Catalan, Miguel. Antropologia de la mentira. Taller de Mario Muchnik, Paseo de la Castellana, Madrid, 2014. 347 p. ISBN .pdf Антропологию лжи нельзя назвать популярным направлением современной культурной антропологии. Помимо того, что в антропологическом дискурсе ложь как предмет исследования по-прежнему остается включенной в более широкий социологический или культурологический конструкт - поведение, культура, этос, механизмы лжи объективно находятся в сфере изучения, скорее, психологов, нейрофизиологов и нейролингвистов, чем и объясняется тот факт, что в западной науке «антропологией лжи» занимаются, как правило, специалисты по медицинской антропологии (Els, Fainzang 2002; van Dongen, Fainzang 2015). В антропологии религии (Rowe 2014), как и в этической антропологии, ложь довольно давно стала предметом научного анализа, однако методология такого анализа, по большей мере, остается в рамках, близких либо к социологии этики, либо к формальной социологии, предложенной Г. Зиммелем (Simmel 1906), либо к герменевтике религиозных текстов (Sameel'Abd al-Haqq 2011). Также существуют социологические работы, посвященные теоретическому освещению концепта (Carson 2006). Труд практически неизвестного в России испанского философа и антрополога Мигеля Каталана «Антропология лжи» (Catalan 2014), второе издание которого состоялось в 2014 г. в Мадриде, представляет собой полидисциплинарное исследование, в котором автор предпринимает убедительную попытку многостороннего анализа лжи как полноценного культурно-антропологического феномена. Работа представляет собой вторую часть задуманного автором многотомного проекта «Seu-dologia», остальные части которого посвящены таким феноменам культуры и общества, которые часто в академической среде оказываются taM, а именно обману и самообману, социальным иллюзиям, человеческой склонности к приукрашиванию отдаленного во времени и пространстве и т.п. В «Антропологии лжи» Каталан рассматривает «антропологические истоки лжи» (p. 12) на материале мифологий древности -особенно подробно анализируются базовые «антропогонические» мифы Запада в третьей главе работы, с помощью инструментария философской антропологии, истории идей и литературы, а также с использованием достижений этологии, эволюционной психологии, философии языка и культурной антропологии. В работе, разделенной на шесть больших глав, автор проводит исследование «истории и теории» лжи, этой большой «интеллектуальной загадки» западной цивилизации от Античности до Нового времени (p. 11). Рассматривая ключевые мифы культуры Запада, такие как миф о Прометее или библейский сюжет о Древе познания, в свете масштабных «интеллектуально-литературных приложений» к ним в виде творчества Эсхила и Гёте, Каталан постулирует базовую двусмысленность западного отношения к лжи: с одной стороны, ложь представляет собой безусловное антропологическое «зло», с другой - именно акт лжи становится «точкой бифуркации» человеческого в мифе, с обмана начинается история человеческого вида в автономии от божественного. Другой исследователь феномена, мексиканский антрополог Серхио Перес Кортес (Perez Cortes 1998), показывает три «культурных типа» лжи на Западе: первый, относящийся к христианскому понятию морали и восходящий к св. Августину (ложь есть грех); второй, относящийся к этике Возрождения (ложь есть бесчестье); и третий, относящийся к Модерну и Канту (ложь есть угроза свободе и автономии личности). Принимая такую типологию, Каталан, однако, подчеркивает, что в Средневековье язык понимался как инструмент, данный человеку для того, чтобы тот говорил правду (p. 18). Лжец, таким образом, рассматривался в качестве испорченного чудака, которого не должно быть в обществе. Однако отношение ко лжи не было безусловным: еще в Античности, многое оставившей в интеллектуальное наследство христианской Европе, феномен лжи являлся весьма неоднозначным. Каталан приводит апорию, основанную на диалоге Сократа и Гиппия (p. 57), результатом которого стало заключение, что лгущий сознательно и добровольно лучше, чем лгущий несознательно, согласно своей природе: человек, говорящий неправду с целью достижения чего-либо, лжет против своей воли, тогда как «природный лжец» обманывает согласно ей: у первого, по крайней мере, есть выбор. Известно, что дети в возрасте полутора-двух лет уже умеют отвлекать внимание взрослых от некоторых вещей и событий, чтобы избежать того, что расценивается детьми как неприятность или просто для развлечения1. Если это еще не ложь, заключает Каталан (p. 59), то по крайней мере, овладение «техникой умолчания», один из важнейших этапов социализации. В мире взрослых существуют целые профессии, в рамках которых в социуме институализируется ложь: таковы, например, профессии адвоката или политика, успех в которых во многом основан на умении скрывать намерения. Кроме того, данные нейрофизиологии говорят о том, что одна из базовых способностей мозга - выдавать неверную информацию, ввиду иногда возникающей неспособности его обработать огромное количество информации (Navarro, 2012: 33). Таким образом, патологически неспособный ко лжи индивид оказывается с точки зрения медицины либо физиологическим уникумом, либо нездоровым человеком. Однако основным объектом работы антрополога остается восприятия лжи в обществе и его культуре: «Каждый раз, когда мы открываем рот, мы рискуем тем, что наше сообщение (или мы сами) будет отвергнуто. Поэтому мы уделяем особое внимание передаваемому нами образу и защищаем себя от нежелательных атрибуций... с целью смягчения эффекта и впечатления, которые может вызывать произносимое нами» (p. 41). Так как это происходит практически в каждой человеческой коммуникации и практически с каждым человеком, то, заключает Ката-лан, ложь, или «двоедушие», оказывается включенной в «антропологическую структуру экзистенции» (p. 64). Семиологический анализ языковых практик (деловая переписка, общение прихожан в церкви - как между собой, так и со священником, нормы академического разговора), проводимый Каталаном, показывает, что обман - это не только «неизбежная, но и принимаемая обществом реальность» (p. 187). Вопреки Канту, она не угрожает человеческой свободе, а, напротив, является одним из ее необходимых условий: ложь как метод сокрытия некоторого поля личности дает человеку ту автономию (или, по крайней мере, ее иллюзию), которая является все более необходимой в условиях интенсификации информационного поля в современных обществах. Так, техническая простота передачи и приема информации умножается на человеческую склонность к обману, эту неизбежную антропологическую атрибуцию индивида. Особенно интересным представляется анализ религиозного концепта лжи (глава третья): сопротивление первозданной, божественной прозрачности мира и человека, воплощенное в акте обмана, становится индивидуальным бунтом против, выражаясь языком Р. Барта, догмы общества, включающей в себя религиозную мораль: прелюбодеяние, кража или даже убийство - временно ограниченные акции, ложь - длительна, и больше того: тщеславие или гордыня губят самого грешника, лжец губит и обманутых, даже если первый человек сам был лжецом (и потому - человеком). Каталан прослеживает трансфигурацию социального образа лжи в длительности (в основном анализу дискурса лжи посвящены третья и шестая главы работы), и в каждом конкретном дискурсивном контексте этот образ оказывается антропологически не разрешенным: например, в «Зерцале для девочек», учебном пособии для учениц религиозных школ времен Второй Испанской республики (1931-1939), поясняется, что лгать учителю - значит восставать против Бога, однако никто не в силах противостоять ему, так же как и не существует такой вещи или такого события, которые скрыты от его ока (p. 113). Конечно, с точки зрения научного анализа не ложь и не неприятие лжи патологичны: проблемой становится, по мнению Каталана, «культурный кризис» в восприятии лжи, когда обман перестает быть просто гармоничным культурным фактором и становится самообманом: «Самые лживые среди лжецов не те, которые признают, что время от времени прибегают к лжи, и не те, которые неискренне убеждают собеседника в своей всегдашней правдивости, но те, которые искренне верят в то, что никогда не лгут» (p. 195). В этом случае ложь, исключенная как феномен из индивидуальной экзистенции, оставляет после себя некоторую «антропологическую дыру», что неизбежно вызывает кризис как в лингвистической практике, так и в повседневной жизни такого индивида. В своей работе Каталан не стремится прийти к конкретным выводам, как и не ставит в ней ясных исследовательских целей. Сильной чертой книги кажется стремление автора задействовать в одном исследовательском поле методы множества дисциплин, с уклоном в философскую и культурную антропологию. Так, опора на достижения семиологии Эко и философии языка Витгенштейна позволяет Каталану провести полноценное исследование в области дискурсивных практик; использование инструментария эволюционной психологии (Livingstone 2007) помогает разъяснить читателю особенности поведенческих компетенций высших приматов; особое место в работе занимает мифологический анализ, насыщенный частыми отсылками к литературной и философской традиции Запада. Основным достижением Каталана является не «апология обману», а освещение тех сторон человеческого, которые часто остаются «в тени» в крупных культурно-антропологических и философских работах. «Антропология лжи» позволяет если не пересмотреть современную антропологическую концепцию человека, то, по крайней мере, изменить свое отношение к важнейшим ее составляющим. Книга может быть интересна читателям, специализирующимся в области этнологии, филологии, лингвистики, социокультурной или медицинской антропологии, а также всем интересующимся вопросами культуры и этики. Примечания 1 Впрочем, то же самое в состоянии проделывать и некоторые приматы, например шимпанзе: см. Porras Marulanda 2010: 6.

Скачать электронную версию публикации