The Rusins of Chetm Land and Bessarabia in Aleksey Filippov’s views about the outskirts of the Russian Empire.pdf Целью данного исследования является прояснение характера взглядов Алексея Фроловича Филиппова (1869-1936) на русинов Холмщины, Бессарабии и Галиции и места этих взглядов в общей системе его политических воззрений. Случай Филиппова - мыслителя малоизвестного - примечателен для историка тем, что этот замечательный журналист, публицист, издатель, редактор, государственный 190 g J Ml ci ii I 2022. № 67 служащий, банкир, разведчик, чекист, церковный администратор стал возможен. как тип личности исключительно благодаря Российской империи и тем широким возможностям, которые она предоставляла выходцам с окраин. Деятельность А.Ф. Филиппова, полную авантюрных приключений, рассматривали различные историки русской журналистики, банковского дела, историки ВЧК, а также биографы известных государственных деятелей, имевших знакомство с Филипповым. Тем не менее лишь немногие исследователи касались его деятельности на окраинах Российской империи. В.С. Антонов и первый биограф Филиппова С.К. Лебедев уделили внимание лишь его финляндской эпопее [4: 20; 15: 158-159]. А.А. Чемакин кратко коснулся проблематики взглядов данного мыслителя на «окраинный и инородческий вопрос» [45: 172]. В наиболее полной на сегодняшний день биографии Филиппова, принадлежащей М.В. Медоварову [20], отсутствует отдельная глава о восприятии окраин во взглядах мыслителя и постановка такого вопроса, а соответствующие сведения разбросаны по различным главам. Поэтому данное исследование заполняет возникшую смысловую лакуну и основано, в первую очередь, на материалах архивной переписки и периодической печати. Филиппов родился в 1869 г. в Могилеве, на территории нынешней Белоруссии. Его отец был крещёным в эпоху Николая I евреем-канто-нистом, солдатом Преображенского полка, а затем работал швейцаром в женской гимназии. Мать была русской кухаркой. В документах сословная принадлежность Филиппова указывалась «из мещан» [35: 3], однако он это обычно скрывал и предпочитал писать в анкетах «русский,из крестьян». В Могилеве по переписи 1897 г. половину населения составляли евреи, более 5 % приходилось на долю поляков, немцев, латышей [28: 50-51, 94-99]. Филиппов вырос с расщепленной идентичностью, в окружении иноверцев. Он целыми днями присутствовал на религиозных праздниках в синагоге, костёеле, кирхе, а не только в православной церкви [24: 4 об.-5]. Воспитатель Филиппова - немец Ю. фон Гюнтер, выпускник Дерптского университета - ненавидел всё русское, был участником польского восстания 1863 г. и поклонником немецкой культуры [27: 48 об.-49]. Поэтому русский патриотизм Филиппова изначально нёс в себе заряд критической рефлексии. За семь лет обучения на юридическом факультете Московского университета (1889-1896 гг.) Филиппов успел получить богатый опыт наблюдения за межнациональными отношениями. Созданное белорусами Северо-Западное землячество студентов оказалось неспособным к какой-либо серьезной активности [39: 393]. Даже в История 191 литературном кружке для студентов из Могилева не было белорусов: помимо Филиппова, там были представлены только малоросс, еврей, поляк и «румын» (вероятно, молдаванин из Бессарабии). В эти годы Филиппов сделал вывод о неспособности великорусов и белорусов к самоорганизации. Совершенно иной уровень сплочённости и активности землячеств он видел у малорусов, у поляков, армян, немцев, чехов, сербов. По воспоминаниям Филиппова, все они знали и горячо любили свою культуру. Великорусы же не интересовались родным краем, не ценили родную литературу и танцы, а из народных песен знали лишь революционные и «пьяные». Один из студентов-«украинцев», занимавшийся «разработкой малороссийских сказаний», сгоряча сказал Филиппову, что «великороссы самый тупой и в то же время самый мошеннический народ» [39: 386]. Поражаясь прочнейшим корпоративным связям немецких выпускников Дерпт-ского университета, Филиппов «благоговел» перед ними [39: 368]. В противоположность этому, сетовал он, «мы, интеллигентные русские, вообще не можем преодолеть ни одного чужого, инородческого влияния, потому что у нас мало собственного устойчивого начала, мы не любим своей родины, не знаем и не имеем времени знать её !» [39: 384]. «Пусть попробует кто-либо заикнуться - я не говорю о большем, а только о русской пляске, русских костюмах - его осмеют! И как ещё!!» - возмущался Филиппов. Он отмечал, что «поляки, малороссы, не говоря уже об армянах и евреях, относятся с полнейшим пренебрежением ко всем проявлениям русского национализма среди студентов и менее всего склонны заимствовать что-либо у русских» [39: 386]. Публицист заключал, что «антинациональны чисто русские студенты в Москве. В студенчестве отражаются симпатии русского общества ко всему нерусскому и наше национальное свойство стыдится всего, что у нас есть хорошего, выставлять напоказ всему миру свои дурные и грязные стороны» [39: 386]. Сделав вывод, что «русские представляют из себя стадный элемент, подстрекаемый в некоторых случаях энергичными вожаками» [39: 383], Филиппов решил искать пути к перевоспитанию молодежи в русском национальном духе: «Нужно личным положительным примером показать путь, по которому должен идти русский человек». Тогда же он решил привлекать к делу укрепления государства российского ассимилированных инородцев: «Так легко и свободно превращаются свободомыслящие евреи в защитников православия, мнимые анархисты в воскурителей фимиама самодержавию и упорнейшие немцы в членов славянского взаимовспомогательного общества, славянофилов по оболочке» [39: 387]. Веру в это мыслитель сохранит на всю жизнь. 192 рая Ml vf < ci ii I 2022. № 67 Вся дальнейшая деятельность Филиппова как редактора, издателя, журналиста с 1896 по 1914 г. протекала под знаком его двойной национальной идентичности и противоречивых рассуждений о «национальном вопросе». В зависимости от собеседника или корреспондента, он мог представлять себя националистом или противником национализма,«истинно русским» или евреем. Это влекло для Филиппова трудности в публичном обозначении своей позиции. Первым случаем проявленного интереса Филиппова к окраинам Российской империи стал выполненный им перевод книги английского путешественника О. Тревора-Бетти об арктическом острове Колгуев с соответствующим предисловием, проникнутым имперской риторикой [37: 3-4]. Однако после данного эпизода внимание Филиппова надолго приковывается к западнорусским землям в целом и к русинскому вопросу в частности. В І896 - 1898 гг. Филиппов написал книгу для чтения по истории России, предназначенную для церковно-приходских школ и вплоть до весны 1899 г. безуспешно пытался добиться ее издания в типографии Синода [18]. В этой книге большое внимание было уделено отстаиванию русского характера Прибалтики и Великого княжества Литовского. Филиппов собирался отправить свое пособие на конкурс на премию имени М.Н. Муравьёва, а в апреле 1899 г. представил на этот конкурс ещё один свой учебник по истории Северо-Западного края и православия в нём [27: 62-65]. Вопрос о русинской идентичности в Подляшье и Холмщине должен был там встать особенно остро. К сожалению, текст обоих пособий не был напечатан и считается утерянным. Осенью 1898 г. Филиппов попытался внести практический вклад в решение русинского вопроса и две недели провел в Тересполе на Холмщине, где православное духовенство вело отчаянную борьбу за эту древнерусскую землю с доминировавшим в ней польским влиянием. Мыслитель пообщался со священниками и новым варшавским архиепископом Иеронимом (Экземплярским), присутствовал на освящении нового храма, сбор средств на ремонт которого велся путем объявлений в «Московских ведомостях» по инициативе самого Филиппова. Во время церемонии он сказал: «Одержана духовная победа над врагами внешними - польским элементом и врагами внутренними - их не назову - которые в тысячи раз сильнее и опаснее всех противодействующих инородцев, взятых вместе» [26: 35]. Филиппов пришел к заключению, что нужна целая программа «по слиянию Холмщины с остальной Русью. Не сыск, не борьба с упорствующими и католицизмом путем доносов, штрафов и строгостей, а культурное движение русских церковных начал, самоусовершенст- История 193 вование и усовершенствование окружающей среды. Всё это довлеет духовному воинству!». Мыслитель сожалел, что «здешние условия борьбы с католицизмом создали из пастырей православной истины полуозлоблённых фанатиков» [26: 35 об.], и призывал священников одолеть «полонизм» не насильственными мерами, а самоотверженным служением, постройкой храмов, школ, читален [26: 36 об.]. В нездоровых явлениях на нищей Холмщине Филиппов винил правительство, отмечая, что «в 1875 г. администрация нагайками - буквально, а не переносно - вогнала униатов в церковь к воссоединению по бумажному проекту лиц, с жизнью малознакомых или от жизни удалившихся, народ проникся ненавистью ко всему, что носит на себе печать русского, а любовью к духовенству, помимо этого, не мог проникнуться и потому, что администрация вела себя крайне пренебрежительно к священникам, публично обещая их выпороть (факт!)» [26: 36]. Мыслитель восклицал, что «по-настоящему, в первую голову нужно было бы пороть не униатов, а русских и привести их прежде всего к православной вере и порядочности. А то мы всё бьемся над тем, как бы “обрусить других”, и кроме нагайки не находим другого средства, а сами не знаем, в чем заключается русский дух и что мы могли бы предложить после нагайки» [26: 3636 об.]. Смелые выводы Филиппова заслужили одобрение генерала А.А. Киреева, который увидел из его отчёта «глупость и беспомощность и лживость нашей администрации (духовной и светской)», «полную беспомощность нашей администрации, не знающей, кого слушать, кому лгать, что делать» [8: 63-63 об.]. Таким образом, Филиппов в данном случае воспринял давние идеи своего наставника и патрона Киреева - одного из лучших в России знатоков польского вопроса - о выделении Холмской губернии из состава Привислинского края [19]. Поездка к холмским русинам привела к усилению националистической риторики у Филиппова, который стал представлять себя активным борцом за права русского народа на окраинах и в центре, особенно же в плане руководства газетами и журналами, принося пафосные клятвы «всенародно исповедовать национальный символ веры» [35: 11-11 об.] и «не пускать в издание ни под каким видом инородцев» [25: 22 об.]. Когда Филиппов получил в свои руки консервативный журнал «Русское обозрение», то в напечатанной большим тиражом программе редакции в 1900 г. было заявлено: «Обращать серьезное внимание на всё, что носит печать самобытной культуры, заботливо относиться к тем сословиям и группам, которые утверждают внутренний порядок, ко всем национальностям и народностям (и не одной только русской - 194 g J Ml ci ii I 2022. № 67 это было бы шовинизмом!), содействующим русскому государственному строительству и ведущим Россию по пути величия - это долг каждого литературного деятеля, который своими трудами ищет способствовать великому русскому делу» [24: 10]. Филиппов пояснял: «Стоя на этой строго национальной почве, мы находим, что любая народность имеет право не только на существование, но и на свободное развитие до тех пор, пока не обнаружит отсутствия внутренней своей жизнеспособности или государственной жизнедеятельности. Приобщение же инородцев к нам возможно только путем всестороннего ознакомления их с формами нашей самобытной культуры» [24: 10]. Заявления Филиппова вызвали недоумение и слева, и справа. В.Г. Короленко обвинил его в антисемитизме, что вызвало резкий протест со стороны мыслителя [24: 3-3 об.], а Л.Н. Майкову он пояснил, что намерен бороться за русское дело руками инородцев, поскольку сами русские неспособны защитить себя даже на окраинах империи: «Два немца и еврей всегда могут создать - и тому есть примеры - чисто националистический орган и двинуть его вперед» [34: 3 об.-4 об.]. Во избежание перекрестной полемики в печати Филиппов обещал «на некоторое время» не освещать в «Русском обозрении» «окраинные вопросы», а вместо этого вырабатывать «формы управления и быта в строго национальном духе». Однако сразу же, в первом номере обновлённого журнала в июне 1901 г., он не сдержал этого обещания. Значительное внимание в этом выпуске «Русского обозрения» было уделено полемике с этническими националистами. Филиппов настаивал, что поскольку другие народности помогают «русскому государственному строительству», следует «заботливо относиться к ним. Это правило просто приличного - не говорю мудрого - хозяина» [40: 261]. Тема западных окраин империи, специфики малорусов и русинов, была затронута в рассматриваемом номере журнала в заметке генерал-майора А.Ф. Радецкого, обратившего внимание на диспропорции в развитии центра и окраин Российской империи: на 1/7 её территории (с аналогичной пропорцией населения) располагалось, например, 6 из 10 университетов (включая Варшавский, Киевский, Харьковский, Новороссийский в Одессе). Ключевой задачей правительства Радецкий называл поднятие Центра, Заволжья, Левобережной Украины, Сибири до уровня западных окраин [31]. При этом отмечалось, что благами развития западных регионов пользуются не русские (русины, малорусы, белорусы), а проживающие там поляки, немцы и прочие «инородцы». Что касается польского вопроса, то первоначально Филиппов под псевдонимом Мысовский намеревался напечатать в своем журнале поэму «Soli Deo gloria et honor» о возвращении лирического героя История 195 на руины костёла в Мозыре (город выбран, видимо, условно, как замена Могилёва) [24: 3 об.-4]. К сожалению, текст поэмы утрачен. Филиппов не решился опубликовать её, заменив её в композиции журнала поэмой В.А. Кожевникова о борьбе запорожских казаков с крымскими татарами [12]. Кроме того, в рассматриваемом номере журнала были помещены статьи по проблемам других окраин России: Магадана и Якутии [40: 264], Охотского края и Камчатки [36], Маньчжурии [23], Монголии [1]. Целых два материала в «Русском обозрении» 1901 г. было посвящено финляндскому вопросу [22; 30]. Долго и тщательно Филиппов подбирал для своего журнала подходящего автора для статьи по еврейскому вопросу, отвергнув в итоге кандидатуру В.В. Розанова в пользу Н.П. Розанова [32]. Таким образом, вопреки своему первоначальному обещанию воздержаться от рассмотрения окраин России, редактор «Русского обозрения» 1901 года уделил ему значительное внимание, в целом подбирая материалы в духе заявленной им программы привлечения лучших сил всех народов к строительству и процветанию империи. Филиппов не изменил своей позиции и в 1903 г. В редакционной статье в своем втором журнале «Искусство строительное и декоративное» он провозглашал принцип совместимости «торжества русского духа» с уважением к «высшей и своеобразной красоте» других народностей [38: 6]. Возвращался Филиппов и к теме империи: «Россия, как одно из величайших политических явлений всемирной истории, заключая в себе удивительное разнообразие элементов как духовной жизни нескольких сотен народностей, входящих в состав её, так и внешней природы, включающей необъятность пространства, бесспорно явится в недалеком будущем источником могущественного расцвета своеобразного и самобытного искусства, очагом высших и лучших проявлений человеческого духа» [38: 6-7]. В 1903 г. Филиппов написал еще одну статью от редакции в последнем номере «Русского обозрения». В ней он противопоставлял традиционную русскую терпимость космополитизму и своеобразно корректировал наиболее спорный лозунг той эпохи: «Есть Россия физическая и Россия духовная. Да, Россия, как территория - только для русских, но Россия духовная - для всего мира! Пусть у этого великого костра мысли и духа, бодро горящего на протяжении десятков тысяч верст - греется вся вселенная и прежде всего, сами мы, русские люди, слишком далеко раскиданные друг от друга и разделенные враждебными перегородками» [41: III]. Что касается лозунга «Россия для русских», сложная и запутанная история которого раскрыта в книге А.А. Иванова [10], то 196 рая Ml vf < ci ii I 2022. № 67 буквально каждый публицист в начале XX в. истолковывал его по-своему. Филипповскую интерпретацию сложно назвать ясной: он постоянно использовал лексику правых («истинно русские люди», «чисто русские идеи»), но столь же неизменно подразумевал под русскими представителей всех конструктивно настроенных народов России, которые отзовутся на «призыв к мирной и дружной работе на пользу отечества, к мудрому служению государственным интересам» [41: III]. В 120-страничном выпуске «Русского обозрения» за 1903 г., оказавшемся последним в истории журнала, приоритетное внимание было отдано статье некоего Д.А. с обоснованием философии национализма [9]. В этих условиях, не имея средств на продолжение и расширение журнала, Филиппов не смог уделить отдельным окраинам существенное внимание. Единственным показательным исключением стало помещение в этом номере исторической статьи А.И. Яцимирского о многовековых контактах русских царей с монастырями Молдавии и Валахии [47]. Примечательно, что данная статья открывала номер журнала и была помещена сразу после филипповского предисловия. В данной работе (к сожалению, с грубыми опечатками в датах) перечислялись разнообразные реликвии, подаренные молдавским и валашским монастырям Иваном IV, Борисом Годуновым, первыми царями из Романовых, императорами XVIII-XIX вв. Были приведены примеры русских пожертвований, отправки посольств, ремонта церквей в Дунайских княжествах, опровергнут слух о якобы ушедшей в Нямецкий монастырь дочери Петра I Марии. Тем самым территория как Бессарабии, так и Запрутской Молдовы и Валахии позиционировалась в филипповском журнале как часть исторического русского пространства с многовековым российским и русинским присутствием в ней. Интерес Филиппова к окраинам России, особенно западным и южным регионам, сохранился и в последующие годы. В 1901 г. он ездил в Грузию, а своего брата отправил служить к калмыкам, в 1904 г. сам безуспешно пытался устроиться на службу в Финляндию. В 1905 г. на краткое время он переехал в Ревель и издавал там газету «Балтийские отголоски», делая акцент на освещении жизни русских в Эстляндии и проповедуя необходимость русской колонизации Персии. С 1905 по 1911 гг. Филиппов издавал несколько газет в Екатеринодаре и Новороссийске, позиционируя их как проводников влияния русских националистов на Кубани. С января 1912 г. Филиппов перебрался в Петербург и со своим прежним знакомым по Новороссийску А.Л. Гарязиным примкнул к Всероссийскому национальному союзу [46: 154-155]. Однако с января 1913 г. они вышли из него и стали проводить в своем ежене- История 197 дельнике «Дым Отечества» специфический курс по национальному вопросу. В конечном счёте, Гарязин и Филиппов примкнули к новой партии «национал-демократов», превратив «Дым Отечества» и «Журнал для всех» в её рупоры. На страницах «Дыма Отечества» звучали чрезвычайно резкие и смелые нападки Филиппова на космополитизм целого ряда великих князей и высокопоставленных сановников, на проникновение в Россию иностранных капиталов. В этой связи вновь прозвучала тема русинов западных окраин, страдающих от немецких и австрийских колонистов. Публицисты «Дыма Отечества» уже осенью 1913 г. писали о неизбежности войны против Германии и Австро-Венгрии, о том, что эта война приведёт к ликвидации немецких колоний в России и эвакуации немцев вглубь страны. Однако условием победы в грядущей войне и воссоединения галицких русинов в Россией Филиппов считал отказ российской элиты от западничества. «Господа патриоты из всех Русских собраний и союзов, одумайтесь и подумайте об этом прежде, чем идти на Австрию и побеждать её. Победите самих себя; давайте завоюем не Балканы и Персию, а Центральную Россию и внесём в неё хоть какую-то культуру, только не сарафанную», - предостерегал публицист [42: 5]. При этом «Дым Отечества» считал неопасным украинский сепаратизм и самонадеянно смеялся над австрийскими проектами завоевать Киев и короновать там эрцгерцога Фердинанда [17]. В качестве главной угрозы в Галиции соратники Филиппова воспринимали поляков, проводивших во Львове в 1913 г. антироссийские манифестации. Вместе с тем в целом «Дым Отечества» положительно относился к полякам и много раз выражал надежду на компромиссную договорённость с ними. А.Л. Гарязин доказывал, что в ходе Балканских войн среди поляков пробудилось чувство славянского единства, публиковал письма польских депутатов, желавшим достичь договоренности с Россией [2; 29]. Ставился вопрос о предотвращении германского плана отрыва Польши и русинских территорий Западного края (включая Холмщину) от России и создания там марионеточного польского правительства [11]. В статье Г. Кучинского утверждалась программа сотрудничества между польскими и русскими национал-демократами: «Следует уповать, что русский национализм, поднявшись на орлиные высоты патриотизма, сорвёт мрачную завесу, которой задёрнута теперь жизнь польского края» [14]. Филиппов в данном случае на тему русинов и поляков в «Дыме Отечества» не высказывался, сосредоточившись на проблемах Закавказья, Финляндии, Эстонии [44]. Октябрьская революция привела к новому взлёту карьеры Филиппова, мгновенно перестроившегося на поддержку большевиков при 198 g J Ml ci ii I 2022. № 67 сохранении своих национал-демократических взглядов. В начале 1918 г. он планировал издавать газету «Великая Россия», в которой намеревался пропагандировать возрождение имперской политики руками большевиков [5: 115]. Однако новой власти Филиппов пригодился в ином качестве. С января по март 1918 г. он стал первым разведчиком Советской России, будучи отправлен Ф.Э. Дзержинским в Финляндию «для изучения настроений матросских масс» и способов спасения оставшегося там Балтийского флота [5: 116]. Результаты миссии Филиппова, буквально спасшего флот, неизменно высоко оцениваются историками разведки и ВЧК [3: 41-49; 4: 22-25; 16: 79-80]. Полуторамесячный арест Филиппова летом 1918 г. по заведомо ложному и сфабрикованному обвинению в причастности к монархическому и антисемитскому заговору организаций «Каморра народной расправы» и «Союз спасения Родины» завершился его освобождением и оправданием. Осенью 1919 г. мыслитель вернулся к публичной политической деятельности, возглавив Исполком по делам духовенства и став основным автором текста послания патриарха Тихона от 8 октября. Любопытно, что, убеждая власти издать его тиражом в 500 тысяч экземпляров, мыслитель пояснял: «Такое количество экземпляров необходимо не столько для рассылки внутри Советской России, ибо об этом оповещена она достаточно путем печати, сколько для распространения в зарубежной России - на Дону, Сибири, на Украине и по Кавказу» [7: 13]. Сам термин «зарубежная Россия» применительно к территориям под контролем белых и сепаратистских правительств выглядит странным, пусть и в условиях Гражданской войны. Белоруссия в это понятие не входила: Филиппов не забывал родной Могилев, находившийся под контролем красных, и 3 декабря 1919 г. подал протест против национализации здания одной из тамошних церквей [7: 30]. Летом 1920 г. Филиппов издал брошюру, в которой о «зарубежной России» речи больше не было: «Сдвинулась с своих мест мать, Великая Россия... Постепенно вводится в прежние берега Россия: уже наша Украина; уже заключен мир с Эстляндией; давно утихомирилась Финляндия. Могучей волной хлынула наша победная армия на Кавказ, к Черному морю, и докатилась до него, перебросилась через горы. Только Польша кипит и грозит нам, объявив войну» [43: 18]. Из этого пафосного перечисления делался вывод, что «советская власть всеми признаваема за государственную народную и простонародную русскую». Таким образом, русинский вопрос в наследии Филиппова растворился в общем контексте борьбы за собирание имперских земель воедино, независимо от характера власти в центре. Вершиной История 199 этой тенденции в мысли Филиппова стало его письмо Вере Фигнер в 1931 г., когда он утверждал, что В.И. Ленин «достиг ровного того самого... для народных масс», чего он ранее ожидал от Николая II, а именно того, что «вывело нашу страну из положения второразрядного и унизительно-угнетённого, после 1914-15 года состояния духа и что должно вывести уже новые поколения на новый путь. в ширь расцвета народной энергии и духа, которая бы заиграла, точно музыка» [33: 2]. Осенью 1920 г. коллегия ВЧК приняла решение закрыть Исполком-дух, но уже 15 апреля 1921 г. Филиппов нашел себе новую работу в Москве, став членом экономического совета представительства коми-зырян при Наркомате национальностей. Этот факт введён в научный оборот Т.Ю. Красовицкой [13: 328], хотя и оставлен ею без комментария. Между тем удивительно не столько то, что Филиппов стал работать под руководством И.В. Сталина, сколько то, что он позиционировал себя как представителя еще одной окраины - Автономной области Коми, с которой его ранее абсолютно ничего не связывало. Этот факт, упущенный даже в монографии М.В. Медоварова, лишний раз свидетельствует об остром интересе Филиппова к окраинам России. Великодержавная политика на окраинах в глазах Филиппова оказалась одним из наиболее ярких свидетельств той преемственности между Российской империей и советской властью, обеим из которых он служил страстно и в качестве издателя и публициста, и в качестве государственного и общественного деятеля. На протяжении десятков лет в фокусе внимания Филиппова оставались проблемы окраин империи, национальную энергию которых он желал направить в русло укрепления российской государственности. Несомненно, понятие окраин империи имело давнюю традицию бытования в сознании как представителей власти, так и общественных деятелей. Обычным явлением в Российской империи была переброска талантливых администраторов с одной окраины на другую (И.Ф. Паскевич, К.П. Кауфман). Проекты разделения империи на «центр» и обобщенные «окраины» с разным режимом управления в начале XX в. звучали из уст С.Ф. Шарапова, Д.А. Хомякова, В.А. Бобринского, П.Б. Струве. Данный процесс закономерно завершился созданием Окраинного отдела Русского Собрания, с 1908 г. преобразованного в Окраинное общество. Его председатель Н.Д. Сергеевский в 1906-1912 гг. издавал газету «Окраины России», покровительство которой оказывал П.А. Столыпин. Символично, что одним из авторов этой газеты являлся Ф.Д. Самарин - племянник Ю.Ф. Самарина, автора одноименного труда 1868 г. Таким образом, к началу XX в. концепт «окраин России» уже успел внедриться в общественное самосознание, что ярко проявилось на 200 рая Ml vf < ci ii I 2022. № 67 примере А.Ф. Филиппова. Данный вопрос практически не поставлен в историографии. Лишь А.И. Миллер говорил о процессе «воображения» образа границ и отдельных регионов России среди общественности второй половины XIX - начала XX в., указав на двусмысленный статус некоторых регионов в таком «национальном воображении» [21: 147-170]. Работы зарубежных исследователей в схожем ключе до сих пор касались только осмысления места Российской империи в мире в целом [6: 274-310] либо ее отдельных регионов, но не их совокупности через призму модели «центр - окраины». Точку зрения А.Ф. Филиппова, выходившую за рамки традиционных правого и левого дискурса, на наш взгляд, можно охарактеризовать как позицию «имперского национализма», чуждого идее этнического превосходства и направленного на успешное развитие как окраин, так и центра России, неразрывно связанных друг с другом. Особое место среди них занимали вопросы развития западных окраин, особенно населенных белорусами, малорусами, русинами. Велик личный вклад Филиппова в утверждение православия и русской идентичности на Холмщине в 1898 г., в попытках продвижения идеи триединства русского народа в неопубликованных учебных пособиях конца 1890-х гг., в подчеркивании проблем русского исторического наследия в Бессарабии в «Русском обозрении» 1903 г., в освещении ситуации в Галиции в «Дыме Отечества» в 1913 г. Возвращение этой забытой страницы из общественной мысли России в сферу научного интереса представляется закономерным и оправданным.

Скачать электронную версию публикации