Teaching anthropology at the Russian university today: some reflections on the practice.pdf ...а на земле уныние народов и недоумение Лк. 21, 26 Новые антропологи и старые этнологи В начале 1990-х гг. на российскую этнографию, или этнологию, свалилась большая напасть. В силу известных обстоятельств в те годы множество людей, которые в советское время изучали и преподавали научный коммунизм, исторический материализм, политическую экономию социализма и историю КПСС, оказались не у дел. Им потребовалось новое поприще на нивах науки и образования. Вскоре самые активные и «влиятельные» из них нашли, как им казалось, некую свободную нишу: социальную (культурную) антропологию. Возможно, кто-то из этих предприимчивых людей не знал, а кто-то делал вид, будто не знает, что в нашей стране предмет изучения, научные методы и общее информационное поле той науки, которая в Великобритании называется социальной антропологией, а в США - культурной антропологией (или, в некоторых центрах, тоже социальной антропологией), всегда соответствовали предмету, методам и информационному полю этнографии (этнологии). Как бы то ни было, социальная (культурная, социокультурная и даже «культуральная») антропология подавалась самопровозглашенными специалистами как полное новшество. Так, во время одного из их массовых и пышных «конгрессов» некая эрудированная дама говорила с трибуны: «Мы присутствуем при рождении новой науки, и роды проходят в муках...» (записано в октябре 1997 г.). А этнография, уверяли нас новоявленные коллеги, - «это кружева, частушки и резные наличники, вот и изучайте их!» Дисциплина - якобы новая - была внедрена в вузовские программы (создавались кафедры и факультеты в разных университетах) и бессистемно наполнялась произвольно избираемым и некачественно реализуемым содержанием, чему особенно способствовали непрофессионально подготовленные государственные образовательные стандарты («Социальная антропология», номера специальности менялись: 020500, 350 100 и 040102), утверждавшиеся Госкомвузом (1996) и Министерством образования РФ (см.: 040102 Социальная антропология. Государственный образовательный стандарт, 2000) и иные нормативные документы, а также всевозможные учебники и учебные пособия, посыпавшиеся как из рога изобилия, писавшиеся и издававшиеся в неправдоподобно краткие сроки и нередко невиданными тиражами. Назовем лишь некоторые из их числа: Емельянов Ю.Н. Введение в культурантрополо-гию: учеб. пособие. СПб., 1992; Емельянов Ю.Н. Основы культураль-ной антропологии: учеб. пособие. СПб., 1994; Культуральная антропология: учеб. пособие / под ред. Ю.Н. Емельянова, Н.Г. Скворцова. СПб., 1996; Минюшев Ф.И. Социальная антропология: курс лекций. М., 1997; Кравченко А.И. Социальная антропология: учеб. пособие для вузов. М., 2005; Добреньков В.И., Кравченко А.И. Социальная антропология: учебник. М., 2005. Примеры тиражей: учебники А.И. Кравченко и В.И. Добренькова / А.И. Кравченко соответственно 3 000 и 2 500 экземпляров (подробнее см.: Артемова 2008). Иными словами, сегодня в нашей стране учебников по социальной (или культурной) антропологии - по большей части непригодных к употреблению - несравненно больше, чем имеется в настоящее время - и, очевидно, когда-либо будет - студентов, не только обучающихся по этой специальности, но и изучающих ее как общеобразовательную дисциплину. Отметим, что никто из авторов перечисленных учебников и учебных пособий (а равно и многих других) не получил специального - а в нашей стране оно могло быть только этнографическим, или этнологическим - образования. До 1990-х гг. профессиональная подготовка кадров по этнографии, или этнологии, осуществлялась в нашей стране исключительно на исторических факультетах нескольких крупнейших университетов. Ведется такая подготовка и по сей день. Когда в 1990-х гг. нарождалась «новая социальная антропология», профессионалы-этнологи сначала проигнорировали этот процесс, а потом поняли, что единственный способ противостоять натиску самозваных коллег - организовать свои собственные образовательные и научные структуры, в которых социальная (или культурная, или социокультурная) антропология была бы сама собой и соответствовала мировым стандартам. Одной из таких структур было созданное в 1997 г. усилиями А.В. Коротаева, М.Л. Бутовской, Д.М. Бондаренко, А.А. Казанкова и, к сожалению, ныне покойного Г.А. Ткаченко, а также ряда других коллег Отделение социальной антропологии при Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ). В 2000 г. оно было преобразовано в Учебно-научный центр социальной антропологии (УНЦСА) и возглавлено В.А. Тишковым. Под его руководством центр функционирует до сих пор. В нем преподают преимущественно выпускники кафедры этнографии (этнологии) МГУ, работающие одновременно в академических научно-исследовательских институтах - Институте этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН, в Институте Африки РАН, Институте научной информации по общественным наукам РАН и др. В 2005 г. центр стал интегрированной учебно-научной структурой РГГУ и Института этнологии и антропологии (УНЦСА РГГУ и ИЭА РАН). Ни в коей мере не желая умалить достижения и значение деятельности иных аналогичных структур, но будучи сотрудником и заместителем руководителя именно УНЦСА, автор этих строк в дальнейшем сосредоточится главным образом на некоторых результатах работы, так или иначе связанной с жизнью этого научно-образовательного учреждения, а также на тех проблемах, с которыми сталкивались и сталкиваются его преподаватели и студенты. Однако невозможно будет не затронуть, хотя бы отчасти, и общую ситуацию с высшим образованием в нашей стране. Попутно отметим, что к настоящему времени волна непрофессионального интереса к социальной (культурной) антропологии в значительной мере схлынула. Скорее всего, многие «новые социальные антропологи» использовали эту неведомую дисциплину в условиях нестабильности личного свойства, сумели с ее помощью продержаться в «смутное время» или даже заработать неплохие деньги (преимущественно на издании учебников и учебных пособий), а потом нашли какие-то иные ниши, и теперь она им стала не нужна. А нам - специалистам, студентам, абитуриентам, жителям многонациональной России в целом - она нужна, и мы стараемся о ней заботиться, как можем. Академические люди в вузе Придя в вуз, движимые стремлением поделиться со студентами знаниями, накопленными за десятилетия научной работы в академических институтах, все мы были неприятно поражены тем, что непосредственное взаимодействие с нашими учениками - радостное, обогащающее нас эмоционально и интеллектуально - оказалось отягощенным всевозможными нудными делами, в целесообразности которых мы сильно сомневались. Часы, проведенные у кабинетов начальников в ожидании приема для согласования, казалась бы, незначительных проблем, потраченные на оформление всевозможных приказов, имевших от пяти до семи виз согласования (помимо визы основного руководителя), на составление учебно-методических комплексов, оформление сводных ведомостей успеваемости студентов (в 1990-е и в начале 2000-х это делалось рукописно на огромных листах бумаги, которые назывались «простынями», а помощника - лаборанта или методиста - у нас поначалу не было), подготовку множества планов и отчетов, нервное собирание старых и создание новых документов, требовавшихся для регулярных проверок «свыше», аттестаций и аккредитаций, - все эти часы значительно перевешивали часы аудиторного преподавания и внеаудиторной педагогической работы со студентами. А на научную работу вообще катастрофически не хватало времени. Возникло ощущение некоей ловушки - расстаться со студентами уже невозможно, а продолжать жить в том же режиме очень некомфортно. Но люди ко всему привыкают, тем более что была и главная задача: привести социальную антропологию в соответствие с ее названием и мировым предназначением. Для этого надо было добиться изменения Госстандарта по социальной антропологии. Немало времени ушло на попытки договориться с создателями государственного стандарта (члены тогдашнего Учебно-методического объединения по специальности «Социология» при факультете социологии МГУ и его секции «Социальная антропология»). Эти усилия оказались в целом бесплодными, и было решено обратиться непосредственно в Министерство образования и науки (МОН) РФ. Руководитель УНЦСА В.А. Тишков, сначала имевший статус члена-корреспондента, затем действительного члена РАН, а еще позднее - одного из руководителей Историко-филологического отделения РАН, адресовал многократные официальные письменные обращения к министру, его заместителям, руководителям департаментов, лично относил их, прося приема и из раза в раз аргументированно убеждая государственных деятелей в необходимости перемен. В ряде случаев автору этих строк тоже довелось присутствовать на аудиенциях в высших сферах, в кабинетах А.А. Фурсенко, И.М. Реморенко, И.И. Калины, Н.М. Розиной и некоторых других. Были безрезультатные, были и явно неудачные переговоры, но, наконец, в 2006 г. нас услышали. Нашими проблемами проникся возглавлявший тогда МОН А.А. Фурсенко. Правда, шел уже Болонский процесс и намечался переход к двухуровневой системе высшего образования, поэтому нам было рекомендовано готовить проект не одного нового государственного стандарта для специалитета, которому предстояло быть упраздненным, но проекты двух стандартов - для бакалавриата и магистратуры. Мы получили также оказавшийся очень плодотворным совет от одной из сотрудниц Департамента государственной политики в сфере высшего образования, Т.Э. Петровой: в соответствии с новым курсом МОН, нацеленным на укрупненные направления высшего образования, не ограничивать содержание новых стандартов одной только социальной антропологией, но встроить в предметную область своих проектов физическую, или биологическую, антропологию, этологию человека и особо выделить этнологию, что сулит выигрышную позицию в нашей многонациональной стране. «Иначе вы проиграете», - внушительно предупредила нас Т.Э. Петрова. Последовав ее совету, мы подготовили проекты стандартов по новому направлению «Антропология и этнология», и оно было включено в государственную номенклатуру направлений высшего образования (ВО). В 2008 г. был утвержден Федеральный государственный стандарт (ФГОС) по названному направлению уровня магистратуры, а в 2011 г. ФГОС уровня бакалавриата. Так впервые в нашей стране наше предметное поле обрело статус самостоятельной единицы в государственных номенклатурных перечнях - 46.03.03 и 46.04.03 «Антропология и этнология», магистратура и бакалавриат. Ведь до того этнология (этнография) числилась лишь в списках «вспомогательных исторических дисциплин», а физическая антропология была оторвана от социального контекста развития человека, входя лишь в сферу биологических наук. Для этологии же человека, которая как бы перебрасывает мосты между биологической его природой и социальной жизнью, вообще не было ниши в государственных номенклатурных документах. Самостоятельное направление высшего образования К настоящему времени силами преподавателей и научных сотрудников Учебно-научного центра социальной антропологии (УНЦСА) РГГУ и Института этнологии и антропологии (ИЭА) РАН под руководством В.А. Тишкова создано три поколения федеральных государственных образовательных стандартов по новому направлению. В этой работе мы опирались на помощь коллег из других образовательных и научных учреждений нашей страны - Е.П. Батьяновой (ИЭА РАН), Н.Н. Крадина (Дальневосточный федеральный университет), М.Ю. Мартыновой (ИЭА РАН), И.В. Нам (Томский государственный университет), А.Г. Новожилова (СПбГУ), Т.Б. Смирновой (Омский государственный университет), Н.А. Стручковой (Северо-Восточный федеральный университет), Т.А. Титовой (Казанский государственный университет), И.Ю. Трушковой (Вятский государственный университет), Д. А. Функа (МГУ) и ряда других. Мы им весьма признательны. Впервые набор на это направление был осуществлен в УНЦСА РГГУ 2009 г. в магистратуру и в 2012 г. - на бакалавриат. Начав в 1998 г. с 12 студентов (еще на специалитете и в качестве «Отделения социальной антропологии»), наш центр осуществил 15 выпусков, подготовив свыше 160 специалистов, бакалавров и магистров. Многие из них поступили в аспирантуру ряда академических институтов, в первую очередь - ИЭА РАН, некоторые, защитив диссертации или готовя их, работают в качестве научных сотрудников. Семеро выпускников были приняты в УНЦСА на исследовательскую или преподавательскую работу. Пятеро успешно трудятся среди нас и сегодня. Другие выпускники работают в иных вузах, в СМИ, коммерческих структурах, посольствах, органах государственного и муниципального управления, в Министерстве иностранных дел. Некоторые продолжили или продолжают обучение за рубежом и за рубежом обрели трудоустройство (во Франции, Австрии, США, Индии, Китае, Индонезии). В настоящее время в УНЦСА в рамках направления «Антропология и этнология» обучаются 126 студентов, из них 22 человека в магистратуре и 104 человека на бакалавриате (как на бюджетной, так и на договорной формах обучения, в соотношении примерно 2 : 1). Для набора 2018 г. выделено 10 бюджетных мест на магистратуру и 20 - на бакалавриат. Предполагается, что на коммерческой основе еще 5 абитуриентов будут приняты в магистратуру и 10 - на бакалавриат. На сегодняшний день направление «Антропология и этнология» лицензировано в 10 вузах России. Однако только в семи из них профессионально реализуются образовательные программы именно по этому направлению; количество бюджетных мест, выделяемых для них, в последние годы проявляет неуклонную тенденцию к сокращению. В Казанском государственном университете в рамках направления «Антропология и этнология» обучаются 106 студентов, из них 87 человек на бакалавриате и 19 в магистратуре. Для набора 2018 г. выделено 8 бюджетных мест на магистратуру (вместо запрошенных 15) и 17 - на бакалавриат (вместо запрошенных 25). В Томском государственном университете по направлению «Антропология и этнология» на историческом факультете обучаются 54 студента, из них 34 человека на бакалавриате и 20 - в магистратуре. Специальной образовательной структуры по названному направлению не было до декабря 2017 г. В конце декабря 2017 г. на историческом факультете создана кафедра антропологии и этнологии. На направление 46.03.03 (бакалавриат) «Антропология и этнология» на 2018-2019 учебный год выделено 6 бюджетных мест (вместо запрошенных 10). В прошлые годы выделялось больше бюджетных мест для бакалавриата (до 10). На магистратуру по тому же направлению выделено по 10 мест на две программы, как и было запрошено. В Санкт-Петербургском государственном университете по направлению «Антропология и этнология» обучаются только пять студентов в магистратуре. Для набора 2018 г. выделено пять бюджетных мест (вместо запрошенных 10). Есть бакалаврская программа «История», профиль «Этнология», на которой обучаются 17 человек В Омском государственном университете подготовку по направлению «Антропология и этнология» осуществляет кафедра этнологии, антропологии, археологии и музеологии. Кафедра ведет три образовательные программы уровня бакалавриата: «История» (есть направленность «Археология и этнология»), «Антропология и этнология», «Му-зеология», а также две образовательные программы уровня магистратуры - «Антропология и этнология» и «История» (программа «История культуры народов мира»). Собственно по направлению «Антропология и этнология» на бакалавриате обучаются 58 человек, в магистратуре -17 человек. Еще 34 человека обучаются по двум связанным с антропологией и этнологией программам в рамках направления «История». На 2018 г. на направление «Антропология и этнология» уровня бакалавриата выделено 10 бюджетных мест (вместо запрошенных 15) и 8 мест уровня магистратуры. По программе «История культуры народов мира» выделено 6 бюджетных мест. В Дальневосточном федеральном университете (Владивосток) подготовку по направлению «Антропология и этнология» осуществляет Департамент истории и археологии. В магистратуре обучаются 28 человек, бакалавриата нет. В 2018 г. набора на это направление не будет. На направление «История» планируется набор 42 человека, в том числе на особую программу по археологии и антропологии. В Северо-Восточном федеральном университете (Якутск) подготовка по направлению «Антропология и этнология» реализуется на историческом факультете. Выпускающая кафедра - кафедра всемирной, отечественной истории, археологии и этнологии. Имеется 28 студентов в магистратуре, обучающихся по программе «Этнология народов Северо-Востока РФ». Бакалавриата нет. В 2018 г. впервые будет осуществлен набор для обучения по магистерской программе «Социальная антропология народов Северо-Востока РФ» (направление подготовки «Антропология и этнология»), получено 5 бюджетных мест (вместо запрошенных 15). В Вятском государственном университете по направлению «Антропология и этнология» обучаются 26 студентов договорной формы обучения на бакалавриате. Бюджетные места не выделяются. Документы на открытие магистратуры оформлены, но набор не производится. Направление «Антропология и этнология» реализуется на кафедре всеобщей истории и политических наук. Кафедра археологии, этнологии и культурной антропологии упразднена. В 2018 г. приема не будет, а желающих обучаться по названному направлению - как на бакалавриате, так и в магистратуре - немало. Кафедра этнологии в Московском государственном университете на историческом факультете имеет в рамках направления «История» три образовательные программы (бакалаврскую и две магистерские). По состоянию на 2017/18 учебный год на бакалавриате обучаются 61, в магистратуре - 29 человек. Итак, в восьми вузах нашей многонациональной, поликонфессиональной и в целом чрезвычайно сложной в социокультурном отношении страны по направлению «Антропология и этнология» и по связанным тематически с этим направлением профильным программам в рамках направления «История» обучаются около 600 человек (включая бакалавриат и магистратуру, очное и заочное обучение, бюджетные и договорные места). В 2018 г. лишь шесть из названных университетов будут осуществлять набор на направление «Антропология и этнология», число выделенных бюджетных мест собственно на это направление шести университетам - 110. Оно не только существенно меньше того, что запрашивалось выпускающими кафедрами и центрами, но и меньше того, что выделялось в предшествующие годы. Так, для набора 2015 г. было выделено (при полном выполнении заявок) 80 мест на бакалавриат и 64 - на магистратуру. Этому способствовали официальные обращения в МОН В. А. Тишкова и поддержка сотрудника Департамента государственной политики в сфере высшего образования А.Ю. Кузнецова. Для сравнения: в 268 университетах США имеются структуры, готовящие антропологов и этнологов. В Великобритании - в 25 университетах, в Индии - в 45 университетах. Наборы обучающихся, как правило, не менее 20-25 человек. Что нам особенно мешает и в чем мы остро нуждаемся В настоящее время направление «Антропология и этнология» включено в укрупненную группу направлений ВО «История и археология», название которой представляет собой некоторое недоразумение. Оно было дано этой группе тогда, когда «Археология» не являлась отдельным направлением ВО (этот статус она должна получить в скором времени). Попытки руководителей Учебно-методического объединения по указанной укрупненной группе убедить МОН изменить ее название, добавив в него слово «антропология», пока не привели к желаемому результату. Но название - это не главное. Гораздо важнее, что бюджетные места выделяются вузам не для отдельных направлений, а для укрупненных групп, решения же о том, как их распределять по отдельным направлениям, принимаются вузовскими администрациями, и «Антропология и этнология» сплошь и рядом оказывается в невыгодном положении по сравнению с собственно «Историей» или даже просто игнорируется, как это происходит, например, в Вятском государственном университете. Необходима нормативная регламентация соответствующих пропорций со стороны МОН, но этому препятствует провозглашенный на государственном уровне принцип «автономии вузов». Будучи, казалось бы, либеральным и прогрессивным, этот принцип на деле нередко оборачивается тем, что в вузовских кругах принято называть «произволом ректоратов» и «ущемлением интересов» отдельных направлений ВО, рядовых преподавателей и студентов. Приведем пример применительно к нашему направлению. Далеко не всякий ректорат легко убедить в необходимости развивать это направление, а даже если и удается получить согласие вузовской администрации на его лицензирование и провести эту чрезвычайно сложную процедуру, то возникают иные препоны. Например, некоторые ректораты отказываются реализовывать новую образовательную программу при наборе менее 25 человек, набрать же такую группу (впервые в данном вузе и притом, что бюджетных мест выделено всего пять или вообще не выделено) за счет коммерческих студентов оказывается практически невозможным. Нужна планомерная и стабильная поддержка государства в создании новых, надежно обеспеченных профессиональными преподавательскими кадрами и студенческим контингентом образовательных структур, призванных реали-зовывать направление «Антропология и этнология». Нужна и сформированная государством система включения в штаты госучреждений и бизнес-структур нашей многонациональной страны специалистов в области антропологии и этнологии. Когда впервые готовились ФГОСы по антропологии и этнологии, министерская модель этих нормативных документов предусматривала перечень обязательных учебных дисциплин и весьма широкие возможности для самостоятельного формирования вузами вариативной части образовательных программ. Модели двух последних поколений ФГОСов строятся на так называемой компетентностной основе: вместо учебных дисциплин предлагаются комплексы универсальных, общепрофессиональных и профессиональных компетенций, т.е. знаний и навыков обучающихся, которые должны обеспечиваться наборами дисциплин, определяемыми на уровне вузов. Формат формулирования компетенций имеет весьма обобщенный и неотчетливый характер -адекватно перечислить те знания и навыки, которыми должен обладать профессионал по окончании вуза, в ограниченном по объему нормативном документе просто невозможно, - и поэтому неизбежно «вымывается» содержание образования по тому или иному конкретному направлению (см., например: Федеральный государственный образовательный стандарт 2014). Как сказал один из крупнейших специалистов, познакомившись с новым проектом ФГОС по «Антропологии и этнологии», «ну, теперь и ветеринары смогут готовить этнологов и антропологов». Да и само слово «компетенции» чуждо литературному русскому языку и профессиональному преподавательскому менталитету; перечни компетенций, как правило, не воспринимаются серьезно теми, кому надлежит их «формировать» у обучающихся. Они воспринимаются как очередные бюрократические «выкрутасы» или «несуразицы», с которыми приходится мириться, считаться - но не более того. Это не может не вредить делу. Содержательная нормативная база ВО остро нуждается в корректировке. И здесь мы плавно перешли от проблем, касающихся собственно нашей профессиональной сферы, к проблемам, с которыми сталкивается высшее образование в России в целом. Так называемая дорожная карта развития высшего образования в нашей стране, которая среди прочего предписывает, чтобы соотношение преподавателей и студентов в вузах было приведено к 2018 г. к пропорции 1 : 12 (против 1 : 9,4 в 2012 г. - см. План мероприятий («дорожная карта») «Изменения в отраслях социальной сферы, направленные на повышение эффективности образования и науки», 2012: 88) и один из «майских указов президента» (см. Указ Президента РФ от 7 мая 2012 г. № 597), предписывавший к 2018 г. увеличение заработной платы профессорско-преподавательского состава до 200% по отношению к средней в регионе, что в значительной мере должно быть осуществлено за счет «внутренних ресурсов вузов» (по крайней мере, именно в последнем до недавнего времени уверяли преподавателей вузовские администрации), а также упомянутый выше принцип автономии вузов в своей совокупности привели к непомерному увеличению учебной нагрузки преподавателей на ставку, мощному сокращению числа преподавательских ставок, значительному ухудшению условий труда преподавателей и неизбежному при этом снижению качества образования. Этому способствуют и некоторые более частные государственные нормативные акты. Когда в 2000 г. УНЦСА РГГУ начинал свою деятельность, предельная учебная нагрузка преподавателя (лекции, семинары, экзамены, зачеты, проверка контрольных работ и индивидуальные консультации -словом, все то, что называется термином «учебная работа») по утвержденным на уровне министерства нормам не должна была превышать 600 часов в год и должна была дифференцироваться по объему в зависимости от должности, ученой степени и ученого звания преподавателя. Это положение в РГГУ, как и во многих других вузах, в целом соблюдалось, а в ряде случаев существовали и более благоприятные условия. Скажем, нашему центру - как не только образовательной, но и исследовательской структуре - было установлено 60% (от предельной общевузовской) нагрузки на ставку. Выходило 420 часов в год, если преподаватель работает на полную ставку, что означало примерно четыре сдвоенных аудиторных занятия («пары») в неделю (восемь академических часов). В настоящее время нагрузка каждого преподавателя нашего центра, работающего на полную ставку, составляет 750 часов в год, при этом мы являемся редким исключением, подавляющее же большинство подразделений РГГУ имеют 850-900 часов на одну преподавательскую ставку. И нет никакой дифференциации по должностям. Это происходит во множестве вузов страны, не только в РГГУ. На практике такая учебная нагрузка означает, что преподаватель вынужден вести 10-12, а то и более «пар» в неделю, т.е. проводить в аудиториях 20-24 из 36 часов в неделю, которыми законодательно ограничивается его рабочее время в целом. А ему надо готовиться к занятиям, консультировать студентов, писать отчеты, составлять методические пособия, да еще и научные труды создавать, причем публиковать их в индексируемых журналах! Недавно на одном преподавательском форуме люди поделились друг с другом подсчетами реально затрачиваемых на работу часов. Получилось не менее 55 часов в неделю, причем астрономических, а не академических часов. Многие работают больше. Для сравнения: профессор в Австралийском национальном университете читает одну лекцию в неделю и ведет один семинар. Два часа в неделю он проводит в своем кабинете в ожидании студентов, которые могут прийти на консультацию. Итого шесть академических часов. Разумеется, и гнет бюрократических обязанностей у него на порядок меньше, чем у российского коллеги. 900 часов в год на ставку преподавателя - это предельная годовая учебная нагрузка, установленная в 2014 г. приказом № 1601 министра образования и науки Д.В. Ливанова (Приказ Минобрнауки России № 1601 «О продолжительности рабочего времени», 2014). В том же приказе требуется, чтобы вуз определял среднюю нагрузку - она заведомо должна быть ниже 900 часов - и дифференцировал объем нагрузки по подразделениям, должностям, степеням и т.п. Некоторые вузы следуют этим требованиям, но многие ими пренебрегают или дифференцируют нагрузку преподавателей откровенно циничным образом -895 часов у одного, а 900 - у другого, и ни в одной вышестоящей или судебной инстанции не обжалуешь. Это на юридическом языке называется злоупотреблением правом. Единственный путь сделать такое злоупотребление невозможным - издание нового министерского приказа, сокращающего предельную учебную нагрузку на ставку в год хотя бы до тех же 600 часов, которые предписывались еще сравнительно недавно, и, кроме того, не просто требующего дифференциации нагрузки в зависимости от конкретных обстоятельств, но точно указывающего нормативы для тех или иных категорий вузовских преподавателей. Мы остро в таком новом приказе нуждаемся. Это все равно сулит немало работы, но мы хорошо понимаем, что России никогда не догнать Австралию по степени гуманности условий труда. Широко применяются администрациями и всевозможные латентные способы увеличения учебной нагрузки. Издаются локальные акты, уменьшающие количество часов, отводимых на различные виды работы. Так, например, в РГГУ преподавателю новыми распоряжениями отводится полчаса в семестр на проверку самостоятельной работы одного студента, два часа в год на руководство одной курсовой работой, шесть часов в день на группу студентов при руководстве выездной учебной практикой (на деле преподаватель, отвечающий за безопасность студентов во время выездной практики, работает чуть ли не круглосуточно) и т.п. Ясное дело, что выполнить это невозможно, следовательно, преподаватель трудится значительно больше времени, чем записанные за ним в плане 900 часов в год. Зато общая нагрузка по подразделению уменьшается, и преподавателям предлагается переходить на доли ставки (0,8, 0,5 и т.п.). А часть ставок вообще сокращается. Такие примеры можно было бы еще долго приводить, но это очень утомительно. Отметим только, что хитроумные способы «выжимания соков» из преподавателей и «выдавливания» немалой их части из штатов вузов неисчерпаемы. Изобретательности тех, кто этим занимается, можно подивиться. Единственное, что способно остановить этот процесс, - разумное и гуманное государственное нормирование времени, предусматриваемого для различных видов преподавательской работы. В сложившихся условиях, к сожалению, автономия вузов себя не оправдывает, и без, казалось бы, мелочной и нудной государственной регламентации не обойтись. Боязнь нарушить предписания свыше и лишиться должностей - это то немногое, что способно вразумлять многие вузовские администрации. Конечно, по-видимому, есть и исключения. Существуют, наверное, вузы, в которых преподаватели, студенты и руководство слаженно и во взаимном согласии трудятся на ниве высшего образования. Нам, однако, они неизвестны. Есть в нашей стране два вуза - Московский государственный университет и Санкт-Петер-бургский государственный университет - которые живут по особым правилам, ряд затронутых в настоящей статье проблем к этим учреждениям не относится, но и в них положение тоже в последние годы ухудшается, и у преподавателей этих вузов, насколько я могу судить по общению с коллегами, немало претензий к управляющему чиновничеству (см. также: Орлова 2017). Наконец, нельзя не упомянуть еще один способ злоупотребления правом со стороны вузовских администраций - распространившуюся в последние годы практику заключения годичных или даже десятимесячных трудовых контрактов с преподавателями - вместо бессрочных, пятилетних или трехлетних, типичных для прежних лет. Проблема эта широко обсуждается в печати и на преподавательских форумах, поэтому специально рассматривать ее здесь нет смысла. Отметим лишь, что такие контракты тоже ведут к ухудшению условий труда преподавателей и качества преподавания, не говоря уж о том, что позволяют легко избавляться от «лишних» и неугодных. И от этого нам тоже необходима защита государства. Когда в конце 1990-х мы, академические люди, пришли в РГГУ, стиль управления этим учреждением показался нам весьма жестким, даже брутальным, и все же тогда существовали некое единство и солидарность профессуры, всех преподавателей и руководителей. Было убеждение, что делаем вместе общее дело. С тех пор все руководящие кадры поменялись не единожды, и примерно с 2011-2012 гг. начался процесс, в результате которого университетский «народ» - преподаватели, методисты, документоведы, лаборанты - стал ощущать и именовать себя «мы», а начальство и всех тех, кто исправно выполняет любые его распоряжения - «они». «Они» - это те, «кто хотят, чтобы нам жизнь медом не казалась»; это те, кто «нас» притесняют, не щадят, не ценят; те, которые все время забывают, что есть еще и студенты, а не одни бумаги. Такая подспудная, латентная социально-психологическая конфронтация сложилась не в одном только РГГУ, она довольно типична для современной вузовской жизни (см., например, Алавердов, Громова 2017) и тоже представляет собой немалую беду. Требуется пояснить, почему мы не затрагиваем финансовую сторону вузовской жизни, включая оплату труда преподавателей. Да, заработная плата, конечно, растет, но при разительном ухудшении условий труда и лишении долей ставок или же вообще рабочих мест немалого числа преподавателей. То, как происходит финансирование вузов, и то, как расходуются вузовскими администрациями получаемые от государства и от коммерческих студентов средства, абсолютно скрыто от рядовых преподавателей. Отсутствие информации исключает сколько-нибудь взвешенные суждения, но оно же - отсутствие информации - не позволяет рядовым преподавателям сочувственно относиться к постоянным жалобам администрации на нехватку денег для самых насущных нужд (например, ремонт помещений, обновление оборудования и т.п.) и - тем более - внимать призывам быть сознательными коллегами, войти в бедственное положение университета и на время добровольно потуже затянуть пояса. Общий же вывод таков: преподавателям, их вузовским помощникам и студентам остро нужна помощь государства. К ней необходимо официально апеллировать - о конкретных нуждах и конкретных предложениях - всеми возможными путями и неустанно: используя письменные обращения от профессиональных ассоциаций, вузовских подразделений, профсоюзных ячеек, инициативных групп профессуры и т.п.; последовательно пытаясь наладить личные контакты с теми представителями властных структур, на понимание которых можно надеяться. Такие люди встречаются везде, а личное взаимодействие - face to face relations - всегда было самым надежным путем к цели, о чем социальным антропологам доподлинно известно. Но это еще не все. Народы тишины хотят? Ибо вы люди разумные охотно терпите неразумных: вы терпите, когда кто вас порабощает, когда кто объедает, когда кто обирает, когда кто превозносится, когда кто бьет вас в лицо. 2-е Кор. 11 Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся... 2-е Кор. 4 Интернет и СМИ представляют нам немало подвижников борьбы за справедливость и правду, против коррупции и притеснений властей. Защитников обездоленных, несправедливо наказанных, больных и инвалидов. Мы повседневно узнаем о людях, не щадящих сил ради спасения бездомных собак, дельфинов или слонов, неправильно содержащихся в неволе. Но в повседневной жизни мы постоянно взаимодействуем с теми, кто не хочет или не может приложить силы к противодействию явлениям, вредящим им самим и их соседям или сослуживцам, причем сделать это в таких обстоятельствах, которые, по большому счету, не чреваты серьезными опасностями и не требуют героических усилий. К вузовским преподавателям это в полной мере относится. Драматическое возрастание нагрузки, о котором говорилось выше, сопровождается неуклонным расширением бюрократии (вузовской и «надвузовской»), заявляющей о себе все новыми и новыми чиновничьими требованиями, которые ложатся - вдобавок к делу непосредственного обучения студентов - на плечи преподавателей, а также иных сотрудников факультетов и кафедр, тяжким бременем: отчеты, планы, все усложняющиеся по структуре и способам оформления экзаменационные и зачетные ведомости, текущие служебные письма и многое, многое другое (ср.: Казмин 2018). В преподавательской среде вся эта бумажная работа получила название «бюрократической барщины». Выполняя ее, преподаватели, методисты и лаборанты, в сущности, «содержат» бюрократический аппарат ВО, обеспечивают саму возможность его существования. Помимо трудозатрат и поглощения времени, эта работа еще вредна исполнителям в моральном и интеллектуальном отношениях: приходится составлять бумаги, суконный язык и непостижимая чиновничья логика которых не просто раздражают, но, как все дурное, обладают свойством заразительности. «Мы от этого тупеем, нам за вредность молоко надо давать», - часто повторяют коллеги, вынужденные делать такую работу. Это тоже самым негативным образом сказывается на качестве высшего образования, ведет к измождению всех участников учебного процесса и вызывает острое возмущение сотрудников и преподавателей, последних - в особенност

Скачать электронную версию публикации