V.A. Frantsev and Carpathian Rus.pdf Владимир Андреевич Францев родился 4 (16) апреля 1867 г. в русской части Польши, в Новогеоргиевской крепости (ныне - польский Модлин) в небогатой семье лекарского помощника местного военного госпиталя, коллежского регистратора (низший гражданский чин 14-го класса в Табели о рангах) Андрея Константиновича Францева. Его мать Мария Адольфовна была полькой римско-католического вероисповедания [5: 79; 10: 292; 11: 148]. Несмотря на ограниченность в средствах, родители дали сыну неплохое образование. Он окончил русскую гимназию в Варшаве в 1886 г., затем в 1890 г. - историко-филологический факультет Императорского Варшавского университета с правом на степень кандидата. Стал сверхштатным учителем русского языка и словесности, истории и географии во 2-й Варшавской женской гимназии [5: 79; 8: 349; 10: 292; 11: 148]. В 1892 г. В.А. Францев представил диссертацию на тему «Сказки и песни о благородных животных», был утверждён в степени кандидата и стал стипендиатом при Варшавском университете для подготовки к профессорскому званию по предмету «Славянские наречия и литературы». Одновременно он продолжал работать в гимназии [5: 79; 10: 292-293]. В июне 1893 г. его командировали на летнее вакационное время с научной целью за границу. Учёный посетил Загреб, Любляну, Будапешт, Прагу, Вену. Он изучал древнеславянский, сербскохорватский и чешский языки, работал с рукописями в библиотеках и музеях, познакомился со славянскими семинариями И.В. Ягича. Его вторая командировка длилась с 1 июля по 1 декабря 1894 г. Он посетил в Вене лекции Ягича и практические занятия К.Й. Иречека, М. Мурко, В. Вондрака и М. Решетара [5: 79; 10: 293-294]. В первом полугодии 1895 г. В.А. Францев сдал магистерский экзамен и получил звание магистранта. В 1896 - начале 1897 г. он работал учителем в 3-й и 1-й женских гимназиях Варшавы. Для подготовки к профессорскому званию был откомандирован с июня 1897 г. за границу, где пробыл три года. В командировке он продолжил изучение языков, литературы, истории и этнографии западных и южных славян. Учёный посетил Моравию, где изучал историю и частично диалектологию [5: 79; 10: 293; 11: 151]. Во время этой командировки в 1899 г. В.А. Францев совершил поездку по Угорской Руси. Он работал в библиотеках и архивах Ужгорода и Мукачева. Здесь же познакомился с известными угрорусскими деятелями: К. и Е. Сабовыми, Е. Фенциком, П. Яновичем, Ю. Чучкой, Ф. Матяцковым и др. Проблемами Угорской Руси заинтересовался под История 93 влиянием профессоров А.С. Будиловича и И.П. Филевича [28: 20-21]. Результатом его научных изысканий стала историографическая работа «Обзор важнейших изучений Угорской Руси», опубликованная в Варшаве в «Русском филологическом вестнике» в 1901 г. [18]. С 29 октября 1899 г. в Варшавском университете в связи с уходом Константина Яковлевича Грота освободилось место на кафедре истории славянских наречий и литератур. После возвращения из командировки В.А. Францев был назначен исполняющим должность доцента на этой кафедре с 10 октября 1900 г. [5: 80; 8: 349; 10: 294-295; 11: 151]. В 1902 г. учёный защитил магистерскую диссертацию «Очерки по истории чешского возрождения» и в 1903 г. был назначен экстраординарным профессором. В 1906 г. он защитил докторскую диссертацию «Польское славяноведение конца XVIII и первой четверти XIX столетия» и с 1907 г. стал ординарным профессором Варшавского университета [5: 80; 8: 349; 10: 295; 11: 151]. В университете читал курсы новой чешской литературы, исторической грамматики чешского языка, истории южнославянских литератур, славянских древностей, лингвистического введения в славяноведение, исторической этнографии, грамматики церковнославянского языка и т. д. Многие его курсы были опубликованы в качестве пособий для студентов (см., напр.: [22]). Также он вёл практические занятия по чтению чешских и других славянских текстов и преподавал чешский язык [5: 80; 8: 349; 10: 295; 11: 151]. Много времени В.А. Францев уделял научной работе. В летнее вакационное время (с 20 июня по 20 августа) с 1901 по 1914 г. он был в командировках, работая в архивах славянских земель Австро-Венгрии. Некоторые его командировки приходились и на зимние, и на пасхальные каникулы. О результатах командировок учёный докладывал на заседаниях Общества истории, филологии и права при Варшавском университете, будучи членом его бюро и редактором [5: 80-81; 10: 295-297; 11: 152]. Участвовал он и в общественной жизни университета. В качестве представителя Варшавского университете читал торжественный адрес академику И.Я. Ягичу, участвовал в открытии памятника Н.В. Гоголю в Москве, славянском съезде в Софии и т. д. В.А. Францев был членом редакционной и библиотечной комиссий университета, редактором университетских «Известий», секретарём историко-филологического факультета, членом и председателем университетского суда и т. д. [5: 81-82; 10: 297]. В период с 1902 по 1907 г. были изданы все его крупные работы (за исключением «Корреспонденции П.Й. Шафарика с русскими учёными», вышедшей в Праге в 1927-1928 гг. на чешском языке). 94 рая Ml vf < ci ii I 2021. № 64 В их числе магистерская диссертация «Очерк по истории чешского возрождения» (Варшава, 1902), докторская диссертация «Польское славяноведение конца XVIII и первой четверти XIX ст.» (Прага, 1906), «Чешские драматические произведения XVI-XVII ст.» (Варшава, 1903), два тома «Писем к Вячеславу Ганке из славянских земель» (Варшава, 1905) и т. д. [5: 82; 10: 297-298; 11: 152]. В 1905 г. он опубликовал статью «К истории кафедры славяноведения в Варшавском Королевском Александровском университете» в «Новом сборнике статей по славяноведению», который был подготовлен и выпущен учениками В.И. Ламанского к 50-летию его научно-литературной деятельности [20]. Это был первый университет, открытый русскими властями в Варшаве в 1816 г. и ликвидированный в 1831 г. после подавления польского мятежа. Научный авторитет В.А. Францева рос. В 1904 г. его избрали иностранным членом Чешской академии наук и искусств. В 1907 г. он получил премию митрополита Макария за издание корреспонденции В. Ганки и премию им. профессора А.А. Котляревского за докторскую диссертацию и издание второго тома корреспонденции Й. Добров-ского. В 1913 г. он стал членом Чешского королевского общества наук, Чешского этнографического общества, членом-сотрудником Пушкинского общества при бывшем Александровском лицее, а в 1915 г. - членом-корреспондентом Российской академии наук по отделению русского языка и словесности (ОРЯС) [5: 82; 8: 349; 10: 298; 11: 152]. Во время Первой мировой войны, перед взятием немцами Варшавы, в июне 1915 г. Императорский Варшавский университет был эвакуирован и размещён в Ростове-на-Дону. Как писал В.А. Францев академику А.А. Шахматову накануне переезда в Ростов-на-Дону, это решение его удручает: потеряв «всю свою библиотеку, собранную в течение почти 25-летних моих поездок в славянские земли, не имея ни листочка своих заметок и материалов, я решительно не вижу никакой возможности работать в Ростове, где нет никакой библиотеки по истории славянских литератур и вообще по славяноведению» [5: 82-83; 10: 298-299; 11: 152]. Октябрьскую революцию учёный не принял, но публично против новой власти не выступал [5: 83; 10: 299-300; 11: 152]. В конце 1919 г. получил предложение пражского Карлова университета на постоянную работу. После отступления Белой армии он решил эмигрировать из России. Т. к. В.А. Францев родился на территории, ставшей частью независимого польского государства, то получил польское гражданство и советские власти разрешили ему перебраться в Польшу, откуда он переехал в Чехословакию. В Прагу учёный прибыл 10 сентября 1921 г. (у В.Т. Пашуто - 11 ноября [14: 60]), а в штате Карлова универ- История 95 ситета числился с 1 января 1922 г. 9 ноября 1921 г. он был избран действительным членом Российской академии наук по отделению русского языка и словесности (ОРЯС). В Советскую Россию В.А. Францев возвращаться не хотел. В письме от 15 июля 1923 г. он пишет своему коллеге академику М.Н. Сперанскому: «В Россию, очевидно, не вернусь; с грустью об этом думаю и не нахожу ни в чём утешения; надо работать здесь, пока есть силы, но тоска давно уже одолевает, и трудно, тяжело жить без отчизны, без родной почвы под ногами, без родного воздуха» [5: 83-84; 10: 300 - 301; 11: 152]. На решение эмигрировать из Советской России повлияло также состояние здоровья учёного, который в 1920-1921 гг. несколько раз перенёс брюшной тиф, сыпной тиф и паратиф [16: 195]. В первые годы эмиграции В.А. Францев не исключал возможности возвращения на родину, о чём сообщал в письме, направленном секретарю академии в феврале 1922 г. В свою очередь руководство ОРЯС почти два года предпринимало попытки вернуть учёного, вплоть до «ультиматума». Планы В.А. Францева изменились, и он отказался от звания академика [16: 316]. В 1927 г. учёный принял чехословацкое гражданство. Из-за непосещений заседаний Российской академии наук был исключён из её состава постановлением Общего собрания АН СССР 15 декабря 1928 № 245, утвердившим Постановление Президиума АН СССР о лицах, утративших связь с АН СССР ввиду выезда за границу1 [10: 300-301; 11: 152]. Он был лоялен к чехословацкому государству, ему импонировало, что чехи «умеют строить, не разрушая старых исторических основ, создавать новую жизнь, почитая традицию и храня свято заветы предков, оберегая все святыни народные и утверждая высокие идеалы славянской взаимности» [24: 13]. В.А. Францев стал ординарным профессором славянской филологии в Карловом университете, преподавал русский язык и словесность, читал лекции по истории русского языка, русскому фольклору, древнейшей русской письменности, русской литературе XV-XIX вв., истории славянской филологии. Первую лекцию в Карловом университете на тему «Начало славянских изучений в России и Польше. Исторические параллели» он прочитал 2 марта 1922 г. В дальнейшем больше внимания стал уделять русскому языку и словесности, читая лекции по истории русского языка, русской науке и литературе конца XVNI - начала XIX ст., русскому фольклору, древнейшей русской письменности, русской литературе XV-XVII вв., XVIII в., начала и середины XIX в., русскому романтизму, историографии русской литературы и т. д., проводил семинары по «Слову о полку Игореве», русским былинам, эпическим песням, текстам XV-XVII вв. и т. д. [5: 85; 11: 152]. 96 рая Ml vf < ci ii I 2021. № 64 Основным направлением исследовательской работы В.А. Францева в Праге стало изучение связей русских писателей и поэтов с южными и западными славянами, их славянских идей и устремлений. Особенно много внимания в этом смысле он уделял А.С. Пушкину. Учёный продолжил заниматься изучением творчества основных деятелей чешского возрождения. Й Добровскому посвящены статьи Cesta J. Dobrovskeho a hrab. J. Sternberka do Ruska v letech 1792-1793, Praha, 1923; Maloruske narodn pfsne v pozustalosti J. Dobrovskeho, Praha, 1923 (отд. отт. из Narodopisny Vestrnk Ceskoslovensky, d. 16, 1923, c. 1-2); Dopisy nezname ceske slechticny Josefu Dobrovskemu z r. 1796, vydal V. A. Francev, Praha, 1929; Писма Ат. Стоікови^а Jосифу Добровскому, публ. В. Францева, «Прилози за к^ижевност, jeзик, историй и фолклор», к№. 10, 1930, св. 2, стр. 176-190; К dejinam lidovednych studif Dobrovskeho, «Listy filologicke», d. 57, 1930, str. 291. Учёный опубликовал двухтомную переписку П.Й. Шафарика (Korespondence Pavla Josefa Safanka. Vzajemne dopisy P.J. Safanka s ruskymi ucenci (18251861). Vydal V.A. Francev. Cast I v Praze, 1927; Cast II v Praze, 1928), над которой начал работать ещё в Варшаве, несколько небольших статей. Ряд работ он написал о Я. Колларе. В 1932 г. издал чешский перевод «Слова о полку Игореве», выполненный Й. Юнгманном в 1810 г., вместе с русским текстом в латинской транскрипции и собственным введением. Одна публикация посвящена В. Ганке («Gessnerovy Idylly» v prekladu Hankove, Sborrnk prad, venovanych V. Tillovi, Praha, 1927). В 1928 г. в Софии вышла его работа «Болгарско-чешские литературные связи в половине XIX столетия», отд. отт. из «Списание на Българска академия на науките», кн. 38, стр. 33-80 [5: 85-87]. В Праге В.А. Францев продолжил изучение истории и языка населения Подкарпатской Руси. Он сотрудничал с ужгородским Культурнопросветительным обществом им. А. В. Духновича, которое выпускало на русском языке журнал «Карпатский свет» и в приложении к нему серию брошюр и сборники научных статей [5: 86]. В.А Францев активно участвовал в жизни русской эмиграции. Он был действительным членом, а затем и председателем Русского института, существовавшего в Праге в 1922-1938 гг. Как записано в «Положении о Русском институте в Праге», его целью было «распространение сведений о России, русской культуре и текущих работ русских учёных и писателей, и представителей всех областей знания и искусства». Русскому институту оказывало финансовую помощь чехословацкое правительство. В.А. Францев также стал почётным председателем Русской академической группы в Чехословакии, заместителем председателя Союза русских академических организаций за границей, руководителем русского отделения Славянского семинара при Карловом университете, членом комиссии по исследованию История 97 Словакии и Подкарпатской Руси [5: 84-85; 11: 165; 17: 127-129, 129], участвовал в работе Философского общества в Праге, Русского исторического общества, Археологического семинара Н.П. Кондакова (Институт Н.П. Кондакова), Института изучения России и т.д. [3: 8-9]. Учёный сотрудничал со «Славянской библиотекой», которая была образована МИД ЧСР 4 декабря 1924 г. в рамках «Русской вспомогательной акции». Её фонды первоначально насчитывали 12 тыс. книг и постоянно пополнялись. В 1929 г. принял участие в выпуске «Пушкинского сборника» [2: 21]. Его научная работа привела к дальнейшему росту авторитета учёного. В.А. Францева избрали членом-корреспондентом Болгарской академии наук (1926 г.), членом-корреспондентом Этнографического общества в Праге, действительным членом Пражского славянского института (1930 г.) [5: 86-87; 10: 374]. Учёный в годы эмиграции продолжал сотрудничать с советскими исследователями. Об это говорит его инициатива в подготовке I Съезда славистов (Прага, 1929), в котором участвовали и делегаты из СССР. Он никогда не выступал в печати против Советского Союза. Нацизм он отвергал, к советско-чехословацкому сближению накануне войны отнёсся положительно, о чём говорит новое издание его труда «Русские войска в Чехии. К 200-летию, 1735-1935» [14: 61-62]. В 1937 г. он вышел на пенсию [14: 64]. Последние годы жизни В.А. Францева пришлись на период оккупации Чехословакии нацистской Германией. В этих условиях русская эмиграция разделилась на два лагеря: одни перешли на сторону нацистов, другие пыталась просто приспособиться, выжить. Коллаборационистом учёный не стал. Он умер 19 марта 1942 г., за несколько дней до своего 75-летия, и был похоронен на Ольшанском кладбище в Праге [5: 87; 10: 374-375; 12: 690]. В.Н. Францев, племянник учёного, в своих воспоминаниях привёл слова Владимира Андреевича: «Когда придут большевики, я буду первый махать из окна красным платком» [14: 62]. По данным Т. Силлабы, научное наследие В.А. Францева насчитывает 316 работ. Их можно условно разделить на публикацию источников по истории славяноведения, изучению чешской науки о славянах и её культуры, исследованию славяноведения в Польше и польскорусских отношений в научной сфере, развитию славяноведения у других славянских народов и межславянским отношениям [10: 301]. На первом месте как по объёму, так и по значению стоят работы по изданию источников. Также сюда можно отнести его монографии и статьи, где преобладает авторский текст В.А. Францева, но в качестве приложения публикуются те источники, на основе которых написана данная работа. Вторую группу составляют его самостоятель- 98 g J Ml ci ii I 2021. № 64 ные труды, в первую очередь, обе диссертации. Небольшие работы В.А. Францева связаны с публикацией архивных материалов. К ним также относятся десятки библиографических заметок, рецензий, некрологов, критико-биографических статей. Среди библиографических работ можно отметить биографию К.Я. Грота, изданную в 1935 г. в Праге на чешском языке [5: 87, 90, 92, 93]. Ряд работ К.Я. Грот посвятил истории Карпатской Руси. Сохранились курсы лекций В.А. Францева, которые раскрывают широкий научный кругозор учёного [5: 94]. Основное направление научной деятельности, как определил он его сам в 1898 г.: «стремление основательно и, главным образом, самостоятельно ознакомиться с периодом чешского возрождения, литературной деятельностью и заслугами выдающихся его деятелей» [10: 301-302; 11: 153]. Около 60 трудов В.А. Францева посвящено польской тематике [10: 341]. Последней крупной работой исследователя, освещающей проблему польско-русских отношений, является монография «Пушкин и польское восстание 1830-1831 годов. Опыт исторического комментария к стихотворениям “Клеветникам России” и “Бородинская годовщина”», вышедшая в юбилейном «Пушкинском сборнике» (Прага, 1929) [11: 163] и в том же году отдельным оттиском. Ряд работ учёного, как уже говорилось выше, посвящён истории и языку Карпатской Руси [15; 18-19; 21; 23; 25-27]. Можно согласиться с мнением Л.П. Лаптевой, что «В.А. Францев относится к тем русским учёным-гуманитариям, которые в начале XX в. определили почётное место России в европейской науке. Он был славяноведом энциклопедического типа, т.е. изучал славянский мир в его совокупности: историю, филологию, языкознание, этнографию, литературу, источники о славянах, прошлое и современное состояние всех сторон культуры и вообще духовной жизни славянских народов» [11: 146]. Собранные учёным многочисленные факты, опубликованные забытые или ранее неизвестные источники способствовали дальнейшему развитию славяноведения [8: 351]. Т. Силлаба считал, что «исследовательский труд всей жизни В.А. Францева заключает в себе материал, который можно считать необходимым для всех дальнейших исследований по истории славистики. Было бы жаль, если из-за идеологических, теоретических и методологических недостатков автора он оставался и далее мало использованным» [34: 35]. Биография, научная, педагогическая и общественная деятельность учёного освещались в работах Л.П. Лаптевой, в т. ч.: [4-11], М.Ю. Досталь [1], чешских учёных [13; 31-36], в исследованиях по русской эмиграции [2-3; 14; 16-17]. История 99 К сожалению, работы В.А. Францева, посвящённые Карпатской Руси, лишь частично упоминаются в нескольких исследованиях [5; 10]. В 1900 г. В.А. Францев под псевдонимом Путник опубликовал в «Русском вестнике» статью «Современное состояние Угорской Руси». В ней он писал: «За Карпатскими горами, в северо-восточном углу Угорской (Венгерской) половины Австрийской монархии, в ближайшем соседстве с Русью Галицкой и Буковиной, искони обитает полумиллионный русский народ, отрезанный от мира и неведомый ему вследствие того тяжёлого гнёта, который заставил его умолкнуть и погрузиться в то состояние полнейшего равнодушия к своей судьбе...». Автор подчеркнул, что «современное состояние Угорской Руси чрезвычайно печально» [15: 629]. Одной из причин такого положения народа автор считал то, что «“кормчие народа”, которым следовало бы вести свой утлый корабль к тихой пристани мирного развития и просвещения народа, сами укрываются по норам как кроты.». Интеллигенцию составляли «исключительно лица духовные и народные учителя». «Школа, которую проходят эти ближайшие наставники народа, вовсе не подготовляет их к великому делу служения народу, она служит прежде всего целям мадьяризации и в этом направлении воспитывает всю угрорусскую молодёжь; тяжёлая же школа жизни убивает все лучшие её стремления». Те, кто вышел в чиновники, быстро перерождаются «в рьяных мадьяров-ренегатов» [15: 630]. Также учёный упоминал о «мадьяризации нынешнего угрорусского духовенства» [15: 631]. «Пример священников увлекает и их ближайших помощников в деле мадьяризации, народных учителей (певцеучителей), также не отказывающихся от милостей начальства в воздаяние патриотических заслуг» [15: 633]. Автор отметил «привязанность народа к русской церкви, её обрядам, древнему богослужебному языку и кирилловской азбуке», что объясняет неудачные попытки ввести в богослужение мадьярский язык. Упоминает он и о наличии в церкви «искренно преданных ей сынов её, а не слепых орудий политических замыслов правительства», которые ведут просветительскую деятельность [15: 633-634]. Образование юношество получало в Пряшевской и Ужгородской (Унгварской) духовных семинариях, в гимназиях и препарандиях (учительских семинариях). Большинство людей, обучившихся в средней и высшей школе, слабо владели русским языком, зато в совершенстве знали мадьярский [15: 634]. В семинариях преподавание велось в основном на латинском языке, церковное право читалось на мадьярском, пастырское богословие - на русском, студентов обучали церковнославянскому языку и церковному пению [15: 635-636]. В учительскую семинарию в Пряшеве принимали после окончания четырёх классов гимназии, не окончившие гимназию поступали в 100 g J Ml ci ii I 2021. № 64 подготовительный класс препарандии. Её выпускники становились сельскими учителями и одновременно псаломщиками (певцеучителями). Поэтому при обучении важное место отводилось церковному пению и церковнославянскому языку [15: 656-657]. Образование девушек поставлено плохо, как и во всей Австро-Венгрии. Девушки обучались преимущественно у монахинь-католичек. Для воспитания девушек-сирот, дочерей священников в Ужгороде был открыт пансион, в котором все предметы преподавали на мадьярском языке. По-русски учили только читать и писать. Как отмечал автор, в просветительских учреждениях Угорской Руси «ничего русского нет, и русский язык не играет в них никакой роли» [15: 657]. Просветительные задачи провозгласило в своём уставе Общество св. Василия Великого в Ужгороде, возникшее в 1864 г. Оно сплотило «все лучшие умственные силы Угорской Руси». Общество начало свою деятельность под председательством А.И. Добрянского и его помощника о. Иоанна Раковского. Оно «охватило широкие круги угрорусского образованного общества». С 1867 г. общество стало издавать еженедельную газету «Свет», в которой сотрудничали «все выдающиеся угрорусские деятели этой знаменательной эпохи» [15: 657]. К сожалению, газета и книги, выпускаемые обществом на литературном русском языке, были доступны лишь узкому кругу интеллигенции [15: 659]. С назначением епископом на Мукачевскую кафедру мадьярского ставленника Стефана Панковича Общество св. Василия и его вожди стали подвергаться гонениям до тех пор, пока, по выражению одного из видных его членов, не впало в «летаргический сон». Более 50 лет общество бездействовало и возобновило свою работу после общего собрания его членов 24 декабря 1896 г. [15: 640]. Обратил В.А. Францев внимание и на тяжёлое экономическое состояние угрорусского народа, на которое должно было обратить мадьярское правительство [15: 648-652]. «Одним из величайших зол многострадальной Угорской Руси» автор считал «непомерно развитое пьянство» [15: 652]. Упоминал он и эмиграцию в Америку, где многие угрорусы «стали богатыми людьми». Вместе с выходцами из Галичины они создали свои «отлично организованные общества», издавали «Американский русский вестник», имели свыше 50 своих униатских церквей и 56 священников. Связей со своей родиной они в большинстве случаев не теряли и, заработав средства в Америке, возвращались домой. Мадьярские власти смотрели на них с недоверием, опасаясь распространения православия и идей панславизма [15: 652-655]. В статье «Обзор важнейших изучений Угорской Руси» (из отчёта о заграничной командировке) (1901 г.) В.А. Францев напомнил о «важ- История 101 ных и обширных задачах русской исторической науки на Карпатах», на которые ранее обратили внимание Н.И. Надеждин и И.П. Филевич [18: 145]. Вопрос о русском имени на Карпатах на протяжении последних более пятидесяти лет создал «весьма небольшую литературу» [18: 145-146]. Помимо вышеперечисленных учёных, данный вопрос поднимали М. Лучкай, П.Й. Шафарик, А. Годинка, Л. Нидерле, А. Орлай, Я. Головацкий, А. Добрянский, Ю. Жаткович и др. [18: 146-153]. Обратил внимание исследователь и на важность изучения угрорус-ских говоров [18: 153]. Вопрос о языке интересовал первых русских путешественников по Угорской Руси П.И. Кеппена, В.Б. Броневского, И.И. Срезневского, польского славяноведа А. Кухарского, его чешского коллегу Ф. Пастрнека. Он поднимался в ранних трудах П.Й. Шафа-рика. Об особенностях угрорусского наречия писали И. Заборский, А. Будилович, Е. Огоновский, И. Верхратский, А. Кочубинский, Л. Петров, И. Шкультетый, О. Брок, В. Гнатюк и др. [18: 154-164]. Исследователь представил обзор изучения численности «русского населения Угор-щины и пределах распространения его», указал на фальсификацию данных в официальной венгерской статистике. Он привёл пример: «По официальным сведениям, в 1880 году в общей цифре населения Угорского королевства 15 642 102 чел. (из них мадьяр 6 445 467 чел.) числилось русинов 356 062 ч.; в 1890 г. в общей цифре населения 17 349 398 чел. (из них мадьяр 7 426 730 чел.) русинов числится 383 392 чел. В течение семнадцати лет чисто мадьярское население с 6 445 467 душ (в 1880 г.) возросло до 8 164 147 чел. (в конце 1897 года), т. е. увеличилось на 1 718 680 чел., или на 26,7 %, тогда как немадьярское население усилилось всего только на 13 %, русское - меньше, чем на 8 %. Между тем известно, что славянское население Угрии отличается наибольшею плодовитостью, что семьи в 6-8 и даже 12 детей, например, у словаков, весьма нередки». Некоторым подспорьем для определения численности угрорусского населения могут служить, по мнению автора, епархиальные шематизмы (списки духовных лиц, всех приходов, количество верующих и т. д.). Данные, правда, будут приблизительные, т. к. они не различают национальность, показывая только вероисповедание, «при отдельных приходах ограничиваются глухим указанием на язык прихожан». Все угрорусские приходы принадлежат к греко-католическому (униатскому) вероисповеданию, поэтому, выбрав данные о греко-католических приходах с русским языком, получим «достаточно верную сумму населения русского чистого». Однако остаются приходы со смешанным населением, где угрорусов сложно выделить, да и данные шезматизмов относительно употребления русского языка не во всех случаях можно принять на веру. Он обратил внимание на замеченный ещё И.И. Срезневским факт: русинами по вере в Венгерском королевстве называли всех ci ii I 2021. № 64 102 униатов и православных, независимо от того русины они, или словаки, или венгры (мадьяры), кроме сербов и волохов (валахов) [18: 171-174]. По шематизму Пряшевской епархии на 1898 г. (Schematismus venerabilis cleri graeci ritus catholicorum dioecesis Eperjesiensis pro a. d. 1898, Eperjesini, 1898) было 169 254 чел. греко-католического вероисповедания. Из них 130 541 чел. приходилось на 154 прихода с языком исключительно русским (slavo-ruthenica); 4 396 чел. на 4 прихода - с языком только мадьярским; 29 395 чел. на 28 приходов -с языком мадьярским и русским (в одном случае шематизм отмечает linguam slavicam, но не slavo-ruthenicarn, et hungaricam, а именно в Bolzse-Sziget, в Абауй-Торнянском комитате); и 4 922 чел. с языком русским, мадьярским и немецким в 2 приходах (Пряшев и Кошицы). Далеко не все греко-католики с языком slavo-ruthenicae приходов Пряшевской епархии могли быть причислены к угрорусам, что видно при сопоставлении шематизмов с данными официальных переписей по народностям [18: 175]. В 1899 г. в Мукачевской епархии насчитывалось 488 123 грекокатоликов (по данным Schematismus cleri graeci ritus catholicorum dioecesis Munkacsensis ad a. d. 1899, Ungvarini, 1899). Среди них употреблявших один русский язык - 354 804 чел. в 281 приходе (в 1896 г. - 284 прихода), язык русский и мадьярский - 56 421 чел. в 48 приходах (в 1896 г. - 63 прихода), язык мадьярский - 83 394 чел. в 53 приходах (в 1896 г. - 39 приходов), румынский и русский - 1 269 чел. в 1 приходе (осталось по-прежнему), мадьярский, русский и румынский - 654 чел. в 1 приходе (осталось по-прежнему) [18: 175-177]. Греко-католиков с русским языком получается 485 345 чел. (130 541 + 354 804). Официальная статистика показывает в 1890 г. только 383 392 чел. Если к полученной цифре прибавить русское население Бачки и Срема, насчитывавшее, по официальным данным, 12 933 чел. и 414 русских жителей Семиградья, получается 498 692 чел. Если сюда добавить русское население смешанных приходов, если даже принять, что оно составляет треть населения таких приходов, то количество русского населения можно увеличить на 30 тыс. чел. Это, как минимум, 528 682 чел. [18: 177]. В.А. Францев обратил внимание на то, что количество русского населения в Венгрии постоянно уменьшалось и «русские селения исподволь, но систематически мадьяризируются» [18: 178]. Исследователь пишет, что работа по собиранию, изданию и изучению «небогатой угрорусской письменности» почти не ведётся. «Листок», издававшийся о. Евгением Фенциком, обращался «с воззваниями потрудиться на этом широком поле к угрорусской молодёжи, “новосвященникам” без мест, причётникам, пользующимся каникула- История 103 ми народным учителям и “усердным, трудолюбивым приходникам” (настоятелям)». В 1892 г. «Листок» объявил конкурс «на собирание угрорусских сказок, предлагая за каждую подлинную угрорусскую сказку, записанную “тем простым языком, каким оне в простонародье говорятся”, от 2 до 5 гульденов». Е. Фенцик один из составленных таким образом сборников передал А.Л. Петрову для издания этих материалов в сборниках Императорского русского географического общества. Относительно дальнейшей судьбы сборника Е. Фенцику было ничего не известно [18: 178-179]. «На важность изучения географической номенклатуры страны для решения вопросов древнейшей истории её» обращал внимание известный галицко-русский учёный о. Антоний Петрушевич, который считал, что необходимо издать полный чертёж территории, занятой угрорусами, «с определением имён населений, рек, гор, потоков и пр.; далее необходимо собрать акты, грамоты, к истории Закарпатской Руси принадлежащие; затем составить краткую историю закарпатских русских епископий, монастырей, братств церковных и сочинить подробное описание всех русских местностей, т. е. городов, урочищ древних укреплений, подземных частей, могил с преданиями; наконец, собрать народные песни исторические, обрядовые, пословицы». К собиранию исторических и топографических сведений о Прикарпатской Руси призывал и галицко-русский писатель, общественный деятель В.М. Площанский [18: 179]. Осуществить данную задачу, требовавшую солидной научной подготовки, материальных средств и т.д., «силами весьма немногих просвещённых деятелей Угорской Руси» было невозможно. «Научная экспедиция мадьярских учёных для русской науки была бы совершенно бесполезной при общеизвестном политическом и национальном шовинизме мадьяр, без стеснения переносимом ими и в область чисто научной деятельности». В.А. Францев считал, что на эти призывы должны откликнуться «ближайшие братья-русские по ту сторону Карпат и за рубежом Австро-Венгерской монархии» [18: 179-180]. Ранее о необходимости снарядить в Угорскую Русь русскую научную экспедицию высказывались А.Н. Пыпин, А.Л. Петров, А.С. Будилович, И.П. Филевич [18: 180-182]. Из исследований, посвящённых описанию Угорской Руси и её населения, автор отметил статью Я.Ф. Головацкого «Cesta po halicke а uherske Rusi» («Casopis Cesk. Mus.», 1841-1842), две её главы были переведены на русский язык А. Старчевским и опубликованы в «Журнале Министерства народного просвещения» (1844, № 3, 4), а также топографическо-географическое описание Северо-Восточной Угорщины Анатолия Кралицкого («Науковый сборник», год II, 1866, вып. I-IV,Львов) [18: 183]. 104 g J Ml ci ii I 2021. № 64 В.А. Францев обратил внимание на необходимость работы в архивах Венгрии, всё хранившееся в них на славянских языках «умышленно игнорируется исследователями мадьярскими». Об этом в своё время писали А.С. Будилович и И.П. Филевич [18: 184]. В заключительной части материала учёный перечисляет работы, посвящённые истории, этнографии, языку Угорской Руси, упоминая труды местных исследователей М. Лучкая, А. Кралицкого, Н. Нодя, А. Митрака, Ю. Жатковича и др., а также российских А. Дешко, А. Петрова, Г.А. Де-Воллана, галицких Я. Головацкого, В. Гнатюка и др. [18: 184-197]. Во Львове в 1-й книге «Научно-литературного сборника Галицко-русской матицы» за 1902 г. была опубликована статья В.А. Францева «Из эпохи возрождения Угорской Руси (Несколько неизданных писем)», вышедшая в том же году и как отдельный оттиск [19]. В 1924 г. она была переиздана в Ужгороде культурно-просветительным обществом А. Духновича под названием «К вопросу о литературном языке Подкарпатской Руси» [23]. В.А. Францев напоминает, что «вопрос о литературном языке в б. Угорской (ныне Подкарпатской) Руси не имел, по-видимому, никогда двух решений. С самого начала того знаменательного умственного движения, которое началось и в Угорской Руси под влиянием событий и идей 1848 г., обновлённая угрорусская письменность определённо и решительно высказалась за единый русский литературный язык. Колебаний в том отношении не наблюдалось» [23: 3]. Представление о взглядах И.И. Раковского и современных ему деятелей возрождения Угорской Руси дают его письма к Д.И. Зубрицкому и др. [23: 3-4]. В статье автор приводит письма А. Добрянского, А. Духновича, П. Яновича, А. Кралицкого, А. Петрашевича (от имени студентов Ужгородской духовной семинарии) профессору Варшавского университета, уроженцу Богемии Ф.И. Иезбере, который начал в Праге издавать всеславянский журнал «Словенин». После его смерти сыновья покойного передали письма автору статьи [23: 4-5]. Сами письма, по мнению В.А. Францева, «при всей видимой незначительности своего содержания заключают, однако, далеко не бесценные данные для истории русского национального и литературного возрождения Подкарпатской Руси» [23: 5]. В период обострения обсуждения холмского вопроса вышли составленные В.А. Францевым «Карты русского и православного населения Холмской Руси» (Варшава, 1909), где наряду с историей изучения вопроса приводятся статистические таблицы. Автор пишет, что «вопрос о количестве и пределах распространения православного и исконного русского населения в границах Царства Польского - в Холмской, или Забужной Руси и Подляшье, т. е. в восточных уездах История 105 нынешней Седлецкой и Люблинской губерний, имеет весьма незначительную литературу». Попыток решить эту задачу было немного, причём они относятся к прошлому. Однако, когда был поднят «давний проект образования Холмской особой губернии из восточных частей названных двух» и когда возник интерес к этому в печати, появилось несколько статей и очерков на эту тему. Автор обратил внимание на то, что эти работы имели односторонний характер, принадлежали полякам и обращали «исключительное внимание на определение числа и границ православного населения в названных губерниях» и совершенно игнорировали «вопрос о количестве и пределах русского (resp. малорусского) населения». И если первый вопрос был достаточно разработан, то в своей работе учёный постарался ответить и на второй вопрос [21: I]. Впервые картину расселения православного и русского населения в вышеперечисленных губерниях дал А.Ф. Риттих (Карта народонаселения Люблинской губернии по исповеданиям и племенам / Сост. Ген. штаба подполк. А. Риттих. СПб., 1864; Приложение к материалам для этнографии Царства Польского, губернии: Люблинская и Августовская / Сост. Ген. штаба подпол. Риттих. СПб., 1864) [21: II]). В новейшее время вопросом о количестве православного населения Холмщины и Подляшья занимались в основном польские исследователи [21: II-VI]. Значительно труднее, пишет автор, «определить точную цифру русского, т. е. говорящего по-русски (по-малорусски) населения и строго разграничить его от населения польского» [21: VIII]. Это пытались сделать П.Й. Шафарик, А.Ф. Риттих, П.П. Семёнов-Тян-Шанский, П.П. Чубинский, П.К. Щебальский, Г.И. Величко, Т.Д. Флоринский [21: VIII-IX]. Исследователь указывает, что до Указа от 17 апреля 1905 г. в Люблинской и Седлецкой губерниях числилось 449 571 чел. православного населения. В начале 1908 г., по данным православного духовенства, его осталось только 280 292 чел. За три года в католичество перешло 169 279 чел. В.А. Францев считал, что общее количество малорусского населения достигало минимум 350 тыс. чел. К этой цифре следует прибавить католиков, говоривших по-русски. Он обратил внимание, что там, где «сильнее привязанность к православной церкви, тем прочнее сохраняется и русский язык, но вообще понятие "русский" и "православный" здесь не покрывают друг друга; как и в пределах Холмщины, как и других частях Западной Руси, мы встречаем селения, где жители говорят по-русски, но в то же время принадлежат к католической церкви, и, наоборот, православные по исповеданию говорят по-польски (особенно, напр., в Замостском уезде)». Кроме того, население этой области, постоянно проживая рядом с поляками во многих местах, владеет и польским языком, ci ii I 2021. № 64 106 есть селения, где половина населения русская, вторая - польская. В ряде селений, где господствует польский язык и молодое поколение полностью перешло на него, «старики ещё сохраняют язык прадедов» [21: XII]. В «Статистических таблицах» учёный показывает количество православных и католиков до Указа от 17 апреля 1905 г., количество перешедших в католичество, количество православных и католиков к 1 января 1906 г., количество православных к началу 1908 г., на каком языке говорит коренное население в настоящее время в населённых пунктах Люблинской и Седлецкой губерний, а также наличное

Скачать электронную версию публикации