The Status of Slavic Languages at the Universities of Austria-Hungary in the late 19th - early 20th centuries (A Case St.pdf Подкарпатская (Угорская) Русь окончательно вошла в состав Венгерского королевства в XIII в., а Галицкое княжество к концу XIV в. - в состав Польши. Соответственно, после присоединения Венгрии к Австрии и разделов Польши эти земли стали частью Австрийской империи (позднее - Австро-Венгрии). В 1774 г. произошла аннексия Австрией северной части Молдавского княжества (которое в то время было вассалом Оттоманской Порты) - Буковины. Здесь значительную часть населения составляли русины. В начале XX в. на территории Австро-Венгрии (в Галичине, большей части Буковины, Угорской Руси) в целом проживали не менее 4 млн русинов (Суляк 2007: 42). Восточные территории Австро-Венгрии характеризовались большим разнообразием этноязыковых общностей (Геровский 1995: 7-8). Галиция, входившая на протяжении нескольких столетий в состав Королевства Польского, сохранила и широкий слой польского населения. Таким образом, рассматривая восточные регионы Австро-Венгрии, мы имеем дело с этнокультурным конгломератом, что накладывало отпечаток на особенности этнических отношений, приводя не только к культурному взаимообогащению, но и к конфликтам, периодически возникавшим, прежде всего, на языковой почве. Школьное и высшее университетское образование во все времена являлось фундаментальным в деле закрепления и ретрансляции культурной идентичности в будущие поколения. Поэтому проблема доминирующего языка в образовательных учреждениях стала одной из главных арен подобных конфликтов. Некоторые из них, в том числе наиболее показательный эпизод с русскоязычными студентами Львовского университета, нашли свое отражение на страницах всеславянского журнала «Славянский век», издававшегося в Вене в 1900-1905 гг. Львовский университет был учрежден в 1784 г. императором Иосифом II «для удовлетворения нужд галицко-русского населения Восточной Галиции». Однако функционировал университет долгое время как немецкоязычный («имел немецкий характер»). Главенство в преподавании немецкого языка носило временный характер, и с середины XIX в. правительство империи планировало заменить его на русский. С 1848/49 учебного года во Львовском университете в связи с этим были открыты кафедры рутенского (русинского) языка и литературы на философском и пастырского богословия факультетах. В данные планы были внесены коррективы, когда с 1860-х гг. в административной элите Галиции в контексте конституционных трансформаций в империи усилился польский элемент, оказывавший «значительное влияние на политику правительства, которое, уступая их требованиям, отдало Львовский университет в их руки» (Грот 1907: 59). Согласно императорскому рескрипту 1871 г., отменявшему преподавание на немецком языке, во Львовский университет допускались лица, владевшие одним из областных языков: польским или рутен-ским (русинским). При этом следует отметить, что в публицистике и научной литературе того времени нередко для обозначения рутенско-го языка использовалось понятие «малорусский», например в трудах филолога-слависта К.Я. Грота, а также в публицистических материалах журнала «Славянский век». Это, однако, носило условный характер и обозначало совокупность говоров Карпатской Руси, смешение народного и русского литературного языков, что отражало общую тенденцию, проявившуюся у многих восточнославянских народов в конце XIX - начале XX в., к лингвистической интеграции с русским литературным языком. Переходным языком для русинов Австро-Венгрии, проживавших в Галиции, долгое время было так называемое язычие - пестрое смешение местных наречий, церковнославянского языка с многочисленными вставками русского литературного. Однако в руководстве Львовского университета, пользовавшегося широкой автономией, преобладали поляки. Получая поддержку в среде польской общественности и администрации, несмотря на рескрипт 1871 г., поляки как «сильнейшая народность» края утвердили «польский статус» этого университета. И, «что особенно важно, обратились за научными силами в Познань и в Россию, так что в продолжение трех лет университет получил польский характер». Русские же кандидаты не допускались к профессорским должностям (Грот 1907: 60). Русины сохранили за собой лишь уже упомянутую выше кафедру рутенского языка, а с 1899 г. - кафедру всеобщей истории на философском факультете, а также кафедру гражданского и уголовного права на юридическом. Таким образом, возникли предпосылки для конфликта. Русины в новых реалиях не могли не почувствовать ущербности собственного положения, выразившегося в дискриминации своих прав. Уже с 1880-х гг. патриотично настроенные студенты-русины выбрали своеобразный способ протеста: они заполняли индексы (студенческие книжки) и ряд других университетских документов на русском языке. Инициативу организации подобного рода протеста проявило общество студентов-русинов под названием «Академический кружок», закрытое в 1895 г. (Славянский век 1: 89). В 1901 г., когда декан богословского факультета Кс. Фиалек, поляк и католик, отверг студенческие книжки, заполненные студентами-русинами на родном языке, ситуация обострилась. Обязательными для индексов языками стали польский и латинский. Ректор духовной семинарии о. Туркевич, отстаивая права своих учеников, обратился к галицко-русскому митрополиту, вице-маршалу Галицкого сейма Андрею Шептицкому с просьбой оказать содействие в деле разрешения использования в университете рутенского («малорусского») языка (Славянский век 1: 90). Незадолго до этого ректором университета был совершен неоднократно применяемый в те времена акт дискриминации преподавателей по языковому признаку. В ходе заседания университетского сената (высшей административной структуры) известному историку, профессору М.С. Грушевскому (в 1894-1914 гг. он преподавал во Львовском университете) «в виду официальности польского языка» было запрещено говорить по-русски (Славянский век 1: 90). В знак протеста против сложившегося положения студенты-русины покинули Львовский университет, что, однако, не обратило на себя «того внимания, какого ожидали его инициаторы» и к тому же привело к закрытию Русской духовной семинарии во Львове. В первое время эта акция вызвала восхищенные отзывы в галицко-русской печати. Встал вопрос о создании «русского» университета в Галиции (Славянский век 2: 324). Не осталась в стороне и польская молодежь, проживавшая в Галиции. 23 ноября 1901 г. состоялось общее собрание польской организации «CzyteLni akademickiej», на котором была выработана резолюция «против не только учреждения особого русского университета, но и против утраквизации польского» (Славянский век 3: 244). Редактор «Славянского века» Д.Н. Вергун весьма сдержанно отнесся к требованиям русинской молодежи учредить национальный университет во Львове. На страницах издаваемого им журнала он писал: «Движение это, конечно, не будет иметь никаких практических результатов. Если даже чехи, располагающие в австрийском парламенте 83 голосами, не могут добиться второго университета, притом обещанного им Кербером еще весною, несмотря на то, что у них уже все готово: профессора, достаточное количество слушателей и пр., то что же можно сказать о словенском университете в Любляне, раз словенцы не имеют до сих пор ни одной полной словенской гимназии, и о русинском во Львове, раз для учрежденной недавно кафедры русской истории пришлось выписывать ученого из России (проф. Грушевского)!» (Славянский век 4: 194). Вместо этого Д.Н. Вергун высказал более рациональные, с его точки зрения, предложения о трансформации уже существовавшего Черновицкого университета в русскоязычный, а также о введении обязательного курса литературного русского языка в других университетах империи. При этом он оптимистично оценивал активизацию славянского студенческого движения в целом. «Пронесшаяся буря, - подчеркнул он, - заставит встряхнуться прозябшие в последнее время славянские студенческие общества». В качестве подтверждения он сослался на то, что на Всеславянское студенческое собрание в Вене, состоявшееся в том же 1901 г., съехалось более 1 тыс. человек, среди которых были представители русинской «Буковины», чешской «Akademicky SpoLek», словенских «SLovenia» и «Danica» и других славянских общественных организаций (Славянский век 4: 194). Студенты-русины из Львова после сецессии разъехались в Прагу, Вену и Лейпциг. Общество чешских студентов, узнав о том, что русины покидают университет во Львове, опубликовали воззвание, в котором приглашали их поступить в Пражский университет. Покидая Львов, студенты-русины пели на вокзале национальные песни, произносили речи. Провожавшая их толпа после отбытия поездов «с пением направилась по улицам города». Тогда, «чтобы положить конец проявлениям сочувствия отбывшим студентам», власти прибегли к полицейским мерам. В Праге же двадцати прибывшим туда студентам чехи оказали радушный прием и особое чествование. Редакция «Славянского века» организовала сбор пожертвований в поддержку студентов (Славянский век 5: 337). Однако не везде студентов-русинов ждал теплый прием. Так, например, в Вене полиция запретила встречать студентов на вокзале. Конфликт вышел за пределы Австро-Венгрии. В декабре 1901 г. студенты Лейпцигского университета потребовали удаления студентов-русинов (Славянский век 6: 282). Таким образом, сецессия имела неоднозначные последствия. С одной стороны, уход русинов из Львовского университета можно было счесть за поражение. Однако уже в 1902 г. указом Министерства просвещения от 5 апреля сенат Львовского университета обязывался принимать документацию, составленную по-русски, и отвечать на том же языке. Вместо латинско-польских индексов вводились чисто латинские, что можно было расценивать как компромисс. В указе министерства выражались надежда и пожелание, «что будет возможным расширить права русского языка во Львовском университете». Русинская молодежь, ранее покинувшая университет, стала возвращаться в стены родного учебного заведения. Тогда же была вновь открыта Львовская духовная семинария (Славянский век 7: 526). Однако и здесь история совершила неожиданный поворот, который на страницах журнала «Славянский век» был зафиксирован как «протест украинофильской партии». Здесь стоит сделать уточнение, потому как сам термин «украинцы» не фигурировал в официальной документации Австро-Венгрии. Вместо него использовался термин рутены (Ruthenen) - официальное название русинов в Австро-Венгрии до 1917 г. И, соответственно, для обозначения их языка применялся термин рутенский (Ruthenisch), он же русинский. Лишь в августе 1917 г. император Австро-Венгрии Карл изменил названия рутены, рутенский язык на, соответственно, украинцы и украинский язык (Ukrainer, Ukrainish) (Суляк 2016). Позднее, в 1906 г., председателю русинского студенческого общества «Академiчна Громада» доктору А. Глюзинскому в присутствии ректора было запрещено говорить на родном языке, опять же со ссылкой на официальность польского в университете. Снова произошли столкновения русинской и польской молодежи, в ходе которых в здании университета случился погром. Драка продолжалась несколько часов, студенты сооружали баррикады из скамей (Грот 1907: 63-64). Раскол произошел и среди польской общественности. Часть ее продолжала шовинистически настаивать на чистоте Львовского университета, другой ее спектр, умеренно настроенных, признавал за русскоязычным населением Галиции законные права на язык, культуру и их использование в университетском образовании. Борьба продолжилась. Уже в зимнем семестре 1902/03 учебного года вновь имело место столкновение университетских властей со студентами-русинами - на этот раз из-за требования последних, выразившегося в том, чтобы при имматрикуляции присяга была прочитана по-русски. На 1903/04 учебный год ректором Львовского университета был избран Кс. Фиалек, ставший в 1901 г. виновником обострения конфликта в университете на языковой почве. При этом главным претендентом на эту должность считался профессор богословия Барнюшевский (Грот 1907: 62). Акции протеста русинского студенчества Львова нередко приводили к столкновениям с польской молодежью, в ходе которых «обе стороны - польская и русская - одинаково применяли недостойные средства борьбы и дошли даже до пролития крови в самом здании "alma mater"» (Грот 1907: 62). Оценки общих итогов противостояния во Львовском университете по вопросу о статусе языков разнятся. С одной стороны, при посредничестве правительства имели место уступки со стороны руководства университета, а с другой, по оценке К.Я. Грота, - «борьба за университет, несмотря на перенесенные русскими галичанами тяжелые жертвы, не удовлетворила требований русских студентов и всего населения» (Грот 1907: 65). Учитывая, что в Австро-Венгрии конца XIX - начала XX в. на 16 млн славян приходилось всего три университета (в Праге, Кракове и Львове), подобные конфликты были неизбежны и происходили не только во Львове (Славянский век 4: 193). Всего же в Австро-Венгрии в конце XIX в. насчитывалось восемь университетов, которые были организованы так же, как и германские. В них обучались около 16 тыс. студентов (Иолли 1900: 119). Не могли добиться второго университета и чехи. Открытия национального университета требовали славянская молодежь Триеста, а также словенцы, которые и в начале XX в. сохраняли память о недолгом существовании иллирийского «EcoLes centraLe» - первого университета в Любляне, основанного еще в 1810 г. французами и просуществовавшего всего три года. Они ждали его возрождения. Словенская общественность на протяжении десятков лет придавала вопросу об открытии словенского национального университета первостепенное значение. Однако, как и в случае со Львовским университетом, правительство, признавая такую «гипотетическую возможность», ссылалось на то, что «финансовые затруднения» и «политические хлопоты» не позволяли осуществить это. В материалах Я. Сернеца, опубликованных в «Славянском веке», правомерность требований словенцев открыть университет обосновывалась и наличием собственных словенских ученых, составлявших, по его мнению, свет мировой науки. Среди них упоминались имена математика Г. Вега, лингвиста и историка В. Копитара, физика Й. Стефана, языковеда Ф. Миклошича. Обращалось внимание и на то, что среди словенцев около 200 человек ежегодно заканчивали обучение в гимназиях. Следовательно, полагал Я. Сернец, набравшиеся за четыре года 800 выпускников могли бы составить достаточный контингент для словенского университета (Славянский век 8: 649). Такого рода требования находили оформление в программах общественных организаций словенцев, добивавшихся открытия народных школ, гимназий и реальных училищ, в которых преподавание велось бы на родном языке. В начале XX в. межнациональные конфликты на языковой почве при решении университетского вопроса в Австро-Венгерской империи стали разрастаться. Так, например, широкий общественный резонанс вызвали столкновения немцев и итальянцев в Инсбруке относительно статуса языков в Инсбрукском университете. Против учреждения итальянского университета выступали и славянские активисты, считая Инсбрук славянской землей. Чехи еще ранее требовали собственных университетов в Моравском Берне или Оломоуце (Славянский век 4: 193). Славянские студенты из Вены и Граца протестовали против итальянских притязаний и возобновили требования о собственном университете. Они получили поддержку от общественных организаций чехов, хорватов, сербов и русинов, направивших своих представителей на большое студенческое собрание в Вене. В резолюции собрания нашли отражение требования учреждения южнославянского университета в Любляне, уравнивания статусов Загребского и Цислейтанского университетов (признание действительности экзаменов Загребского университета в Цислейтании) и т. д. Вскоре после этого состоялось славянское студенческое собрание в Загребе, на котором высказывались аналогичные требования (Славянский век 8: 650-651). Таким образом, одним из следствий борьбы за национальные университеты была консолидация славянской общественности. В 1904 г. в большом зале Народного дома в предместье Праги состоялось собрание сербских, чешских и словацких студенческих обществ. В его культурную программу входили выставки, концерты с исполнением произведений чешских и русских композиторов, народных песен и т. д. Требования славянской молодежи открыть национальные университеты в Австро-Венгрии стали к тому времени уже традиционными (Славянский век 9: 265). На том же съезде было выдвинуто требование к правительству ввести в средние учебные заведения Восточной Галиции обучение русскому литературному языку в качестве обязательного предмета, а также об открытии кафедры русского литературного языка и общерусской литературы в университетах Львова, Черновцов и Вены (Мончаловский 1904). Конечно же, борьба за открытие национальных университетов и достойный статус славянских языков в Австро-Венгрии конца XIX - начала XX в. имела общественно-политический характер, развиваясь от естественного желания студентов обучаться на родном языке до масштабных съездов, собраний, где принимались соответствующие программные требования. Характерно и то, что траектория этого процесса развивалась в то время не столько по пути борьбы с имперской властью, сколько в контексте противостояния этносов, народов друг с другом. Представители славянских народов в лице студенческой молодежи стали все чаще задумываться о собственной идентичности, вечных ценностях и о том, что каждый подрастающий русин, чех, словенец, как подчеркивалось на страницах журнала «Славянский век», «после строгой замкнутой жизни в гимназии попадал в большой враждебный ему город» и в «своей студенческой жизни оставался без руководителей» (Славянский век 4: 195). Д.Н. Вергун для описания этого города (подразумевая и всю Австро-Венгрию начала XX в.) использовал образ «разноязычного Вавилона». Борьба славянской молодежи за родные языки в университетах Австро-Венгрии явилась консолидирующим фактором для славянской общественности.

Скачать электронную версию публикации