лингвицизм» и т.д. ит.п.3. Стартовые позиции в развитии интеллектуальногопространства Молдовы в постсоветский периодЧасть новейшей терминологии, особенно связанной с идентифика-цией, различными формами идентичности, проявляемой как на инди-видуальном, так и на групповом уровнях, с нарастающей скоростьюзаполняет страницы новейших публикаций в Республике Молдова.Однако знакомство с некоторыми из новейших публикаций, в том чис-ле посвященных этнокультурному многообразию Молдавии, свидетель-ствует об отсутствии ответственности авторов в понимании и поясне-нии смысловой нагрузки употребляемых терминов.Пережив оцепенение от перестроечных явлений, от развала Совет-ского Союза, от возникшего идеологического вакуума, молдавскоеобществоведение настраивается на восстановление своего интеллек-туального потенциала, избавляясь попутно от недавних идеологичес-ки ангажированных штампов и выходя на орбиту передовых теченийевропейского гуманитарного знания. При этом историографическая«копилка» современной молдавистики и ассоциированных с ней тюр-кологических научных направлений пополняется на рубеже первого ивторого постсоветских десятилетий в условиях независимости стра-ны, трудами и молдавских, и диаспоральных авторов. Вряд ли кому-либо придет в голову отрицать поистине непреходящий интерес науч-ной и политической общественности к событиям в Республике Мол-дова с ее определившимся курсом на европейскую интеграцию. Рази-тельные изменения, происходящие в мировой политике и в современ-ных социально-экономических ситуациях и процессах, оказывают вРеспублике Молдова, как и в других странах постсоветского простран-ства, заметное влияние и на интеллектуальное пространство2.В сфере общественного мнения и в области исторического созна-ния3 постепенно восстанавливается социально-воспитательная функ-ция и программатика исторической и этнологической науки, их моби-лизующий мировоззренческий потенциал, познавательная и практи-ческая значимость.Заметный вклад в развитие этнологической науки внесли сборникстатей «Этнографические исследования в Республике Молдова»4, рядиндивидуальных и коллективных монографий в области молдаванис-тики и тюркологии, посвященных, в частности, идентичности молдав-ского5 и гагаузского6 народов, истории Османской империи7.Видное место в обновлении и расширении проблематики этнологи-ческих исследований занимает, в частности, и «Ежегодник Институтамежэтнических исследований», шесть томов которого уже увидели свет.Взрывчатый характер имеет в этом журнале нарастающий, хотя и за-поздалый, по крайней мере, на три десятка лет, интерес к проблемати-ке, связанной с индивидуальной и групповой этнической идентичнос-тью8.4. От этнической принадлежности к этнической идентичностиНа протяжении последних более чем 30 лет испытывая непреходя-щий интерес к проблемам этнической идентификации9, а также мно-жеству идентичностей10, основанный на понимании культурного мно-гообразия, проявляющегося на личностном и групповом уровнях, я,понятно, с особым энтузиазмом знакомился с новейшими трудамимолдавских коллег, посвященными этническому самосознанию и иден-тичности, проявляемой с различной интенсивностью в разнообразныхсферах жизни.Так, например, в основе разрабатываемой О.С. Лукьянец концеп-ции «кризиса идентичностей», лежит теория отражения, согласно ко-торой не сознание конструирует реальные процессы и ситуации, а,напротив, политические страсти, изменения в сфере экономики, транс-формации в культуре отражаются в индивидуальном и массовом со-знании. Солидаризируясь в принципе с этим подходом, можно, пожа-луй, от себя добавить, что корректнее было бы скорее говорить, во-первых, о двустороннем процессе взаимодействия сознания с внеш-ней средой, а, во-вторых, о многотрудном развитии, а не о кризисеидентичности. Подлинный кризис идентичности, видимо, имеет мес-то там, где человек теряет свое «Я»11 и проявляет равнодушие к своейидентичности.Кризис идентичности скорее проявляется у авторов, пытающихсяанализировать непростые схемы и модели перехода в условиях куль-турного многообразия от множественной идентичности к множествуидентичностей и взаимоотношениям, возникающим при смещенииприоритетов у значительных групп населения от одних комплексовкультурных ценностей к другим. Экстраполяция комплекса собствен-ной неполноценности имеет место и сегодня в тех случаях, когда не-которые молодые авторы, не имеющие базового этнологического об-разования и опыта профессиональных исследований в области соци-альной психологии, защитив с грехом пополам кандидатскую диссер-тацию, без каких-либо оснований пытаются расчленить народы намалочисленные и многочисленные и вписать первым в вину (? - М.Г.)«стремление продемонстрировать свою этническую специфику»12.Создается впечатление, что автору приведенной цитаты неведомо,что представителям многочисленных народов не в меньшей, если не вбольшей мере свойственно гордиться своей историей, языком и куль-турой, научными и техническими достижениями, т.е. всем тем, в чемпроявляется «этническая специфика» и что служит основанием дляэтнокультурной и гражданской гордости13, достаточно хоть раз уви-деть горящие глаза у американских туристов, с сакральным вдохнове-нием прикасающихся к корпусам космических кораблей на мысе Ка-навералл, чтобы никогда не сомневаться в наличии «этнической спе-цифики» даже у такой, прошу прощения, «безэтничной» нации, како-вой является современная американская нация.Перенесение «кризиса в умах исследователей» на «кризис идентич-ности» с особой наглядностью проявляется в тех случаях, когда пред-принимаются попытки изучать одну из множества идентичностей, ас-социированных с той или иной социальной ролью или социальнойпозицией человека, без соотнесения ее с проявлениями других иден-тичностей.5. О чем речь? О религиозной (ли?) идентичности?Собрав из литературных источников немало сведений о «недоста-точной степени религиозности крестьян» в среде гагаузского населе-ния, сообщив, что «не только гагаузы, но и болгары почти не владелизнаниями по истории религии», согласившись с сообщениями о том,что гагаузы как «народ коснел в религиозном невежестве», поверивматериалам архивных дел в том, что «многие из прихожан не зналинеобходимых молитв», Е. Квилинкова сделала в целом справедливыйс источниковедческой точки зрения вывод о том, «что слабое посеще-ние церквей, незнание необходимых молитв и др. можно классифици-ровать (вероятно, автор хотела сказать «квалифицировать» - М.Г.)как проявление некоторой религиозной индифферентности у гагау-зов»14.Однако, завершая обзор собранных свидетельств о «проявлениинекоторой религиозной индифферентности» гагаузов, Е. Квилинкованеожиданно делает вывод, прямо противоположный вышеприведен-ному. «Приведенные нами материалы, - пишет она в той же статье, - атакже имеющиеся в научной и религиозной литературе данные свиде-тельствуют о высокой степени религиозности гагаузов в исследуемыйпериод и их глубокой приверженности христианству»15. Все становит-ся на свое место: «Исследователь видит лишь то, чего она хочет ви-деть». Этот головоломный, с логической точки зрения, кульбит пона-добился адепту «высокой степени религиозности гагаузов» для того,чтобы свести концы с концами в противоречивых сообщениях источ-ников, сообщающих, с одной стороны, о «фанатичной приверженнос-ти» гагаузов именно к православию, (а не к «христианству» вообще,как думает Е. Квилинкова), а, с другой стороны, - весьма убедительноповествующих об их относительно слабой религиозной привержен-ности. Действительно, слабая выраженность религиозной идентично-сти гагаузов, особенно в связи с едва ли не полной неосведомленнос-тью с православной догматикой, с далеко не деликатным отношениемк священникам и «фанатичной приверженностью», требует серьезно-го концептуального осмысления.Сам по себе опыт собранных фактов, тем более порой противореча-щих друг другу, - это еще не этнология. Перефразируя Ральфа Дарен-дорфа, можно сказать, что этнология, как и социология, «начинаетсялишь с объяснения этих фактов или хотя бы с удивления, стремящего-ся к объяснению»16. Строго говоря, в духовной жизни народа нет ре-лигиозной идентичности в чистом виде, как самостоятельного фено-мена, подобного этнической, гендерной, сословно-имущественной иряду других идентичностей, основанных на вполне объективирован-ных «материальных» критериях, а не на слепой, хотя и вдохновляю-щей, а порой и спасающей от внешних невзгод вере в Бога.Знаменателен в контексте приведенной парадигмы тот факт, чтовыдающийся знаток религиозных воззрений у народов мира профес-сор МГУ С.А. Токарев свои лекции для студентов старших курсов иаспирантов кафедры этнографии исторического факультета МГУ пуб-ликовал несколькими изданиями в виде фундаментальной моногра-фии, дав ей более чем красноречивое название «Религия в историинародов мира»17. При этом С.А. Токарев настаивал, как помнится, натом, что у религии нет своей самостоятельной истории, а есть толькоее разнообразные проявления в истории народов мира. В гагаузскойрелигиозной идентичности никакой «квадратуры круга» на самом делене существует. Дело заключается, как видимо, и в ряде других подоб-ных случаев, в том, что религиозная идентичность выступает не авто-номной категорией и поэтому не имеет самостоятельного значения, авходит составной частью в структуру этнической идентичности, до-полняя, оплодотворяя и усиливая последнюю. Аналоги этому бинар-ному «взаимодействию» легко обнаруживаются в некоторых других«парах» взаимосвязанных идентичностей. Такова, в частности, мани-фестация своей этнической идентичности у значительного большин-ства людей с помощью «родного языка». В ходе переписей населениямногих стран мира язык, названный человеком «родным» доброволь-но, по собственному волеизъявлению, отражает не социолингвисти-ческую реальность, т.е. выступает не показателем того, кто, когда, скем, на каком языке и как часто разговаривает, читает, пишет, слушает,а служит такой этнопсихологической категорией, с помощью которойотражается степень устойчивости или размытости этнического само-сознания и этнической идентичности. При этом не факт, что роднойязык в обязательном порядке отражает социолингвистическую харак-теристику языковой жизни и судьбы человека, в т.ч. его речевого пове-дения.Следовательно, можно думать, что «фанатическая» приверженность,точнее сказать, «фанатическая манифестация» православия в менталь-ности гагаузов в качестве религиозной идентичности при слабом уровневладения народными массами православной догматикой и негативномотношении к священникам выражает не столько религиозную иден-тичность человека, сколько его этническую идентичность, служа пос-ледней дополнительной подпиткой и подпоркой в соответствующихситуациях и исторических условиях. Достаточно было Е. Квилинко-вой, стремящейся во что бы то ни стало найти «болгарский след» вистории гагаузов с тем, чтобы умалить значение самобытности наро-да, полистать хотя бы страницы энциклопедии, чтобы убедиться, чтов истории болгар также имели случаи укрепления и «дополнения» эт-нического самосознания с помощью манифестации своей религиоз-ности. Так, например, в первой половине ХIХ в. «формой националь-ного движения (этнической мобилизации - М.Г.) была развернувшая-ся в 40-60-е гг. борьба за самостоятельную национальную церковь,приведшая к созданию болгарского экзархата (1870) и способствовав-шая росту национального самосознания»18.К предметной области религиозной идентичности относится нача-тое еще в конце 1960-х годов изучение культа волка у гагаузов19, про-долженное позднее в трудах ряда авторов (В.И. Сырф, С.С. Булгар,П.А. Чеботарь и др.). Особую настойчивость в этом плане проявляетЕ.Н. Квилинкова, пытающаяся умалить оригинальное значение этогокульта у гагаузов за счет поиска сходных проявлений в представлени-ях болгар и других народов Балканского полуострова и народов Юго-Восточной Европы. Безусловно, сам факт взрывного обращения к этойувлекательной теме, предполагающей синтез этнокультурной и интел-лектуальной истории, заслуживает положительной оценки, так какориентирует исследовательскую мысль на выявление взаимосвязеймежду явлениями духовной сферы и явлениями социально-хозяйствен-ного опыта, исторически сложившейся ментальности и общих про-цессов этногенетической истории гагаузского народа.6. Кому принадлежит «культ волка»?Анализ представлений о культе волка и связанных с ним «Волчьихпраздниках» в некоторых публикациях20 отличается избирательностьюи тенденциозностью в их освещении, вызванном не с восстановлени-ем памяти и некоторых явлений, а конструированием новой памяти сопределенно заданной целью, и тогда тексты этнологического иссле-дования выступают, как иронично заметил однажды Клод Леви-Стросс,«не просто историей чего-то, но историей для чего-то»21.На фоне успешно набирающей обороты тюркологии в рамках и вкачестве составной части современной молдавистики в РеспубликеМолдова, и болгаристики в Болгарии особенно академически неуклю-жими выглядят попытки создания полемически заостренных текстов,в которых вместо внимательного анализа доброкачественного матери-ала приводятся необоснованные обвинения путем приписывания оп-понентам того, чего они не писали. Обвинение в односторонностиосвещения культа волка у гагаузов и других тюркских народов, якобыпроводимое без учета проявлений аналогичного культа у народов Бал-кано-Дунайского ареала, не имеет под собой оснований. Позволю себепривести только два высказывания из недавней публикации, чтобычитатель смог сам судить о представленной позиции и о «доброкаче-ственном» прочтении Е. Квилинковой текстов, с авторами которых онапытается полемизировать. В качестве исходной концептуальной пред-посылки в изучении культа волка у гагаузов мною берется тезис о том,что «односторонность и прямолинейность вывода о наличии кочевогопрошлого у предков современных гагаузов с помощью описания ри-торики и ритуалов, связанных с культом волка, нуждается в корректи-ровке, т.к. накопленный материал … свидетельствует скорее об уни-версальности этого культа в евразийском пространстве… чем об егоисключительности у гагаузов»22. В какой полемический экстаз надобыло впасть, чтобы, прочитав приведенное утверждение, приписатьих автору односторонность в подходе к анализу культа волка у гагау-зов? Судить читателю!Вплетая в ткань своих рассуждений случайные сведения о проявле-ниях «Волчьих праздников» у болгар, без экспертной оценки их реп-резентативности, она не сомневается в том, что приводит убедитель-ные аргументы против теории оригинальной этничности гагаузов иих самобытной культуры. «Вирус болгаризации» гагаузов и их культу-ры, усердно внедряемый в общественное сознание, не позволяет ейсосредоточиться на истории межэтнических отношений балканскихнародов23, на протяжении многих веков имевших тесные контакты стюркским миром и почерпнувших немало из идеологического резер-вуара их духовной культуры. Мне думается, что наличие совпадаю-щих элементов в цикле «Волчьих праздников» объясняется не тем, чтогагаузы - якобы бывшие болгары, а тем, что средневековые предкисамих современных болгар и гагаузов черпали сходные элементы изодного и того же тюркского источника. Так, например, в создании Пер-вого Болгарского государства (680-1018 гг.) значительную роль сыгра-ли тюркоязычные протоболгары (булгары), которые под предводитель-ством хана Аспаруха (сына Кубрата) перешли Дунай, разбили высту-пившую им навстречу византийскую армию и расселились в районахСеверо-Восточной Болгарии, в пределах между Дунаем, Черным мо-рем и Старой Планиной. В новосозданном славяно-болгарском госу-дарстве, в котором лидирующее положение занимали тюркоязычныепредводители, начался процесс взаимной этнокультурной адаптации,затянувшейся не менее чем на 3 столетия. Из синтеза исчезнувшегоместного населения, состоявшего из фракийцев, и пришлого, сначалаславянского, а затем протоболгарского, формировалось ядро нынеш-него болгарского народа24. Тюркоязычные протоболгары привнесли наБалканы общие для тюркоязычных образований и групп культы вол-ка, собаки, зайца, которые почитались у кочевников в качестве свя-щенных животных. К числу наиболее древних верований у протобол-гар, как и у всех тюркоязычных народов, исследователи относят культнебесного быка - Огуз хана25.Важной составной частью верований тюркских этнических групп,проникавших в Северо-Восточную Болгарию в периоды Первого иВторого Болгарских (1187-1396 гг.)26 царств, был культ волка. У одно-го из вождей протоболгар Кубрата, отца хана Аспаруха, было прозви-ще Курт (Волк)27. Религиозные верования как часть идеологии тюркс-ких этнических групп оказали заметное влияние на искусство, что, вчастности, нашло свое отражение в изображении волка, лошади и гри-фона на различного рода амулетах и других художественных издели-ях, ставших в ХIХ-ХХ вв. «добычей» археологов. К IХ-Х вв. - тюрк-ский язык постепенно исчезал, но тюркское слово «булгар», означав-шее на заре Первого Болгарского государства политоним, приобрелоновую смысловую нагрузку, став этнонимом болгарского народа.Вместе с падением Первого Болгарского царства в 1018 г., когда оноокончательно попало в зависимость от Византии, и далее, в годы Вто-рого Болгарского царства (конец ХII -ХIV вв.), на Балканский полуос-тров неоднократно переселялись различные кочевые тюркоязычныенароды - печенеги, узы (торки), куманы (половцы) из южнорусскихстепей, Бессарабии, из пределов Киевской Руси28. И хотя в болгарскойисториографии признается политическое господство руководителей изрядов тюркоязычных народов, не отрицается их роль в освобожденииБолгарии от византийского господства, нет сколько-нибудь обстоятель-ных исследований идеологического и этнокультурного влияния сред-невековых тюркских народов на формирование ментальности болгар-ского и других балканских народов. Было бы глупо, по словам выда-ющегося румынского востоковеда М.П. Губоглу, из совпадения коли-чества спиц в заднем колесе болгарской и гагаузской телеги, как этопредлагал известный болгарский этнограф Васил Маринов, делатьвывод о том, что нет гагаузского народа, а есть болгары, принявшиетурецкий язык. Соответственно, не вызывают доверия и выводы, ос-нованные на стыке сходств элементов духовной культуры двух наро-дов, о том, что вообще нет самостоятельной гагаузской культуры, аесть лишь сплошные заимствования. Если средневековые предки при-внесли на Балканы культ волка, из этого не следует, что гагаузы заим-ствовали этот культ из представлений местного населения.В случае с Е. Квилинковой мы имеем пример, когда исследователь-ница, озабоченная поисками «болгарскости» в системе гагаузской мен-тальности, становится пленницей своего жанра. В самом деле, какнедавно отмечалось, «тема явного или скрытого присутствия антро-полога в тексте - тема давняя и не ставшая от этой давности менеесложной. Понятно, что и выбор информантов, и выбор документов длякомментариев, и характер аргументации, и стилистика изложения отра-жают вполне конкретные индивидуальные - авторские - предпочтения»29.7. В чем «вина» этнической мобилизации?Вызывает недоумение неуместное для академического текста залих-ватское ерничанье, граничащее с оскорблением, которое позволяет себеЕ. Квилинкова по поводу теории «этнической мобилизации»30. Эта те-ория, получившая широкое признание, рождалась на материале 125книг, изданных ЦИМО ИЭА РАН и состоящих из документов, матери-алов, этнических движений, из индивидуальных и коллективных мо-нографий, изданных в 1990-2006 гг. по плану проекта «Национальныедвижения в СССР и в постсоветском пространстве».Обвинительные стрелы в адрес «значительной части гагаузской ин-теллигенции», якобы гиперболизирующей этноспецифические элемен-ты культа волка у гагаузов или акцентирующей внимание на кочевомпрошлом их предков, - эти и другие попытки молодого исследовате-ля, охваченного страстью «болгаризировать» ментальность и этнокуль-турные особенности гагаузского народа, видимо, являются следстви-ем звездной болезни, наступившей после защиты кандидатской дис-сертации в головном этнологическом институте РАН. На самом же деле,защита описательной в своей основе диссертационной работы, как идругих трудов Е. Квилинковой, прошла успешно благодаря, во-пер-вых, значительной поддержке сверхлояльно настроенных сотрудни-ков Института этнологии и антропологии РАН, во-вторых, благодаряснисходительному голосованию членов Ученого Совета к представи-тельнице «малочисленного народа», в-третьих, благодаря тому, чтопосле первого обсуждения в ЦИМО ИЭА РАН из текста диссертаци-онной работы были предусмотрительно исключены явно несостоятель-ные попытки болгаризировать гагаузский народный календарь.Начиная одну из своих многочисленных статей в жанре газетнойпубликации с пассажа о том, что «В истории немало примеров, когдапредставители обычно малочисленного этноса, охваченные, вероят-но, процессом «этнической мобилизации» и «горения», стремятся «про-демонстрировать»31 свою этническую специфику, Е. Квилинкова в своюочередь не замечает собственную охваченность «религиозной моби-лизацией». «На средства представителей греческого духовенства, - рас-сказывает Е. Квилинкова, - специально для гагаузов Молдовы былораспечатано множество карточек-открыток с изображением различныххристианских святых, на обороте которых были приведены на гагауз-ском языке отрывки текстов из Псалтыря. Меня, - наивно признаетсяона далее, - попросили помочь в распространении их среди местногонаселения и дарить информаторам, с которыми я буду общаться»32.На исходе ХХ в. этническая мобилизация, давшая веку определе-ние «века этничности»33, дополнилась религиозным ренессансом, сыг-равшем побочную партию в симфоническом оркестре, где главнаяпартия все же представляла этническую мелодию. И в этом, и в дру-гом случае «этнические и религиозные мобилизаторы» преследовалиопределенные цели, в том числе боролись за власть во имя защитыинтересов своего народа или в связи с реализацией идентичности ирелигиозных институтов. Сегодня, когда гагаузская государственность,конституированная в форме автономно-территориального образования,находится на марше в деле наполнения символов и институтов госу-дарственности реальными полномочиями и достижениями, мне дос-тавляет истинную радость и гордость тот факт, что в статьях Е. Кви-линковой и молдавских радикал-националистов я удостоен чести бытьзачисленным в ряды этнических мобилизаторов гагаузского народа.«Автор статьи Влад Прискару, - свидетельствует, в частности,Ф.А. Ангели, написавший интересную и важную книгу об этническоймобилизации гагаузов на основе данных текущей периодики, матери-алов спецслужб и личных наблюдений, - обрушился на депутатов Пар-ламента Ф.А. Ангели и С.С. Курогло, профессора М.Н. Губогло и стар-шего научного сотрудника Отдела гагаузоведения АН ССР М.В. Ма-руневич, навешивая на них ярлыки «главных подстрекателей гагаузс-кого народа»34 (подчеркнуто мной - М.Г.).Видит Бог, в разгар этнической мобилизации гагаузов в ходе их борь-бы за этнополитическое самоопределение я, будучи в командировке вСША, на митингах не выступал, голодовку не объявлял, агитацион-ной деятельностью не занимался, никакие идеологические «реквизи-ты» мобилизации, типа «карточек с изображениями святых» или дру-гой пропагандистской литературы, по гагаузским селам не раздавал.Как работник Российской Академии наук, я занимался своим делом.Тем не менее… Незадолго до горбачевской перестройки, специализи-руясь в области этносоциологии, на материалах похозяйственных книгнескольких гагаузских сел я написал статью о социально-профессио-нальном составе гагаузских сел35. Из приведенных в ней данных со всейочевидностью обнаруживались результаты этнической дискриминациигагаузов, выражающейся в том, что в 1970-е годы наиболее продвинутыеэтажи социальной структуры гагаузского населения (председатели ипарторги колхозов, директора школ и винзаводов, главные специалистысельского хозяйства - агрономы, зоотехники, инженеры и др.) в значи-тельной мере были заняты лицами не-гагаузской этнической принадлеж-ности. Трудно сказать, почему у Е. Квилинковой вызывает раздражениедеятельность представителей творческой гагаузской интеллигенции, ра-ботавшей над созданием символики для идеологического обоснованияпри конструировании гагаузской государственности, и она с нескрывае-мым удовлетворением и злорадством рассказывает о неудачах с исполь-зованием в этой символике культа волка36.И, поскольку церковь в Республике Молдова, как и других демокра-тических странах, отделена от государства, резонно возникает вопрос:на каком основании страницы академического издания, в которойЕ. Квилинкова выступает одновременно и автором, и редактором сбор-ника статей, предоставлены для освещения ее деятельности с цельюпропаганды и поддержки религиозной мобилизации? Разве в функ-ции Академии наук Республики Молдова входит оказывать поддерж-ку церкви и ее слушателям в деле формирования религиозных убеж-дений у граждан светской, демократической страны?Религия учит толерантности, что в переводе на русский язык озна-чает и терпимость, и терпеливость. В принципе, в этой деятельностиничего плохого нет. Однако опыт первого постсоветского десятилетияпроникновения религии в светскую жизнь показывает, что пока нрав-ственность граждан не крепчает, криминал не сокращается, уровеньжизни не растет, численность населения не возрастает. В отличие отрелигии, являющейся лишь искаженным отражением реальности, на-ука, школа и вся система образования готовят молодое поколение креальной жизни, учат ее учиться и работать. Поэтому сегодня приори-тетами в социальной политике государства выступает не заигрываниес церковью и не политика в строительстве храмов, мечетей и синагог,а ощутимая помощь науке, школе и всей системе образования, в томчисле в оснащении ее новейшим оборудованием и высококвалифици-рованными кадрами. Чувство гражданской лояльности, межэтничес-кой солидарности, державнического патриотизма воспитывает не цер-ковь, а школа. И долг государства, в целях самосохранения, поддер-живать не сферу религии, а сферу образования и науки.Терминологические небрежности и неточности ведут к серьезному,порой крайне однобокому освещению национальных историй, нацио-нальной политики, исторической оценки отдельных лиц, событий,фактов. Так, например, в опубликованном накануне 2001 учебного годаучебнике «История Узбекистана», написанном узбекскими историкомЖ. Рахимовым на 316 страницах, термины «русские колонизаторы»,«русские шпионы», «русские захватчики» употребляются 292 раза37.Не соответствующими действительности являются термины «советс-кие колонизаторы», «колониальная политика России вплоть до 1991года». В протесте, направленном послом России в УзбекистанеД.Б. Рюриковым на имя министра образования Республики Узбекис-тан Р.Х. Джураева, выражено сожаление о том, что подобное термино-логическое «хозяйство» не соответствует задачам формирования стра-тегического партнерства, развития взаимовыгодного сотрудничества,а скорее служит формированию русофобии среди узбекских учащих-ся и комплекса вины у русских учеников, что ведет в конечном счетеесли не к разжиганию межнациональных противоречий и конфлик-тов38, то и, по крайней мере, к истощению толерантности и довери-тельности как составной части социального капитала.8. Существует ли история без исторической памяти?«Историческая память, - как свидетельствуют российские специа-листы, профессионально работающие в сфере гуманитарного и ант-ропологического знания, - мобилизуется и актуализируется в слож-ные периоды жизни общества или какой-либо социальной группы,когда перед ними встают новые трудные задачи или создается реаль-ная угроза самому их существованию. Такие ситуации неоднократновозникали в истории каждой страны, этнической и социальной груп-пы»39.Именно такой период переживали гагаузы в прошлом столетии, нарубеже 1980-1990-х годов, в том числе в период «горения», когда наУчредительном и Чрезвычайном съездах гагаузского народа опреде-лялись стратегия и тактика борьбы гагаузского народа за этнополити-ческое самоутверждение. Для рационально и эмоционально мысля-щего человека нет сомнения в том, что сакральность этого периода вистории гагаузов со временем будет возрастать. И если Е. Квилинковане испытывает уважения и благодарности к тем лидерам этническоймобилизации, которые, рискуя карьерой и жизнью, взяли на себя от-ветственность в борьбе за автономию, то это ее личное дело, но изэтого вовсе не вытекает право на глумление над программатикой исимволикой этнической мобилизации. Люди с разрушенным миромсимволов лишаются исторической памяти, теряют ясность представ-лений о своем месте в этом мире, утрачивают психологическую защи-ту против манипуляторов, посягающих на святыни народа40. Инымисловами, этнолог, как и историк, «способен также часто выступать мо-гильщиком наших исторических воспоминаний, как и восстановите-лем их»41.Возникает вопрос: какой смысл мешать творческой интеллигенциигагаузского народа оберегать «историческую память» своего народа ипринимать активное участие в этнической мобилизации под лозунга-ми и символами исторической памяти? Безответственное отношениек понятийно-терминологическому аппарату и неадекватное использо-вание источников может служить не этнической мобилизации, само-утверждению, а уничтожению или искаженному представлению о сво-ем менталитете, лишенном якобы самостоятельности и самобытнос-ти. Вызывает недоумение исследовательская манера автора, имеюще-го степень «доктора истории» и считающего себя «специалистом вобласти этнографии гагаузов». «Высказанный нами вывод о двойнойсамоидентификации гагаузов», - пишет Е. Квилинкова, переименовы-вая, таким образом, свою гипотезу в свой вывод, т.е. ставя телегу впе-реди лошади, и тут же выдвигает задачу о необходимости «рассмотре-ния некоторых моментов, связанных с вопросом их самоидентифика-ции в современный период»42. Если называть вещи своими именами,перед нами такая методика написания научной работы, когда сначалазадается вывод, а затем подбираются и подгоняются материалы с це-лью его доказательства, подобно тому, как нерадивые ученики по ариф-метике, обнаружив правильный ответ в конце учебника, затем подго-няют решение задачи.Между тем, в историческом исследовании все обстоит ровны

Скачать электронную версию публикации